Шлейф сандала

«Женская сборная по вольной борьбе, возвращаясь домой, попала в поезд с дембелями. И взяла еще двенадцать медалей…», – вспомнилась мне шутка из КВН, и я тихо засмеялась. Пусть дядюшка только попробует меня строить, моментом приструню. Как Елена Федоровна Волкова я совершенно независимая женщина. Никто не заставит меня выходить замуж, никто не больше не запрет в холодной.

Малышка вела себя спокойно и выглядела очень мило в чепчике с кружевной оборкой. А ведь она будет считать меня своей матерью… Это непорядочно по отношению к ее настоящей маме, которая, вне сомнения, души не чаяла в своей малышке. Разве я могу лишать Танечку права знать, кто подарил ей жизнь? Все нужно хорошо обдумать и принять правильное решение. Благо, время у меня еще было.

Обойдя дерево, я увидела возвращающихся из трактира мужчин и пошла обратно.

– Хозяин трактира все приготовит для вас, – Давид с интересом рассматривал ребенка. – Это девочка?

– Девочка. Танечка, – улыбнулась я, и он улыбнулся в ответ.

– Она похожа на вас.

– Да? – я посмотрела на ребенка. – А мне казалось, что у нее нет ничего от меня.

– У нее ваше упрямое выражение лица, – он взял малышку за пальчик и добавил: – Вы словно в противостоянии со всем миром.

– Может, так оно и есть, – я медленно пошла к телеге. – Где будут находиться мои слуги?

– Кормилица и девушка в одной комнате с вами, а мужчине придется переночевать на конюшне. Не переживайте, сударыня. Мы с Мамукой будем поблизости. Вас никто не обидит, – ответил Давид и вдруг улыбнулся, демонстрируя белые ровные зубы. – Или это нам стоит волноваться о здоровье посетителей трактира?

– Как знать, как знать… – шутливо произнесла я. – Если никто не станет размахивать перед моим лицом ножом, то все останутся живы и здоровы.

– Вы не похожи на других женщин, – сделал неожиданный вывод «султан». – Мне интересно наблюдать за вами.

Я ничего не ответила, но, черт возьми, это однозначно был комплимент!

Прасковью мы пока оставили в телеге, чтобы Селиван вместе с ней въехал во двор. Я забрала Танечку, и Давид с Мамукой провели нас к черному ходу. Там нас встретил служащий трактира.

Проходя мимо дверей главного зала, я успела заметить широкий прилавок, на котором поблескивали графины с водкой, за ним сиял начищенными стеклами большой шкаф с посудой. Двери второй комнаты были неплотно прикрыты тяжелыми портьерами, что давало возможность заглянуть внутрь. Что я и сделала, испытывая острейшее любопытство. В помещении стояли небольшие диванчики и столики, накрытые белоснежными скатертями. Возле плотных занавесей, скрывающих часть сцены, раскорячилось фортепьяно. Еще я успела заметить люстры с «висюльками», лепнину и даже картины.

Мы поднялись по лестнице, покрытой ковром с обтянутыми сукном перилами, на второй этаж, и мужчина, провожающий нас, остановился у одной из дверей. Надо сказать, вид этого то ли официанта, то ли администратора, вызывал у меня приступ смеха, который я с трудом сдерживала. На нем были белые штаны, рубаха с косым воротом на выпуск, подпоясанная красным шелковым шнуром с кисточками. Такие вешают на портьеры и, по-моему, они назывались подхватами. На его чисто выбритое лицо словно приклеили дурацкую улыбку, а на голове сухим сеном топорщилась прическа под горшок.

– Сударыня, прошу вас.

Комната оказалась довольно неплохой. Из мебели две кровати, ширма, стол, стул. Плотные портьеры на окне, выходящем на задний двор. На чистом полу ковер, возле печи-голландки фикус в огромном горшке и снова картины на стенах с нимфами в прозрачных одеждах.

Акулина, раскрыв рот, секунд пять рассматривала пляшущих нимф, а потом скривилась.

– Тьфу! Срам, какой! Что же это за мода такая: бесстыжих баб на стены вешать?

– Чтобы ты понимала! – фыркнул служащий трактира, с презрением глядя на нее. – Это искусство! Деревня!

Акулина одарила его убийственным взглядом и отвернулась.

– Сударыня, откушать не желаете? У нас сегодня жареные поросята, суп из раков, расстегаи, кулебяка, а еще осетрина с хреном! – мужчина подскочил ко мне и запел соловьем. – Все свежайшее!

Откушать я хотела и чем больше, тем лучше. Возможно, со мной из другого мира перекочевал и отменный аппетит. Это тельце было очень уж худеньким. А какая из меня защитница семьи с такими ножками? Нет, положительно нужно откушать.

– Я буду все, – сказала я мужчине, и тот удивленно уставился на меня.

– Прошу прощения. Это как же, «все»?

– Все блюда, которые были названы. А моим спутницам все, что они захотят, – я подумала, что один раз можно «шикануть». Тем более за комнату все равно платит Давид. За пир я как-нибудь и сама расплачусь. – И да, милейший, нам бы помыться с дороги.

– Все сделаем, не извольте переживать, – он явно не мог прийти в себя. Возможно, пытался представить, как я буду есть в одно лицо то, что заказала. – Чаю опосля?

– И чаю опосля, – согласилась я. – С молоком.

– Вы что это, барышня, поросенка съедите? – Акулина хмуро посмотрела на меня, когда служащий трактира ушел. – Сами? И супом из раков закусите?

– Так до утра далеко, – я пощекотала Танечкин животик. – Мы еще сто раз проголодаемся, да, крошка?

Глава 14

В скором времени к нам присоединилась Прасковья. Ее занесли в комнату несколько дюжих молодцов и положили на вторую кровать. Она чувствовала себя неловко, постоянно смущалась, а потом все-таки не выдержала:

– Сударыня, мне в таких комнатах совсем уж не по себе. И так ваша Акулинка за мной ходит… Забот я вам лишних подкинула. Полежала бы ночь в телеге, что такого… Чай не барышня нежная, и не такое бывало.

– Не хватало, чтобы ты в телеге лежала! – я, конечно, понимала ее неловкость, но позволить такого тоже не могла. Наверное, если бы на моем месте оказалась настоящая барышня, то вряд ли бы Акулина и Прасковья находились в таких условиях. Нет, возможно, кормилица и была бы при ребенке, сжавшись в уголке на неудобном кресле, а вот Акулина, скорее всего, спала бы на твердом сундуке, поджав под себя ноги. Но мне были чужды все эти правила, да и большинство из них я вообще не знала. Все самые серьезные трудности ждали меня еще впереди.

В комнату занесли деревянную бадью и чистую простынь, чтобы застелить ее изнутри. После чего мужики принесли горячую воду в нескольких ведрах. Ванна получилась еле теплой, но я была рада даже этому.

Акулина помогла мне помыться, а потом и сама залезла в бадью.

– Ты что это, в грязной воде мыться будешь? – мне это казалось чем-то из ряда вон выходящим, но девушка удивилась этому вопросу.

– А чего уж? Мы барствовать не привыкли. Да и разве вы грязная? Маленько с дороги припылились, так это не страшно.

Для Танечки принесли воду отдельно. Ей было достаточно и одного ведра. Мы помыли малышку, одели ее в чистое, после чего Акулина пошла, искать мужиков, чтобы они унесли бадью.

Вернувшись, она закрыла за собой дверь и возбужденно заговорила:

– Барышня, да тут гостя ожидают! На кухне жарят да шкварят, дым коромыслом! Я подслушала, что говорят! Туточки сам Василий Лихой выступать станет!

– А кто это? – поинтересовалась я. – Лихой?

– Здрасьте приехали! – возмутилась Акулина. – Певец! О нем слава даже до нашего городка докатилась. А вы словно и не слышали!

– И что же этот певец по трактирам песни поет?

– Поет, видать. Может, и послушать сподобится?! – девушка довольно зажмурилась. – Хоть бы одним глазком на него взглянуть!

Интересно, а заведение-то здесь непростое. И певцы выступают, и поросят готовят… Мы вовремя на этот пир попали. Вероятнее всего, таких изысков на кухне в обычное время не было.

Еду нам принесли в том количестве, что я и заказывала. Вскоре стол уже ломился от всевозможных яств. У меня потекли слюнки от ароматов, которые витали по комнате и, засунув салфетку за воротник, я принялась за трапезу.

Акулина и Прасковья наблюдали за мной офигевшими взглядами, но мне было все равно. Хотелось съесть все и сразу. Я даже пожалела, что мое тельце такое маленькое, и в него не впихнуть столько вкусностей, сколько обычно помещалось в моем прошлом желудке.

– Барышня, вы бы приборы взяли… – протянула Акулина, когда я оторвала кусок мяса руками. – Поди, неудобно пальцами-то… Куды столько? Живот не мешок: про запас не поешь.

– Удобно, – проворчала я с набитым ртом. – Тут все равно все свои.

Женщины тоже поели, не переставая поглядывать на меня с плохо скрытым изумлением. Вряд ли барышни поглощали столько пищи за раз. Возможно, это даже было неприлично.

Откинувшись на спинку стула, я тяжело вздохнула. Казалось, ткни меня палкой, и я лопну.

– Все, теперь можно отдохнуть…

– Да уж, наверное. Утряслось бы, – пробурчала Акулина. – Ежели вы так кушать станете, придется платья расшивать.

– А может оно и хорошо, – вдруг заступилась за меня Прасковья. – Так-то и поверить трудно, что барышня мать Танечки. Будто сестра. Худенькая да тощенькая… Вы уж простите меня… Сама еще дите. Девки обычно уже наливаются к вашим годам, а тут щека щеку ест.

Акулина широко улыбнулась и выпалила:

– Васька—васенок, худой поросенок, ножки трясутся, кишки волокутся!

Почем кишки?

По три денежки!

– Вот я и говорю. Тощая я, – мне захотелось спать после еды. Как говорил Махмуд: «Это кожа на животе натягивается, и глаза закрываются». – Акулина, вы за Танечкой смотрите, а я часик подремлю.

Как только моя голова коснулась мягкой подушки, я моментально вырубилась.

– Барышня! Барышня! Проснитесь!

Я с трудом разлепила глаза, облизывая пересохшие губы. После мяса хотелось пить. Надо мной стояла Акулина с огромными глазами, в которых плескался страх.

– Ты чего? – я не могла прийти в себя после сна. – Что случилось?

– Там за дверями мужик! – прошептала она. – Я боюсь! Он грозится и всякие глупости болтает!

Я тряхнула головой, отгоняя остатки сна. На улице уже вечерело, и в углах сгустились сумерки. Откуда-то снизу доносился шум голосов, а также залихватское пение. Видимо, явился «знаменитый» певец со сценическим псевдонимом Лихой.

И тут раздался стук в дверь. Акулина закусила губу и помчалась к Прасковье, которая прижимала к себе Танечку.

– Чего ему надо? – я повернулась к служанке.

– Не знаю! Пьяный он, да дурной! – девушка всхлипнула. – Я вышла, чтобы на Лихого посмотреть! На минуточку, барышня! А он за мной увязался!

Отлично. Мне уже начинало казаться, что меня забросили в этот мир, чтобы я избивала его жителей. Эдакая неуловимая мстительница.

– Ну что, поздравляю вас, господа. В городе красные… – прошептала я фразу из любимого фильма.

– Открой, девка! Слышишь? – раздался из коридора горячий шепот с придыханием. – Добром прошу… Чего ты прячешься, глупая? Цену себе набиваешь?

Акулина тоненько завыла, а я медленно поднялась с кровати. Допила холодный чай, оставшийся в кружке, и направилась к двери.

– Открывай, открывай же, шельма! – шипел из-за двери преследователь Акулины. – Я ведь могу и дверь вышибить. Уж как-нибудь рассчитаюсь!

В этот раз я церемониться не собиралась. До чертиков надоели все эти движения. Неужели нельзя спокойно жить?!

Я бесшумно повернула замок, предполагая, что мужик по ту сторону прижался к двери, и резко распахнула ее.

От неожиданности он не удержался на ногах. Его грузное тело рухнуло вниз прямо мне под ноги.

– Ах, ты ж, сука… – протянул он, поднимаясь на колени. – Ты что ж, тварь, делаешь… Ополоумела?!

Но я не дала ему встать. Как только лицо с жирными от какой-то еды губами, оказалось на уровне моего, схватила мужика за лацканы, после чего ударила его верхней частью лобной кости в переносицу.

Он завизжал словно поросенок, хватаясь за лицо. Из носа моментально полилась кровь, капая на чистый пол. Я приподняла подол и ударила его ногой в грудь, выталкивая из комнаты.

– Все, Гриня, отработался. Ку-ку!*

Мужчина вывалился в коридор, прямо под ноги… Давида. «Султан» стоял с таким выражением лица, словно вместо меня увидел инопланетянина в кокошнике.

Но он моментально пришел в себя и, схватив за шиворот воющего любителя острых ощущений, дернул его вверх.

– Ты что, гад?! К женщинам решил приставать?! А ну, пойдем со мной!

Тот что-то лепетал, заливая кровью дорожку и свою одежду, а я с удовлетворением подумала, что нос у него точно сломан.

Голова немного болела, но это было ерундой по сравнению с тем, как мне придется объяснять свои «шаолиньские» способности.

Повернувшись к притихшим служанкам, я приподняла брови и развела руками.

– Что?

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь, – перекрестилась Акулина, тараща на меня глаза. – Спаси и сохрани…

– Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Безсмертный, помилуй нас! – следом за ней завыла Прасковья, пытаясь в своем положении изобразить поклоны. – Помилу-у-уй!

* цитата из фильма "Неуловимые мстители"

Глава 15

– Вы чего разволновались? – я недоуменно наблюдала за молящимися служанками. – Избавились ведь от мужика! Радуйтесь!

– Да как же это! – визгливо протянула Акулина. – Вы ведь головой его приложили! Девица и головой! Кому расскажи, не поверят!

– Нужно было тебя ему отдать? – я грозно посмотрела на нее.

– Как это отдать? – всполошилась девушка. – Никому меня отдавать не нужно!

– Вот и молчи, – мой взгляд задержался на столе. После всплеска адреналина всегда хотелось есть. Кусочек кулебяки не помешает.

Но насладиться выпечкой мне не удалось. В дверь снова постучали, и я услышала голос Давида:

– Елена Федоровна, это я. Откройте.

Когда молодой человек вошел в комнату, мне показалось, что он до сих пор находится в растерянности. Ну, его можно было понять. Вряд ли он в своей жизни видел хоть что-то подобное. Я метелила людей на его глазах уже второй день подряд.

– Вы в порядке? Этот подлец не обидел вас? – его взгляд скользнул по моей голове.

Мне с трудом удалось сдержать улыбку.

– Конечно, обидел. Он выражался такими словами, которые совершенно не подходят для ушей приличных женщин, – я все ждала когда «султан» станет задавать вопросы, но мужчина не спешил выведывать мои тайны.

– В том, что произошло только моя вина. Мы с Мамукой не должны были оставлять вас в таком месте без присмотра. Но почему этот человек пришел именно сюда?

– Потому что кое-кто очень любопытен, – я хмуро посмотрела на Акулину. – Служанка хотела посмотреть на знаменитого певца, а ее увидел какой-то мужчина. Стал приставать, после чего пришел за ней сюда.

– Очень неосмотрительно с ее стороны, – Давид отвел от меня взгляд и обратился к Акулине: – Надеюсь, ты понимаешь, что твой поступок глуп и опасен?

– Я ведь не знала, что он прицепится ко мне, барин! – девушка покраснела, опуская глаза. – Простите! Христом Богом молю!

– Здесь часто собираются картежники, – понизив голос сказал он, отворачиваясь от Акулины. – Как вы понимаете, игры на деньги запрещены, поэтому некоторые трактиры, находящиеся за чертой города, пользуются особой популярностью. Естественно мужчины здесь выпивают, а еще сюда привозят дам… кхм…

– Я поняла, не продолжайте. Вот только вы должны были предупредить нас сразу, – ответила я. – Но что сейчас говорить об этом? Слава Богу, все закончилось.

– Причем самым неожиданным образом… – «султан» прищурил свои темные глаза. – Вам снова удалось удивить меня. Как голова? Не болит?

– О нет! Она у меня крепкая, – «успокоила» я его. – Намного крепче, чем нос пьяного негодяя. Кстати, куда вы его увели?

– Я провел с ним… беседу, и он уехал, – Давид немного замялся перед словом «беседа». Похоже, «султан» наподдал ему вдогонку. – Елена Федоровна, прошу вас, постарайтесь в эту ночь просто спать. Вместе со своими служанками.

– Обещаю, что больше ничего не произойдет, – я не выдержала и посмотрела на стол, где так соблазнительно лежала кулебяка.

Он тоже посмотрел на стол, и уже в который раз его лицо вытянулось. Может он подумал, что я здесь прячу еще нескольких человек, увидев такое количество пищи?

– У вас и ваших слуг отличный аппетит.

– Елена Федоровна откушать любят. Поросят молочных в особенности, – вставила свои пять копеек Акулина. – А кулебячка так вообще святое дело.

Не знаю, что творилось в голове у грузинского мачо, но в его глазах я увидела такое изумление, что даже немного засмущалась. Скорее всего, он сейчас пытался представить, как все это уместилось в столь тщедушном тельце.

– Хороший аппетит – признак крепкого здоровья, – наконец изрек он. – Спокойной ночи, Елена Федоровна. Мы будем рядом.

– Спокойной ночи, – я закрыла за ним дверь и повернулась к Акулине. – Ты бы еще за раковый суп растрепала!

– А чево? – девушка хлопнула ресницами. – Барин, видать, и сами супницу-то увидели… Один жирный ободок по краю остался… Я вам так скажу, ежели вы вдруг замуж захотите, так при кавалерах нужно поскромнее откушивать. Вот посмотрит какой жених, как вы поросят уплетаете, да решит, что невыгодно такую жену в дом брать. Подумает, непроста девка, аки хороший жернов: что ни кинь, все смелет…

– Так она его еще и отлупит, ежели возмущаться станет, – подала голос Прасковья. – Будет с разъюшеным носом каждую субботу ходить.

Служанки захихикали, поглядывая на меня. Наверное, уже страх прошел.

– Я замуж не собираюсь, – отрезала я, запихнув все-таки кусок кулебяки в рот. – А вы бы языком не мололи, что попало. Спать ложитесь!

Рано утром мы покинули трактир. Я завернула остатки еды, чтобы было, что перекусить в дороге и угостить Селивана, который провел ночь в телеге.

Давид и Мамука, как и накануне, ехали чуть впереди, восседая на лошадях с прямыми спинами. Выправка у мужчин была что надо. Я даже залюбовалась ими, не замечая, что в этот момент Акулина смотрит на меня.

– Барышня, вы бы не вздыхали в сторону офицеров. У них, небось, свои бабы есть, чернявые. Говорят, дюже гурзины пышных любят, а вам еще столько кулебяк съесть надо, чтобы пышной стать – не счесть!

– У нас в деревне, ежели костлявая девка, ее тарань-рыба называли. Ой, как мамки да тетки переживали, что никто замуж не возьмет! – Прасковья приподнялась на локте, чтобы лучше видеть нас. – Так они укладывали девицу в постель, выходить из дома не давали. Кормили пирогами, кашами, жиром топленым, пока девка в весе не прибавит. Ведь о худых и говорят дурно! Ежели баба одна живет, да еще и тощая, то все! К ведьмам припишут!

– Это еще почему? – я удивленно взглянула на нее.

– Значит, с нечистой силой связалась, она из нее силы и тянет, – объяснила женщина. – Вот так вот.

– Вас не поймешь! Много ешь – замуж не возьмут. Мало… тоже не возьмут! – возмутилась я. – Что ж делать тогда?

– На мужних глазах клевать, а ночью погреб подъедать! – засмеялась Прасковья, а Акулина пропищала из сена:

– Барышня наша, может, и кушать-то стали, чтобы офицерам понравится!

– Нужны они мне больно, – я отвернулась. – А ты везде свой нос засунешь!

– На то он и нос, полжизни рос… – девушка заложила руки за голову и с довольной улыбкой протянула: – Как приеду в Москву, надену юбку новую и пойду смотреть, как люди там живут. Небось, не то, что в нашем городишке…

В Москву мы въехали без проблем, и я с замиранием сердца рассматривала все, что меня окружало. Неужели это столица?

Огромные красивые дома соседствовали с маленькими домишками. У каждого имелся свой двор, зачастую заросший травой. Мы въехали на Тверскую улицу, которая отличалась от всех остальных множеством модных лавок, магазинов с косметикой, харчевен и пивных, а потом завернули в переулок.

– Какой номер дома у вашего дядюшки? – спросил Давид, подъезжая к нам, и я растерянно посмотрела на Прасковью. Но женщина незаметно покачала головой, давая понять, что не знает.

В этот момент я услышала тонкий веселый голосок:

– Бреем, стрижем, бобриком-ежом, под горшок с куражом! Кудри завиваем, гофре направляем, локоны начесываем, на пробор причесываем! Начёски, наколки, шьем наклад в три иголки, мушку приставим, ревматизм растираем, бородавки сводим, вокруг зеркала поводим! Бритвы востры, ножницы остры! Белила, румяна, щеголям награда – из мозгов пахучая помада! Заходи в цирюльню, заворачивай! Свои лохмы укорачивай!

Какая прелестная реклама… Возможно этот мальчишка зазывает в цирюльню дядюшки?

Я указала на вывеску с надписью: «Волковъ» и сказала:

– Вот парикмахерская дядюшки.

– Что ж, тогда мы вынуждены откланяться, – Давид спрыгнул с лошади, а я слезла с телеги. – Прощайте, Елена Федоровна.

– Прощайте, – я схватила его руку и потрясла ее. – Благодарю вас, что доставили нас в целости и сохранности.

Он смотрел как моя «лапка» трясёт его большую кисть с чуть приподнятыми бровями, но руку не отнимал.

– Давай, братишка, – я оставила в покое его конечность и похлопала по плечу. – Удачи.

Бли-и-ин, что я несу?

– Приятно было познакомиться, Елена Федоровна, – Давид склонил голову, еще раз окинул меня обалдевшим взглядом и запрыгнул в седло.

– Прощайте! – Мамука помахал нам, и мужчины поскакали прочь.

– Это че ли? – Акулина приблизилась ко мне, глядя на парикмахерскую. – Боязно мне…

– Не бойся. Все будет хорошо. Побудьте здесь, я сама схожу туда.

Мальчишка, зазывающий клиентов у двери парикмахерской, сразу бросился ко мне, стоило только повернуть к крыльцу.

– Заходи не робей! Диколоном всё полей! Пудрами припудри лысину и кудри!

– Я тебе сейчас дам, лысину! – я сунула ему под нос кулак. – Хозяин где?

– А вы кто такая? – парнишка понюхал мой кулак и отскочил в сторону. – Фу, девица, а руки соломой прелой пахнут!

– Вдова племянника его! – я еще раз показала сорванцу кулак. – Поймаю, уши надеру!

Он бросился в парикмахерскую, голося во все горло:

– Тимофей Яковлевич! Тимофей Яковлевич! Супруга вашего племянника покойного прибыли!

Я поднялась по ступенькам и только хотела войти внутрь, как услышала характерный щелчок: с той стороны дверь закрыли на замок. Не поняла…

Глава 16

Ага… Елену Федоровну похоже здесь не ждали… Я устало вздохнула. Как же все это надоело… Перед глазами снова появился Махмуд, и я даже отчетливо услышала его голос с акцентом: «Э-э-э… чё за варианты, очкошник? Я всю твою домовую книгу щас порву!»

На моем лице появилась улыбка. Нет, насколько я понимала своим спортивным умом, дядюшка был обязан приютить нас. Или отдать деньги, завещанные доктором его супруге. Все правильно, половина наследства за то, что этот Тимофей Яковлевич предоставит нам кров. Почувствовав всплеск адреналина, я тихо запела:

– Спрячь за решёткой ты вольную волю,

Выкраду вместе с решёткой!*

Я подняла руку и заколотила в закрытую дверь со всей дури, на которую была способна. Потом к руке присоединилась нога, взрывая утреннюю тишину переулка.

Снова раздался щелчок, и дверь немного приоткрылась. В узкой щели появился глаз, над которым нависала густая седая бровь. Длинный нос загибающимся крючком, недовольно зашевелился.

– Ты чего двери выбиваешь?! Иди отсюда!

– Дядюшка? – уточнила я, чтобы не дай Бог по ошибке не обидеть невинного человека.

– Какой я тебе дядюшка, приблуда?! Нет у меня племянниц! Иди, иди, по добру по здорову! – гневно воскликнул мужчина. – Ходят тут, отираются! А потом инструменты пропадают!

А, ну все ясно. Тогда не обессудь, мужик.

– Да куда же я пойду? – жалобно протянула я, рассматривая свои руки. Как бы приложить его качественно и без особого ущерба? Родственник все-таки… – С ребенком маленьким? Неужели вы не поможете нам?

Дядюшка, видимо, решил, что я не представляю хоть какую-нибудь угрозу. Мелкая, худая, с тонким голоском, в котором звучит отчаяние… Он чуть шире приоткрыл дверь и, высунув голову полностью, возмущенно произнес:

– А мне-то какое дело?! Я, что ли, этого ребенка с тобой прижил?!

Мне было достаточно его плешивой башки. Мило улыбаясь, я сложила ладошки «лодочкой» и врезала ему по ушам. Вообще, есть много приемов, с помощью которых можно спасти свою жизнь в уличном бою, даже если вы хрупкая женщина или далеко не спортсмен. В ушах находятся нервные окончания, отвечающие за слух и равновесие. Удар по ушам посылает по ушному каналу ударную волну, которая разрушает барабанную перепонку. Сильная боль обеспечена, а если переусердствовать, то и головокружение, и потеря сознания. А еще разрыв барабанных перепонок, кровотечение и потеря слуха. В особо тяжелых случаях. Но я же не зверь какой-нибудь, поэтому била почти ласково.

Переступив через малость контуженного Тимофея Яковлевича, я с любопытством огляделась.

Бизнес дядюшки выглядел не очень… Может, он и приносил какие-то доходы, но интерьер парикмахерской выглядел жалко. Серые стены, на которых висели пожелтевшие картинки с прическами, несколько мутных зеркал над облезлыми тумбочками, деревянные кресла с потрескавшейся кожей… М-да…