Невеста для психопата

Елена Белая

Невеста для психопата

Предисловие. Книга, которая началась со лжи.

“Когда тебе немного за тридцать, у тебя нет мужа, детей, кредитов и прочих отягчающих жизнь обстоятельств, ты можешь завести ипотеку или кота. И все испортить. А можешь поступить в магистратуру в иностранный вуз и подарить себе вторую юность.” С этих слов я начала писать книгу в далеком 2020-м году, всерьез планируя опубликовать сборник легкомысленных рассказов о своих романтических путешествиях в двадцать восемь стран.

Тогда мне было приятно думать о себе, как о яркой девушке с интересным международным опытом в любви, но что-то не давало мне покоя. Я никак не могла завершить начатое. Позднее я поняла почему: в первоначальном замысле книги было много нарядной мишуры, претенциозности, эротики и, увы, слишком мало правды.

Я прятала эту правду в тени гламурного образа от себя и окружающих до тех пор, пока судьба не заставила меня посмотреть ей прямо в глаза. Это было крайне болезненно. Однако, мне хватило духу признать один неоспоримый факт. Сорок с лишним лет своей жизни я прожила в насилии.

Так или иначе этот травматичный опыт влиял на выбор мужчин, реакций на определенные события и ситуации и лег в основу судьбоносных решений. Он же стал причиной парадоксально низкой самооценки, тотального недоверия к себе и всех вытекающих из этого последствий.

Чтобы стать предельно честной самой с собой, мне пришлось отказаться от любимой маски “фам фаталь”, от привычных шелков и туманов, а также от жаждущего гламурной обертки эго. Это решение далось мне крайне нелегко, однако, благодаря этому отважному шагу, вы держите в руках совсем другую книгу.

Я написала ее для всех девочек из семей с нарушенным психологическим климатом. Для каждой, кому не посчастливилось родиться в такой семье и расти в атмосфере побоев, унижений, психологической агрессии, угроз и леденящего равнодушия. Так жила моя бабушка, моя мать и, переняв печальную эстафету, большую часть жизни я сама. Эта книга призвана помочь моей дочери и всем девочкам, девушкам и женщинам, столкнувшимся с насилием написать новый более счастливый сценарий собственной жизни.

Не много ли я на себя беру? Вполне резонный вопрос. Безусловно, я не прославленный гуру, не авторитетный психотерапевт и даже не социальный работник. Я женщина, которой было суждено пройти через настоящий ад, не сдохнуть, не сойти с ума и, наконец, оказаться на другом берегу, на безопасном расстоянии от насилия. Если получилось у меня, есть шанс у любой другой. Даже если ее, как меня, годами дрессировали терпеть и молчать.

Дорога к свету из кромешной тьмы всегда начинается с принятого решения. На моё решение судьбоносно повлияла книга “Бойся, я с тобой. Страшная книга о роковых и неотразимых” Тани Танк. Прочитав ее взахлеб летом 2021 года, я впервые поняла, что происходит в моем браке и как далеко это может зайти. Вот вам наглядная иллюстрация могущества и благотворного влияния отдельной книги.

Уверена, что не лишним будет обратиться к уставшей от темы абьюза аудитории. Я неоднократно сталкивалась в публичном пространстве с саркастичными фразами: “Опять про абьюз?”, “Ну сколько можно?”, “Сегодня уже все что угодно упаковывается под абьюз лишь бы собрать аудиторию!”, “Надоело!”

Дорогой читатель, давайте заключим небольшое соглашение, прежде чем мы начнем. Вы оставляете за порогом данной книги все брезгливые позывы, которые вызывает у вас термин “абьюз”. Подавите их или отложите книжку и пойдите прогуляйтесь. Оставьте ее тому, кому она действительно нужна. Я предлагаю своему читателю не убояться ни психологического насилия, ни тирании, ни обесценивания, ни избитой темы нарушенных границ. Я знаю, что все это активно обсуждается на просторах интернета и часто используется для различных манипуляций. Однако, давайте не будем судить, пока не узнаем больше.

И еще одно предостережение. Вы держите в руках предельно откровенную книгу. Некоторые главы написаны кровью, в отдельных – есть сексуальные сцены. Я писала эту книгу так, как чувствовала, сердцем, максимально обнажив свою душу перед читателем. Я могла бы исключить эротический контекст и претендовать на святость. Но я обычная женщина, которая искала любовь, держа в руках компас со сбитыми настройками. О них и пойдет речь. Однако прежде, чем мы начнем я хотела бы низко поклониться людям, без которых эта книга вряд ли бы была написана и вышла в мир.

Меня всегда считали человеком, мастерски владеющим словом. Но мне не хватает слов, чтобы выразить благодарность восхитительным людям-маякам, озарившим мою жизнь светом своей веры, любви, заботы и просто фактом своего существования.

Я благодарю свою маму за то, что она неизменно была рядом, подставляя свое плечо именно тогда, когда я больше всего в этом нуждалась. За глубокую материнскую любовь, тепло и готовность разделить любую мою участь. Отдельно за то, что сумела стать единственной любящей бабушкой для моей дочери. Уверена, она пронесет свет этой любви в сердце через всю жизнь.

Благодарю свою дорогую подругу Ольгу за бесценный опыт настоящей женской дружбы, в которую я не верила, пока Оля не впорхнула в мою жизнь на легких крыльях своей красивой чистой души. Благодаря этой чудесной девушке, эта книга, наконец, была написана. Именно Оля первой поверила в мой писательский талант и настойчиво напоминала мне о необходимости “написать уже книгу” долгих десять лет. Будучи далеко, ты всегда была рядом, отдельное спасибо тебе за твое безгранично доброе сердце.

Благодарю свою замечательную, щедрую, красивую и теплую сестру Наталью за невероятную чуткость, глубокую мудрость, тысячи жестов настоящей заботы и за долгие искренние беседы, от которых на душе становилось легко и светло. Отдельно благодарю тебя за то, что ты другая, но никогда не судила меня за полеты в облаках. Ты была со мной на самом тёмном отрезке пути, буду помнить об этом с благодарностью всегда.

Благодарю писательницу Таню Танк за неожиданное, а оттого вдвойне приятное неравнодушие к судьбе моей книги. За чуткое внимание, бесценные советы, кропотливую редактуру и, конечно, за теплые слова. За исключительное мужество быть автором шести книг. Поверьте мне, написание книги – это вдохновенный, но титанический труд. Отдельная благодарность Татьяне за бескорыстную психологическую поддержку. Это бесценно.

Благодарю Катерину из Литвы за веру в мой талант. Помню далекий 2015 год, когда мы вместе были на обучении в Индии. Тогда Катя, слушая мои ироничные рассказы, удивленно восклицала: “Не понимаю, как ты до сих пор не написала книгу?!” Поездка закончилась, а Катя, ее вера и наша дружба осталась, чему я искренне рада.

Благодарю мою свежеобретенную, но будто тысячу лет знакомую Анну из Вроцлава. За искреннюю радость редких встреч, за слова поддержки в критические моменты и за реальную помощь. Отдельное спасибо тебе за то, что ты имеешь редкий талант дарить вдохновение и чувство полета.

Благодарю Наталью, с которой мы случайно обрели друг друга в стенах медицинского учреждения. Я никогда прежде не встречала таких многогранных людей. Благодарю тебя за то, что ты даришь мне роскошь общения много лет подряд.

Благодарю Ирину и всех участниц психологической группы “Стабилизация”. Вы, девочки, сами того не подозревая, несколько месяцев писали эту книгу вместе со мной. Благодарю каждую из вас за щедрость души, смелость, важные слова и инсайты.

И, наконец, низко кланяюсь главному учителю в моей жизни. А именно, моей покойной бабушке Юлии Романовне – выдающемуся педагогу русского языка и литературы, научившему меня глубокому уважению и неподдельному восхищению могуществом и красотой родной речи. Моя книга – ода твоей любви к русскому языку, которая зародилась в моем далеком детстве на твоих уроках в сельской школе.

Без вас я капля в море.

С вами-необъятный океан.

Мне невероятно повезло, что я вас всех знаю.

Часть сердца и души каждого из этих достойных людей впиталась в строчки этой книги, как целебный эликсир. Надеюсь, дорогой читатель, вы почувствуете его благотворный эффект.

Глава I. Город N. Лихие 90-е, предательства и раны, которые до сих пор кровоточат.

“Ты еб..ная тварь! Сука! Посмотри на себя, ты же не женщина даже! У тебя талия шире, чем жопа!”

Отборная брань отца в адрес моей матери была моей колыбельной с того момента, как я себя помню. Я засыпала под эти матюки, и, признаться, эти сцены стали самым ярким впечатлением о собственном детстве. Отец часто возвращался домой пьяным вдрабадан, выгонял мать из супружеской постели, так что ей ничего не оставалось, как тесниться на раскладном диване вместе с двумя дочками.

Я в ужасе смотрела на яростного родителя, расхаживающего в коридоре перед зеркалом. Намеренно открыв дверь в нашу спальню, он ходил туда-сюда, явно любуясь собой в отражении и, казалось, получал удовольствие, оскорбляя жену на глазах у детей. Причем, чем сильнее становилась его пьяная любовь к самому себе, тем больше доставалось моей несчастной матери. От страха я писалась в кровать каждую ночь ровно до того момента, пока мать не развелась. В год официального развода родителей мне исполнилось двенадцать лет.

“Лена, ну надо же… опять… Почему же ты не можешь вовремя ночью проснуться?”

Утром мама собирала мокрые простыни и уносила их в стирку, часто с укором. Я не виню ее. Ежедневная стирка в те времена была тяжелым процессом, она имела право сердиться. Однако, мой постыдный недуг и реакция окружающих внушали мне такое невыносимое чувство вины, что я вдвое сгибалась под этой тяжестью. На своих детских плечах помимо вины и стыда я несла тогда и глубокую печаль своей матери.

Она ничего не говорила и редко плакала, но я чувствовала эту глухую печаль кожей. Казалось, в нашем доме все было пропитано этим чувством. Я жалела ее и неосознанно страдала вместе с ней. Говорят, у детей психологических насильников, каким был мой отец, есть весьма ограниченный выбор будущей роли в жизни. Стать либо таким же насильником, либо жертвой. Я выбрала второе.

Когда мне было пять, отец влепил мне пощечину. Я хорошо помню этот момент. Он вернулся домой с работы, будучи подшофе, но в хорошем расположении духа. В такие редкие моменты мы с сестрой играли с ним в магазин, продавая ему за деньги его же личные вещи. Обычно игра в магазин с поддатым отцом была веселой. Он шутливо нам подыгрывал и сорил деньгами. Не знаю, что в тот вечер пошло не так. Мы остались на кухне вдвоем, он внезапно разозлился и ударил меня по лицу. Мне показалось тогда, что от удара я рассыпалась на части. Я часто думаю о том, что до сих пор не могу себя собрать.

Когда мне было шесть или семь лет, мы с отцом поехали в гости к его матери в маленькую деревушку на юге западной Сибири. Три дня его родня во главе с бабкой и дедом пела и плясала без остановки, алкоголь лился рекой. К моменту нашего отъезда вокруг меня были пьяными абсолютно все взрослые, включая моего отца. В результате мы с ним сели на электричку до дома моей другой, более сознательной бабушки, без билетов.

В коллективном пьяном угаре никто из взрослых людей даже не подумал, что нужно оплатить проезд. Я уже тогда осознавала ответственность за безбилетный проезд, а потому цепенела от ужаса в той электричке три мучительных часа. В моем детском воображении вот-вот должны были прийти сердитые контролеры и высадить меня с невменяемым отцом прямо в глухом лесу, где бродят голодные волки. Контролеры в итоге не пришли, но страх прочно засел в моей памяти.

Отец приводил в дом любовниц, когда мама уезжала в командировки. На семейных праздниках он всегда был в стельку пьян. Он не бежал за врачом для меня, когда я тяжело болела бронхитом и задыхалась. Однажды он даже просил помочь ему продать ворованное шмотье. Из всего перечисленного можно сделать вывод, что мой отец был редкой сволочью. Возможно, так и есть. Но я любила его самой чистой детской любовью, и никакие здравые аргументы не могли повлиять на мою преданность.

Как сейчас помню, как мы возвращались из отпуска на море, и он стоял на летном поле, встречая наш самолет. Отец не отличался породистой красотой, но служебный темно-синий мундир и широкополая фуражка с символами авиации была ему к лицу. Он был амбициозным, щедрым и остроумным человеком с феноменальным чувством юмора. Я обожала его, и эта эйфория распространялась автоматически на все, что было связано с авиацией. Помню, как в начальной школе мы с классом ездили на экскурсию в аэропорт.

“Мой папа сказал не трогать здесь ничего!” – деловито одергивала я одноклассников в салоне новенького самолета. Что говорить, у меня редко была возможность повыпендриваться, чаще мне приходилось краснеть за своего отца. Но на таких экскурсиях, да еще и официальных советских праздниках с парадами, куда отец брал нас с сестрой пройтись в одной колонне с красивыми летчиками, я умирала от гордости за него и была счастливой дочкой.

Моего отца называли в городе N человеком-легендой. Он был начальником службы перевозок единственного в городе аэропорта, что во времена тотального дефицита авиабилетов делало его важной персоной. Его заваливали дефицитным тряпьем и деликатесами. Красивые бабы с разбегу прыгали ему на грудь. Коллеги и приятели всех мастей щедро наливали ему “за здоровье” и “на посошок”. В общем, не спиться в таких обстоятельствах, учитывая генетическую предрасположенность, было сродни чуду. Он продержался молодцом чуть больше пятнадцати лет. Дальше начались запои, скитание по алкохатам и позорные сцены с милицией и вытрезвителями.

После развода маме удалось выбить ему “однушку”, в которую он ушел жить вместе со своими приятелями-алкашами. Я приходила в эту холостяцкую берлогу и драила ее до блеска в надежде отмыть душу отца от пагубной страсти. В двенадцать лет я верила, что вернувшись в сияющую чистотой квартиру, мой отец однажды бросит пить.

Он дал мне ключи от своей квартиры и просил никому об этом не говорить. ”Это будет нашей с тобой маленькой тайной, ” – шутливо сообщил он мне и игриво подмигнул.

Невзирая ни на что, я знала, мой отец меня любит. Возможно, самой корявой любовью в мире, но в ее наличии в сердце своего родителя я почему-то не сомневалась. А потому решила верно хранить наш с ним секрет, пока не наступил день, когда эта верность обошлась мне дорого.

Мой отец ушел в очередной запой, а в его квартире начался потоп. Вода лилась на квартиры снизу, соседи паниковали, коммунальщики не могли попасть внутрь. Весь подъезд многоквартирного дома в тот день ходил ходуном. Моя мать металась по городу, пытаясь разыскать отца, чтобы открыть чертову дверь. А я сидела с ключом в руке и никак не могла понять, что же мне делать.

Сказать маме, что у меня есть ключ и предать отца? Или сохранить это в тайне и просто смотреть со стороны на отчаянные попытки матери разыскать загулявшего бывшего мужа? В общем, пару часов спустя, я решила признаться и одним махом предала всех. Мать накричала на меня за то, что я ничего не сказала раньше. В двенадцать лет этот тайный ключ как символ верности беспечному отцу стал для меня слишком тяжелой ношей. С тех пор я мучаюсь в любой ситуации, когда нужно принять решение.

На наше последнее свидание мой отец пришел трезвым, гладко выбритым, в опрятном пальто. Он обещал мне начать все с чистого листа и казался другим человеком.

“Знаешь, дочь, я принял решение уехать и начать в новом месте новую жизнь.”

Я не могла поверить своему счастью, надо же, мой отец решил бросить пить! Я была на седьмом небе от счастья и уже представляла, как скоро буду им гордиться. Глядя на него, в душе я ликовала. Я ушла с той встречи с отцом, переполненная надеждой.

Два дня спустя его убили в пьяной потасовке. Мой талантливый, харизматичный и некогда амбициозный отец погиб, как бомж от рук таких же опустившихся маргиналов. Дабы сокрыть следы преступления, его тело сожгли. Мы хоронили его с закрытой крышкой гроба с приклеенной наспех фотографией. На этом фото он был в темно-синем форменном мундире, с беззаботной улыбкой на лице. С той картинки на меня смотрел отец, у которого все было впереди.

Я не смогла поверить жестокой правде о его смерти и несколько месяцев после похорон видела сон, что он не умер, а уехал в другой город втайне от всех. В своих снах я ездила по этим городам и искала его, каждый раз безуспешно. Позже я объездила двадцать пять стран и никак не могла отделаться от ощущения тревоги и бесконечного поиска того, что найти невозможно.

Скажи: “Папа, я искала тебя по всему миру, но так и не нашла.”

Повторяя эти слова за ведущей терапевтической сессии, я разрыдалась от внезапно нахлынувшего на меня горя. На сессию по методу системно-семейных расстановок немецкого психотерапевта Берта Хеллингера я пришла в возрасте сорока двух лет, чтобы вдруг осознать: больше двадцати лет я искала по миру отца, которого так и не отпустила.

Фигура отца в той расстановке просила забрать из нее опоры. Любовь оставить, а свои опоры забрать. Я выросла без них, и брешь на том месте, где должен быть крепкий хребет, сыграла в моей судьбе роковую роль. Так, прихрамывая на обе ноги, я ковыляла по жизни в надежде за кого-нибудь зацепиться. Причем, чем сильнее я хромала, тем меньше тепла и заботы давали мне мои мужчины.

Мой первый любовник был в городе криминальным авторитетом. Иногда он обращался со мной, как с шалавой, с подчеркнутым неуважением. Я была хорошисткой во всех смыслах и лучше всего с детства у меня получалось терпеливо молчать. Он был старше и сильнее меня. А тот, кто сильнее и агрессивнее, тот и прав.

Мы были вместе до самого конца средней школы, в целом странный и болезненный роман растянулся на два года. С участием этого жесткого парня с криминальной биографией я помню только два жизнеутверждающих эпизода.

Второй муж моей матери был психопатом и патологическим ревнивцем. Он бил ее на моих глазах и однажды в припадке гнева сжег дотла ее любимую дачу. Мамы чудом не оказалось в том дачном домике в ту страшную ночь. Милиция бездействовала, я пошла кланяться бандитам. Один из них и был тем упомянутым выше авторитетом, мы встречались уже несколько месяцев до страшного инцидента с поджогом. Мой бойфренд выслушал длинный эмоциональный монолог и нехотя пообещал разобраться.

В итоге его суровые ребята убрали трусливую гниду из города в три дня. За помощь с маминым психопатом я бандиту до сих пор благодарна. Но за то, как он со мной обращался, я позже пожелала ему гореть в аду. У меня тогда не было опыта, он был первым. Будучи девочкой, я поверила, что другого отношения к себе просто не заслуживаю.

Иногда у меня появлялось желание мстить миру за все. За незаслуженную боль, за катастрофическое детство и все мои накопившиеся обиды. Когда мне исполнилось пятнадцать или шестнадцать, я пригласила друзей из школы в загородный домик на торжество. Они все вели себя там, как свиньи. Напились, заблевали все кругом и раскурочили этот дом в дрова. Я была уверена, что администрация базы отдыха обяжет меня заплатить внушительный штраф. Но на деле все ограничилось серьезным разговором и последним китайским предупреждением.

Мне хотелось отомстить приглашенным за испорченный праздник, за хамское поведение и за то, что мне никто из них ничего не подарил. Я соврала ребятам и попросила всех скинуться на штраф за испорченный домик. Обида захлестнула меня, мне казалось, я беру с них справедливую дань. Благодаря одной лицемерной сучке, которая меня, кстати, на эту аферу и подговорила, правда быстро открылась. В один зимний вечер меня вынудили прийти на разборки в заброшенный подвал.

К слову, годы моего взросления пришлись на лихие девяностые. Школа стала для меня самым жестоким университетом, так как подростки тогда вели себя, как малолетние преступники. В нашей школе все время кто-то кого-то бил, мальчики воровали, девочки рано начали заниматься сексом. Мы все рано пригубили алкоголь и, шутки ради, глотали феназепам вперемешку с водкой после уроков. Для некоторых ребят хождение по острию бритвы закончилось реальным тюремным сроком, наркоманией и даже ВИЧ-инфекцией. Бунтовать против закона и установленных правил тогда считалось нормой, причем, никто в моем кругу в этот бунт не играл, все было взаправду.

В общем, я пришла на “сходку” с пятнадцатилетними детьми, но ощущала себя так, будто попала на настоящие криминальные разборки. В девяностые это могло закончиться чем угодно.

“Ты понимаешь, крыса, что за этот поступок мы тебя сейчас пустим по кругу…” – металлическим тоном сказал мне главарь школьной банды по имени Тимур. На мгновение эта угроза группового изнасилования заморозила мое тело и все мои чувства. А потом я вдруг ощутила внезапный прилив мистических сил и сказала сама себе мысленно:

“Ни одна сволочь меня здесь не тронет, иначе все сядут.” Я физически ощущала мощное поле, сохранившее мою честь от публичного позора.

К счастью, этот эпизод обошелся без насилия, меня просто коллективно травили в школе шесть месяцев подряд. Тогда я поняла, что я очень сильный и смелый человек. Я могла сменить школу, могла рассказать своему криминальному бойфренду про травлю, но я промолчала и осталась в школе. Я ходила туда каждый день как на казнь.

Возможно, это был вид изощренного самоистязания. Я винила себя за подлый поступок больше всех моих палачей. Однако, изо дня в день я несла свой крест с высоко поднятой головой и идеальной осанкой. Я дала себе слово, что выдержу все, и однажды травля прекратилась. В тот день за мной к школе приехал мой бандит на красивом авто, и все сверстники мгновенно прикусили языки. Вместо чудовищных оскорблений они стали почтительно кивать мне в знак приветствия. Возможно, это было еще одним поводом, почему я продолжала с встречаться с жестоким любовником.

Однако, до массовой ненависти, как, впрочем, и до коллективной любви мне тогда уже не было никакого дела. Я отделилась от социума. Его прикосновения к моей гиперчувствительной душе были слишком болезненны. Сама того не понимая, я прожила на безопасном расстоянии от близких связей и глубоких чувств до тридцати семи лет. Именно в этом возрасте я родила ребенка и впервые почувствовала, что больше не боюсь. Ни боли, ни любви, ни даже смерти.

В восемнадцать лет я уехала из родного города в Тюмень и поступила на журфак на бюджетное место. Помню, в детстве я бредила игрой на фортепиано, но сварливая училка музыкальной школы растоптала мою зарождающуюся любовь к искусству. После двух лет публичных порок без каких-либо внятных оснований я даже мечтала сломать себе палец, чтобы больше не ходить в музыкалку и не видеть ее перекошенного злобой лица. К слову, я до сих пор не притрагиваюсь к пианино. Тело отказывается повиноваться, хотя в голове не раз мелькала мысль сесть за инструмент и вспомнить давно позабытое удовольствие от касания к белоснежной нежности чутких клавиш.

Журналистом мне захотелось стать гораздо позже, но я точно знала, что этой мечты не уступлю никому. Я за нее боролась. Так, написав грандиозный сценарий для школьной игры в КВН и выиграв конкурс репортажей на местном телевидении, я сама себе проложила дорогу в желанный мир. Только там я могла быть творцом, художником, экстравагантной дивой с каким угодно прошлым и создавать из слов и идей новую реальность. Этот новый чудесный мир стал для меня спасением.

Глава II. Город грехов. История о баснословной цене за сомнительные блага.

Я поехала покорять Москву, пребывая в иллюзии, что точно стану в этом городе настоящей звездой экрана. К тому моменту я уже закончила три курса тюменского журфака, попробовала свои силы на местном ТВ. Словом, к профессиональной составляющей моей личности у меня не было претензий. Задатки, очевидно, были. А вот в душе царил полный раздрай. В возрасте двадцати одного года я не то, чтобы не верила в себя, у меня вообще не было с собой никакого выстроенного диалога.

Я не знала, кто я, чего хочу и куда двигаюсь. Меня носило порывистыми ветрами то в одну, то в другую сторону как осенний лист, и в этом хаотичном танце мне было не за что зацепиться. В юности я была ослепительно яркой, но абсолютно чужой для себя. Причем, чем сильнее росло во мне это отчуждение от собственной личности, тем сильнее я его прикрывала внешним эпатажем.

Для Москвы я была вопиюще провинциальной. Я выходила в толпу сердитых и усталых москвичей, без остановки бегущих по своим делам, как оперная дива. Только представьте длинный искусственный хвост на голове, макияж в стиле смоки айз, кожаное пальто с разноцветными перьями меха и нарощенные когти невыносимой расцветки. Не удивительно, что меня однажды загребли в милицию по подозрению в проституции. Меня тогда это страшно оскорбило. Я просто эффектная девушка, что в этом плохого? Повинуясь своему личному чувству стиля, я выходила на улицу в леопардовых штанах в облипку, с внушительным декольте и в длинных ботфортах на высоких каблуках и искренне недоумевала, почему все кругом то и дело предлагают мне перепихнуться. Мой первый начальник на ТВ в столице как-то лаконично описал главный посыл, который транслировал мой имидж.