Голос за занавесом

СанаА Бова

Голос за занавесом

Пролог

Тусклый свет рабочих софитов падал на сцену Seoul Star Arena, выхватывая из полумрака высокую фигуру Минджуна. Занавес висел тяжёлой бархатной стеной, отгораживая пустой зал, где ряды кресел молчали в ожидании недели, отделявшей репетицию от триумфа. Эхо шагов техников гулко разносилось под высокими сводами, смешиваясь с низким гудением оборудования. Воздух, густой от пыли и жара разогретой техники, обволакивал его, оседая на коже тонкой пеленой.

Минджун сжимал микрофон, холодный металл скользил в ладони, будто отполированный лёд. Пальцы, тонкие и длинные, подрагивали, выдавая тень тревоги, пробежавшую по венам. Он втянул воздух, готовясь выпустить строчку – знакомую, отточенную до блеска, способную зажечь тысячи сердец. Губы шевельнулись, рождая первые звуки их хита: «Пусть ночь горит…»

Но вместо мощного потока мелодии горло исторгло хриплый шорох, сухой и ломкий, подобный треску ветвей в зимний ветер. Он замер. Кашель вырвался из груди, резкий, словно удар. Минджун стиснул микрофон сильнее, заставил голос вернуться: «Пусть ночь…» Хрип повторился, чужой, слабый, ускользающий.

Глаза, глубокие и карие, расширились, ловя отблески софитов. Сердце дрогнуло, пропустив удар. Тень сомнения легла на лицо, искажая привычную маску уверенности. Неделя до концерта. Тысячи голосов, готовых кричать его имя. А он стоял здесь, на пустой сцене, с предательством, затаившимся в горле. Что-то рушилось внутри, тихо, но неотвратимо.

Минджун метнул взгляд к пульту, где техники склонились над проводами, поглощённые суетой. Их головы оставались опущены, уши закрыты гулом машин – его провал остался незамеченным. Рука дрогнула, опуская микрофон к бедру, скрывая улику слабости. Ладонь скользнула к виску, стирая холодные капли пота, выступившие на коже. Пальцы напряглись, сжимая воздух, будто удерживая ускользающий контроль.

Мысль резанула остро: неделя до концерта. Тысячи фанатов ждут его голоса, его света. Подвести их – значит рухнуть самому. Грудь стянуло невидимыми нитями, дыхание споткнулось, царапая пересохшее горло. Он выпрямился, заставляя губы изогнуться в улыбке – тонкой, натянутой, но знакомой. Маска звезды легла на лицо, скрывая трещины, рвущиеся изнутри. Сердце билось неровно, отстукивая ритм страха, однако внешне он оставался неподвижен, словно статуя, высеченная из чёрного мрамора под софитами.

Минджун спустился со сцены, шаги отдавались глухим эхом в закулисье. Тени сгущались вокруг, обнимая металлические стойки и провода, змеями стелющиеся по полу. Здесь, под тусклым светом лампы, его встретил Чжинхо. Менеджер стоял, скрестив руки, серый пиджак смялся на плечах, планшет поблёскивал в пальцах. Лысеющая макушка блестела, отражая холодный свет.

– Что это было? Голос сел? До концерта неделя, Минджун, не выдумывай проблемы, – голос Чжинхо резанул воздух, хриплый от сигаретного дыма.

Минджун кашлянул, горло отозвалось сухим скрежетом.

– Всё нормально, просто першит. Дай мне воды, – слова вырвались сипло, ломко, выдавая слабость.

Чжинхо прищурился, глаза сузились в острые щели.

– Не заливай. Ты бледный, как стена. Если дело серьёзное, говори сейчас.

Рука Минджуна поднялась, отмахиваясь, но пальцы дрогнули, выдав напряжение. Чжинхо шагнул ближе, хлопнув планшетом по бедру – звук расколол тишину. Воздух между ними сгустился, пропитанный кофейным шлейфом и растущим недоверием. Минджун стиснул зубы, челюсть напряглась, подчёркивая острые линии лица.

– Я разберусь, – бросил он, разворачиваясь.

Шаги застучали по деревянному полу, унося его прочь от взгляда менеджера, от вопросов, рвущих хрупкую маску.

Минджун шагал по коридору за сценой, где тусклый свет аварийной лампы отбрасывал зеленоватые блики на стены. Провода, спутанные и тёмные, вились под ногами, цепляясь за подошвы. Из гримёрки донёсся смех – звонкий, лёгкий, прорезающий гул вентиляторов. Кихён выкрикнул: «Тэхён, ты опять кофе спёр?» – и голос Тэхёна, раскатистый, подхватил веселье, наполняя воздух беспечностью.

Их радость резала острее ножа. Минджун замедлил шаг, прислонился к холодной стене, чувствуя, как шершавая краска царапает плечо. Кулаки сжались, ногти впились в ладони, оставляя незримые следы. Память вспыхнула ярко: первая репетиция с группой – Кихён роняет микрофон, Тэхён хохочет, а он, Минджун, стоит среди них, согретый их верой. Теперь тишина обнимала его, тяжёлая, непрошеная.

– Где вы, когда я падаю? – шепнул он, и голос сорвался, растворившись в пустоте. Тень его фигуры легла на пол, одинокая под слабым светом, пока смех друзей затихал вдали, оставляя его с бедой, сковавшей горло.

Минджун вернулся к сцене, шаги гулко отдавались в тишине. Он остановился у занавеса, пальцы раздвинули тяжёлую ткань, открывая узкую щель. Пустой зал раскинулся перед ним, молчаливый и холодный. Стеклянные стены Seoul Star Arena ловили огни Сеула, дробя их в острые осколки, а ряды кресел выстроились в ожидании толпы. Через неделю здесь вспыхнут тысячи лайтстиков, мерцающих в темноте, и голоса фанатов, одетых в толстовки Aurora, сольются в крик: «Минджун! Ты наш свет!»

Он замер, глядя на этот немой простор. Мысль ударила, холодная и ясная: они ждут звезду. А он… сломался. Грудь сжалась, выдавливая воздух. Голос, некогда поднимавший его к небесам, стал цепью, сковавшей горло. Свобода обернулась пленом, и пустота зала отразила трещины, рвущие его изнутри. Огни за стеклом мигали, дразнящие, недосягаемые, а он стоял, разделённый с ними невидимой пропастью.

Минджун нагнулся, пальцы сомкнулись вокруг микрофона, лежавшего на полу. Металл холодил кожу, и он сжал его крепче, позволяя ногтям впиться в ладонь. Боль прострелила руку, острая, но ясная. Он выпрямился, расправил плечи, и чёрная рубашка с серебряной вышивкой натянулась на груди. Тень легла на пол, длинная, одинокая, вытянувшись к краю сцены. За окнами арены огни города мерцали, выстраиваясь в сияющую клетку, запирающую его внутри.

– Никто не узнает, – шепнул он себе, голос дрожал, слабый, но стальной. – Я найду способ. Звезда не гаснет.

Слова повисли в воздухе, хрупкие, но тяжёлые, отражаясь от стеклянных стен. Глаза, тёмные и глубокие, вспыхнули холодной решимостью. Он стоял, высокий и неподвижный, с микрофоном в руке, будто держал не оружие, а щит. Тишина обступила его, густая, давящая, но в ней затаилась искра – вопрос, рвущийся наружу: сумеет ли он удержать свет, готовый угаснуть?

Глава 1: "Стажёрка с мечтой"

Звон трамвая пробился сквозь тонкие занавески, разбудив Лизу в её маленькой квартире на окраине Сеула. Серый утренний свет струился в комнату, рисуя бледные полосы на деревянном полу, потёртом временем и шагами. Воздух дрожал от слабого шипения плиты, где её соседка варила кофе, наполняя пространство горьковатым ароматом жжёных зёрен, смешанным с прохладой, сочившейся из щелей старого окна. Постель ещё хранила тепло её сна, смятые простыни лежали в беспорядке, но Лиза шевельнулась, протянув руку к тумбочке. Пальцы коснулись гладкой папки, и серебряная звезда – логотип Starlight Entertainment – блеснула на обложке, поймав тусклый луч, словно искра, упавшая с неба.

Улыбка тронула её губы, мягкая, но яркая, осветив лицо с россыпью веснушек на щеках. Дыхание стало глубже, втягивая запах бумаги и чернил, пропитанный утренней тишиной, и она отбросила одеяло. Прохлада коснулась кожи, пробежав лёгкой дрожью по рукам. Ноги опустились на пол, ощутив холод половиц, шершавых и скрипучих, и Лиза поднялась, шагнув к вешалке. Выглаженная блузка ждала там, ткань струилась под пальцами, мягкая и чистая, обещая начало. Она надела её, застёгивая пуговицы быстрыми, но точными движениями, и поправила воротник, взглянув в мутное зеркало. Отражение поймало её глаза – светлые, горящие искрой, обрамлённые растрёпанными прядями.

"Сегодня я шагну в их мир," – пронеслась в голове мысль, острая и тёплая, пробуждая нервы, как первый глоток кофе, обжигающий горло. За окном Сеул оживал в полумраке: гудки машин вплетались в шорох шагов, торопящихся по узким улочкам, а далёкий звон трамвая растворялся в дымке, стелющейся над крышами. Лиза замерла у окна, пальцы сжали подоконник, ловя холод дерева, и взгляд скользнул к папке. Потёртые края хранили её резюме, строки, вырезанные из бессонных ночей, и сердце стукнуло быстрее, вторя ритму города, зовущему её вперёд. Мечта, годы кружившая в душе, теперь лежала в ладонях, готовая развернуться под небом Starlight.

Утро тянулось медленно, окутывая квартиру мягким светом, пробивавшимся сквозь занавески. Лиза шагала по узкому коридору, каблуки постукивали по деревянному полу, а пальцы теребили ремешок сумки, где пряталась папка с резюме. За стеной сосед включил радио – приглушённая мелодия просочилась сквозь штукатурку, смешиваясь с запахом свежесваренного риса, витавшим из кухни. Она остановилась у двери, дыхание замерло, и взгляд скользнул назад – на диван, заваленный тетрадями, на гитару в углу, струны которой молчали сегодня. Этот мир отпускал её.

Улица встретила холодным ветром, ворвавшимся под воротник, и гулом шагов, уносящим к станции. В вагоне метро она прижалась к стеклу, наблюдая, как Сеул мелькает за окном – вывески загорались неоном, прохожие растворялись в толпе, а сердце билось в такт стуку колёс, приближая её к судьбе.

Стеклянные двери Starlight Entertainment разъехались с тихим шипением, выпуская волну прохладного воздуха, пропитанного слабым ароматом цитрусов. Лиза шагнула внутрь, каблуки застучали по мраморному полу, отполированному до зеркального блеска, отражавшего её силуэт. Люстры свисали с потолка, рассыпая хрустальный свет по просторному холлу, где гул голосов и топот шагов сплетались в низкий, пульсирующий ритм. Стены из стекла и стали открывали вид на Сеул – машины мелькали за окнами, их тени скользили по утренней дымке, а небоскрёбы вдали пронзали небо острыми шпилями. Она сжала сумку крепче и шагнула к стойке ресепшена, где девушка с тёмными волосами, стянутыми в тугой пучок, склонилась над экраном. Пальцы её стучали по клавишам, ритм резкий и механический, а рядом дымилась чашка кофе, оставляя влажное кольцо на столе.

Лиза кашлянула, горло дрогнуло, и голос сорвался, тихий, почти утонувший в шуме.

– Здравствуйте… Лиза Ким, стажёрка. Сегодня первый день.

Девушка замерла, пальцы повисли над клавиатурой, а взгляд скользнул по экрану, не поднимаясь. Губы сжались в тонкую линию, рука шевельнулась, указав на стопку бейджей, ногти блеснули красным лаком, и стук клавиш возобновился, отрезая тишину. Ни звука, ни тени внимания – лишь лёгкий поворот головы, холодный и пустой. Лиза втянула воздух, выпрямилась, стараясь удержать голос ровным.

– А куда идти дальше? Где мой отдел?

Девушка выдохнула, носом, едва слышно, и пальцы застучали быстрее, взгляд остался прикован к экрану.

– Бейдж возьми, – голос упал сухо, ровно, без интонации. – Там разберёшься.

Лиза сжала губы, грудь кольнуло раздражением, но она шагнула к стопке. Пластик бейджа холодил пальцы, имя "Лиза Ким" сияло чёткими буквами, вырезанными в новой судьбе. Лента скользнула в её ладонь, гладкая и прохладная, и каблуки застучали по мрамору, унося её от стойки. Люди сновали вокруг – одни в пиджаках несли папки, шаги отдавались твёрдо, другие в толстовках переговаривались, их голоса звенели: "Где отчёт?" "Быстрее на второй!" Воздух дрожал, пропитанный напряжением и движением.

– Новенькая? Идём, не теряйся, – голос резанул воздух, хриплый и быстрый, выдернув её из шума. Лиза обернулась, каблуки скрипнули, отражая звук от стен. Парень в серой кофте стоял в шаге от неё, растрёпанные чёрные волосы падали на лоб, а усталые глаза щурились, ловя свет люстр. Кроссовки оставляли мягкие следы на мраморе, руки небрежно сжимали тонкую папку, потёртую по краям.

Она выпрямилась, вдохнув глубже, и голос окреп, звеня уверенностью.

– Да, новенькая. Лиза Ким. А ты?

Он шагнул ближе, прищурился, уголок рта дёрнулся в скептической усмешке, взгляд скользнул по ней сверху вниз.

– Чансу. Помощник продюсера. Докажи, что не просто фанатка с улицы.

Лиза вскинула подбородок, глаза вспыхнули, отражая хрустальный свет.

– Я здесь не для автографов.

Чансу хмыкнул, коротко и резко, пожав плечами, и кивнул в сторону коридора, шаги стукнули по полу.

– Ладно, пошли. Не отставай.

Коридор Starlight сужался, обнимая Лизу приглушённым светом и запахом бумаги, смешанным с едва уловимым потом. Каблуки стучали в ритме её пульса, пока Чансу вёл её вперёд, серая кофта морщилась на его спине, а папка в руках шуршала листами. Голоса из холла растворялись в далёком эхе, уступая место низкому гулу, доносившемуся из-за стен. Он толкнул дверь, скрип петель разрезал тишину, и Лиза шагнула в тесный кабинет стажёров. Воздух дрожал от гудения кондиционера, пропитанного густым ароматом кофе, витавшим над столами. Бумаги громоздились в беспорядке, их края топорщились, ловя тусклый свет ламп, а на стене висел постер Aurora – Минджун в центре, с микрофоном в руке, пронзал пространство взглядом, острым и тёмным. Стены, обшитые серым линолеумом, глушили шаги, но шепотки пробивались из угла, тонкие и колкие.

Чансу шагнул к столу, швырнув стопку документов с глухим стуком, листы разъехались по поверхности, подняв облачко пыли.

– Копии, кофе – твоё на неделю, – бросил он резким голосом с ноткой усталости. Кроссовки скрипнули, когда он развернулся, шаги стукнули по полу, оставляя её одну перед грудой бумаг.

Лиза сжала зубы, челюсть напряглась, выдавая вспышку раздражения. Пальцы коснулись шершавых листов, начиная сортировать их быстрыми движениями, ногти цеплялись за края. У окна двое коллег – девушка с длинными волосами и парень в мятой рубашке – шептались, взгляды скользили по ней, острые и насмешливые.

– Думает, сразу к звёздам? – голос девушки звенел, тонкий, но ядовитый, а парень хмыкнул, прикрыв рот ладонью, пальцы дрогнули от сдерживаемого смеха.

Она стиснула пачку бумаг, суставы побелели, но рука дрогнула, задев чашку кофе. Горячая жидкость выплеснулась, заливая стол, капли брызнули на листы, оставляя тёмные пятна. Кабинет замер. Взгляды метнулись к ней, шепотки смолкли, сменившись приглушённым смешком. Лиза выпрямилась, щёки вспыхнули жаром, но глаза сузились, ловя их отражения в стекле. "Я докажу им," – пронзила её мысль, твёрдая, как сталь, выкованная из упрямства.

Память шевельнулась, унося её в школьный класс: голос Минджуна лился из колонок, хриплый и глубокий, а она стояла у парты, закрыв глаза, подхватывая его ноты. Тогда мечта горела в ней, чистая и яркая, голос дрожал в тишине, сплетаясь с его мелодией. Теперь она сидела здесь, среди бумаг и насмешек, пальцы сжимали испачканные листы. Лиза выдохнула, стряхивая капли кофе с рук, и подняла взгляд на постер. Его лицо – острые скулы, тёмные глаза – смотрело на неё, будто подталкивая вперёд. Она стиснула губы и вернулась к бумагам, игнорируя шорох шагов за спиной, а гудение кондиционера сливалось с её дыханием, ровным и упорным.

День тянулся в тесном кабинете стажёров, Лиза сортировала листы, пальцы скользили по шершавым краям, оставляя следы чернил, пока стопки росли, выстраиваясь в неровные башни. Шепотки коллег затихли, сменившись скрипом стульев, и тишина легла тяжёлым покровом, нарушаемая лишь редкими шагами за дверью. Часы пробили полдень, и стопка бумаг уменьшилась, оставив её руки пустыми. Поднос с чашками кофе возник перед ней – новая задача, брошенная кем-то из угла, и Лиза поднялась, сжимая его, ощущая тепло керамики под ладонями.

Коридор Starlight встретил её узким проходом, где свет тускнел, растворяясь в тенях. Постеры групп пестрели на стенах, их яркие краски вспыхивали под лампами, а лица айдолов следили за ней с глянцевых поверхностей, отражая приглушённый ритм музыки, доносившийся из студии за закрытой дверью. Каблуки стучали по линолеуму, отдаваясь эхом, а аромат кофе поднимался над подносом, заглушая слабый запах чернил, витавший в воздухе. Впереди зазвучали шаги, гулкие и быстрые, приближаясь навстречу, и Лиза замедлила движение, поднос качнулся, звякнув чашками. Две фигуры возникли в полумраке: мужчина в строгом костюме, с сединой на висках, шёл ровно, пиджак натянулся на плечах, а рядом двигался высокий силуэт в чёрной толстовке, капюшон скрывал лицо, тень падала на грудь.

Несколько листов бумаги выскользнули из рук силуэта в толстовке, шурша по бетонному полу и скользнули к её ногам, цепляясь за края кроссовок. Лиза наклонилась, поднос в её руках дрогнул, кофе выплеснулся через край, обжигая запястье резкой вспышкой тепла, и пальцы коснулись шершавой поверхности листов, подбирая их. Хриплый голос прорезал воздух, ломкий, срывающийся на каждом слоге, полный надрыва:

– Оставь это.

Она замерла, пальцы застыли на бумаге, взгляд метнулся вверх, но капюшон толстовки поглощал свет, скрывая лицо, оставляя лишь тень подбородка, покрытого грубой щетиной. Мужчина в костюме шагнул вперёд, каблуки туфель цокнули по полу, брови сошлись в жёсткой складке, голос прозвучал низко, с холодной твёрдостью:

– Если голос не вернётся, турне отменят. Ты понимаешь, сколько на кону?

Силуэт дёрнулся, плечи напряглись, ткань толстовки натянулась на спине, и хрип вырвался из горла, резкий, упрямый, с ноткой отчаяния:

– Я сказал, справлюсь. Просто дайте мне ещё немного времени, я вытащу это.

Лиза выпрямилась, поднос звякнул в её дрожащих руках, кофе стекал по пальцам, липкий и тёплый, оставляя влажные дорожки на коже. Пальцы её, повинуясь какому-то безотчётному импульсу, сжали один из листов, выхваченный в суматохе, и она торопливо сунула его в карман джинсов, пряча от чужих глаз. Движение вышло автоматическим, быстрым, почти чужим – она сама не поняла, зачем это сделала, будто рука действовала отдельно от разума. Жар стыда тут же вспыхнул в груди, обжёг горло, словно она украла нечто запретное, и пальцы дрогнули, ощущая тяжесть бумаги под тканью.

Сердце ударило в рёбра, сильно, глухо, – этот голос, хриплый и сломанный, отозвался в ней эхом, знакомым до дрожи, но далёким, будто вырванным из прошлого. И тут её осенило: Минджун. Это его голос, его хрип, его боль, спрятанные под капюшоном. Мужчина в костюме повернулся к ней, взгляд его скользнул по её лицу, острый и быстрый, глаза сузились в короткой вспышке подозрения, но он тут же отвернулся, шагнув к Минджуну.

– Идём. Время не ждёт. Наверху уже ждут объяснений.

Шаги их загудели по полу, звук растворился в глубине коридора, оставив за собой тишину, нарушаемую лишь слабым гулом лампы. Лиза осталась стоять, сжимая поднос, пальцы ощущали тяжесть смятого листа в кармане. Музыка из соседней студии пробивалась сквозь стены, низкая и пульсирующая, зовущая, а тени старых постеров дрожали под светом, храня его секрет. Она выдохнула, грудь дрогнула, каблуки её ботинок застучали по полу, унося её прочь, но голос Минджуна остался в памяти, хрупкий и живой, пробуждая вопросы, парящие в холодном полумраке подвала.

Коридор Starlight остался позади, унося Лизу обратно к тесному кабинету стажёров, где день растворился в шорохе бумаг и гуле кондиционера. Пальцы её сортировали листы, стопки росли, а запах чернил смешивался с ароматом остывшего кофе. Коллеги ушли, шаги их затихли в коридоре, и кабинет опустел, оставив её одну среди неровных башен документов. Поднос с чашками давно отнесли, но лист в кармане оттягивал ткань, шурша при каждом движении. Ночь легла на Сеул, и тишина офиса стала глубже, нарушаемая лишь скрипом стула под её весом. Лиза поднялась, взгляд скользнул к двери, и сердце стукнуло быстрее – она знала, куда идёт.

Коридор встретил её полумраком, постеры групп тускнели в тенях, а ритм музыки давно смолк, уступив место далёкому гулу города за стенами. Каблуки стучали тихо, шаги гасли на линолеуме, пока чёрная дверь студии не возникла впереди, ручка её блестела, потёртая временем. Лиза толкнула её, переступив порог тайно, одна, и полумрак обволок пространство, мягкий и густой. Тонкие лучи света пробивались сквозь жалюзи, рисуя серебряные полосы на звукоизоляционных панелях, а микрофон возвышался в центре, металлическая стойка поблёскивала в слабом освещении. Воздух пах холодным металлом, смешанным с лёгким шлейфом лака, оставшегося от утренних репетиций, и тишина звенела в ушах, нарушаемая лишь слабым скрипом лифта за стенами.

Она шагнула вперёд, каблуки тихо стукнули по бетонному полу, пальцы скользнули в карман джинсов, нащупывая смятый лист, украденный в суматохе. Бумага выскользнула наружу, шурша в её дрожащих руках, края её загнулись от сырости подвала, а чернила проступали чёткими, неровными строками на белом. Лиза развернула лист, глаза пробежались по словам, выведенным торопливым почерком Минджуна: "Пусть свет зовёт сквозь тени и дым". Она замерла, дыхание сбилось, и строки ожили в её голове, превращаясь в мелодию, пульсирующую в тишине.

Пусть свет зовёт сквозь тени и дым,

Где голос тонет, слабым и чуждым.

Шаги гудят в пустоте ночной,

Я падаю вниз, теряя покой.

Куплет растекался в её воображении, будто эхо шагов в тёмном коридоре. Слова рисовали образы: луч света пробивается сквозь густой туман, дым вьётся вокруг, цепляясь за углы, а голос, хриплый и надломленный, пытается вырваться наружу. Она видела Минджуна – его сгорбленные плечи, пальцы, сжимающие микрофон, и тишину, давящую на него, пока он шёл вперёд, ведомый слабой надеждой.

Пусть ночь молчит, но я кричу,

Сквозь стены боли к тебе лечу.

Огни дрожат, сгорая во мгле,

Я тень свою оставлю земле.

Эти строки звучали резче, с отчаянной силой. Лиза ощутила, как мелодия набирает темп, голос в её голове становился громче, пробиваясь через барьеры. Ночь вставала перед глазами – холодная, безмолвная, с дрожащими огоньками Сеула за окном, а он, словно птица с подрезанными крыльями, рвался к ней, оставляя позади тень, сковывающую его шаги. Боль в словах жгла, но в ней тлела искра – стремление дотянуться, найти спасение.

Пусть свет зовёт, я слышу его,

Сквозь шорох ветра и стон всего.

Разбей тишину, верни мне звук,

Я жив, пока не замкнулся круг.

Финал песни поднимался в её мыслях, как рассвет после долгой тьмы. Слова несли надежду, смешанную с борьбой: ветер шуршал в ушах, стёкла дрожали от стонов мира, но свет манил, обещая освобождение. Она представила, как Минджун поёт это, хрип его голоса переходит в чистую ноту, разбивая гнетущую тишину, возвращая ему жизнь. Круг ещё не замкнулся, и в этом крылась сила – он мог выстоять, пока дышал.

Лиза приблизилась к микрофону, обхватила стойку, ощутив холод под ладонями. Губы шевельнулись, выпуская первые ноты.

Голос её дрожал, слабый, но живой, пробиваясь сквозь усталость дня, и мелодия поднималась к потолку студии, отражаясь от стен чистым эхом. Но тишина внутри неё дрогнула, разорванная хриплым отголоском, звучащим в памяти. Этот надрыв, ломкий и шершавый, всплыл из их встречи в коридоре – не тот глубокий тембр, который когда-то лился из колонок, унося её в школьные грёзы, а рваный, будто истёртый песком. Лиза замерла, пальцы сжали стойку микрофона, холод металла пробился сквозь кожу, и дыхание сбилось, неровное и тяжёлое. Почему он хрипит? Слова менеджера – "Если голос не вернётся, турне отменят" – закружились в голове, острые и колючие, впиваясь в её мысли, и сердце стукнуло сильнее, отзываясь болью, незнакомой и глубокой.

Разум метнулся к нему – к сутулой фигуре в толстовке, к напряжённым плечам, к резкости, с которой он выхватил лист. Здоров ли он? Тень усталости, скрытая капюшоном, теперь вставала перед глазами яснее, и грудь сжалась, будто нить стянула рёбра. Она знала его только через музыку, через ноты, которые поднимали её выше школьных парт, но этот хрип рисовал трещины, говорил о боли, о тайне, ускользающей из её рук. Губы дрогнули, сдерживая выдох, а пальцы разжали стойку, оставив влажный след на металле. Его голос – "Оставь это" – звучал снова, слабый, но живой, будто крик, заглушённый стенами, и тревога заколола в венах, смешиваясь с замешательством. Что с ним? Она вдохнула глубже, воздух студии, холодный и металлический, наполнил лёгкие, но смятение осталось, цепляясь за её мысли.

"Если он тонет, я протяну руку," – вспыхнула в ней мысль, тёплая и острая, рождая решимость, выкованную из его хриплого надрыва и её собственной мечты. Она закрыла глаза, и ноты, дрожавшие на губах, окрепли, вытесняя тревогу, поднимаясь выше. Мелодия струилась, чистая и сильная, унося её переживания к потолку, где они растворялись в эхе, оставляя за собой обещание. Решимость горела в ней, сплетая её мечту с этим голосом, с этой тенью, которую она едва коснулась, но уже не могла забыть.

За окном Сеул зажигал огни – небоскрёбы сияли в темноте, их свет проникал сквозь жалюзи, отбрасывая блики на пол. Тень её легла рядом, длинная и твёрдая, сливаясь с серебряными полосами. Ноты гасли в воздухе, оставляя за собой звенящую тишину, пропитанную обещанием. Лиза открыла глаза, выдохнула, и губы тронула улыбка – слабая, но непреклонная. Голос Минджуна, ломкий и сломанный, звучал в её памяти, но теперь к нему присоединился её собственный, оставляя вопрос, парящий в тенях: сумеет ли она стать его светом?