Нейролаборатория доктора Сальватора

Георгий Фомичев

Нейролаборатория доктора Сальватора

«Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны».

Часть 1. Встреча доктора с другом. Проблема осознания смысла

Пятница.

Доктор Сальватор, довольно пожилой мужчина с густыми серебряными волосами и зелеными глазами, пронизанными мудростью прожитых лет. У доктора был обволакивающий баритон с легкой хриплой ноткой. Последние десять лет он работал над одной проблематикой в нейронауке. Он был одержим идеей исследования нейромеханизма создания, передачи и осознания смысла понятий.

Доктор подробно изучал что такое квалиа. Как формируется и что представляет собой нейросенсорный опыт. Можно ли его подробно описать, сохранить, передать.

Характер у доктора был пламенно–уравновешенным. В нем бурлила по–испански горячая пламенная кровь, дававшая о себе знать даже в преклонном возрасте, но внешне он производил впечатление рассудительного мудрого сеньора. Две противоположности, слитые воедино. Всегда идеально подобранный гардероб и селективные духи типа Carner D600 или Tom Ford Ambre Leather.

Его лаборатория находилась вдали от цивилизации на вершине скалы, откуда открывался вид на бесконечный океан. То бурлящий, то спокойный и всегда таинственный. С вершины скалы можно было наблюдать за переменчивостью стихии, а также записывать, как происходит смена одного состояние на другое.

Доктор полагал, что океан такой же живой, как и его обитатели, и имеет собственную систему осмысления и передачи информации, мыслей, если угодно.

Построенная из стекла и металла, его просторная лаборатория была похожа на пронизанный светом двухпалубный военно–транспортный корабль с высокой кормой. Выступающая носовая часть строения, похожая на птичий клюв, придавала лаборатории сходство с гордым испанским галеоном. Оттуда вела узкая навесная стеклянная дорожка, заканчивающаяся смотровой площадкой над океаном, под которой бился и жил своей жизнью океан. В жаркие, душные, слепящие солнечные дни поляризационное стекло стен лаборатории омывалось снаружи специальными душевыми установками, создавая ощущение дождя и прохлады. Силу водяного напора можно было менять в зависимости от потребности или настроения, вызывая искусственный ливень или грибной дождик. Своего рода искусственное увлажнение, но только снаружи. Кроме поддержания благоприятного микроклимата в лаборатории, шумовой и визуальный эффекты дождя способствовали стимуляции работы собственных нейронов самого исследователя. Так создавалось настроение у доктора и готовилась почва для нейро–мыслительного процесса. Это было важно для эффективной работы. Благодаря поляризации доктор мог наблюдать за океаном без отраженных бликов. Он видел его почти насквозь.

На столе доктора повсюду лежали рисунки животных, в основном слонов, и другие зарисовки доктора, гипотетические схемы работы нейронных связей человека и разных млекопитающих. Рядом с генерирующим туман экраном, на котором ИИ демонстрировал работу нейронов и 3D дисплеем, лежало раритетное издание «Картины мира» в бумажной выцветшей обложке.

В центре лаборатории стоял огромный аквариум с разнообразными рыбами. Среди них была одна плоскоголовка необыкновенного мраморного окраса с длинным рылом, а также несколько красивых рыб с длинными хвостами и яркими жировыми выростами.

Аквариум нужен был для наблюдения за изменяющимся поведением рыб. Рыбы меняли свое поведение: траекторию и интенсивность движения в зависимости от настроения и, вероятно, информации, генерируемой полем океаном. Между ними существовал какая–то связь, возможно телепатически–квантовая, не поддающаяся ни регистрации, ни измерению научными приборами.

Не имея привычного нам языка, рыбы обменивались информацией при помощи звуков, воспринимаемых человеком как что–то вроде мурлыканья, кваканья и хлопанья.

Отдельно доктор Сальватор изучал типы и траектории их движения, изменяемая геометрия которого могла рассказать о состоянии рыбы. Давно известно, что с помощью языка тела одна рыба способна координировать движение целого косяка. Однако точность этих движений неуловима для человеческого глаза. Человек просто не в состоянии видеть так, как видит рыба.

В гости к доктору частенько захаживал его старый друг моряк Педро. Тоже испанец. Они могли подолгу разговаривать, расположившись на большом кожаном диване, и любоваться видом бескрайнего океана. Кожа для дивана была напечатана на современном русском биопринтере под названием Rog and Kopyt. Современная технология позволяла печатать любые изысканные предметы интерьера без вреда для природы. Основательницей этой компании была некая Дарина Чармс.

Доктор и Педро дружили с момента их знакомства в таверне, когда им обоим было около тридцати, но с возрастом из чувства большого уважения друг к другу они перешли с «ты» на «вы».

Педро, сухой испанец с аккуратно постриженной черной бородой с вкраплениями седины, родился, вырос и продолжал жить в Малаге, исключая выходы в море. Он прожил всю жизнь один. Его родители рано умерли. В 14 лет он уже сам зарабатывал себе на хлеб. С 15 стал выходить в море на разных судах, а с 16 уже твердо решил быть моряком. Единственным собеседником Педро, с кем он мог откровенно поговорить, был океан.

Руки Педро были разрисованы самыми разнообразными татуировками. На правой были различные религиозные символы в виде креста, рыбы и восхода солнца.

На левой – подкова с чёрной кошкой, готовой к прыжку, и на тыльной стороне ладони – звезда между большим и указательными пальцами.

– А знаете, Педро, вы ведь были правы, когда говорили, что океан живой, – задумчиво произнес доктор, наливая в бокалы ржаной виски с содовой.

Это был классический односолодовый виски с 18–летней выдержкой в бочке из испанского дуба. Очень терпкий с горьковатым послевкусием и пряным ароматом в бокале. 18–летняя выдержка давала ощущение полной древесной тельности при первом же глотке… Оба приятеля знали толк в хороших напитках…

– Я заметил, что, стоит одной рыбе постичь преимущества вновь выбранного маршрута через коралловый риф, как и все остальные, не зная ее пути следования, начинают повторять ее траекторию с изумительной точностью. Не думаю, что рыба сама это познает. Сдается мне, что эту подсказку ей дает как раз сам океан.

– Знаете, док, я сорок лет бороздил этот океан и побывал практически везде, от Мыса Горн и Мыса Большой Надежды вплоть до границ Северного Ледовитого и Южного океанов, но так его до конца и не понял. Вы знаете, самые загадочные это Северный и Южный океаны. Они не имеют четких границ. Эти два океана как два брата–близнеца, но у каждого свой характер. Они не прощают ошибок. Только раз или два можете вы позволить себе какую–то вольность, но в третий раз океан погубит вас. Вспомнилось еще одно интересное наблюдение: стоило мне понять, где ходят рыбные косяки, как на следующий день их и след простыл. Еще, знаете, красное море утром – это всегда предостережение, – заметил Педро с нотками трагического воодушевления в голосе. Бывалый моряк по роду занятий, он был сценарист в душе и философ по складу ума. Поэтому любил пофилософствовать с доктором.

– Именно, мой дорогой друг. Потому что понять вы должны, в первую очередь, себя, а не его. – Сальватор протянул ему бокал с виски и жестом указал на тарелку с закуской. – Хотите оливы с вялеными томатами и соусом песто?! В этом году у них получился дивный ассамбляж.

– Нет спасибо, док. Я думаю, что язык – один из ключей к проблеме понимания, осознания смысла. Разве слова определяют первичный смысл? Смысл определяет восприятие, ощущения, возможно, какие–то личные установки. Только потом смысл обретает форму в виде слова. Вот, что значит фраза «не умирай прежде смерти»? Для ребенка, не прожившего жизнь, – это бессмыслица, а для нас с вами эти слова уже имеют вполне ощутимую квалию. И у океана свой собственный язык взаимодействия с окружающим миром. Чужакам он не понятен. Но опять же, док, мы сухопутные млекопитающие, и океанские глубины нам не постичь, – слегка покачиваясь, сказал Педро.

– Знаете, доктор, я всего лишь несколько раз видел акульи плавники рядом с нашим кораблем, и никогда эта хищница не преследовала наш корабль. Капитан всегда отдавал приказ сбросить за борт всю тухлятину, и мы спокойно плыли дальше. Однажды я увидел челюсти акулы. Она, как мне показалась, мне улыбнулась. Я до сих пор не понял этого смысла.

Океан о многом может сказать морякам. Они это чувствуют: легкое волнение, незначительную смену ветра или затишье перед бурей… В океане обостряется восприятие. В океане нельзя расслабляться. Нужно всегда быть начеку. Да и наши органы чувств всегда настороже в чужой стихии.

– Полно вам, Педро. Язык – это главное отличие нас от приматов. Я чту базис Дарвина, хотя он уже несколько архаичен, тем не менее лично, я, придерживаюсь той точки зрения, что кроманьонцы пережили неандертальцев именно благодаря более совершенному речевому аппарату. Они существенно лучше обменивались информацией и передавали знания. Как еще, если не с помощью языка, это делать?!

– А что если мы чего–то не знаем?! Что если мы утратили, то самое шестое чувство? Чувство, которое значительно ценнее языка. Откуда, по–вашему, взялся афоризм: «Мысль изреченная – есть ложь»? Да все потому, что она не отражает точно смысл и весьма приблизительно передает содержание невысказанной мысли. Что бы кто ни сказал, говорящий не может быть уверен на сто процентов, что его услышат и поймут правильно. Слова, при всей кажущейся простоте в ряде случаев, например, когда люди ссорятся, не несут достаточного смысла. Чаще всего словами не выражается истинная мотивация ссоры. На словах – одно, на душе и в мыслях – другое, – молвил Педро.

– Посмотрите, сегодня океан необыкновенный. Редко, когда можно видеть его таким спокойным. – Доктор сделал глоток виски и зажмурил глаза от удовольствия. – Да, в наше время такого виски не было, в лучшем случае можно было у португальцев купить портвейн или мадеру. Я до сих пор помню тот удивительный вкус и аромат. Все было ярче. Нейроны тоже стареют, – грустно добавил доктор. – Как бы мы не хотели остаться молодыми, наши органы чувств не позволяют забыть наш истинный возраст, – с некоторым трагизмом в голосе произнес Сальватор.

– Простите, док, почему–то вспомнилось, как ирландцы нам во время очередного похода первый раз продали огромную бочку бренди, – подхватил Педро. – Бренди был отвратный, но мы все равно его выпили весь до последней капли. Вот это воспоминание на всю жизнь… Даже сейчас вспоминаю эту мерзость во рту. Бьюсь об заклад они продали нам то, что собирались вылить на мостовую Лондона в знак очередного протеста.

– Пожалуй, – рассеянно согласился доктор. – Но вернемся к нашему разговору о языке. Допустим. Но что тогда будет определять и калибровать баланс черного и белого? Что такое черное и что такое белое, если словами это не описать и не указать на эталон?

– Я немного о другом. Белое и черное – это свойства, которые выглядят одинаково. Но как быть со словами: люблю, чувствую, переживаю?

– Именно такими словами порой разбрасываются и вводят в заблуждения, – вставил доктор.

– Позвольте с вами не согласиться. Ведь когда два человека говорят, что любят друг друга, разве нужны какие–то пояснения или доказательства?

– Конечно же нет. (Хотя оба из опыта знали, что женщины всегда требуют доказательств, даже если это очевидно.)

– Когда двое любят друг друга, их язык совершенен и отражает их состояние.

– В конкретный момент времени да, но потом что–то происходит, и они перестают понимать друг друга. Начинают тревожиться, нервничать, а потом попросту – ненавидеть друг друга… Почему?!

– Ну, наверное, потому что что–то случилось. Что–то изменилось в их отношениях.

– Представим, что ничего не случилось… Они жили, довольствовались плодами любви и совместного существования и вдруг – ненависть. Как ее объяснить?!

– Вы хотите сказать… – Педро слегка запнулся.

– Да, я хочу сказать, что для них изменился смысл. Смысл того, что они считали любовью.

– Ну, если о чувствах не говорить, то как тогда?

– Да, об этих чувствах и не надо говорить. О чувствах вообще говорить не стоит. Дела говорят громче слов! Кстати, это будет внешняя атрибутика любви, а не внутренняя, которую не передать словами никак, – растягивая слова, проговорил Сальватор.

– Чувства способны жить без слов. Чувства потому и чувства, что мы их чувствуем.

– Весьма банально, не находите?!

– Возможно, но это, как раз и говорит о том, что не все можно объяснить. Мне нравится, что некоторые понятия и чувства легче описать в определенном контексте, но об этом в другой раз, док, – слегка подытоживая, заметил Педро.

– Мы пытаемся нашим языком описать то, что не описывается, и отсюда возникают коллизии и непонимание. Сколько раз вы слышали фразу: «он меня не понимает» … А понимать–то тут нечего. Правильнее было бы сказать – он меня не чувствует или не ощущает. Словами это не выражается, я бы сказал, а если выражается, то не полностью. Вы же знаете, что такое «квалия»?! Это тот самый непередаваемый нейросенсорный опыт. Даже у владельцев собак ши–тцу будет разное представление о том, какая их собака на ощупь, и вы никогда не сможете это объяснить владельцу добермана, чтобы он почувствовал то, что чувствуете вы. Ваш нейросенсорный опыт уникален. Вот в чем наша уникальность. Представляете сколько нужно было бы слов, выражений и образов использовать, чтобы описать свои ощущения от собаки спящей ночью у вас на груди ли в ногах.

Педро встал с дивана, подошел к стеклянной стене лаборатории и усмехнулся, глядя вдаль.

– Да, океан сегодня удивительно спокойный, – заметил он, возвращаясь к оставшейся без внимания фразе Сальватора.

Его взгляд сфокусировался на одиночной капле, сползавшей по стеклу вниз. Педро был последним, оставшимся в живых моряком со своего корабля. Такой же одинокой каплей, отправившейся в свое последнее путешествие два года назад. Он уже был далеко не молод.

– Забавно, у этой капли тоже есть смысл, – заметил он вслух, не поворачивая головы. – Быть именно здесь и сейчас, но, когда этот смысл утратится – капля исчезнет. Как и моя жизнь, – добавил он совсем тихо, так что доктор последнюю фразу не услышал. Оба посмотрели друг на друга, в этот самый миг капля исчезла, но они этого не заметили.

– Вы это, простите, по какому поводу усмехнулись?! – спросил доктор Сальватор, сосредоточивая взгляд на друге.

– Все по тому же. – Педро повернулся к нему лицом. – Даже сейчас, когда я что–то вам говорю, вы делаете вид, что понимаете меня полностью, но на самом деле мы, временами далеки от понимания друг друга. Вы ученый, человек, который знает многое, понимает мир, а я простой моряк, вся жизнь которого прошла в океане. Вам никогда не понять, каково это в сильный шторм бороться со стихией, чтобы выжить, а мне не понять, каково это быть не понятым в научном сообществе. Поэтому мы друг друга понимаем лишь отчасти. Хотя под виски, скажу, я вам, понимание идет лучше… – Педро явно уже захмелел.

Доктор Сальватор нахмурился и достал из портсигара старую самокрутку из русской махорки… Перед тем как закурить, долго крутил и мял ее в руке. Когда–то давно его друг Экселенц из России прислал ему коллекцию винтажных самокруток урожая разных лет. У каждого года была своя история.

Увидев портсигар, Педро сразу же вспомнил свой подарок, который привез доктору из Африки. Это был классический портсигар в винтажном стиле "Плавание в мире". Красивая сигарная коробка ручной работы, выполненная из дорогих материалов: слоновой кости, баобаба и черненого серебра.

– Скажите Педро, вы во всем и всегда усматриваете и улавливаете смысл?!

– Не во всем и не всегда, но уверен, что смысл есть во всем. Нужно только его найти. Понять, если угодно.

– Тогда какой смысл в том, что мой шестилетний сын утонул в пруду тридцать лет назад?

У доктора задрожали губы, и лицо пошло красными пятнами.

– Док, вы задаете такие вопросы, которые задают Богу, а не моряку.

Salvator se quedó quedarse de piedra (Сальватор окаменел.)

– Но сами–то вы как думаете?! – с трудом произнес доктор.

– Я думаю, доктор, что это случилось для того, чтобы вы начали фундаментальные поиски… Если бы этого не случилось, то сейчас, ему бы было лет сорок, и вы бы нянчили внуков, а не рассуждали о смысле смысла и не исследовали бы глубину океана, как вы это сказали: «квалию»?! Вы были бы обыкновенным человеком с простыми запросами. Вас волновали бы совсем другие вещи типа подгузников и что делать, если ребенок заболел ветрянкой.

– Я по нему скучаю, и время не лечит… Правда, я хочу продолжать по нему скучать, я не хочу забывать это… – произнес доктор глухим голосом и отвел глаза, полные печали.

Оба помолчали. Педро первым нарушил молчание.

– Однажды после очередного путешествия я вернулся домой, уверенный, что жена меня ждет, как всегда. Но меня встретил пустой дом… Без нее… Она ушла к соседу. Я переехал в другое место. – Педро вздохнул. – Но в этом была и моя вина.

– Но в чем провинился я?! – отстраненно спросил Сальватор, погруженный в мысли о сыне.

– Доктор, этот вопрос вы задаете не мне, а себе… Чтобы что–то найти, надо быть готовым к поиску. – Он подошел к другу и похлопал его по плечу. – Простите, мой друг, мне пора возвращаться. Надо еще покормить попугая, но завтра, мы непременно продолжим. Хочу обязательно поделиться с вами своими мыслями о том, как океан наделяет смыслом происходящее и передает этот смысл тем, кто в состоянии его уловить. Я сам это не раз прочувствовал. Это безумно интересно…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.