Последние слезы старого мира

Анна Долго

Последние слезы старого мира

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Небо будто было красным

«По горам две хмурых тучи

Знойным вечером блуждали

И на грудь скалы горючей

К ночи медленно сползали.

Но сошлись – не уступили

Той скалы друг другу даром,

И пустыню огласили

Яркой молнии ударом.»

Яков Полонский «По горам две хмурых тучи..» 1859 год.)

Маленький приморский городок устало стряхнул с себя последних туристов, отбывших с вокзала вечерним поездом. Они увезли с собой в больших чемоданах не только хрупкие воспоминания о теплых днях на пляже и не менее хрупкие сувениры, сделанные из ракушек, но и остатки выделенной на этот год хорошей погоды. Город погружался в тишину и серость будней под легкую джазовую музыку, звучащую в парке по воскресеньям усилиями местного оркестра, шелест опадающих октябрьских листьев и шум волн, омывающих берег белой пеной. Море сливалось с небом, становясь таким же серым и навевающим тоску. Словно медведь, забравшийся в свою берлогу, сама жизнь в городке готовилась к спячке до наступления следующего пляжного сезона.

Сережа смотрел в хмурое небо сквозь помеху давно не мытых оконных стекол. Кулаки подпирали округлый подбородок с таким усилием, будто напрямую участвовали в мыслительном процессе, и от их твердости и выносливости зависели те мысли, которые сейчас роились в голове мальчика. Под привычный шум родительского скандала Сережа думал о каникулах, которые наступят уже совсем скоро. Он ждал их с нетерпением троечника, к шестому классу отчаянно уставшему от школы с ее домашними заданиями, оскорбительными шутками одноклассников, ранними утренними подъемами и постоянным чувством навязанной ответственности. Теперь же, когда его ожидание должно было закончиться всего через неделю, его охватило другое чувство – пустоты. На что он потратит осенние каникулы? Будет сидеть дома и слушать скандалы родителей? Вот бы случилось что-то невероятное, какое-нибудь захватывающее приключение, или хотя бы Димка вернулся. Димка Ланин переехал с родителями жить в другой город еще летом, оставив Сережу без друга, а каникулы – без смысла.

– Ты просто конченый человек! Какая же я была дура, когда согласилась выйти за тебя замуж! Ты же ничтожество, ни на что не способен!

– Заткнись, тупая баба! Сама на что способна? Ужин приготовить способна? А квартиру убрать? Срач развела кругом!

– А для кого мне все это делать? Был бы ты нормальным мужиком…

Сережа расправил ладони и закрыл уши, пытаясь не слышать взаимные упреки родителей. Неужели так будет всегда? Серое небо, серое море, серая жизнь…

***

Олеся закрыла глаза и, произнося неизвестные слова на неизвестном языке с плохо выраженным театральным эффектом, медленно достала из колоды Таро карту с изображением Шута.

– Не рассчитывайте на него, Оленька, он ненадежный человек.

– Значит, он на мне не женится?

– Карты не лгут, Оленька! И они говорят, что нет.

«А еще об этом говорят его счастливые семейные фотографии на личной страничке в Вконтакте» – мысленно добавила Олеся, поправляя распущенные длинные черные, как воронье перо, волосы, обрамляющие худощавое острое лицо с бледной кожей, острыми скулами, тонкими губами и выразительными черными глазами, остро смотрящими собеседнице в лицо. Напротив Олеси сидела полноватая женщина, возраст которой, несмотря на все усилия это скрыть, близился к сорока годам.

– Спасибо, мадам Кармен, за ваш дар и ваши советы.

Олеся многозначительно кивнула, принимая благодарность и, в свою очередь, благодаря вездесущий Интернет с его неограниченным кладезем информации, которая осталась для ее собеседницы за кадром.

– Не забывайте, Оленька, что нельзя прерывать сеансы по снятию порчи. Я жду вас в пятницу вечером.

– Да, да, конечно, непременно приду. Вы думаете, мне не везет с мужчинами из-за порчи?

– Определенно, Оленька, определенно.

«А еще из-за лишних килограммов, алчного взгляда, в котором сквозит желание выйти замуж, и гуляющего в пустой голове ураганного ветра» – продолжила Олеся свой внутренний честный монолог, в отличие от внешнего.

– С вас три тысячи рублей, – будто невзначай, напомнила Олеся.

– Да, да, конечно, – опомнилась посетительница и зарылась в сумку. На лице сквозь толстый слой макияжа проступило мрачное осознание момента расставания с деньгами, которое всегда портило впечатление от появления призрака надежды на долгожданное счастье, даруемое, а точнее, продаваемое, провидицей.

– Благодарю, – томно и устало выдавила из себя Олеся, скрывая деньги в кармане своего длинного черного платья с глубоким вырезом тощего декольте.

– До свидания, мадам Кармен, – заискивающе улыбнулась посетительница.

– Да хранит вас Всевидящее Око, Оленька, – произнесла на прощание Олеся давно придуманную и заученную наизусть фразу.

Наконец входная дверь закрылась, и уставшая от переизбытка образа еще молодая, но уже познавшая всю привлекательность циничного отношения к жизни женщина, рухнула на диван.

– Спасибо тебе, Всевидящее Око, за людскую тупость, – на этот раз вслух произнесла Олеся, не опасаясь быть услышанной в пустой квартире. Никакой «мадам», и уж тем более Кармен, Олеся никогда не была, но для ее дела важно было солидно звучать. Она никогда не была замужем и не собиралась, но признаться своим клиенткам в том, что ей самой не везет с мужчинами, было противоречием всем основам маркетинга. Этот аспект жизни ее абсолютно не волновал. Она любила себя! Никакой другой любви просто не признавала. А еще она любила деньги, которые давали ей свободу и чувство безопасности. Безопасности…

– Мама, мама, мамочка, вставай, – рыдает маленькая, худая как скелет девочка. Она тянет лежащую на асфальте мертвецки пьяную женщину за воротник пальто и вытирает безостановочно стекающие по лицу слезы.

– Сука, в одно рыло все вылакала, – хрипит мужчина, пахнущий перегаром и мочой. Он с размаху бьет лежащую женщину ногой в живот. Та сжимается и стонет, не открывая глаз и не просыпаясь. Мужчина продолжает бить, нанося удары по лицу, спине и шее женщины.

– Не трогайте мою мамочку, не трогайте ее.

Девочка кричит, захлебываясь слезами и соплями. Ее впалый, голодный живот бурчит. Она садится рядом с женщиной, пытаясь закрыть ее своим изнеможённым тельцем, но ее никто даже не замечает. Никто не замечает ее голода, ее отчаяния, ее страха, ее слез и крика, как не замечают случайно выпавший из урны мусор. На мусор смотреть неприятно, лучше отвернуться и сделать вид, что ничего не видел. Ничего нет, ее нет, ее не должно быть. Она – случайность пьяной оргии. Ошибка! Никто не любит ошибки. Не любит и не прощает. Девочка наклоняется над женщиной, пачкает ее своими слезами, вытирает тонкими пальчиками текущую по лицу матери кровь.

– Проснись, мамочка, проснись…

Олеся встала с дивана и подошла к зеркалу, поправила роскошные черные волосы, длинные и блестящие на солнце – ее гордость!

– Это было давно! Это было не со мной! – заверила она свое отражение и улыбнулась.

За окном темнело, хотя часы показывали всего десять утра. Небо заволокло тучами, сквозь которые пробивался неестественный красный отблеск.

***

Еще один удар ремнем, уже пятый по счету, почти вырвал из него крик, но он не сдавался, только сильнее сжал слегка припухшие от недавней драки губы.

– Паршивый мальчишка, только хлопоты от тебя. Вот тебе, вот еще…

Шестой и седьмой удар ремнем остались такими же безмолвными, как и остальные, но из правого глаза предательски выкатилась слеза и быстро побежала по еще алому фингалу, остановившись, словно пойманный на мушку солдат, в небольшой ямочке на щеке. Марк зажмурился, чтобы больше ни одной слезинке не удалось капитулировать.

– Мария Степановна, хватит уже с ним возиться. Заприте его в подвале, пусть посидит наказанный до ужина. Без обеда! И подумает над своим поведением.

– Как скажете, Светлана Ивановна.

Женщина с суровым лицом и зачесанными назад волосами, на вид лет пятидесяти, хотя возраст ей могли добавлять мрачность и усталость, пропечатанные глубокими линиями морщинок, схватила Марка за мочку уха и потащила за собой в темный и страшный подвал. Мальчик скривился от боли, но даже не пискнул, продолжая оказывать сопротивление своим терпеливым безразличием к побоям и унижению.

– Посидишь здесь, подумаешь над своим поведением, может, захочешь измениться.

– Я хочу, чтобы вы все умерли! – прокричал мальчик, наконец, давая возможность своей обиде выплеснуться наружу.

– Не ребенок, а нелюдь какой-то! – с презрением бросила слова Мария Степановна, заталкивая своего подопечного в небольшое темное, без единого окна, и сырое помещение. Захлопнув за собой дверь, она поспешно удалилась, стремясь приступить к выполнению других обязанностей, которых в детском доме было предостаточно, но все их сложно было назвать приятными.

Марк сел на ледяной грязный пол и скривился от боли. Следы от ремня жгли кожу, но обида жгла сильнее. Это не он все начал! Мерзкий Илья всегда дразнил его, обзывал, начинал драться первым, а потом подключал и остальных. Что ему оставалось, если не защищаться? Но в итоге вся вина падала на него. Марк поправил вставшие дыбом рыжие волосы на затылке.

– Фуу, рыжая псина. Рыжая псина обделалась, фу. – Илья закрыл нос двумя пальцами, и все собравшиеся вокруг дети утрированно рассмеялись, стараясь делать это как можно громче и веселее. Никому не было весело по-настоящему. Марк это знал. Им не нужно веселье. Им нужно время от времени выталкивать из себя тот яд, которые скапливается от отчаяния и одиночества, презрения к самому себе и миру, который их породил, чтобы бросить.

Марк всегда отличался от остальных людей, и знал это, но знал также, что в этом нет его вины. Он никогда не плакал, собирался с силами и терпел, только обиженно и зло смотрел на своих угнетателей. Однажды, во время игры в футбол, Илья подставил подножку Марку, и тот упал в самый неподходящий момент, упустив и мяч и победу. Большие круглые голубые глаза рыжеволосого мальчика посмотрели с такой ненавистью на своего противника, он подбежал к подлому Илье и ударил его с размаху по щеке. Синяка от удара не осталось, но остался ожог! Дети запоминали тот случай, иногда приукрашивали, пересказывая друг другу, добавляя в рассказ больше демонических деталей, как добавляют черный перец в суп, для остроты и пикантности. Марка боялись, поэтому никто не хотел быть его другом, но и ненавидели. А ненавидеть лучше толпой, тогда не страшно.

Все двенадцать лет своей жизни Марк провел здесь, в этом детском доме, в этом старом ветхом здании, и немалую часть времени в этом темном подвале – страшном месте, которого боялись все воспитанники. Хуже наказания придумать было нельзя. Даже на окрепшую психику взрослого человека несколько часов, проведенных в кромешной тьме, повлияли бы не лучшим образом. Марк не любил темноту, но не боялся, а главное – он умел ее прогонять. Щелкнув пальцами правой руки, мальчик зажег огонек, уместившийся на кончике его указательного пальца. Огонь не обжигал его, только слегка согревал. Как и когда он научился этому фокусу – Марк и сам не знал. Он просто мог так сделать, и все. Сначала у него получалось создавать только искры, что уже удивляло и пугало не только его, но и тех, кто становился невольным свидетелем странных фокусов. Марк верил, что на самом деле он – сын волшебников, как Гарри Поттер, и его родители передали младенца в это страшное место только для того, чтобы спасти от неминуемой смерти под взмахом волшебной палочки злого колдуна. Вера в то, что скоро наступит день, когда он встретится со своей семьей и больше не будет одинок, придавала ему сил, а жизни – смысла. Он будет среди своих, таких же волшебников, как и он сам. Он станет нужным и любимым, а однажды спасет мир от неминуемой гибели. Так будет, обязательно, нужно только немного подождать.

– Это будет скоро, – вслух произнес Марк, не заметив, как дверь в подвал немного приоткрылась.

– Откуда свет? – истерически прокричала Мария Степановна, и мальчик мгновенно погасил фитиль на собственном пальце.

– Здесь нет света, Мария Степановна, вам показалось!

Женщина осмотрела помещение, затем самого заключенного в нем узника и с подозрением закрыла дверь.

«Какой странный ребенок. Наблюдая за ним, и правда можно поверить в какие-то потусторонние силы» – подумала воспитательница, выходя во двор детского дома, окруженный со всех сторон ржавым, местами покрытым зеленой краской забором. Она посмотрела на небо и удивилась тому, как низко висят тучи, и тому, что небо будто было красным. «Наверное, солнечные лучи попадают под таким углом, что создают иллюзию красных туч» – дала сама себе объяснение воспитательница и решила напомнить Светлане Ивановне о важности написать еще одно письмо в мэрию – крыша приюта отчаянно нуждалась в замене. Она протекала в нескольких местах и держалась словно на одних молитвах. Было 10:30 утра.

***

Тонкие улочки с протоптанным до дыр асфальтом витиевато обрамляли город беспорядочными сетями. Они поднимались вверх, поддавшись капризам горного рельефа, и резко спускались вниз, открывая панораму безразличного ко всему и живущего своей жизнью моря. Словно в объятиях, или в тисках, городок был окутан горными массивами. Они возвышались над жителями немыми великанами, неподвижными свидетелями плавного и скоротечного движения чужих судеб. Над бухтой нависал небольшой утес, откуда самые отчаянные, а нередко и отчаявшиеся, смельчаки демонстрировали головокружительные прыжки в море, пытаясь доказать насмешливой стихии свою отвагу, но чаще показывали только хрупкость человеческой жизни. Небольшой городок с низкими, познавшими жизнь пятиэтажками, ненасытно хватавший крохи цивилизации, достававшиеся ему от пиршества больших и главных городов, скрашивал свою провинциальную жизнь ничем не разбавленной стабильностью. Одних она утомляет, а другим дарит иллюзию прозрачного и спокойного мира. Сегодня, как и десять лет назад, почтальон Степан Михайлович доставит почту на своем стареньком велосипеде. Зинаида Михайловна ровно в 8:30 выйдет из дома и направится в поликлинику. Не только для того, чтобы пройти обследование, но и чтобы рассказать важные новости Людмиле Дмитриевне, участковому врачу, на протяжении 25 лет хранящей и врачебные тайны местных жителей, и их личные секреты. Дмитрий Семенович как обычно будет сидеть на скамейке в парке, наблюдая за весело резвящимися ребятишками, а рядом с ним будет услужливо вилять хвостом его верный друг – золотистый ретривер Варфоломей. Продавщицы Леночка и Любочка ровно в восемь откроют бакалейный магазин, стоящий на главной улице городка и принадлежащий мужу Леночки, куда и потянутся все местные бомжи, чтобы сдать стеклотару и поправить свое здоровье новой дозой алкогольного яда.

Клин неровной походкой шел в направлении установленной цели, заношенный пакет гремел собранными за утро бутылками. Он пытался подсчитать сегодняшнюю выручку в уме и прикинуть, на сколько бутылок водки сможет рассчитывать. Потребность была, как минимум, в двух, но найденной стеклотары было слишком мало, и желаемое никак не сходилось с возможностями, сколько бы он не пересчитывал. С утра в голове роились кусающие за душу мысли, словно обезумевший пчелиный рой, они беспрерывно гудели и жалили во все места, где остались тонкие шрамы от давно проигранных сражений.

На крыльцо магазина вышли Лена и Люба, воспользовавшись отсутствием покупателей, чтобы устроить перекур. Тонкие сигареты в ярко наманикюренных пальцах задымились серым, удушливым дымком.

– Небо какое-то странное сегодня, ты заметила? – подняла голову вверх Лена.

– Но красивое! Никогда не видела красные тучи, – ответила Люба подруге, глубоко затягиваясь никотином.

– Смотри, твой любимчик явился, – усмехнулась жена хозяина магазина, и два разукрашенных макияжем лица повернулись в сторону Клина.

В этот момент Клин заметил три пустые стеклянные бутылки, стоящие возле мусорки, его массивные плечи распрямились, широкая грудь стала ровной, а в карих глазах появился хищный блеск. Он сделал несколько широких шагов в сторону своей находки и вдруг кто-то схватил его сзади за руку и прорычал в самое ухо:

– Куда прешь, они наши! Наш район – наши бутылки. Пошел отсюда!

Клин развернулся, перед ним стояло двое бомжей на полголовы ниже его.

– Я первый увидел, они мои – оскалился Клин.

– Ты че сказал? – перешел к нападению тот, что был моложе и явно агрессивнее. Он с силой толкнул Клина в грудь, подталкивая его к кирпичной стене, к которой можно было бы прижать и преподать урок уличной справедливости, но Клин не сдвинулся с места. Вместо этого, он извернулся и хорошо поставленным ударом ноги в грудь оттолкнул нападавшего на противоположный от дороги тротуар. Не медля ни секунды, он схватил за края расстёгнутой куртки второго бомжа и перебросил через себя, оставив лежать на лопатках, пока сам подбирал найденную тару и складывал в звенящий пакет. Наблюдавшие за ходом схватки продавщицы зааплодировали. Клин выпрямился и театрально поклонился. Нападавшие, оправившись от ударов, быстро ретировались, признав превосходство чужака.

– Крутой ты мужик, Клин. Тебе бы взять себя в руки, привести в порядок, женщину хорошую найти, – Лена многозначительно посмотрела на засмущавшуюся Любу.

Клин осмотрел свою рваную синюю футболку и накинутую сверху коричневую куртку, которая не сходилась потому, что была откровенно мала, и улыбнулся широкой улыбкой, обнажив на удивление ровные и белые зубы.

– Я и так хорош, разве нет?

– Ну, давай сюда, герой, что ты там принес, – вышла к нему Лена, в то время как Люба продолжала застенчиво стоять на месте.

Клин протянул пакет с добычей. Лена пересчитала бутылки.

– Что-то маловато у тебя сегодня, – глядя на то, как у мужчины обреченно опускаются плечи, Лена добавила, – ничего, мы с Любашей тебе подарок сделаем, пошли.

И не дождавшись утвердительного кивка головой от Любы, который все же последовал спустя несколько секунд, она вошла в магазин и достала из-под прилавка две бутылки водки. Клин засиял от счастья:

– Спасибо, красавицы! От души благодарствую!

Одну бутылку Клин засунул в карман куртки, а вторую тут же открыл и застыл на месте, уставившись в одну точку, он мучительно погружался в навязчивое видение…

– Клин, Клин, прикрой, там, сзади!

Автоматная очередь смертоносным грохотом разрывала барабанные перепонки. Рядом с ним, словно случайно опрокинутый оловянный солдатик, упал Дэн. Его лицо, залитое кровью, с зияющей дырой во лбу, таращилось широко раскрытыми глазами прямо на Клина. «Вот так нужно изображать смерть! Не в капюшоне и с косой в руке, а с дырой во лбу от вошедшей туда пули, и с широко раскрытыми застывшими глазами», – подумал он под раздирающий душу грохот выстрелов….

Клин встряхнул головой, высвобождаясь из терновых сетей своего видения и подняв верх бутылку, сказал:

– За вас, красавицы!

А затем залпом выпил почти половину, стало легче, и он налегке, с надеждой, что на сегодняшний день анестезии будет достаточно, бодро зашагал по ускользающей вниз, словно русло реки, улочке. Часы на старинной городской башне пробили полдень, и первая капля сорвалась из набухшей алым цветом тучи, вскользь прошмыгнув по щеке Клина. Зашипев от внезапной боли, он схватился за лицо рукой, струйки теплой крови потекла между пальцев. Следующая капля ранила шею, скатившись за воротник куртки. Где-то зазвучал женский крик и плач ребенка, беспечный от своей стабильности город в один миг разорвался от звуков боли и страха. Клин схватил валяющийся возле мусорки кусок шифера, накрыл им голову, придерживая рукой снизу и побежал. С каждой секундой дождь усиливался, опустошая разбухшее небо от того, что наполняло землю кровью.

Глава 2

Кровавые слезы земли

«..И ни птица, ни ива слезы не прольет,

Если сгинет с земли человеческий род.

И весна… и весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет».

Сара Тисдейл «Будет ласковый дождь» 1920 год.

Власти города на удивление быстро отреагировали на происходящие события. Им понадобилось всего двадцать минут на то, чтобы понять смертоносность нахлынувшего ливня, и десять минут на оповещение города об опасности. Из того, что озвучили все возможные средств массового оповещения, Сережа понял, что с неба льет дождь-убийца и на улицу ни в коем случае выходить нельзя. Поэтому из школы их не выпускали, и он чувствовал себя заложником, которого разрывало чувство тревоги за родителей. Почти не останавливаясь, он поочередно набирал номер телефона мамы и папы, но гудки оставались без ответа. Неизвестность физически ощущалась во всем теле, и отдавала мучительной тоской. Сережа решил, что любая опасность, которая ждет его на улице, не так страшна, как неизвестность. В его представлении, подкрепленном подслушанными разговорами учителей, дождь содержал кислоту, которая разъедала тела людей и убивала. Значит, нужно надеть на себя больше одежды и стащить из кладовки дворничихи резиновые сапоги. Еще обязательно нужны перчатки! Их он раздобудет в кабинете химии. План казался идеально продуманным и был единогласно утвержден. В школе царила суматоха, несмотря на все попытки сохранить спокойствие и занять чем-то детей. Сережа видел, как Светлана Геннадьевна, учительница биологии, стояла у окна с телефоном в руке, пытаясь кому-то дозвониться и плакала. Младшие классы рыдали хором, они звали маму и отказывались переключаться на веселые занятия, предлагаемые им взрослыми. Почти все были погружены в собственные мысли и тревоги, но при этом старались держать себя в руках, не поддаваться панике, смешанной с любопытством, и хотя бы в собственных глазах выглядеть достойно.

Сережа без проблем отыскал перчатки в кабинете химии и засунул в карман сразу две пары. Следующим его пунктом назначения была кладовка дворничихи. Он достал из пакета со сменной обувью заношенные кроссовки и поставил их в угол коридора, где уже стоял его рюкзак, а пакет свернул и засунул в карман брюк, затем спустился на первый этаж и не спеша пошел в нужную ему сторону.

– Бакланов, ты чего здесь ходишь? – строго спросила завуч Любовь Дмитриевна, ее тяжелый взгляд пригвоздил Сережу к стене.

– Я в туалет, – промямлил он то, что первым пришло в голову.

– Только быстро, и сразу в класс.

Сережа кивнул в знак согласия с готовностью исполнить полученный приказ и почти бегом завернул за угол. Добравшись до заветной кладовки, он не сдержал возглас отчаяния – на двери висел маленький навесной замок. Несколько секунд мальчик сверлил преграду взглядом, полным ужаса, не зная, что ему теперь делать. Решение пришло в голову само, как всегда бывало с ним в сложных ситуациях. Обрадованный, он подбежал к плану школы, размещенному на стене, и убедился, что пожарный щит действительно расположен возле столовой. Как можно быстрее и незаметнее он пробрался в левое крыло первого этажа, схватил железный лом, входящий в перечень требований пожарной безопасности и, не сбавляя темп, вернулся к нависшему над всем его планом замку. Потребовалось несколько попыток и удача не быть пойманным на месте преступления. Трясущимися от страха руками Сережа засунул в пакет желтые сапоги и вернулся на второй этаж.

Необходимо было защитить от кислотного дождя глаза и лицо, следующим пунктом назначения стал кабинет ОБЖ. Мальчик тихо постучал в дверь, но ответа не последовало. Он вошел и увидел учителя, сидящего за своим столом. Прохор Иванович отрешенно смотрел в окно и, заметив чужое присутствие, нехотя повернул голову.

– Тебе чего?

– Любовь Дмитриевна сказала взять у вас противогаз.

– Там возьми, – Прохор Иванович кивком головы указал на стоящий у стены шкаф, даже не поинтересовавшись, зачем завучу могло понадобиться средство защиты от газа. Учитель ОБЖ определенно был не готов к внезапно возникшей чрезвычайной ситуации.

Сережа молча забрал нужную ему вещь и поспешил удалиться.

Из своего потайного угла он забрал рюкзак, решив оставить кроссовки здесь – все равно они ему сейчас не понадобятся, и спокойным шагом направился к раздевалкам по угловой лестнице, ведущей в правое крыло первого этажа. Ему все еще не верилось, что все получается так, как он задумал, и что его до сих пор никто не поймал и не остановил. Видимо, Удача, которая за все его годы жизни задолжала ему немало приятных моментов, наконец, начала отдавать свой долг. Сережа быстро отыскал свою куртку, надел ее и сверху еще две чужих, вовсе не краденных им, а взятых взаймы. Затем переобулся в резиновые желтые сапоги, которые оказались ему малы примерно на два размера, на руки надел резиновые перчатки, а из рюкзака достал черный зонт. Противогаз налез не без труда и сидел немного просторно. Вокруг шеи Сережа обмотал широкий шарф. Повернувшись к зеркалу, он встретил отражение невероятного пугала, способного всю школу ввести в состояние неистового хохота. Но, на взгляд Сережи, все было отлично. Осталось покинуть раздевалку, добраться до окна, открыть его и спрыгнуть вниз, на пропитанный кислотным дождем асфальт. Словно тень, он прошмыгнул к стене, а затем, прижавшись к ней спиной, не спеша подкрался к окну. Подоконники были высокими, но мальчику удалось на него забраться, даже невзирая на то, что тяжесть экипировки и болтающийся на спине рюкзак тянули вниз. Он распахнул окно, и брызги дождя, направленные на него ветром, попадали на куртку, но ничего не случилось. Одежда не зашипела под воздействием кислоты, а рука в перчатке не расплавилась. Тогда он открыл зонт и выставил его вперед, закрываясь от ливня.