Рыба для кота

Новая подружка пробел в причинно-следственных отношениях, который Оксана уловила, но не поняла до конца, ликвидировала.

– Папка твой твою мамку бросил, а на библиотекарше поженился, – с возбуждённым лицом доложила она в первый же день знакомства. – Сам поженился, а твоим дедушке и бабушке денег на тебя не даёт. Я за дверью подслушивала.

Оксана, к удивлению девочки, ничего не спросила, а когда мамка приехала через месяц, сразу же сказала, что у бабки с дедом больше не останется.

– Почему?

Оксана не знала, что сказать, поэтому насупилась и сказала самое простое:

– Они поросёнка убрали.

– Ну, что ж теперь? Вкусный был поросёнок?

– Продали его. Целиком.

– А ты переживала, что ли?

– Не знаю. – Оксане не хотелось вспоминать, с каким неожиданным интересом она пробралась в сарай и долго рассматривала лежащего в большом корыте заколотого порося. Ей было не страшно, но её вдруг забила дрожь, когда она увидела его прикрытые глаза с белыми ресницами, бледный тёмный пятачок и подвернутые связанные ноги с отрубленными копытцами, чтобы вымокли в отдельном тазу. Её мелкая трясучка была не дрожью страха или отвращения, а следствием твёрдого решения человека, задумавшего что-то великое. Так для Оксаны стал великим интуитивный посыл заботиться о себе самой, не рассчитывать ни на чью помощь и смертно ненавидеть библиотекарш. И хотя о последнем пункте она с годами забыла, зато теперь вполне была удовлетворена своей жизнью. Что с того, что нет у неё своего жилья? Вон, люди рассказывают, что вся Европа на съёмных живёт. В этом смысле Оксана чувствовала себя европейкой. И даже на мать за то, что продала их комнатушку и купила на море хибару, похожую на гараж, Оксана не злилась.

– На море езжу, – с гордостью говорила она тем, кто спрашивал, куда она девается на праздники и в отпуск. О деде с бабкой Оксана с матерью никогда не разговаривала.

* * *

Теперь Оксана в подсобке еще грызла яблоко, а Марина в это самое время уже сидела за столом в кухне напротив Димки и строчила возмущённый пост в домовом чате. Три жалкие рыбьи тушки беспомощно оплывали льдом в пластмассовом тазике.

«Соседи! Замечаете ли вы, какое безобразие творится в «Синеньком» магазине? Хамство, недостаточный ассортимент товаров, постоянная грязь и обсчёты. Сегодня купила там рыбу и оплатила за килограмм и двести граммов. Принесла домой, взвесила – всего 700 г. И лёд на рыбе был толщиной чуть не в палец…»

Она прочитала вслух и спросила:

– Ну, как?

– Марин, я не специалист по заморозке рыбы.

– Но на траулерах явно не так замораживают!

– Ты даже слово «траулер» знаешь, – он улыбнулся.

– Я не поняла, – Марина посмотрела на него внимательнее. – Ты что, их защищаешь?

– Не защищаю. Обманывать покупателей нехорошо. Но грязи там какой-то особенной я тоже не заметил. Зимой они в тех местах, где покупатели ходят, всё время полы мыли. И витрины, я тоже видел, протирают часто.

– Нет, из-за таких, как ты, нас вечно будут обсчитывать! И правды никакой не добьёшься.

– Если хотеть правды, – он посмотрел куда-то в окно этим его отсутствующим взглядом, который она не любила и даже боялась, – то надо и самому всегда говорить правду. Быть объективным. А ты свалила всё в кучу… – Он плохо себя чувствовал, но ссориться не хотелось. Какая-то странная ситуация всё время возникала из-за этого магазинчика. Или не из-за магазина. А из-за чего тогда?

Рыжий пришёл, забрался к нему на колени, стал подсовывать крутую башку под руку, мурчать, и Дима сказал:

– Чаю выпьем? Ну его на фиг, этот магазин.

Марина встала из-за стола, кликнула по чайнику, чтобы включился, из шкафчика достала вазочку с вафлями, пошуршала целлофановой упаковкой тульского пряника, пальцем сквозь упаковку помяла – свежий или нет. И что-то стало распирать её в груди, пухнуть, какая-то обида, чувство несправедливости и даже зависть. Как у него получается, у этого Димки, быть всегда таким спокойным, рассудительным? Ничего его, кажется, не может вывести из себя. Не человек, робот какой-то. Интересно, а может он когда-нибудь стукнуть кулаком по столу? Она взглянула исподтишка. Сидят, красавчики! Он и кота её приманил, это ведь точно, что к нему Рыжий лезет чаще, чем к ней.

Она уперлась лбом в дверцу шкафчика и, сглотнув, сказала прямо в сахарницу, что стояла за стеклом на полке:

– Ну, тогда и ты мне правду скажи, Димка. Что тебе у меня надо? Жить негде?

На некоторое время повисло молчание, будто разом замолкли все соседские электродрели, застрял где-то лифт, замолчали дети, и собаки, сцепившиеся возле подъезда, заткнулись. Даже одинокий, и по общему домовому мнению, несчастный пианист, живущий где-то через четыре этажа, но прекрасно слышимый в кухне Марины, встал из-за инструмента и ушёл читать детектив. Наступила полная тишина.

– А я тебе что, надоел? – сказал Дима в этой тишине. Марина обернулась, и все у неё внутри похолодело. Он сидел на том же месте, где и сидел, но ноутбук его теперь был закрыт, а руки лежали на крышке и пальцы были какого-то зелёного цвета, как у мертвеца. И лица такого у него раньше Марина никогда не видела.

– Да не надоел ты мне, ты что? – забормотала она. Заюлила, заёрзала, и самой стало противно, страшно, будто падала в пропасть. – Пей, давай, горячее с мёдом, – торопясь поставила перед ним кружку с молоком. – Курицу, наверное, прямо из холодильника ел? Днём-то с голосом у тебя было гораздо лучше…

Дима взял ноутбук и пошёл из кухни.

– Просто я не понимаю! – горячечно побежала за ним Марина. – Я вроде старше тебя, ты никуда не ходишь, ни к родителям, ни к друзьям. Ни о чём со мной важном не разговариваешь… – Она увидела, как отъехала в коридоре дверца встроенного шкафа и закричала: – О себе ничего не рассказываешь! – И даже пошутить попыталась: – Ты что, шпион? – А сама уже чувствовала, что всё, разбилось уже всё, не склеить. А почему, что, так быстро… Она ведь сама нарывалась, зачем?

– Это что, плохо, что я никуда не хожу? – Дима встал в коридоре уже в куртке, и она поняла, это он теперь не тот, прежний Димка, которого она знала, и никогда прежним не будет. Рыжий прошёл в коридор и сел Димке в ноги.

За окном стала реветь, разворачиваясь к помойке, мусорная машина, и под этот её стук и рев Марина окончательно поняла, что всё, что было у них с Димкой, закончено.

– Предатель. Подлец! – сказала она, непонятно к кому адресуясь, к коту или к Димке, а может быть, и к обоим, подскочила, схватила Рыжего поперёк мягкого живота, бросила в спальню и захлопнула дверь. Кот стал орать, пытаясь вырваться. Дима засовывал ноут в рюкзак, взглядом отыскивал свой телефон. Она почувствовала, что умирает.

– Убирайся, – сказала отчётливо. Лучше сразу. Лучше хлоп, как инфаркт. И тут же хлопнула дверь. Зашумел лифт. Кот продолжал отчаянно мяукать. Она его выпустила, кот побежал в кухню и вспрыгнул там на подоконник, лицом на улицу, как будто хотел посмотреть Диме вслед. Что, он не мог посмотреть из спальни?

Она подошла к окну, прижала кота к животу. Мусорная машина погрузила баки, развернулась и уехала. За колесами крутился пёстрый обёрточно-бумажный вихрь. На клёнах набирала силу коричнево-серая весенняя дымка. По двору уходил Димка. Она отстукала СМС.

«Прости! – Непослушные пальцы делали ошибки в простых словах. – Вернись. Я никогда больше ничего не спрошу!»

Через некоторое время пришел ответ. Рисунок домика, шагающий кот и поднятый кверху большой палец. «Я не сержусь», – было написано словами.

– Боже! – сказала она, вернулась к раковине и зачем-то стала драить кастрюльку.

* * *

По двору со стороны магазина к обшарпанному «Хёндаю» шёл худощавый мужик с двумя огромными пакетами. За ним косолапила Оксана в леопардовых легинсах. Леопард на попе выглядел виновато.

– Арсен! – выбежала из магазина Светлана. – Рыбу не забудь привезти! Минтай закончился, ещё надо хек и треску.

Мужик хотел обернуться, но пакеты мешали, поэтому он только тряхнул узкой головой и стал укладывать пакеты в багажник. Оксана с потухшим видом стояла рядом.

Дима шёл по весенней улице с рюкзаком за плечами. В рюкзаке лежал ноутбук, а во внутреннем карманчике ключи от дома. Дима шёл и думал, что его однокомнатная студия заросла пылью, что в крошечном коридоре ещё стоят зелёные Юлины тапки. Детская пустая кроватка у окна, новая, без подушки, накрытая простынёй, тоже мысленно мозолила глаза. Какие ещё вещи кроме этих оставались в комнате, было неважно. Вообще, всё уже было неважно, даже воспоминание о том, что когда он вернулся из роддома, в комнате никого не было, на столе валялись ампулы, оставленные врачом «Скорой», и он стал мыть пол, чтобы убить время. «Скоротечные роды, кровотечение, ничего не успели сделать, ребёнка спасти тоже не удалось». Теперь эти слова звучали в его голове, как из когда-то увиденного тяжёлого фильма. А тогда он ушёл из этой комнаты и скитался по знакомым.

Через некоторое время он познакомился с Мариной.

На развилке улиц, одна шла к метро, а другая к «Перекрёстку», он машинально свернул к магазину. В витрине, напоминающей ледяной саркофаг, сквозь стеклянную сдвигающуюся крышу, просвечивали пакеты с минтаем и хеком. Не совсем понимая, что он делает, и действуя по привычке, он взял и того, и другого и пошёл к кассе. На улице постоял немного и вдруг очнулся, решил, что глупо везти упаковки с рыбой домой, и повернул к Марининой многоэтажке. Он нёс пакеты с рыбой в руке, и на внутренних их стенках уже стали образовываться противные холодные капли. Он подумал, что Марина положит один пакет в раковину, а другой в холодильник, и завтра Рыжий опять будет мурчать и тереться об её ноги. Ей надо бы ребёнка, думал он, тогда её ревность и неуверенность в себе не переносилась бы на мужчин. Но он ей материнство не предлагал, а она ни о чём таком не упоминала. Может, надо было рассказать ей о Юле, но он не мог. Слова цеплялись бы друг за друга, а за ними пряталось то, о чем лучше молчать. Нет, Юля была только его, он не мог ни с кем ею делиться.

Он достал телефон и ткнул в выделенный номер.

– Мам. Это я.

Он слышал, как настороженно звучала в трубке тишина.

– Не пугайся. Ничего не случилось.

– Ты где?

– Иду по улице. Несу мороженую рыбу.

– Неси её домой, я пожарю.

– Не сегодня. Я уже ел.

– Митенька… – Он знал, что она боится спросить и боится его ответа. – Ты… не зайдешь?

– В другой раз, мама.

Она опять помолчала.

– Ты не звонил целый год.

– Год и четыре месяца, мама. И еще четыре дня.

– Хорошо считаешь. – Её голос наполнился иронией. – Это Юлия Николаевна тебя научила считать? Ну, конечно, она же математику у тебя в восьмом классе преподавала.

– Мама, ты ведь прекрасно знаешь, что Юли нет уже год, четыре месяца и четыре дня.

– Это Бог её наказал за мои мучения. И вообще, что это за манера, вечно находить женщин старше себя. Я ведь видела твое фото в «В контакте». Снова с какой-то дамочкой, явно не первой свежести.

– Мам, пока.

– Митя! Может, эта тётка к тебе вообще не имеет отношения? Вы, наверное, просто работаете вместе?

– Господи, какая разница.

– Ну, скажи, это так?

– Если тебе от этого легче – так.

Интересно, это Марина выложила их совместное фото в «В контакте»?

Он вошёл в подъезд, поднялся на лифте, аккуратно поставил пакет возле двери. Туда же в пакет положил ключи от Марининой квартиры. Позвонил, прислушался и, как мальчишка, выскочил на «чёрную» лестницу. Запасная дверь подъезда выходила на другую сторону дома, и он обрадовался, что Марина не сможет увидеть его в окно.

* * *

Арсен грузил в багажник то, что забрал в магазине. Погрузив, он выпрямился, достал из кармана телефон и показал экран стоящей рядом Оксане.

– Что это такое, а?

– О чем ты говоришь, Арсенушка, дорогой?

– Ты на домовой чат этого дома подписана?

– Да на фиг он мне сдался, какой-то там чат.

– А надо понимать, чем живут наши клиенты. – И он сунул телефон под самый нос Оксане. – Читай!

– Да не вижу я ничего, зачем я буду читать… Мало ли что там написано.

– Написано. «Сегодня купила рыбу хэк, – Арсен всегда так выговаривал, жёстко. – Заплатила как за килограмм двести граммов». Он спрятал телефон назад. – Оксана, совесть у тебя есть? Когда она её взвесила, оказалось всего семьсот граммов. Ты клиентов не видишь, что ли? Не понимаешь, как с кем себя вести?

– Да ладно, Арсенушка, чё сразу на меня? – Оксана покрылась пятнами. Блин, думала ведь, что переборщит. И переборщила. И дело ведь всё-таки было не в деньгах, и не в том, что просто хотелось наказать заносчивую бабёнку. А в чём?

– Почему ты веришь, Арсенушка всему, что покупатели говорят? Она же не в магазине покупку перевешивала, а дома! Сожрала сама пару рыбёшек, а теперь жалобы пишет. А я ведь ей дала, как себе. Рыбу свежую, вкусную. А написать и я могу!

– Ээээ, не то говоришь. Меня подставляешь. Но я добрый человек. Хороший. Я тебя не увольняю. Дело есть. На соседней улице в пекарне будешь работать. У меня там новая точка. Пирожки, булочки печь будешь. Продавать штуками. Помогать будешь, двоюродная сестра моя там хозяйка.

– Ой, Арсенушка! Золотой ты человек, а не просто хороший! – Она благодарила, а слёзы кипели внутри и испепеляли душу, и в их истовой накипи мелькали где-то в глубине образы бабушки и деда, непутёвой матери у моря в своем гараже, и стрижка волосок к волоску у покупательницы хека с минтаем, похожей на ту, беременную библиотекаршу с недоверчивыми глазами. И так глубока была эта тьма, и так толста накипь жизни, что Оксана всего этого даже не понимала. Зато хорошо она поняла другое.

Она зашла в подсобку, где с озабоченным видом перекладывала что-то с полки на полку Светлана.

– Это ты ему про чат рассказала?

– Какой чат? – Светка сделала наивные, невинные глаза.

– Можно подумать, я не знаю, что ты каждую свободную минуту в разных чатах сидишь. Так я и поверила, что Арсен сам там что-то читает. – Оксана швыряла в клетчатую сумку из дешёвой рогожки свои немудрёные вещи, как когда-то швыряла в дешёвую косметичку косметику мать. – Не думай, что останешься здесь полновластной хозяйкой. Он и тебе наверняка какую-нибудь родственницу приведёт. Чтобы смотрела тут за тобой.

– Ой, Оксаночка, неужели он тебя… того? Куда ж ты пойдёшь? – Притворно-жалостливо причитнула Светка.

– Куда, куда… С тебя десятка на квартиру. Давай из кассы. Потом отдам. И только попробуй сказать Арсену, что у меня недостача. Убью.

– Может, больше? – заторопилась Светлана, открывая ключиком кассу. – Ты скажи, я сама вложу.

– Вот видишь, беру две по пять. – Оксана сама вытащила из подвального отделения кассового аппарата пятерки. – Вложит она. Сама верну с зарплаты. – Она забросила в сумку поверх своего барахла бутылку красного сухого вина из коробки, что стояла в углу. – Это в качестве компенсации. – Посмотрела на Свету. – Счастливо оставаться, подруга. Удачно ты меня подставила. Но жизнь ведь круглая, Светка. Да? Встретимся ещё, не боись. – Оксана пошла с сумкой к выходу.

Света выглянула в окно. Удаляющиеся леопардовые леггенсы забавно колебались и блестели на свету. Приближалось время закрытия. Она достала из укромного ящика детский металлический совок на короткой деревянной ручке, надела плотные резиновые перчатки и вышла на улицу. К вечеру выглянуло солнце. Вдоль бордюра торчали кинжальные лезвия молодых ирисов. Света поддернула дешевенькие шаровары и принялась за работу. Она ловко орудовала совком и мечтала, что через месяц на грядке распустятся желтые и сиреневые пузыри цветов, а она, поливая их, будет чувствовать себя настоящей хозяйкой своего магазина, этого крыльца, этой грядки и, пожалуй, всего этого громадного дома, в чате которого она иногда тоже писала под псевдонимом «Светлая Мечтательница».

* * *

Услышав звонок, Марина вышла и увидела пакет. Она заглянула, увидела рыбу и ключи. Она занесла в квартиру пакет, положила в тумбочку ключи, оставленные Димой. Как автомат она разделала рыбу, дала коту и вдруг решила пожарить хек. Сто лет она его уже не жарила, и вообще ненавидела готовить и запах еды. В детстве, когда мать или старшая сестра готовили что-то в кухне, Марину сильно тошнило. Тогда она убегала в туалет, закрывалась там и читала что-нибудь, чтобы отвлечься. Иногда это помогало, иногда не очень. Посуду мыть она тоже отказывалась, потому что остатки еды на тарелках вызывали ужасные спазмы, и её могло тут же вырвать, прямо в кухонную раковину.

– Белоручка наша Маринка! – говорила мать. – По врачам ходить с ней замучишься, если на её выкрутасы внимание обращать.

Почему она почти целый год готовила Димке, она сама не понимала. Она готовила, её не тошнило, она этому радовалась. Сейчас Марина жарила хека, и её снова рвало, она бегала в туалет, возвращалась в кухню, перевертывала тушки на сковородке и снова бежала в туалет. Рыжий смотрел на всё это без сочувствия.

Когда рыба была готова, Марина сложила её в глубокую тарелку, поставила тарелку на подоконник и стала есть, стоя, глядя в окно. Рыжий вспрыгнул рядом и стал коситься в сторону хека, несмотря на то, что уже был сыт. Марина дала ему.

Хек казался Марине невкусным, сухим, противно пах, но она ела и думала обо всём, что с ней случилось. Нет, думала она, я ведь на самом деле не ревнивая, не истеричка. Это Димка меня сделал психопаткой. Это его вечное спокойствие. Я слишком боялась его потерять. Тот, кто всегда спокоен, не любит. И не волнуется.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.