Между мирами. Рассказ

Таким образом, они погрузились в первую долгую паузу, когда слова будто бы исчерпали себя на миг. И, возможно, именно в этой паузе, пропитанной ароматом винограда и старого дерева, родилось то непостижимое чувство, которое объединяет людей, когда они стоят на перепутье между привычными земными делами и чем-то большим, что едва угадывается в глубинах их сознания.

2

Они обменялись короткими взглядами, и Антуан пододвинул к себе тарелку с сыром, отломив маленький кусочек. Он рассеянно вертел его между пальцами, словно желая рассмотреть каждую солёную крупицу на поверхности, прежде чем отправить в рот. В его движениях была странная скованность: будто одновременно и расслабленность, и какая-то напряжённая внимательность. Луи поймал себя на том, что следит за каждым жестом друга, как если бы тот совершал нечто важное и сакральное. Но ведь это всего лишь сыр, всего лишь вино, всего лишь их вечный разговор – или… «Всего лишь?» промелькнуло у него в голове.

– А помнишь, – начал Антуан негромко, откусывая и тут же прожёвывая сыр, – когда мы с тобой впервые решили заняться «настоящей» философией? Мне кажется, это было где-то на втором курсе университета, когда мы сидели в парке под старой липой и ты с энтузиазмом декламировал отрывки из Платона. Мы тогда грезили, что сможем найти путь к той самой истине, о которой люди столетиями только рассуждали.

– Хорошо помню, – Луи улыбнулся, вспоминая тот день. – Небо было ясное, как сейчас помню, и кажется, тогда весна только наступала. Повсюду цвели цветы, а ты всерьёз собирался доказать, что человеческая душа по природе своей добра, но общество порой искажает её устремления. Ты считал, что философия может помочь вернуть нас к первоначальной чистоте.

– Я и теперь так думаю, – неожиданно вскинул брови Антуан. – По крайней мере, частично. Просто понял, что «возвращение к чистоте» – это не событие, а процесс, бесконечная дорога. Люди ведь устроены так, что им всё время нужно что-то большее: они жаждут денег, успеха, признания, власти. Но философия, если ею заниматься искренне, приоткрывает занавес над тем, что всё это может оказаться лишь временной иллюзией. И тогда начинается поиск более глубоких смыслов.

– А как насчёт того, что никакого смысла вообще нет? – негромко вставил Луи, отпивая вино. На языке осталась горьковатая пленка, но она не была неприятной – скорее, напоминала о жизни самой, где сладость всегда смешана с горечью. – Ведь был и Ницше, что однажды прокричал: «Бог умер», – люди приняли это как вызов. Прежняя картина мира начала рушиться. Потом пришли экзистенциалисты, которые уже не были уверены ни в чём, кроме самой свободы выбора, которая, как выяснилось, может стать бременем. В итоге человечество подошло к парадоксу: пытается найти высший смысл, но… не уверено, что он вообще существует.

Антуан подался вперёд, и в его глазах промелькнуло любопытство:

– Да, и если бы мы всё это по-настоящему приняли, то, возможно, стали бы теми, кто живёт только одним моментом, осознавая абсурдность любого будущего. Но смотри: мы сидим здесь и всё равно спорим, размышляем. Значит, нас не устраивает идея «пустого мира без смысла», верно?

– Не устраивает, – согласился Луи, – потому что тогда теряется движение. Человек создан, чтобы искать, творить, сомневаться – и этот процесс даже важнее конечного результата. Может быть, смысл и в этом постоянном движении вопросов и ответов, которые никогда не будут окончательными.

Они на миг замолкли, и в этой тишине Луи уловил мягкий шорох ветра за окном: ставни еле слышно вибрировали от порывов. Внутри бара воздух оставался плотным, как будто пропитанным невысказанными словами. Казалось, каждый предмет – от столов с вытертой столешницей до потускневших зеркал – хранит в себе истории прежних вечеров и чужих разговоров, которые растворились в дымке времени. И в то же время что-то в этом месте заставляло Луи ощущать некую лёгкую оторванность от реальности, словно тут не действует привычный ход часов и будто бы сам бар – всего лишь декорация для их встречи.

– Кто бы мог подумать, что мы увидимся именно здесь, – заметил он, вновь оглядываясь. – Удивительное чувство: будто мы давно знали, что окажемся в этом месте, но не могли назвать ни дня, ни часа. И вдруг… вот оно случилось.

– Звучит почти мистически, – тихо ответил Антуан, и в его голосе послышалась тень загадочности. – Хотя, возможно, это всего лишь закономерность, над которой мы не задумывались. Скажи, а ты не чувствовал в последнее время какого-то неясного зова? То есть, знаешь, иногда бывает состояние, когда вроде не думаешь о чём-то конкретном, но тебя будто тянет куда-то. Как шёпот, который неразличим, но указывает дорогу.

Луи нахмурился, скользя пальцами по краю бокала:

– Если честно, у меня было странное ощущение… будто я иду по городу и в какой-то момент понимаю, что делаю это механически. Словно ноги сами вели меня по нужному маршруту. Не могу сказать, что это «шёпот», но что-то похожее на зов, да. Вот и оказался в этом баре, хотя не собирался. Да я даже и не видел его прежде!

– Воистину загадочное место, – произнёс Антуан, покачивая бокал, из которого будто не убывало вино. – Возможно, оно существует где-то на стыке миров – реального и воображаемого. Но нет, я не хочу ударяться в оккультизм или мистику, просто пытаюсь словами описать то странное чувство, которое меня не покидает. Как будто всё это – сон наяву.

Луи бросил взгляд на бармена, который стоял почти неподвижно, опершись о стойку. Казалось, что тот ни на секунду не замечает двоих посетителей или не проявляет к ним явного интереса. Лишь изредка он делал короткое движение рукой, как если бы стряхивал пыльную крошку, и снова застывал.

– Возможно, нам стоит поднять бокалы и выпить, – предложил Луи, пытаясь развеять нарастающее чувство беспокойства. – Пусть это будет за нашу долгожданную встречу, за философию, которая не даёт нам упасть в бездну банальности, и за саму жизнь, если уж на то пошло.

– С удовольствием, – Антуан чокнулся своим бокалом о бокал Луи. Звон был тихим, почти приглушённым, как будто оглушенным воздухом бара. – И за те вопросы, на которые мы не найдём ответа, но которыми, возможно, будем жить ещё долго.

Они пили молча, и в этом молчании витало нечто особое: примирение с неясностью, принятие того, что не всё объяснить словами. И всё-таки, глубоко внутри, Луи ощущал какую-то тоску по чему-то утраченному – чему именно, он пока не мог сказать. То ли по времени, которое безвозвратно ушло, то ли по тем простым радостям, о которых они когда-то мечтали. Но у него было странное подозрение, что это чувство родилось не сейчас, а тлело в нём давно, просто только теперь поднялось на поверхность.

– Думаешь, человечество приблизилось к пониманию смысла жизни за последние десятилетия? – неожиданно задал вопрос Антуан, стараясь снова вернуться к более интеллектуальному уровню разговора. – Мы ведь за это время прошли через бурный научно-технический прогресс, освоили массу новых технологий, открыли невероятные вещи о космосе и о собственном сознании. Но вместе с тем, кажется, не стали менее одинокими и потерянными в этом мире.

Луи пожал плечами:

– Разве мы можем всерьёз мерить «продвижение к смыслу жизни» критерием научных открытий? Люди совершали гениальные прорывы и в средневековье, и в XIX веке, и в XX. Но главный вопрос, похоже, остаётся таким же мучительным, как и тысячелетия назад: зачем мы здесь? Технологии лишь облегчили быт, ускорили общение, дали новые возможности, но они не изменили внутреннюю потребность человека понимать своё место во Вселенной.

– Точно, – согласился Антуан, – и оттого мы продолжаем биться над теми же проблемами, только формулируем их иначе. «Быть или не быть?» – спрашивал Шекспир, а мы сейчас спрашиваем: «Жить в полном объёме или довольствоваться тем, что имеем?»; «Есть ли Бог?» раньше звучало чаще, а теперь люди говорят: «Есть ли Высший Разум или вселенское сознание?» – а суть та же. Мы вращаемся по кругу, находя тысячи интерпретаций, но, возможно, никогда не сойдём с этой орбиты.

– И при этом, – Луи прищурился, – каждый из нас верит в свою уникальность, будто мы отличаемся от людей прошлого. Мол, у нас есть смартфоны, компьютеры, мы летаем в космос, ставим новые эксперименты. Но на глубинном уровне мы всё те же: живём, любим, страдаем, умираем.

Антуан кивнул, и в его глазах мелькнула задумчивость:

– Интересно, ведь мы не исключение. Мы тоже должны будем столкнуться с тем моментом, когда надо подвести итоги. Задумаешься, что останется после меня? Строки книг? Записи лекций? Или просто воспоминания друзей? И, если так подумать, нужно ли нам подтверждение, что мы не зря жили?

Слова Антуана тонко отозвались в душе Луи, заставив сердце сжаться. «А ведь он прав, – подумал Луи, – мы всё время хотим доказательств, что наша жизнь что-то значила. Но кому доказывать? И для чего?»

Он посмотрел на свой пустеющий бокал, и в его сознании вдруг вспыхнул короткий образ: высокий балкон, тёплый ветер, он стоит на краю, смотрит вниз, а потом… Луи мигом моргнул, приходя в себя. Что это было? Воспоминание? Сон? Почему этот образ так ярок? Он попытался ухватиться за него сознанием, но видение рассеялось, оставив смутную тревогу.

– Луи? – окликнул его Антуан. – Ты куда-то на миг уплыл. Всё в порядке?

– Да, да, просто… – Луи провёл рукой по лбу, чувствуя, что внезапно вспотел. – Какое-то странное дежавю, что ли. В голове промелькнуло нечто, чему я не могу дать определение.

– Может, много вина? – Антуан улыбнулся, хотя в глазах была доля беспокойства. – Или усталость?

– Не думаю, – Луи покачал головой. – Просто резкое ощущение чего-то важного, что я забыл.

– Если хочешь, можем сделать перерыв и поговорить о чём-то более приземлённом, – предложил Антуан, пытаясь вернуть разговор на спокойные рельсы. – Расскажи, как тебе наш город сейчас? Ты говорил, что давно тут не был.

Луи откинулся на спинку стула, пробегая взглядом по сумрачному залу:

– Город… Я прошёлся по нескольким улицам, увидел знакомые очертания зданий, которые, кажется, ни капли не изменились, – те же фасады, те же балконы, даже фонарные столбы те же. Но вот людей, которые ходят по улицам, я не ощутил. Будто они есть, но как тени мелькают на периферии зрения, и я не запоминаю их лиц. Может, это игра воображения, но сам город показался мне пустынным. Хотя наверняка в центрах и на оживлённых магистралях по-прежнему полно туристов, машин и суеты.

– Ты прав, – Антуан кивнул, закусив губу. – Знаешь, у меня тоже иногда такое чувство, что я не замечаю мелочей, которые должны быть вокруг. Точно так же смотрю на прохожих, но не могу описать их одежду, черты лица. Всё словно размыто. Я винил свою усталость, загруженность мыслями. А сейчас всё больше кажется, что дело в чём-то другом.

– В чём же? – Луи глянул на друга, ожидая продолжения.

– Пока не знаю, – признался Антуан, отпивая из бокала. – Может, у меня профессиональная деформация: я слишком глубоко ушёл в мир умозрительных категорий, и теперь всё реальное кажется блеклым. Или… – он сделал короткую паузу, хмыкнул. – Или я начинаю видеть, что реальность куда более зыбкая, чем мы привыкли считать. Впрочем, боюсь, что, если продолжу в таком духе, мы оба свихнёмся. Лучше ты расскажи, чем занимался всё это время, если, конечно, можешь вспомнить что-то более конкретное.

Луи повёл плечом, пытаясь вспомнить какие-то детали. Годы казались ему редкой чередой эпизодов: кто-то рядом смеётся, где-то играет музыка, какие-то работы, люди, имена… Всё расплывалось, точно перепутанные сны. Он закрыл глаза на пару секунд, стараясь сосредоточиться, но уловил лишь разрозненные образы, будто листая случайные страницы чужого дневника.

– Если честно, у меня впечатление, что я всё время был в движении, – проговорил он, не открывая глаз. – Я часто перемещался, жил в разных местах, общался со множеством людей, но нигде надолго не задерживался. Будто искал что-то, сам не понимая, что именно. И вот теперь в голове каша: то ли это было в реальности, то ли приснилось. Вдруг замечаю, что не могу назвать точных адресов, не могу вспомнить имена друзей, хотя убеждён, что у меня были друзья. Странно, да?

Антуан нахмурил брови, внимательно разглядывая Луи:

– У меня такая же проблема, если честно. Меня часто спрашивали: «Где ты пропадал?», а я отмахивался: «Ну, работал, изучал философские тексты, писал какие-то статьи…» Но, чёрт возьми, где эти статьи, где результаты моей работы, где всё то, о чём я когда-то думал и что хотел осуществить? Не могу представить ни одной конкретной детали.

– Может, мы просто старыми становимся? – слабо усмехнулся Луи, хотя внутри чувствовал, что дело не в возрасте. Что-то здесь совсем не сходится.

– Тогда нам бы хватило сил вспомнить хотя бы что-то, – заметил Антуан. – А получается, что у нас двоих похожий феномен: словно жизнь проходила мимо нас, а мы были лишь наблюдателями. Или… может, так устроена память, что она вытесняет то, что не имеет для нас решающего значения?

– И что же тогда имеет решающее значение? Наша встреча? Наши старые философские разговоры? – спросил Луи, и в его голосе промелькнула нотка растерянности. – Выходит, единственное, что остаётся по-настоящему значимым, – это то, что мы здесь и говорим друг с другом?

– Может быть, так и есть, – Антуан покрутил бокал, глядя, как редкие отблески лампы играют на тёмной поверхности вина. – Иногда мне кажется, что все прошлые моменты были лишь прологом к этой встрече, к этому разговору. Словно мы должны именно сейчас вывести какой-то итог. Но какой?

– Я уже не уверен, что нам нужен итог, – признался Луи. – Может, мы просто должны продолжать этот диалог, разматывая клубок вопросов. В этом и есть сущность настоящей философской беседы – не прийти к ответу, а расширить границы понимания.

Они переглянулись, и Антуан тихо засмеялся:

– Как же я соскучился по этому твоему идеализму, Луи. Ты всегда верил, что философия – это нескончаемый путь, а не попытка доминировать с какой-то «истиной в последней инстанции». Помнишь, мы спорили с ребятами в университете, когда они твердили: «Истина существует, просто мы её не видим», а ты говорил: «Истина – это процесс, меняющийся вместе с нами»?

– Отчётливо помню. Тогда нам было лет по двадцать, и мы хотели доказать всему миру, что можем переиграть его на интеллектуальном поле, – Луи усмехнулся, откинув прядь волос со лба. – Забавно, а теперь мы сидим и вспоминаем то время почти с ностальгией. Хотя мы не такие уж и старики, но…

Он не закончил фразу, потому что вдруг внутри шевельнулось смутное воспоминание – о том, что сколько лет ему на самом деле? Почему он не может сходу ответить? И почему не уверен даже, сколько лет Антуану? Они вроде бы ровесники, но отчего возникает чувство, что эти «возрастные» понятия потеряли для них всякую определённость?

– Но всё-таки, – проговорил Антуан, словно уловив его мысль, – мы не такие молодые, как были когда-то. И пусть мы не ощущаем возраста так остро, но в нас нет прежней беззаботности. Может, именно поэтому разговоры стали более глубокими, а ощущение времени – более призрачным.

Он задумался, коснулся пальцами виска:

– Между прочим, так бывает: когда человек долго занимается мыслями о смерти и смысле существования, он теряет ощущение линейности времени. Мы говорили когда-то о том, что люди живут в цепочке «прошлое – настоящее – будущее», а философия порой заставляет нас существовать во всех трёх измерениях одновременно.

– Точно, – кивнул Луи, – и, если переборщить, можно утонуть в этом ощущении. Приходит понимание, что будущее не гарантировано, прошлое ускользает, а настоящее то ли длится, то ли мгновенно исчезает. Вот и остаются одни вопросы… Но не будем же мы жаловаться на нашу судьбу философов, верно? Если кому и суждено тяготиться этими вопросами, то уж точно нам, любителям смотреть вглубь.

– Да и кому ещё, как не нам? – Антуан иронично приподнял бровь. – Другие люди находят отдушину в практических делах, в семье, в общественной деятельности. А мы, как ни странно, нашли свою отдушину в постоянном диалоге с непостижимым.

Снова короткая пауза. На этот раз её нарушил слабый треск в дальнем углу бара, где, похоже, что-то скрипнуло в стене или в одной из деревянных балок. Луи вздрогнул, будто от дуновения прохлады. Он заметил, что лампа над их столом дрогнула, и на столешнице задрожала тень от бокалов.

– Похоже, здесь сквозняк, – заметил он, стараясь придать голосу нейтральность. – Может, бар и правда старый. Доски трещат, лампы вот мигают.

– Зато атмосфера, – усмехнулся Антуан, слегка понизив голос, – ну просто идеальна для философского вечера. Наверное, если бы мы хотели создать «сцену для разговора о вечном», мы бы выбрали именно такое место.

– Возможно… – Луи прислушался к себе и понял, что смутная тревога внутри не уходит, а лишь нарастает. Как будто с каждым словом разговор становится всё более глубинным, и они подходят всё ближе к некой грани. Но что это за грань? Что скрывается за ней?

Он хотел задать этот вопрос вслух, но в последний момент сдержался. Может, ещё рано переходить к таким прямым признаниям. И всё же вопрос назревал, томился внутри, словно требовал ответа: «Кто мы сейчас? И где мы действительно находимся?»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Старый век (франц.) (Здесь и далее прим. автора.)

2

действенные причины и конечные причины (лат.).