дипломатическая миссия ларвении

Астрид глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. “Что я мог сделать, господин Штейнель?” – ответил он, пожав плечами. “Я не могу ослушаться приказа канцлера. Я всего лишь архивариус.”

. Переговоры с Вивалией были на носу, и мне нужно было собрать как можно больше информации. Астрид, несмотря на свою обиду и подозрительное поведение, мог быть полезным.

“Астрид,” – сказал я, переходя к делу. “Мне нужна твоя помощь. Мне нужны документы, касающиеся приграничных территорий, особенно те, что относятся к периоду до начала войны. Карты, отчеты о разведке, записи о переговорах… Все, что может пролить свет на причины конфликта и помочь мне найти решение.”

Я выдержал паузу, наблюдая за его реакцией. “Я понимаю, что ты теперь архивариус, и, возможно, у тебя не так много времени. Но я надеюсь на твою помощь. От этого зависит судьба Ларвении.”

Я хотел показать ему, что я не считаю его ничтожеством, что я ценю его знания и опыт. Возможно, это поможет мне завоевать его доверие.

“Я сделаю все, что в моих силах, господин Штейнель,” – ответил Астрид, и в его голосе я услышал искренность. “Но я должен предупредить вас, что многие документы засекречены и требуют специального разрешения.”

“Я знаю,” – ответил я. “Я позабочусь о разрешении. Просто скажи мне, какие документы тебе нужны, и я все организую.”

Я был уверен, что канцлер Штольц не откажет мне в этой просьбе. Если она действительно хочет мира, она должна предоставить мне все необходимые ресурсы

После моей просьбы о помощи, Астрид, казалось, немного расслабился. Он перестал смотреть на меня с подозрением и начал говорить более открыто.

Он начал пересказывать мне известные ему факты о приграничных территориях. О спорных землях, богатых полезными ископаемыми, о населявших их народах, о сложных отношениях между Ларвенией и Вивалией. Он говорил с увлечением, словно вернулся к своей прежней профессии дипломата.

Постепенно, его монолог превратился в исповедь. Он говорил о политике, о культуре, о философии, о грязных интригах и высоких идеалах. Астрид оказался кладезем знаний и острым аналитиком. Я узнавал его с новой стороны, удивляясь глубине его ума и горечи его разочарований.

Он рассказал о своей семье, о несбывшихся мечтах, о карьере дипломата, которой он посвятил всю свою жизнь. В его голосе звучала гордость и боль. Но когда он заговорил о теракте на переговорах и о своём падении, его лицо исказила гримаса отчаяния.

Я слушал, кивал и подливал масла в огонь. Мне нужно было завоевать его доверие, втереться в душу, чтобы потом использовать его в своих целях. Он – ценный источник информации и опытный игрок, которого можно направить в нужное русло.

Наша беседа затянулась до поздней ночи. Мы говорили обо всём и ни о чём. Но за это время я понял, что Астрид – не просто обиженный неудачник. Он – умный, талантливый и амбициозный человек, жаждущий мести и готовый на всё ради возвращения былого величия.

И я знал, как этим воспользоваться.

Наша беседа продолжалась несколько часов. Мы говорили обо всем и ни о чем. Но за это время я узнал об Астриде больше, чем за все предыдущие годы знакомства. Я понял, что он не просто обиженный архивариус, а умный, талантливый и преданный Ларвении человек.

Завершив свою исповедь, Астрид достал из ящика старую, засаленную папку. “Это всё, что мне удалось нарыть на вивалийских дипломатов,” – прошептал он, словно делясь краденым. “Настоящих вояк они прячут, как дьявол – святую воду, особенно после Келвларской бойни. Но, может, хоть эти крысы помогут тебе хоть что-то понять.”

Я взял папку и пролистал её. Фотографии, биографии, компромат… Досье на тех, кто готов торговать жизнями за власть. Но это лишь верхушка айсберга. Настоящие чудовища прячутся в тени.

Закончив с досье, Астрид достал из тайника старые, пожелтевшие от времени погоны. Золотое шитье выцвело, превратившись в пыль. Герб Ларвении был стёрт, словно память о былой славе.

“Возьми,” – прохрипел он, протягивая мне погоны. “Они мне больше не нужны. Может, тебе они принесут удачу на этих проклятых переговорах.”

Я принял погоны. Они пахли сыростью и отчаянием. Я чувствовал, как груз прошлого ложится на мои плечи.

Затем Астрид достал из-под стола небольшой окопный нож. Лезвие было острым, как бритва, и блестело в тусклом свете луны. На рукояти была выгравирована надпись: “За Ларвению”.

“Этот нож мне передал умирающий солдат в Келвларе,

– сказал Астрид, его голос дрожал. “Он сказал, что этот нож принесет мне удачу и поможет защитить Ларвению. Но он не помог…”

Он замолчал, глядя в пустоту. Я видел, как его лицо бледнеет, как ему становится тяжелее дышать.

“Мария…” – прохрипел он, и в его голосе прозвучал надрыв. “Она была моей помощницей… моей любовью… Мы вместе работали над мирным договором с Вивалией. Мы верили, что сможем остановить эту проклятую войну…”

Он замолчал, пытаясь сдержать рыдания. Я видел, как по его щекам катятся слёзы, словно капли крови.

“Потом эти… эти твари… они ворвались в зал заседаний,” – продолжил он, словно переживая кошмар наяву. “Они убивали всех подряд… Мария пыталась меня защитить…”

“Ее ранило в живот…” – продолжил он, с трудом выговаривая слова. “Потом эти… эти звери… они перерезали ей глотку… прямо на моих глазах…”

Он рассказал мне все в мельчайших подробностях: как она кричала от боли, как он пытался остановить кровь, как повстанцы смеялись над ним, как он ничего не мог сделать, чтобы спасти ее.

По мере того, как он рассказывал свою историю, его лицо становилось все бледнее, а дыхание все тяжелее. Я видел, что ему плохо, что воспоминания разрывают его изнутри.

Я положил руку ему на плечо. “Астрид, успокойтесь,” – сказал я. “Вам нужно отдохнуть. Вы слишком много пережили.”

Но он не слушал меня. Он продолжал рассказывать свою историю, словно ему нужно было выплеснуть всю боль, всю горечь, всю ненависть, которая накопилась в его душе.

Я слушал его молча, сочувствуя его горю. Я понимал, что этот теракт оставил глубокий шрам в его сердце. И я не знал, как помочь ему залечить эту рану.

Астрид замолчал посреди рассказа, словно внезапно осознав, что слишком много наговорил. Он с трудом перевел дух и посмотрел на меня взглядом, полным боли и отчаяния.

“Простите, господин Штейнель,” – пробормотал он, вытирая слезы тыльной стороной ладони. “Я… я не должен был рассказывать вам все это. Это было непрофессионально.”

Он тяжело вздохнул. “Я помог вам, чем смог. Надеюсь, эта информация будет вам полезна.”

Он подтолкнул меня к двери. “Теперь вам лучше уйти. Мне нужно побыть одному.”

Я ничего не сказал. Я понимал, что ему нужно время, чтобы прийти в себя. Я кивнул ему в знак понимания и направился к выходу.

Астрид открыл дверь архива и, пропустив меня вперед, хлопнул ею, закрывая на ключ. Я остался стоять в коридоре, держа в руках досье, погоны и окопный нож.

В голове царил хаос. Я только что услышал ужасную историю о любви, о потере, о жестокости войны. И теперь мне нужно было найти способ остановить эту войну, предотвратить новые жертвы, новые трагедии.

Я посмотрел на окопный нож. “За Канцлера…” – прошептал я. Я не был уверен, что смогу защитить Анну Штольц. Но я был уверен, что должен защитить Ларвению.

Я засунул нож во внутренний карман плаща и направился к выходу из дворца. Мне нужно было найти переговорщиков, подготовиться к поездке в Келвларь и разработать план действий.

Я направился к военному корпусу Шлосс Вальдталь, чувствуя, как напряжение в воздухе с каждой минутой нарастает. До этого момента меня окружали коридоры, заполненные тихими перешептываниями придворных, шелестом платьев и запахом старых книг. Здесь же все было по-другому.

Стены становились толще и выше, давя на меня своей монументальностью. Свет тускнел, погружая всё вокруг в полумрак. Шаги отдавались эхом, словно призраки преследовали меня по пятам. На стенах висели портреты героев Ларвении – генералов и маршалов, чьи имена были высечены в камне. Но чем ближе я подходил к цели, тем более злобными и кровожадными казались их лица. Словно они проклинали меня за попытку остановить войну, которую они так отважно вели.

Коридоры наполнились военными. Они шли молча, с лицами, высеченными из гранита. В их глазах не было ни страха, ни надежды, лишь холодная решимость и фанатичная преданность долгу. Они смотрели сквозь меня, словно я был невидимкой. Я чувствовал себя чужим на этом празднике смерти.

Наконец, я добрался до дверей военного корпуса. Здесь напряжение достигло апогея. Я ощущал на себе десятки взглядов, полных ненависти и презрения. Словно я был предателем, вторгшимся на святую землю воинов.

Внутри царил хаос. Генералы, полковники, капитаны… Все они метались по коридорам, размахивая картами и выкрикивая приказы. Они готовились к последней битве. И мне казалось, что я – лишний на этом поле брани.

Я прошел мимо нескольких кабинетов и остановился у двери с табличкой “Генерал Герхардт”. Этот человек был моей последней надеждой.

Я постучал в дверь и, услышав хриплое “Войдите”, вошел внутрь.

Кабинет генерала Герхардта был завален бумагами. Они лежали на столе, на полу, на стульях… Казалось, что их не убирали годами. В воздухе висел запах старого табака и дешевого коньяка.

Генерал Герхардт сидел за столом, склонившись над картой. Его лицо было измученным и усталым. Седые волосы торчали в разные стороны, а глаза были красными от бессонных ночей.

Он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах я увидел боль, разочарование и ненависть к себе. Он был человеком, сломленным войной.

Генерал Герхардт был одним из самых талантливых военачальников Ларвении. Но в прошлой войне, под его командованием, погибло много солдат. Его обвиняли в некомпетентности, в ошибках, в предательстве. Его позор не отмоется никогда. И сам он себя за это ненавидит.

“Штейнель,” – прохрипел он. “Что тебе нужно?”

Он не был рад меня видеть. Но я знал, что должен поговорить с ним. От этого зависела судьба Ларвении.

Герхардт уставился на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. “Штейнель…” – пробормотал он, и в его голосе прозвучало что-то, похожее на усталую нежность. “Харальд, это действительно ты?”

Он встал из-за стола и подошел ко мне, протягивая руку. “Сколько лет, сколько зим…” Его рукопожатие было крепким, но в глазах стояла грусть.

“Герхардт,” – ответил я, пожимая его руку. “Рад тебя видеть. Хотя и при таких обстоятельствах…”

Я знал Герхардта много лет. Мы были друзьями еще до войны. Вместе учились в университете, вместе мечтали о будущем. Но война изменила все. Она сделала его генералом, а меня – дипломатом. Она развела нас по разные стороны баррикад.

“Знаю, знаю,” – вздохнул Герхардт, отпуская мою руку. “Ты пришел с мирными предложениями. Ты хочешь остановить войну.”

Он подвел меня к окну, и его взгляд скользнул по раскинувшемуся внизу городу, словно ища там ответ. Голос его был тихим, надломленным: “Знаешь, Харальд… я тоже жажду мира. До глубины души. Слишком много смертей я видел, слишком много невыносимой боли… Война – это не путь, поверь мне. Никогда им не была и никогда не будет.”

Признаюсь, я был обескуражен. Я-то считал его неумолимым сторонником войны, человеком, жаждущим лишь кровавой мести за павших товарищей. А в его глазах сейчас я видел лишь опустошение, скорбь, и, возможно, даже… страх. И вдруг осознал, что даже в самых жестоких сердцах может тлеть искра надежды на покой, похороненная под грузом потерь и отчаяния

“Но меня никто не слушает,” – продолжил он, его голос дрожал. “Из-за моих ошибок, из-за моих провалов. Они считают меня виновным в гибели солдат. Они считают, что я не имею права голоса.”

Он повернулся ко мне. “Ты знаешь, Харальд, я до сих пор вижу их лица. Каждую ночь они приходят ко мне во снах. Они обвиняют меня, они проклинают меня…”

Я понимал его боль. Я знал, что он несет на себе тяжелый груз вины. И я знал, что он искренне хочет мира.

“Герхардт,” – сказал я. “Я знаю, что ты пережил. Но это не значит, что ты должен сдаваться. Ты можешь помочь мне остановить эту войну. Ты можешь использовать свой опыт, свои знания, свои связи. Ты можешь стать голосом разума в этом безумном мире.”

Он посмотрел на меня с сомнением. “Я? Голос разума? Харальд, ты смеешься надо мной.”

“Я говорю серьезно,” – ответил я. “Я верю в тебя. Я знаю, что ты можешь это сделать. Помоги мне, Герхардт. Помоги мне спасти Ларвению.”

Герхардт покачал головой, горько усмехнувшись. “Если тебе нужен голос разума, Харальд, то лучше обратись к Фрау Элизабет Кёлер.”

Он назвал имя, которое прозвучало в кабинете как выстрел. Элизабет Кёлер. Амбициозная, умная, опасная. Женщина, которой нельзя доверять.

“Кёлер?” – переспросил я, чувствуя, как внутри меня все напряглось. “Почему именно она?”

Герхардт вздохнул. “Потому что она умна, проницательна и знает ситуацию лучше, чем кто-либо другой. Она работала над мирными соглашениями с Вивалией до меня. Она знает все слабые места, все подводные камни. И она знает, как этого добиться. Но она амбициозна. И ей нельзя доверять.”

Элизабет Кёлер… Её имя отзывалось во мне эхом смешанных чувств – уважения и настороженности. Мы делили кабинет в министерстве иностранных дел, дышали одним и тем же пропитанным интригами воздухом. Коллега, соперница, загадка, окутанная плотным туманом амбиций. Бесспорно, она была талантлива, безупречный дипломат с холодным расчетом и стальной волей. Но за этим лоском профессионализма всегда таилось нечто большее – неутолимая жажда власти, способная затмить любые моральные принципы. Я знал, что для достижения своих целей она не остановится ни перед чем

“Я знаю ее,” – ответил я. “Но почему ты считаешь, что именно она должна мне помочь?”

Герхардт посмотрел на меня с грустью. “Потому что я больше не могу тебе помочь, Харальд. Меня сломали. Я сломал себя сам. Я не могу больше смотреть в глаза погибшим солдатам. Я не могу больше принимать решения, от которых зависят человеческие жизни.”

Он замолчал на мгновение. “Кёлер – другой случай. Она не знает совести. Она сделает все, чтобы добиться своей цели. И возможно, это то, что тебе сейчас нужно.”

Я задумался над его словами. Герхардт был прав. Элизабет Кёлер была тем человеком, который мог бы мне помочь. Но можно ли ей доверять? И готов ли я работать с ней?

“Я подумаю об этом,” – сказал я. “Но мне нужна и твоя помощь, Герхардт. Ты знаешь ситуацию лучше, чем кто-либо другой. Ты должен помочь мне понять, что происходит на самом деле. Ты должен помочь мне найти правильный путь.”

Герхардт посмотрел на меня. “Я помогу тебе, Харальд. Я сделаю все, что в моих силах. Но я не могу обещать тебе ничего.”

Я знал, что он говорит правду. Он был сломлен. Но я был уверен, что он все еще может быть полезен. И я надеялся, что мы вместе сможем найти выход из этой безвыходной ситуации.

Герхардт кивнул, его взгляд стал отрешенным. “Я подумаю над поездкой. Но сейчас… проваливай. К Элизабет. Она, как всегда, наверное, ушла со дворца.”

Он снова повернулся к карте, словно пытаясь спрятаться от меня, от своих собственных мыслей. Его слова прозвучали как отстранение, как просьба оставить его в покое.

Я понял, что он не хочет больше говорить об этом. Он устал, он сломлен, и ему нужно время, чтобы прийти в себя.

“Хорошо, Герхардт,” – ответил я. “Я оставлю тебя в покое. Но знай, что я буду ждать твоего решения.”

Я покинул его кабинет, чувствуя тяжесть на сердце. Он был моей последней надеждой, но сейчас, похоже, он был не в состоянии мне помочь. Оставалась только Элизабет Кёлер.

Я вышел из военного корпуса, стараясь не обращать внимания на взгляды военных. Мне нужно было найти Элизабет. Если Герхардт был прав, она должна была где-то быть вне дворца, занимаясь своими делами.

Я знал несколько мест, где она могла бы находиться: ее собственный дом, дорогие рестораны, тайные встречи… Но где именно ее искать?

Я вздохнул. Это был еще один вызов. Но я не мог сдаваться. Я должен был найти Элизабет, поговорить с ней и убедить ее помочь мне.

Покинув военный корпус и оставив угрюмого Герхардта наедине со своими мыслями, я задался вопросом: где же искать Элизабет Кёлер? Герхардт был прав, она вряд ли сидела во дворце.

Я решил начать с малого. Я начал расспрашивать посыльных, шныряющих по коридорам дворца. Они, как правило, знали все и обо всех.

“Простите, вы не видели Кёлер?” – спрашивал я, стараясь быть вежливым. “Мне нужно срочно с ней поговорить.”

Большинство пожимали плечами и отвечали, что не видели ее с утра. Но один из посыльных, молодой парень с прыщавым лицом, сказал, что видел, как она выходила из дворца около часа назад.

“Она была одна?” – спросил я.

“Да, господин,” – ответил парень. “И выглядела очень спешащей.”

Это была хорошая новость. Теперь я знал, что она покинула дворец. Оставалось только выяснить, куда она направилась.

Я решил зайти в ее кабинет. Может быть, там я найду какие-то зацепки, какие-то подсказки.

Я направился к ее кабинету и постучал в дверь. Не получив ответа, я осторожно вошел внутрь.

Кабинет Элизабет Кёлер разительно отличался от кабинета генерала Герхардта. Здесь не было хаоса и беспорядка. Все было аккуратно разложено по местам, все было чисто и убрано.

На стенах висели медали и ордена, полученные ею за годы службы Ларвении. На полках стояли подарки от прошлых канцлеров: вазы, статуэтки, книги… Все это говорило о ее заслугах, о ее влиянии.

Но я заметил одну странную деталь. В кабинете не было ни одного подарка от Анны Штольц. Ни одной фотографии, ни одного сувенира, ни одного намека на то, что она была в хороших отношениях с нынешним канцлером.

На столе лежали горы бумаг. Отчеты, доклады, письма… Все это говорило о ее загруженности, о ее ответственности. Но в кабинете не было ощущения живости, энергии. Здесь чувствовалась атмосфера старой политики, атмосфера интриг и заговоров.

Я прошелся по кабинету, рассматривая все детали. Я искал что-то, что могло бы мне помочь найти Элизабет. Но я ничего не нашел.

Вдруг мой взгляд упал на небольшой клочок бумаги, лежащий на столе под кипой документов. Я осторожно достал его и развернул.

На бумаге был написан адрес: “Кафе “У старой мельницы”, улица Роз, дом 12”.

Это могло быть то, что я искал. Я не знал, что находится по этому адресу. Но я решил проверить.

Я вышел из кабинета Элизабет Кёлер, чувствуя, как напряжение нарастает. Я был близок к тому, чтобы найти ее. И я надеялся, что она согласится мне помочь.

Покинув кабинет Элизабет Кёлер, я ощутил, как с плеч свалился груз. Кабинет был пропитан духом старой политики, духом интриг и заговоров. Там было тяжело дышать.

Коридор к выходу казался более свободным и просторным. Лица придворных, которых я встречал по пути, казались менее надменными и высокомерными. Интриги дворца больше не давили на меня.

Я вырвался из Шлосс Вальдталь, как из могилы, и вдохнул морозный воздух Вальдгейма. Адрес кофейни “У старой мельницы” жёг мою ладонь, словно клеймо. Улица Роз, дом 12. Я не знал, что меня ждёт там, но я чувствовал, что это мой последний шанс.

Я не знал, что меня ждет в этой кофейне. Но я был полон решимости найти Элизабет и поговорить с ней. Она была моей последней надеждой.

Вальдгейм встретил меня холодом и подозрительной тишиной. Я скользил по его узким улочкам, стараясь слиться с тенью, не выдать себя случайным жестом, неосторожным взглядом. Но ощущение липкого, невидимого присутствия не покидало меня. Затылок горел, словно под прицелом. Я чувствовал это – за мной следят. Кто-то прячется в лабиринте зданий, наблюдая за каждым моим движением, терпеливо выжидая, как хищник, готовящийся к броску. Каждый шорох ветра, каждый скрип двери казался предвестником опасности, а каждый случайный прохожий – потенциальным врагом. Я был загнан в клетку, и единственное, что оставалось – понять, кто мой охотник

Я ускорил шаг и свернул на улицу Роз. Это была узкая, тихая улочка, застроенная старыми домами. В воздухе витал запах кофе и свежей выпечки.

Я нашел дом номер 12. Это было небольшое здание с вывеской “Кафе “У старой мельницы”“. Из окон доносились тихие голоса и звон кофейных чашек.

Я остановился перед входом, глубоко вздохнул и вошел внутрь.

Я шагнул внутрь, и тихий звон колокольчика над дверью нарушил умиротворяющую тишину кофейни. В теплом полумраке, пропитанном ароматом кофе и ванили, я сразу заметил ее. Элизабет Кёлер. Она сидела за столиком в самом дальнем углу, погруженная в изучение каких-то бумаг. Вокруг нее царила атмосфера сосредоточенности, словно она проводила важную встречу, а не просто пила кофе.

Увидев меня, она слегка удивилась. На ее губах заиграла едва заметная улыбка, словно она ждала именно меня.

“Господин Штейнель,” – произнесла она с бархатистой мягкостью, откладывая в сторону исписанные листки. “Какая неожиданная встреча… Или, может быть, не совсем?”

В ее голосе чувствовалась скрытая игра, словно она знала больше, чем говорила.

“Фрау Кёлер,” – ответил я, подходя к столику. “Мне нужна ваша помощь.”

“Конечно,” – сказала она, махнув рукой в сторону стула напротив. “Присаживайтесь. Я уверена, у вас есть что рассказать.”

Я сел и выдержал ее проницательный взгляд. “Генерал Герхардт рекомендовал обратиться к вам.”

Ее улыбка стала чуть более выразительной, но в ней не было тепла. “Ах, бедный Герхардт… Он все еще пытается вымолить прощение за свои ошибки.” Она сделала глоток кофе. “И что же он вам поведал? Что я единственный человек в Ларвении, кто понимает, как выпутаться из этой войны?”

“Он сказал, что вы умны, проницательны и знаете ситуацию лучше, чем кто-либо другой,” – ответил я. “Но он также сказал, что вам нельзя доверять.”

Элизабет рассмеялась тихим, мелодичным смехом. “О, Герхардт никогда не отличался дипломатичностью. Но в этом он прав. Я преследую свои цели. Всегда.” Она пристально посмотрела на меня. “И что вы собираетесь с этим делать, господин Штейнель? Пытаться меня перехитрить? Или предложите что-то, ради чего я захочу вам помочь?”

Она посмотрела на меня с вызовом. “И что вы будете делать с этим знанием, господин Штейнель? Попытаетесь перехитрить меня? Или предложите мне что-то, что может заинтересовать меня?”

Я выдержал ее взгляд. “Я предлагаю вам мир, Фрау Кёлер. Мир для Ларвении. И возможность войти в историю, как человек, который его добился.”

Она нахмурилась. “Слава и признание… Слишком просто и… скучно.”

“Чего именно хотите вы, Фрау Келер?” – спросил я, пытаясь прочитать ее истинные намерения.

Элизабет откинулась на спинку стула, прикрыв глаза на мгновение, словно выдыхая тяжелый груз. Когда она снова посмотрела на меня, её взгляд был наполнен задумчивостью и… легкой грустью. Что-то изменилось в ее облике. За маской холодной расчетливости промелькнула тень

“Я хочу свободы, господин Штейнель,” – прошептала она, и ее голос звучал так тихо, что я едва расслышал. “Свободы от этой клетки, которую мы называем Ларвенией. Свободы от власти, которая отравляет мою душу. Я хочу… исчезнуть.”

Ее слова поразили меня своей неожиданностью. Я ждал сложных планов, политических интриг, скрытых мотивов. Но она говорила о чем-то гораздо более простом и одновременно… пугающем.

“Исчезнуть?” – переспросил я, стараясь скрыть свое удивление. “Но вы же Элизабет Кёлер! Вы – одна из самых влиятельных женщин в стране! Вы… незаменимы.”

Она усмехнулась с горечью. “Влияние? Незаменима? Это лишь иллюзии, господин Штейнель. Иллюзии, которыми мы себя тешим, чтобы оправдать свою никчемную жизнь. Я устала от этого. Я хочу… тишины.” Она обвела взглядом кофейню. “Хочу сидеть здесь, пить кофе, читать книги, не думая о том, кто за мной следит, кто хочет меня предать.”

Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел не страх, а… обреченность.

“И как я могу вам в этом помочь?” – спросил я, настороженно следя за каждым ее жестом.

“Помогите мне закончить эту войну,” – ответила она. “Помогите мне добиться мира с Вивалией. Если мы сможем заключить мирный договор, я смогу уйти в отставку и начать новую жизнь.”

Она снова посмотрела на меня. “Но есть одна проблема,” – добавила она. “Анна Штольц никогда не позволит мне уйти. Она считает меня своим надежным инструментом по передаче ответственности. Она сделает все, чтобы помешать мне.”

Эти слова заставили меня нахмуриться. Значит, Штольц не считает ее врагом, а, наоборот, видит в ней полезного союзника. Но почему тогда Элизабет так стремится к свободе?

“Почему она хочет вам помешать?” – спросил я. “Если она считает вас полезным инструментом, разве ей не должно быть все равно, чем вы будете заниматься после заключения мирного договора?”

“Я – ходячий мертвец, господин Штейнель,” – прошептала она, и ее голос дрожал, как осенний лист на ветру. “Я знаю слишком много, видела слишком много. Они выпотрошили меня морально и физически. И поэтому… никогда не дадут мне уйти. Я – их собственность. Вечный должник”