Рильке жив. Воспоминания. Книга 2

Помимо нескольких американских и славянских писательниц и художниц, Айседора Дункан снимала для занятий со своими подопечными зал в отеле «Бирон» – в ныне снесенном павильоне, который находился в центре Двора почета. Она редко в нём появлялась, поскольку жила в Нейи17 и то и дело с головой окуналась в водоворот бурных страстей и гастрольных туров. Она порхала от любовника к любовнику, купаясь в цветах мужского очарования, как пчела с прозрачными крыльями: тяжелая и полная меда вожделения, но при этом так бесплотно парящая на фоне своего голубого облачения с глубокими складками.

Айседора Дункан, гордившаяся своим материнством, в то время вознамерилась родить ребенка от величайшего из живущих поэтов, чтобы этот сын, которого она «планировала» как танцевальное турне, сочетал в себе «силу ума» с физической красотой, которую она льстила себе надеждой передать ему по наследству. Чтобы быть уверенной, что ее выбор не падет на кого-то недостойного, она посоветовалась с портным Полем Пуаре. К счастью, он не знал Рильке и назвал имя Метерлинка. Автор «Пеллеаса и Мелизанды»18 смог отстоять свое семейное счастье, а Пуаре признался, что у него хватило ума не продолжать это дело. Как бы то ни было, через несколько месяцев Айседора Дункан объявила своим конфидентам: «Какой чудесный и крупный малыш», – указывая обеими руками на его исключительный размер.

В то время Рильке довольствовался тем, что издалека любовался вакханкой, которая как паяц танцевала под Шопена, и под балетные па которой музыка источала пьянящий аромат отжатого винограда. Элеонора Дюзе в своей чувствительной хрупкости привлекала его совсем по-другому. Но он не подозревал, в какое рискованное положение поставило его это соседство в отеле «Бирон».

В январе 1912 года все арендаторы, получившие уведомление о необходимости освободить здание, покинули его, за исключением Родена, который отказался съезжать и вел долгую борьбу с администрацией, пока государство в обмен на наследие его произведений не предоставило ему в пожизненное пользование старый дворец, открытием которого Роден был обязан Рильке. За несколько месяцев до этого Рильке уже покинул отель «Бирон», охваченный одним из тех внезапных порывов к странствиям, которые иногда овладевали им. В большом саду на бульваре Инвалидов он кочевал между Египтом, Испанией и Италией…. Приглашение привело его на время в Дуино, где – совершенно неожиданно – им были написаны первые элегии.

От Беттины Брентано до Элеоноры Дюзе

За то время, пока мы работали над «Записками Мальте Лауридс Бригге», наступила весна, но Рильке не смог насладиться ею так сильно, как ему хотелось бы, поскольку он заболел. Однажды утром я узнал из короткого письма, что он страдает и не может приехать. Прошла неделя, а он все не появлялся. Я поинтересовался его состоянием. Через несколько дней он написал мне:

Я давно не благодарил Вас за Ваш радушный приём, и хотя я действительно был «болен» и прикован к постели всего восемь дней, этот – по-видимому, вполне безвредный – грипп оставил меня в таком растерянном и ослабленном состоянии, что все это время было для меня временем запустения и смиренного долготерпения; я выходил на солнце (кстати, редко и весьма нетвердо), но не мог видеть никого из друзей, я не был способен даже на малейшее умственное усилие. Теперь я надеюсь, что в течение следующей недели смогу возобновить нашу совместную работу в дружеской атмосфере, и рассчитываю на то, что мы будем продвигаться вперёд широким и слаженным шагом…

Некоторое время мы уже подбирались ко второму тому «Записок» и встретили на своем пути фигуру Абелоны. Сначала мы подошли к главе, в которой рассказывается о читательской лихорадке, охватившей Мальте в то лето, которое он провел рядом с молодой девушкой; затем произошел инцидент с письмами Беттины, которые Абелона выхватила из рук молодого человека, чтобы самой прочитать их вслух, причем движением, выдававшим ее собственные чувства. Рильке спросил меня, читал ли я «Переписку Гёте с ребенком». Я ответил, что нет: все, что я знал о Беттине Брентано19, – это то немногое, что рассказывали учебники по истории литературы, и то, что я узнал из тех отрывков в «Записках», которые превратили юную корреспондентку Гёте в почти мифическое существо – в непонятую влюбленную, чья способность любить превзошла всё20.

Беттина фон Арним (1785—1859), гравюра (создана до 1890 г. на основе прижизненной миниатюры неизвестного автора)

Ведь эта чудесная Беттина всеми своими письмами дарила простор, открывала свой необъятнейший облик. От начала начал она раскинулась, как после смерти. Повсюду она уходила глубоко в бытие, принадлежала ему, и то, что с ней происходило, было вечным по своей природе; там она узнавала себя и расставалась с собой едва ли не с болью; с трудом она возвращалась в себя, как из преданий, вызывала себя, словно призрак, и стойко переносила себя.

Ты только что была здесь, Беттина; я вижу тебя. Разве земля по-прежнему не хранит тепло твоего дыхания, а птицы – мелодию твоего голоса? Роса навернулась другая, но звёзды, что взошли из твоих ночей, всё так же прекрасны. Или мир не от тебя вовсе? Ведь как часто ты зажигала его своей любовью, видела, как он вспыхивает и исчезает в огне, и тайком заменяла его другим, пока мы все спали.21

Но теперь – какой сюрприз! – Рильке начал изображать нам Беттину, совсем непохожую на ту, с которой я познакомился в «Записках». Это была молодая, необычайно умная, легкомысленная женщина, которая сидела на коленях у господ зрелого возраста и бросалась на грудь знатным мужчинам, которая смеялась над Виландом и клялась обольстить Гёте. Абелона почти слилась с Беттиной, как об этом я прочитал в «Записках», и переняла ее черты, чтобы казаться более живой в глазах Мальте. Но затем, по замыслу Рильке, Абелона, похоже, отомстила и разрушила восхитительный образ своей предшественницы.

Будущая жена Ахима фон Арнима была всего лишь молодой, несдержанной чудачкой, в которой доля лукавства сочеталась с преувеличениями подростка. В той мере, в какой ее авантюра с Гёте сократилась до размеров весьма расчетливой идиллии, фигура Гёте выросла и стала выглядеть совершенно по-новому. Рильке признал, что, возможно, был несправедлив к великому веймарскому старику, который в своей возвышенной мудрости, несомненно, был прав, не поддавшись соблазнам взбалмошного ребенка. Он признался, что долгое время неверно оценивал Гёте, но добавил, что теперь духовно сблизился с ним настолько, что стал глубже чувствовать ценность и богатство возраста.22

«Когда ты молод, ты почти ничего не понимаешь», – сказал он, возможно, думая о тех пражских временах, о которых он никогда не говорил без некоторой доли разочарования. «Жизнь – это всего лишь долгое ученичество».

Любящая всегда превосходит возлюбленного, потому что жизнь больше, чем судьба. Ее преданность желает быть беспредельной: в этом ее счастье. Но безымянное страдание ее любви всегда заключалось в следующем: от нее требовали ограничить эту преданность,23 —

читаем мы в «Заметках». Но Гёте по-своему привел жизнь в гармонию с судьбой, и это его мудрое равновесие уже нельзя было нарушить. Беттина была лишь одной из букв в алфавите, из которого он строил свое произведение. И это произведение было великим и человечным, обладающим силой, способной противостоять [соблазнам] жизни.

Нет, Беттина больше не была в глазах Рильке образом чистейшей возлюбленной! Но другие яркие, чистые женские образы продолжали этот миф. Один из них постепенно приближался к нам сквозь дебри «Записок», образ, который знал и любил сам Рильке: это была Элеонора Дюзе.

Трудно передать ту смесь юмора и трогательности, которая часто придавала словам Рильке весьма своеобразное выражение, причем чаще всего тогда, когда он говорил о вещах, особенно близких его сердцу. Но, возможно, именно такую форму принимала его застенчивость во время наших доверительных бесед. Он начал с того, что рассказал мне несколько анекдотов о Дюзе, лишь изредка прерывая их пояснениями, как будто говорил о нежной, драгоценной птице.

Элеонора Дюзе

Душевное состояние Дюзе было настолько неустойчивым, что малейшее происшествие могло вывести ее из равновесия вплоть до ухудшения здоровья, и это держало ее спутников в постоянном нервном напряжении, которое в конечном счете доводило их до полного изнеможения. Рильке рассказал нам о случае, о котором в своих мемуарах сообщает и принцесса Турн-унд-Таксис. Речь идёт о прогулке, которая была так досадно нарушена криком павлина: в один прекрасный день Элеонора Дюзе и ее подруга, госпожа X., по приглашению Рильке отправились с ним на экскурсию на острова близ Венеции. Погода стояла великолепная, друзья расположились на траве и мирно беседовали, как вдруг их испугал резкий, пронзительный крик павлина, который приблизился к ним. Но то, что для остальных было лишь кратким испугом, для Дюзе стало шоком, ужасающим потрясением. Дрожа всеми конечностями и в то же время охваченная страшным гневом, она хотела бежать из этого проклятого места и требовала немедленного отъезда. Поездка была испорчена и прекращена. Отчаявшемуся Рильке пришлось везти домой свою слишком чувствительную подругу, которая все никак не могла оправиться от испуга.

Такие путешествия не были редкостью. В другой раз подобный приступ вызвало жужжание мухи, забившейся между белыми тюлевыми занавесками, которые перекрывали свет, проникающий в комнату Дюзе. Все отправились на поиски мухи, но она вскоре перестала жужжать и стала невидимой. Едва все успокоились и возобновили разговор, как в углу темной комнаты снова послышалось жужжание мухи. На этот раз Элеонора Дюзе, отчаявшись и близкая к обмороку, все-таки сбежала, оставив своих гостей наедине с мухой, в которой она увидела нечто вроде гигантского паука, затмившего все небо.

В подобных сценах, о которых рассказывал Рильке, комическое постоянно соприкасалось с трагическим, и Рильке так тонко смешивал эти два чувства, что трудно было решить, какое впечатление сложилось у него самого. Больше всего его восхищала в Дюзе сила поистине драматического темперамента, которая безмерно преувеличивала тончайшие движения души, словно до размеров какого-то гигантского зрительного зала. Несоразмерность этих событий и того значения, которое они приобрели в сознании Дюзе, свидетельствовала лишь о том, что она была актрисой до мозга костей, что она постоянно жила в царстве драмы и [инстинктивно] нуждалась в нем всё больше и больше, поскольку в то время считала, что навсегда отреклась от сцены.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Здесь и далее название Мюзот не склоняется. – Прим. редактора

2

Рильке: Собрание сочинений, том V, стр. 221; Пасхальное письмо: Рим 1904. – Прим. Мориса Бетца

3

Рильке: «Письма 1906—1907 годо"в, стр. 127. – Прим. Мориса Бетца

4

Рильке: «Письма 1906—1907 годов», стр. 251. – Прим. Мориса Бетца

5

Салтыков-Щедрин: Les Messieurs Golovleff, – роман, перевод с русского Марины Полонской и Г. Дебессе, с предисловием Эдмона Жалу, Париж 1922. – Прим. Мориса Бетца

6

Рильке: «Письма 1906—1907 годов», стр. 253—254. – Прим. Мориса Бетца

7

Рильке: «Письма и дневники раннего периода (1899—1902)», стр. 37—42. – Прим. Мориса Бетца

8

Рильке: «Письма к Родену», Париж 1931, стр. 171. – Прим. Мориса Бетца

9

Здесь и далее имя собственное Лауридс не склоняется. – Прим. редактора

10

Рильке: «Письма к Родену», cтр. 145. – Прим. Мориса Бетца

11

Рильке: «Письма 1907—1914 годов», стр. 95 — Прим. Мориса Бетца

12

Жюдит Кладель: Роден, Париж 1936, стр. 260. – Прим. Мориса Бетца

Жюдит Кладель (1873—1958) – французский драматург, писательница, биограф и журналист. – Прим. редактора

13

ла-Бос (фр. La Beauce) – природный регион в северо-центральной части Франции, расположенный между реками Сена и Луара. – Прим. редактора

14

«Les Villes tentaculaires» – Сборник символистской поэзии Эмиля Верхарна. Общая тема сборника – современная городская жизнь и преобразование сельской местности в результате разрастания городов. – Прим. редактора

15

Книга мемуарных очерков Жана Кокто (1889—1963) – Прим. редактора

16

Жан Кокто жил в комнате в отеле «Бирон», из которой в парк вели пять стеклянных дверей; это был бывший класс школы «Святого Сердца» [Sacré-Cceur], где занимались танцами и пением. – Прим. Мориса Бетца

17

Нёйи́-сюр-Сен – коммуна в департаменте О-де-Сен, на юге примыкающая к Булонскому лесу – западной окраине Парижа. – Прим. редактора

18

«Пеллеас и Мелизанда» (фр. Pelléas et Mélisande) – символистская пьеса бельгийского драматурга и писателя Мориса Метерлинка. Произведение о запретной, обречённой любви главных героев. – Прим. редактора

19

Беттина фон Арним (1785 -1859) – немецкая писательница, яркая представительница романтизма; сестра Клеменса Брентано и жена его друга – писателя Людвига Ахима фон Арнима – двух известных немецких поэтов-романтиков; Беттина поддерживала дружеские отношения с целым рядом знаменитых современников, встречалась с Бетховеном, возможно, именно она являлась той загадочной «бессмертной возлюбленной», которой Бетховен адресовал своё знаменитое страстное послание, найденное после смерти композитора в ящике его письменного стола. Что касается Гёте, то он был влюблен в мать Беттины задолго до того, как сама Беттина встретила великого поэта в 1807 году, личное знакомство с которым всколыхнуло ее чувство к нему и переросло в обожание. Знаменитый писатель, который был намного старше своей поклонницы, воспринимал её страстное увлечение не слишком серьёзно, и относился к Беттине как к очаровательной и иногда взбалмошной юной особе. В 1835 году, через три года после смерти своего божества, Беттина опубликовала «Переписку Гете с ребенком» («Briefwechsel Goethes mit einem Kind»), основанную на их реальных письмах, которые были творчески «доработаны» богатым воображением экзальтированной писательницы. – Прим. редактора

20

Из письма Рильке Кларе Рильке от 4 сентября 1908 г.: «Сейчас я читаю „Переписку Гёте с ребёнком“ – это [весьма] убедительное и животрепещущее свидетельство против него [Гёте], которое только подтверждает все мои подозрения. Как Вы понимаете, для этого имеются веские основания, принимая в внимание моральные устои [той эпохи], что, [разумеется,] нисколько не умаляет вселенского масштаба гётевской натуры. Мальте Лауридс Главный герой единственного романа Р. М. Рильке „Записки Мальте Лауридса Бригге“ („Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge“), опубликованный в 1910 году. Написанные в форме лирического дневника – своеобразной автобиографии поэта – „Записки“ считаются едва ли не первым модернистским романом в Европе. заметил по этому поводу: „Гете и Беттина: любовь между ними растет, непреодолимая, во всей полноте своего времени и своего права – как прилив океана, как восходящий год. А он не находит единственно верного жеста, чтобы направить её за пределы себя – в ту область, к которой она была склонна. (Ибо он – суд высшей инстанции); он принимает её великодушно, но не обходится с ней подобающим образом – упрекаемый, смущённый, увлечённый сторонним любовным романом“». – Прим. и перевод редактора

21

Р. М. Рильке: Собрание сочинений, том V, стр. 240. – Комм. Мориса Бетца

22

Интересно сравнить это суждение Рильке с более ранним своим отношением к Гёте и Беттине Арним: «В данный момент я читаю <…> письма Беттины Арним, адресованные к Гёте; [при этом] я говорю исключительно о её письмах, потому что его убогие, смущённые ответы вызывают во мне глубочайшее разочарование и неприязнь. Каким несвободным, должно быть, он был как мужчина, насколько нечутким был как любовник, вынужденный держать себя в рамках приличий, чтобы отвечать на этот великолепный огонь такими жалкими и ничтожными обрывками! <…> Это же было его море: оно бушевало и билось в него, а он колебался и медлил и в, свою очередь, не изливался в него. Даже всё взвесив, он так и не распознал, что ему нечего было бояться этой любви, которая так героически вырастала над ним, и что одной только ночной улыбки было довольно, чтобы указать своей возлюбленной путь вперёд, куда она, сама того не ведая, желала попасть: за пределы себя». (Из письма от 5 сентября 1908 г. Сидони Надхерни фон Борутин) – Прим. и перевод редактора

23

Р. М. Рильке: Собрание сочинений, том V, стр. 242. – Комм. Мориса Бетца