Забавные приключения домовенка Гриши

Забавные приключения домовенка Гриши

Лана Кузьмина

Дизайнер обложки Лана Кузьмина

© Лана Кузьмина, 2025

© Лана Кузьмина, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-7654-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как всё начиналось, или Дом, милый дом

Дом – милое слово. Особенно в столбик. Кругленькое «о» посередине, сверху «д» в виде крыши, снизу ножки. Да не курьи, ножки-то! Как на севере, на сваях дома, понятно? У моего, правда, никаких ножек нет.

Сестра моя, Надя, как на пенсию вышла, так и не видно её совсем. Всё в каких-то экзотических странах пузо греет. А я сразу сказал: «На пенсии с места не сдвинусь!» Вот и не сдвигаюсь теперь.

– А как же люди, Андрюша? – спрашивает Надя. – Очень она у меня общественная. А мне что? В магазин выйду раз в неделю, посмотрю на людей и думаю: «Век бы вас всех не видеть!» А гуляю я прекрасно и на своих семи (не шести, заметьте!) сотках.

– Скучно тебе? – это снова Надя интересуется.

Совсем не скучно. Зимой книги читаю, мастерю всякое из деревяшек. Летом – сад-огород. В прошлом году дайкон решил посадить. Кинул в землю как морковку и жду. А он зацвёл, зараза! Я ж не знал, что его в августе сажать надо! В этом году вовремя посеял. Только взялась его какая-то мелкая гадость жрать. Сидит и жрёт! Ни стыда, ни совести! Развел я, значит, табаку с мылом дегтярным да погуще и давай дайкон мазать. Листья сразу отвалились вместе со жрущей гадостью. Но ничего, бог троицу любит. В следующем году ещё раз попробую. Вон сколько приключений с одним только дайконом! Скучать некогда.

А ночи три назад и вовсе удивительное приключилось. Сплю, а в окошко лезет кто-то, мохнатый, круглый как шарик или этот, дикобраз. Вот! Главное – зелёный!

Я наклонился, только схватил тапок – а и нет никого! Показалось, что ли? Я дальше спать. Слышу, стук какой-то у книжной полки, но я даже вставать не стал, а наутро смотрю – книги на полу валяются. Точно, думаю, барабашка завёлся! Лохматый и зелёный, в виде шарика. Так каждую ночь и барагозил: то посуду с плиты смахнёт, то землю в горшках разроет. А днём и не видать его.

Но сегодня я его поймал. Выключил везде свет, будто сплю, а из-под тумбочки на кухне вылазит оно, зелёное и страшное.

– Стой! – говорю.

– Стою, – отвечает.

Я свет включил, а там человечек, ростом сантиметров в тридцать.

– Есть хочу, – говорит. – Я неделю голодный.

– А ты чего такой зелёный-то?

– В краску упал, понаставят банок, – человечек шмыгнул носом. – Поесть-то дашь?

Дал конечно, что я зверь что ли. Остаток ночи оттирал незваного гостя растворителем. Его, кстати, Гриша зовут. И он в самом деле домовой. Только без дома. Выгнали его за нерасторопность. В краску, вот, упал, опять же.

– Можно я у тебя останусь? – спросил он. – Без дома совсем плохо. А у тебя такой домик хорошенький, кругленький с острой крышей. Только ножек ему не хватает. Да можно и без них.

– Дайкон сажать умеешь? – строго спросил я. Я шутил на самом деле, а строгость так.

Гриша замотал головой.

– Ну, и ладно! Научишься! А вдвоём и впрям веселее старость проживать.

Так и живём теперь. Только Надя почему-то думает, что я от сидения дома крышей поплыл. Но это ей только кажется. Ничего! Приедет со своих тёплых краёв и увидит!

Иногда всё-таки стоит выходить из дома

После того, как Андрей Павлович обнаружил на своей кухне маленького зелёного домовёнка Гришу, вся его спокойная жизнь покатилась в пропасть. Первым делом незваного гостя требовалось отмыть. Краска, в которую окунулся Гриша, оказалась хорошей. Даже слишком.

– Надо бы такой крыльцо покрасить, – решил Андрей Павлович. – На века.

– Она «Лезурь» называется, – подсказал Гриша. – Большая такая банка.

– Не лезурь, а лазурь. И лазурь – это синий.

– Да это название такое! На боку написано! – домовёнок подбежал к зеркалу, повертелся во все стороны. Вздохнул. – Чего-то я не отмываюсь.

– Слушай, – Андрею Павловичу пришла в голову неожиданная мысль. – А может, ты и сам зелёненький?

– Неа, я бы знал. Я вообще-то беленький и даже немного розовенький. Надо другой растворитель купить, ядрёненький.

– Кожа-то не слезет?

– А мы попробуем! – засмеялся Гриша. – А нет – новая нарастёт!

– Никаких экспериментов, – грозно произнёс Андрей Павлович. – Сам потихоньку отмоешься со временем.

– Андрюш, ну, давай пойдём сходим куда-нить, – заканючил домовёнок. – Тошно дома сидеть. Не за растворителем, так за чем другим.

– Во-первых, не Андрюша, а Андрей Павлович. Во-вторых, чего тебе дома не сидится? Ты ж домовой!

– Так лето ж на дворе, солнышко. Пойдём, ты мне дайкон покажешь, чтоб я знал, что сажать.

– Дайкон я тебе и на картинке покажу, а на рынке народу не протолкнёшься.

Гриша уселся на пол, отвернулся к стенке, засопел обиженно. Через пять минут не выдержал:

– Андрей Палыч, Ты чего так людей не любишь? Кем ты раньше работал? Не с людьми разве?

– С людьми, да не совсем. Я в кабинете сидел, а они у меня по шкафчикам разложены были. – А на работе я в кабинете сидел. Один.

– Ой-ой-ой! – Гриша закрыл лицо руками.

– Что ой-ой-ой? – засмеялся Андрей Павлович. – Я в отделе кадров работал. А ты что подумал?

– То и подумал. Что же ещё-то? Ты большим начальником был?

– Да, нет. Маленьким. Насопелся? Ладно уж, пойдём на рынок!

До рынка они так и не дошли. Гриша углядел неподалёку озеро и с радостным криком побежал к воде.

– Здесь птички! Птички! – кричал он.

В озере и правда плавали утки.

– Красота какая! – Гриша огромными глазами смотрел на птиц и улыбался.

А Андрей Павлович думал о том, что умудрился всю жизнь прожить в городе, не подозревая ни об озере, ни о живущих на нём утках.

– Домик для уток надо бы подкрасить, – почти неслышно к Андрею Павловичу подошёл мужчина. – Меня Вовой звать. Я слежу немного за птицами. Каждый год зелёным крашу под цвет листьев.

– Краску «Лезурь» возьмите! На века! – посоветовал Гриша.

Вова отшатнулся и машинально поправил:

– Не лезурь, а лазурь. А вообще лазурь – это синий цвет.

– Да это название такое! – Гриша от волнения аж подпрыгнул. – На боку банки написано, большими такими буквами.

Вова перекрестился и пошёл прочь.

– Название не забыл бы, – вздохнул домовёнок. – Записать бы ему. Я, правда, неграмотный, ни читать, ни писать не умею.

– А как же ты название прочитал? – удивился Андрей Павлович.

– Чего там читать-то, я же кое-какие буквы знаю. Лезурь она и в Африке лезурь. Вот так пишется.

Гриша отыскал в траве палочку, вывел на земле большими буквами «зел» и прочитал справа налево:

– Лез. Сокращённо лезурь.

Андрей Павлович не знал, что и делать, смеяться или плакать. Ясно стало одно: его жизнь теперь может быть какой угодно, только не грустной.

Любовь для всех и каждого

Вечером сидели и пили чай с пряниками.

– Андрей Палыч, – поинтересовался Гриша, – а ты всегда один жил? И детей у тебя нет?

– Всегда. Один я на свете. Только сестра и осталась, тоже одинокая.

– Неправильно это. У всех должны быть дети.

– Дети, Гриша, по любви получаются, а не потому что надо, – объяснил Андрей Павлович. – А любви у меня не случилось.

– Ничего, – успокоил Гриша. – будет у тебя ещё любовь. Я вот маленький пока, всего сорок годиков. Жениться не хочу. Лет через пятьдесят готов буду.

– На ком же вы, домовые, женитесь? – засмеялся Андрей Павлович. – На кикиморах?

– На кикиморах обычно лешие женятся, – объяснил домовёнок. – А мы на домовушках. Хотя была одна история. Жила в лесу одна кикимора…

– Они разве не в болоте живут? – перебил Андрей Павлович.

– Какой дурак в болоте жить будет? Залезь попробуй! Долго проживёшь? Жила она в лесу с мамой и папой и звали её Луша. И была она жутко страшной. У всех нормальных кикимор на носу бородавка, лучше две. А уж если три, то и вовсе завидная невеста. Женихи дерутся. У Луши ни одной бородавочки, даже самой малюсенькой не вскочило. Чего она только не делала! Всех лягушек да жаб в округе переловила, обо всех носом потёрлась. Не растут бородавки и всё тут! Хоть ты тресни!

Мать ревёт, Луша в истерике бьётся, отец и тот в глубокой тоске. Единственная дочь, как никак. Ладно бы бородавка. Кожа у Луши румяная, розовая, а должна быть белой, почти прозрачной и в синету отдавать под глазами. А волосы! Густые. У приличной кикиморы волосы реденькие. Череп прикрывают и ладно. Совсем лысой тоже плохо быть. Мать старалась, выдирала волосики, а они ещё больше расти стали.

– Ах, ты, бесстыдница! – выкрикнула в сердцах мать. – Такая грива только у лошадей хороша да у русалок-распутниц! Знать неприличные мысли в твоей голове бродят!

Решила тогда Луша пойти на речку, утопиться и стать русалкой. Приходит ночью на мостик, а там уже стоит кто-то. Это Гоша, домовой, тоже топиться пришёл. Его дома загнобили, сказали, что ненастоящий он. Всё потому, что росту Гоша был великанского. Целых семьдесят сантиметров вымахал!

– Проходите, дамочка, мимо, – сказал он Луше. – Не видите, человек топиться желает.

– Интересное дело! – возмутилась кикимора. – Я, может, тоже желаю.

– Раз желаете, отойдите в сторонку и отвернитесь. Это дело интимное, свидетели при нём излишни.

– Дамам, вообще-то, следует уступать! – не унималась Луша. – Идите сами в сторону!

Так они стояли и препирались добрых десять минут, пока не выглянула из-за туч луна и не осветила их лица. Гоша увидел Лушу, и у него аж дыхание перехватило.

– Ваши глаза, – произнёс он. – Словно те две звёздочки.

Тут уже и Луша его разглядела и сказала:

– А ваше лицо точь в точь как луна, круглое и такое светлое.

– И что, не прыгнули? – Андрея Павловича очень заинтересовала история.

– Прыгнули конечно. Взялись за руки и прыгнули.

– Утонули?

– Зачем? Искупались и дальше пошли. Так и не расставались больше. Так что, – Гриша поднял вверх указательный палец. – На каждую кикимору найдётся тот, кто увидит в её глазах звёзды.

– Да ты философ! – засмеялся Андрей Павлович. – Только разве может домовой на кикиморе жениться? Разные же виды.

– Я тоже раньше так думал, а потом дед мне объяснил, что нет никаких видов. Просто люди называют по разному, а мы привыкли, разделились и понапридумывали всякого. На самом деле все мы одинаковые. Вот как у вас: французы, русские, африканцы, а вместе все люди. И у нас также. Остальное так, предрассудки. А ты не переживай, Андрей Палыч, будет и у тебя любовь. Тебе всего-то семьдесят без двух лет! Встретишь свою кикимору!

Андрей Павлович промолчал и подумал о том, что при прочих равных предпочёл бы жить с женщиной, а не с кикиморой.

Хорошо в деревне летом

– Мы должны поехать в деревню! – объявил с утра Гриша.

Андрей Павлович чуть чаем не подавился.

– Зачем тебе деревня, – спросил он. – У нас разве хуже? Формально город, но на самом-то деле почти сельская местность. У нас участок, у соседей куры да индюки. Чем не деревня? И вообще, ты же домовой, должен дома сидеть.

– Не то, – возразил Гриша. – По телевизору сказали, что летом в деревне лучше всего. А дома мы и зимой насидимся.

– Вот и езжай один! А мне и тут хорошо!

Гриша обиделся, засопел.

– Ладно, ладно, – Андрей Павлович поднялся из-за стола. – Пойду сестре позвоню.

Надежде идея понравилась. Она сразу пригласила брата к себе.

– Хоть посмотрю на твоего чудика, – сказала она, так до конца и не веря в существование домового.

– Нет, так не пойдёт, – решил Андрей Павлович. – Ему у тебя понравится, потом обратно не притащишь. Слишком у тебя деревня благоустроенная. Может, знаешь какую заброшенную местность?

Надежда знала, и уже на следующий день Андрей Павлович с Гришей стояли на заросшем травой полустанке.

– Вот туда пять километров через поле, – подсказал случайно обнаруженный здесь местный житель. – Дай полтинник!

– Ура! Здесь даже асфальта нет! – закричал Гриша и помчался по тропинке.

– Допился, – вздохнул местный житель, взглянув на Гришу, и от предложенной купюры отказался.

Деревенька, как и говорила Надежда, была полузаброшена. Домик одного её знакомого стоял в самом центре.

– Ух ты! – воскликнул Гриша. – Деревянный дом! А вода где? А телевизор? А интернет?

– Вода в колодце, телевизора нет, интернет не ловит, – ответил Андрей Павлович. На самом деле наличие сигнала он не проверял.

Гриша как-то сразу сник.

– А что мы здесь будем делать? – спросил он.

– Отдыхать.

– Ладно, – вздохнул домовёнок. Пойду хоть животных поищу.

Гриша вернулся через два часа, мокрый и в тине.

– Упал, – мрачно произнёс он. – Там туземцы с граблями и вилами. Попробуй не упади!

– Ты же домовой! Должен уметь быть невидимым, – удивился Андрей Павлович.

– Должен, – Гриша вздохнул. – Теоретически. А практически…

Он снова вздохнул.

– Животных-то видел?

– Корову! Такая большая! Страшная! Ещё смотрит так, подозрительно. Больше ничего интересного. Куры как у нашего соседа справа, индюки как у соседа слева. Поросят нет. Телевизора нет. Интернета нет. Вода в колодце. Туземцы с вилами. Может, домой поедем? Нагулялся я.

– Вот сразу и поедем! – обрадовался Андрей Павлович. – Я даже сумки разобрать не успел.

– А ещё там есть лошадь, – вспомнил Гриша. – Грустная такая. Давай её с собой возьмём, а? Будет у нас в сарайчике жить.

– Это чужая лошадь, а воровать нехорошо!

– Но она же грустная, – домовёнок усиленно принялся сопеть, но в этот раз сопение не помогло.

Уже дома, намывшись в ванной и напившись чаю, Гриша уселся перед телевизором и радостно делился впечатлениями.

– А здорово мы, Андрей Палыч, в деревню съездили, да? Теперь надо в Египет лететь. В передаче сказали, что сейчас горящие путёвки купить можно. Поехали, а? Там такие пирамиды! И верблюды! Только грустные. Очень грустные верблюды.

Андрей Павлович в очередной раз подумал, что телевизор зло, особенно для неокрепшего ума юного сорокалетнего домовёнка.

Бедный офисный планктон

– Лето. Жара. Домовёнок Гриша сбежал с крыльца, сунул голову в ведро с водой, забулькал. Хорошо.

– — Андрей Палыч, – сказал он, заходя в дому. – Ты представляешь, есть люди, которые не любят лето.

– Отлично представляю, – ответил Андрей Павлович. – Я и сам к нему в общем равнодушен.

– А некоторые совсем ненавидят! – домовёнок округлил глаза. – Я тогда у Томиных жил с тётушкой Поликсеной и дедом. Вот. И Лешек Томин терпеть не мог лето. Каждое утро только глаза откроет и давай ныть: «Ах, опять это лето проклятущее, мухи, пчёлы, комары, жара. Траву косят, дети орут, мотоциклисты носятся!» Умывается – ноет, одевается – ноет. Только во время завтрака молчал. Подавиться боялся.

Жена его, Олеся, только поддакивала: «Да, Лешечек, да, дорогой». Она считала, что у него тонкая душевная организация и боялась слова поперёк сказать. Вдруг расстроится?

Лешек работал в офисе и больше всего ныл от того, что трудиться летом приходится. Я один раз с ним прокатился, так интересно было. В офисе лепота, кондиционеры. Лешек сидит за столом, по кнопочкам щёлкает, по телефону говорит. Я б там навсегда остался. А что? Прохладненько, миленько. Вокруг всё время движение. Я уже и местечко себе обустроил в плетёной такой корзиночке. Тряпочек натаскал, утомился и задремал.

Просыпаюсь – темно. Тишина. Все, оказывается, домой ушли. Я из корзиночки выбрался, иду, сам не знаю куда. Кое-как в коридор вышел, а там свет горит, тусклый такой. Я быстрей к выходу. Там охранник сидит. Поднимает голову, а у него клыки до самой груди, глаза красные.

«Чего ты тут шастаешь, мелочь домовая!» – как закричит! Как плюнет в меня! Я и растаял.

Потом проснулся. Снова темнота. Ну, нет, думаю, не пойду к охраннику. На подоконник взобрался, а в окне рожа страшная. Как плюнет! Я и растаял.

Потом снова проснулся. Встать не успел как меня камнями начали закидывать. Целый град камней. А лежу я на горной тропинке, а не в корзинке.

И тут я совсем проснулся. Светло. Люди ходят. Только сверху на меня мусора накидали зачем-то. Разонравился мне офис. Тётушка Поликсена сказала, что мне всякая ерунда снилась, потому что я у компуктора лежал, а он вредные лучи испускает.

– Ерунда, – сказал Андрей Павлович. – Ничего он не испускает.

– Я тоже так думаю, – вздохнул домовёнок. – Просто место там слишком шумное.

– Ну, и как Лешик? Перестал ныть?

– Неа. Осень наступила и он ныл, что мокро, ветрено и грязно. Зимой холодно. Весной сыро. У него просто натура такая – ныть. Олеся говорит, что тонкая, а тётушка Поликсена, что гадская. А я думаю, это офис на него влияет. Я там всего пару часиков провёл и то чуть не свихнулся, а он туда пять раз в неделю ездит, бедный.

Летняя зима

Утром Андрей Павлович открыл холодильник и обнаружил в нём Гришу.

– Зиму хочу! – заявил домовёнок. – Надоело лето! А ещё у тебя лампочка в холодильнике сломалась. Закрываешь дверь, а она гаснет.

– Ты первый раз что ли холодильник видишь?

– Видел конечно. Я первый раз в него залез. Хотел зиму почувствовать.

– Почувствовал?

– Неа, – Гриша спрыгнул на пол. – Сидя в темноте между сосисками и колбасой, трудно почувствовать себя в зиме, только на мясокомбинате.

– Сосиски? – удивился Андрей Павлович. – Не вижу никаких сосисок.

– А они были! Целых пять штук. Вкусные.

– Надо было тебе в морозилку слазить, там мороженое лежит.

– Ура мороженое! – закричал Гриша и полез в морозилку.

Через десять минут вылез, трясясь от холода.

– Почувствовал зиму? – спросил его Андрей Павлович.

– Неа, я себя на мясокомбинате почувствовал, в отделе заморозки.

Следующий час Гриша отогревался на улице.

– Я понял! – наконец воскликнул он. – Андрей Палыч, пойдём скорей к озеру! И миску с собой захвати!

Полчаса спустя живущие у озера люди могли наблюдать странную картину: вниз по крутому склону неслась красная пластмассовая миска с маленьким человечком внутри. Она врывалась в пруд, распугивая уток. Человечек грёб к берегу, забирался на склон, а стоявший наверху пожилой мужчина снова толкал его в миске вниз.

– Ура! Зимние забавы! – кричал человечек, а пожилой мужчина улыбался. Ему самому вдруг захотелось промчаться по склону вниз, почувствовать ветер в ушах и ощутить забытый детский восторг от катания с горки. Он обязательно попробует это сделать, но только зимой.

Семья – опора счастья

Как-то утром Андрей Павлович зашёл на кухню и обнаружил там человечка, кожа которого была покрыта светло-зелеными пятнами, волосы тоже были зелёными. В руках человечек держал кофейную чашку.

– Ты кто? – спросил Андрей Павлович.

– Я Гриша.

– Какой же ты Гриша? Он худенький, зелёненький, похож на веточку.

– Да я это! Я! Отъелся просто, округлился! – Гриша вскочил, повертелся. – Чаю налей! Пить охота, а то чайник я не подниму. Вот у Томиных такая штучка есть. Нажимаешь на кнопочку сверху, и вода течёт. Термопот называется. Удобно.

– Подожди-подожди! – прервал его Андрей Павлович. – Ты мне зубы не заговаривай! Гриша не такой совсем.

– Да я это! Я просто мимимикрирую! Становлюсь похожим на окружение, то есть. Я до тебя в магазине среди суккукулентов жил. Вот и стал длинненьким и зелёненький. Не, зелёненьким я от краски стал, а вот всё остальное… ну, налей чайку, не мучай!

Андрей Павлович включил чайник и ещё раз взглянул на домовёнка: вроде он, а вроде и нет. С другой стороны, а кто ещё-то?

– Смотрю, сходит краска, – сказал он. – А волосы всё равно зелёные. Может, тебя побрить налысо, чтобы потом нормальные полезли.

– Не надо меня брить! – схватился за голову домовёнок. – Волосы у меня от природы такие.

– Ты ж говорил, что беленький?

– Так то тельцем! Про волосы разговору не было. У меня, может, вообще мать кикиморой была или папа водяным. Я, может, и не домовой вовсе.

– Ты не знаешь своих родителей? Андрею Павловичу стало жаль Гришу.

Не знаю, – вздохнул домовёнок. – Меня к тётушке Поликсене подбросили, в коробке из-под калькулятора. Она меня и оставила. Сначала не хотела. Зачем, говорит, мне лишняя морока. Деда в маразме за глаза хватает! Из него и так уже песок сыпется, а тут ребёнок! Всё равно взяла. А то крысы, говорит, утащат.

– У вас там крысы водились?

– Неа, это я потом узнал. А сначала боялся их ужасно. Тётушка Поликсена грозила, что если буду себя плохо вести, то меня крысы утащат и сожрут, – Гриша вздрогнул. – Но вообще она хорошая, тётушка. Только ругается всё время и веником лупит. Она всегда с веником ходит, чтобы песок подметать, который из деда сыпется.

– Так, может, она тебя не со зла выгнала?

– Может, и не со зла. Я в краску влез, банку опрокинул, всё вокруг перепачкал, а она меня веником отлупила. Говорит, дед и тот в свои триста аккуратней. А ты за сорок лет так ничему и не научился. Всё нарочно делаешь. Иди, говорит, куда подальше. Я и пошёл.

– Зря ты так. Она наверняка скучает. Сходил бы к ней!

Гриша вздохнул:

– Наберусь смелости и схожу. Чайку ещё плесни только, для храбрости. Хотя для храбрости кофе пить надо. Я после него, ух, какой смелый!

Андрей Павлович постарался запомнить Гришину особенность и никогда не покупать кофе. Только смелого Гриши ему не хватало!

Не сходить ли нам на рынок?

– Слушай, – сказал как-то Гриша, – а как твой дайкон, который ты всё вырастить хочешь, выглядит? И он, вообще, вкусный?

– Не знаю, – ответил Андрей Павлович. – Я его и не ел никогда.

– Как так-то? А зачем тогда выращивать собрался?

– Ради научного эксперимента.

– Не, так дело не пойдёт! – возразил Гриша. – Пошли на рынок! Дайкон смотреть!

Что делать? Взял Андрей Павлович сумку на длинном ремне, перекинул через плечо

– Залезай внутрь! – сказал он домовёнку.

Гриша захихикал:

– Ты прям как почтальон, «с толстой сумкой на ремне»!

Но внутрь всё-таки залез. Андрей Павлович аж согнулся.

– А ты тяжёлый, оказывается!

– Раскормил ты меня, – вздохнул Гриша. – Терпи теперь!

Рынок только открылся, поэтому народа почти не было. Поправлял куски мяса на витрине Ашот, складывал в красивые пирамиды фрукты Санду. Напротив Рита, подмигивая и улыбаясь, пыталась сотворить красоту из положенных друг на друга булочек. Рите не везло. Мало того, что булочки так и норовили соскользнуть на пол, так ещё и Санду не обращал никакого внимания на заигрывания Риты. В отличии от Ашота, посылавшего ей ответные улыбки.

Ашот Рите не нравился. В основном из-за густой чёрной бороды. Да и получить в подарок оранжевый сочный апельсин куда романтичней, чем кусок говядины. Продавщица из рыбного отдела Валентина, женщина немолодая и умудрённая опытом, советовала всё-таки присмотреться к Ашоту, потому как витаминами сыт не будешь, а любовь это всё ерунда. И вообще мужчина должен быть чуть красивей обезьяны, а Ашот красивей и намного. Эх, где её двадцать лет!

И только торговавший между рыбой и овощами Витя не принимал участия в любовных переживаниях. Во-первых, он был толстым, что в глазах Риты опускало его на несколько ступенек ниже Ашота. А во-вторых, долго и окончательно женат на такой же полной Гале, торговавшей с ним постельным бельём и одеждой вплоть до семидесятого размера. Почему они развернули торговлю среди продуктов питания, а не на вещевом рынке, никому неизвестно. В данный момент Витя дремал, прислонившись к пирамиде подушек.