5 невест для 5 братьев. Книга 1

Хан Али Джамбульский

5 невест для 5 братьев. Книга 1

Глава 1 Дэни

Ночь в «Бутырке», перед рассветом, в самое темное время суток, была лунной. За окном давно царила тишина, нарушаемая только редкими и глухими ударами дверей на дальних коридорах от тяжелых тюремных замков. Кого-то выдергивали на Суд. На нарах лежать было не в жилу, не давала расслабиться, словно до предела натянутая, как пружина—невыносимая тюремная тоска. Я пытался сосредоточиться на планах побега, но каждая мысль казалась пустой и зыбкой, как мираж за толстыми решетками. В камере, за исключением меня, все давно спали – кто-то мирно, кто-то тревожно ворочался в своем углу. Тишина давила. Вдруг из унитаза раздался негромкий плеск, как будто что-то просочилось через водяной затвор. Я приподнялся на локте, настороженно наблюдая за этим проявлением невидимого ночного мира. Из глубины унитаза появилась крыса – мокрая, только что поднявшаяся со дна канализационных коммуникаций, проскользнув через все трубы, она выскочила на бетонный пол и замерла, окидывая взглядом пространство, как если бы проверяла, есть ли свидетели. Я не шевелился. Прогнать её? Зачем? Любопытство взяло верх, но затем по непонятной причине стало постепенно перерастать в тревогу, будто что-то зловещее должно было произойти. Крыса двинулась вперед, неспешно пробежав к середине камеры, как бы испытывая границы свободы. В её действиях было что-то целенаправленное, настойчивое. Я наблюдал, как она двигается вдоль стены, чертя мокрым следом прямые линии. Серый бетонный пол в слабом свете, показался непривычно белым. Эти линии складывались в прямоугольник, идеальные углы на грани безумия.

– Случайность, – подумал я, стараясь не дать воображению, увязнуть в тягучей странности происходящего. Через некоторое время крыса замерла, обсохшая и напряженная, она бросилась обратно в унитаз, но не исчезала и спустя секунду, как одержимая вновь выскочила наружу, в этот раз её движения были еще быстрее, и уже через мгновение она начала очерчивать нечто новое. Сердце забилось чаще, а сознание цеплялось за реальность, как утопающий за соломинку. Крыса создавала нечто осмысленное. На полу появилась таблица, с безупречно ровные, прямыми углами. Это было как знак, символ, который внезапно ожил. На мгновение мне показалось, что я схожу с ума. Но это не был бред. Мой мозг отказывался верить глазам. Вдруг мне показалось, что чувствую присутствие чего-то – или кого-то, и этот кто-то играл со мной в игру, правила которой были мне неведомы. Крыса так же внезапно исчезла, как и появилась, оставив в течение 30 секунд очерченную таблицу из семи столбцов и пяти рядов. Причем последний ряд был неполный, а состоял из пяти клеток. Получилось 33 клетки абсолютно правильной формы. Это уже точно была неслучайность. На всякий случай я срисовал таблицу на тетрадный лист бумаги. Начало светать, и я уснул.

Утром за кружкой густого, как мазут, чифиря я показал сокамерникам таблицу, которую срисовал с пола, но вечный арестант по прозвищу «Пинцет» сразу вычислил знакомую систему. Его глаза, привыкшие с малолетки к суровой реальности тюрьмы, блеснули коротким огоньком понимания: —Это тюремная азбука Морзе, —ухмыльнулся он, не выказывая ни удивления, ни сомнения. Я не рискнул делиться с ним ночной историей про крысу:

–Пересечения строки и столбца указывают на нужную букву, – продолжал Пинцет голосом человека, видевшего и пережившего слишком многое, чтобы удивляться каким-то там историям про крыс. Я медленно вписывал буквы, все сходилось идеально.

Таблица ожила передо мной, как древний шифр, скрытый под слоем обыденности. Ночной эпизод больше не казался случайностью – это была чья-то задумка, чей-то вызов. – Пинцет, ты гений! – восхищенно пробормотал я, но он лишь протянул, широко улыбаясь:

– Гений тот, кто придумал, а не я.

Он был прав. Но эта крыса даже без тюремной азбуки сама по себе была странной… Я промолчал. Да и кто бы поверил? Крыса, чертящая тайные знаки на полу, – слишком уж это походило на бред, но я-то знал, что был бодр и в здравом уме. И теперь эта уверенность томила и легла на меня грузом, от которого никак не мог избавиться. Интрига грызла меня изнутри. Кто или что стояло за этим? Я вспомнил вдруг, что много лет назад уже видел крысу, которая не боялась ни человека, ни кошек, словно ей были чужды законы природы. Образ той наглой крысы из детства ясно всплыл в памяти, как маяк, предупреждающий о грядущих событиях. Тогда, она выбежала во двор и встала прямо перед носом нашего черного кота Чарли, как это делают суслики, и нагло уставилась на кота с нечеловеческим спокойствием, а тот выгнул спину в дугу и завыл, как перед схваткой. Крыса еще секунд 20 постояла, а потом не спеша, побежала в сторону сарая и скрылась. Что-то демоническое, проявления чего-то мистического чувствовалось во всей этой сцене. Воспоминания и мысли о ночном визите, вертелись в голове, как назойливая муха. Демоны, гении, джинны, – все это мерцало на грани подсознания, как отголоски древних знаний. Как объяснить, что скрыто за всем этим. Что побудило вчерашнюю крысу, и кто направил ее в темноту тюремных коридоров? Ситуация была полна загадок, скрытых от обычного понимания. Я мог не верить в чудеса, но от происходящего веяло чем-то нереальным, вызывающее не только тревогу, но и любопытство. А ведь Пинцет недалёк от истины. Этот способ передачи информации – перестук – возможно, действительно от Гения. Я вспоминал, что где-то читал, как в древнеримской мифологии каждый человек был сопровождаем своим собственным гением, невидимым спутником с момента рождения, который отражал индивидуальные черты личности, помогал человеку следовать своей судьбе. Но самое удивительное было то, что гении часто являлись в облике животных – змей, собак, даже крыс. Что-то в этом перекликалось с происходящим. Крыса, чертившая на полу загадочную таблицу, казалась мне уже не просто существом из подземных ходов. Она как будто была частью чего-то мистического, древнего, непостижимого. И этот символизм – гений в обличии крысы – вдруг заиграл новыми красками в моей голове. Возможно, в самой тюрьме, в её глухих коридорах и замкнутых стенах, древние силы обретают новые формы. И кто-то, чьё присутствие ощущалось даже сейчас, пытался связаться со мной, использовать этот древний способ коммуникации – шифр, скрытый в самом обыденном. Ведь слово "гений" происходит от латинского "genius" – "рождать", "порождать". Я продолжал обдумывать это, чувствуя, как крупицы знаний постепенно складываются в нечто цельное. Термин эволюционировал, и теперь "гением" называли людей, наделённых выдающимся талантом. Но что, если это не просто талант, а способность видеть больше, воспринимать мир иначе? В арабском языке встречается слово «джинн», связанное с древнеарийским «ГН» – огонь, первооснова, или «GN» – то, что скрыто. Считается, что джинны созданы из огня, стихии, которая не знает границ. Может, и это ночное существо, явившееся через унитаз, было своего рода демоном? Сущностью, созданной из чего-то другого, – из того, что мы не способны ни понять, ни объяснить. Я чувствовал, что крыса, таблица и тюремная азбука— это не просто случайности, а что-то целенаправленное. В этой тюрьме казалось, как в заточённой бутылке, скрывались неведомые силы. И возможно, они искали пути к тем, кто готов их услышать. Странности, не объясняемые с точки зрения логики, поджидали на каждом углу, готовые проявиться через людей, животных или знаки. Тишина окутала тюремную камеру, сгущаясь вокруг, как будто стены наблюдали, невидимо подбираясь ближе. Дэни сидел, глядя на бетонный пол, по которому еще недавно бегала мокрая крыса, рисуя нечто, напоминающее таблицу. Затем вспомнил, как она обсохла, стремительно бросилась к унитазу и окунулась в него. Это не могла быть просто случайность или результат дистанционного контроля, если, например, предположить, что в крысу каким-то образом внедрили чип или контролирующее устройство. Этого недостаточно для столь тонкого поведения. Сегодня самый продвинутый искусственный интеллект не способен воспринять мир так живо. Даже мой брат Назар, который занимается квантовыми вычислениями и разбирается в моделировании сложнейших процессов, не смог бы «прочувствовать» эти неуловимые, едва заметные нюансы. Здесь явно что-то другое, чем просто запрограммированная последовательность действий. Крыса не вела себя по какой-то жесткой схеме – это была не бездушная программа, и даже не интуиция, а настоящее, живое восприятие, реакция на окружающее. Словно за этими действиями крысы скрывалась некая сила, неуловимая, но очень реальная, которая умела «слышать» пространство, реагируя на происходящее вокруг. Это было настолько явно, что Дэни ощутил нечто вроде уважения, граничащего с недоверием. Ощущение, будто он находится на границе реальности и мира невидимого, подчинённого порядку, который Дэни пока не мог понять. Взгляд снова упал на бетонный пол, словно там скрывались ключи, видеть скрытое. «Время и место…», – прошептал он, будто эти слова могли что-то объяснить, и вновь погрузился в напряжённое молчание.

Глава 2

Мурат

Поезд с призывниками, наконец, замер на конечной станции, Небо было серым, как начищенный металл, а воздух наполнен тяжёлым запахом отработанного масла. Ребята вывалились из вагонов, растерянные и усталые после долгого пути. Новенькие, военные КАМАЗы, словно верные стражи, сопроводили их до места дислокации, и вскоре новобранцы оказались в стенах воинской части, где им предстояло пройти школу мужества. В казарме, куда их направили, царила напряжение какого-то ожидания. Вновь прибывшие столпились у входа, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать дальше. Кто-то нервно оглядывался, кто-то стоял с опущенными плечами, ожидая, когда им укажут место. Мурат, один из призывников, явно выделялся среди них своей индивидуальной независимостью. Он был не из тех, кто молча подчинялся, склонив голову. Вместо того чтобы ждать, уверенно прошёл в дальний угол казармы и прилёг на ближайшую свободную койку. Эта наглая дерзость поразила всех присутствующих. Старослужащие, деды, проводили его взглядами, словно стая, наблюдающая за чужаком, который вступает на их территорию, но никто его не остановил. Обычно дедовщиной такие вещи не прощались. И дело не в том, что он был атлетически сложен, в армии салаги и поздоровее знали своё место. В нём было нечто такое, говорившее старослужащим, что связываться с этим человеком было плохой идеей. Тем не менее промолчать они не могли. «Черпак», как его звали за промежуточное положение в солдатской иерархии, двинулся к Мурату, чтобы «урегулировать» ситуацию. Его шаги тяжело и гулко отдавались по деревянному полу казармы: «Это место занято», – сказал Черпак, остановившись возле кровати Мурата и всем своим видом желая показать, кто здесь главный, но в его голосе послышалась нотка неуверенности. Мурат, не меняя позы, посмотрел на него.

– Кем занято? – прозвучал его вопрос голосом Фантомаса, спокойным, но с металлическими нотками, чего никто не ожидал.

– Не задавай лишних вопросов и перебирайся на верхнюю койку, —ответил Черпак, пытаясь сохранить твёрдость. – Тебе никто не разрешал занимать это место.

Мурат, взглянув ему прямо в глаза, продолжил с той же невозмутимостью:

– Пусть тот, кто разрешает, подойдёт и попробует запретить.

Эти слова прозвучали как вызов, который повис в воздухе, как грозовая туча, готовая вот-вот разразиться. Черпак, чувствуя, что не справится в одиночку, сжал зубы, и развернувшись  ушёл за подкреплением.

Всю эту перепалку на верхнем ярусе внимательно слушал салага, прослуживший менее 100 дней и по солдатской иерархии числившийся «Духом».

Заискивая перед черпаком и желая казаться крутым он обратился к

Мурату:

– Зря нарываешься. Это армия, детка, и здесь один в поле не воин.

Мурат проигнорировал его слова, сосредоточившись на том, что ему предстояло. Он знал, что Черпак скоро вернётся и вернётся не один, однако это его не беспокоило. В его голове уже был план. Его лицо оставалось спокойным, как у профессионального бойца, привыкшего к уличным стычкам и разборкам. Но расслабляться нельзя было даже сейчас, так как в этой воинской части царила беспредельная дедовщина. Как себя поставишь с первых дней, так к тебе и будут относиться до конца службы. Через двадцать минут двери казармы распахнулись. Черпак вернулся с небольшой группой поддержки, но это не были те, кого можно было назвать «тяжёлой артиллерией». Это была пробная атака, разведка боем. Их взгляды выражали скорее осторожность, а не вызов. Они подошли ближе. Он не испытывал по отношению к ним, какой бы то ни было агрессии. Что могут сделать эти прилежные молодые люди даже, если они посещают спортивные секции, против уличных хулиганов. Тем не менее, учитывая весь свой опыт жесточайших разборок, Мурат никогда не расслаблялся, даже если противник был слабее или казался таковым, готовился со всей тщательностью, ибо проиграть слабому противнику позорнее, чем сильному. Расчёт был прост: «Духа» со второго яруса вывести из строя, используя массу его тела, как инструмент энергии, оставаясь при этом в узком проходе между кроватей, где численное преимущество противника будет сведено на нет.

– Вот ты и допрыгался, – снова подал голос «Дух», свешиваясь с верхней койки и сверкнув нунчаками, которые до этого скрывал под подушкой. Мурат, поймав это движение, краем глаза, отметил про себя: «Нунчаки могут пригодиться, никак не реагируя на слова «Духа», который выслуживался перед своими покровителями. Когда «группа поддержки» оказалась всего в трёх шагах, Мурат встал с кровати, и в одном мощном движении показал «раунд хаус кик». Его нога описала идеальный круг в воздухе, нанеся удар пяткой в стойку кровати, на которой лежал «Дух». Кровать с грохотом накренилась. В следующий миг «Дух» вместе со своими нунчаками полетел вниз. Мурат ловко подхватил его на ходу и, не останавливаясь, бросил, как мешок с картошкой, прямо на подбегающую группу. Все рухнули на пол, как кегли. Подобрав нунчаки, Мурат медленно и с видимой лёгкостью выпрямил искорёженную стойку кровати, словно это была не железная конструкция, а солдатская алюминиевая ложка. В казарме воцарилась гробовая тишина. Все, кто наблюдал за этой короткой, но зрелищной сценой, остолбенели. Новички, деды – все понимали, что только что произошла демонстрация силы, которой они не ожидали. Демонстрация силы и посыл тем, кто реально управлял дедовщиной. Новость о дерзком поведении Мурата разлетелась по части молниеносно. Старослужащие, привыкшие к безропотной покорности, не могли оставить это без ответа. Их раздражение росло с каждым пересказом, но, в то же время она вдохновила «Духов» более позднего призыва, ещё не привыкших к армейским порядкам.

Данька

Второй инцидент произошёл буквально через пару дней с другим молодым новобранцем, которого звали Данька –  парнишка, ехавший с Муратом в одном купе поезда. Их сблизили общие интересы в спорте и схожее отношение к жизни. В то время как большинство принимали правила игры, смиренно подчиняясь жестоким порядкам, Данька, под влиянием поступка Мурата, начал проявлять характер. Он отказался мыть полы, заявив, что не собирается работать за других вне своей очереди. Такой поступок моментально вызвал реакцию. Едва успел он произнести эти слова, его сразу «выдернули» из казармы, не давая шанса ни на объяснения, ни на дальнейшие действия. Это была классическая схема – «непокорных» немедленно доставляли в каптёрку, где уже решались вопросы дедовщины. Призыв безмолвный, но жёстким – выходить за рамки молчаливого порядка строго запрещено по негласным правилам армейских нравов. Каптёрка – особое место в любой казарме, не просто комната для хранения вещей, но маленькое царство старослужащих. Каптёром, заведующим этим хозяйством, был солдат, ответственный и педантичный, но отнюдь не вольный в своих полномочиях. Вся власть здесь принадлежала дембелям и дедам. Именно они решали судьбу каждого молодого солдата, кто осмеливался выйти за рамки неписаных законов. Каптёр был земляком Даньки, человеком с добрыми намерениями, но его власть здесь была иллюзорной. Он понимал, что не сможет помочь товарищу, каким бы правильным его поступок ни был. Войдя в каптёрку, Данька сразу, чтобы обеспечить себе тыл, встал спиной к стене, которая была пропитана историей множества таких же стычек и «разборок». Стоя в полуосвещённом помещении, Данька, несмотря на то что он один против всех остальных, не намеревался отступать. В его голове звучала уверенность Мурата, который уже бросил вызов системе. Каптёр, осознавая, что ситуация выходит из-под контроля, быстро нашёл Мурата и коротко, но ясно обрисовал ему картину. В глазах его читалась тревога и просьба о помощи. Он знал, что Мурат – единственный, кто может хоть как-то изменить исход этого конфликта. И они тут же, не теряя ни секунды, направились в сторону каптёрки.  Открыв дверь и едва войдя внутрь, он сразу ощутил напряжение, сгустившееся в воздухе. Пространство было небольшим, тускло освещённым и казалось придавленным ожиданием неминуемого. Данька стоял у стены, явно готовый к бою, его глаза были холодны и сконцентрированы, как у зверя, прижатого в угол. В каптёрке находились несколько дембелей – их позы были расслабленными, но в этой расслабленности чувствовалось превосходство, уверенность в том, что ситуация под контролем. Мурат мгновенно оценил расстановку сил и, не сказав ни слова, достал из-за пояса трофейные нунчаки. Данька уловил это движение, взгляд Мурата и едва заметно кивнул. В одно мгновение нунчаки перелетели в воздухе, сверкая коротким проблеском стали, и оказались у Даньки. Тот поймал их, словно это было продолжение его рук, и в ту же секунду началось представление. Нунчаки закружились в воздухе, сначала плавно, с лёгкими, круговыми движениями. Их ритм был похож на неуловимую мелодию, магическую и опасную одновременно, как тишина перед бурей. Руки Даньки двигались с невероятной скоростью, то размываясь в тени, то вновь выныривая, создавая калейдоскоп движений. Каждое вращение сопровождалось свистом разрезаемого воздуха, а нунчаки казались живым существом, которое было не в силах остановиться. Данька двигался, будто не человек, а ветер, его техника была безукоризненной, отточенной до автоматизма. Нунчаки словно плясали, проносясь перед глазами ошеломлённых дембелей, не давая им возможности даже подумать о том, чтобы приблизиться. Вращения были настолько быстрыми, что оружие казалось летящей серебристой дымкой. Внезапно удар! Один конец нунчаки бьёт по деревянной поверхности старого стола, отчего тот глухо хрустнул. Движение было быстрым, но прицельным, и каждый из присутствующих ясно понял, что, если бы этот удар пришёлся по любой части тела, последствия были бы куда серьёзнее. Данька демонстрировал искусство, которое захватывало дух. Техника восточных единоборств, в которой нунчаки являются продолжением руки, основывается на полной гармонии движений и контроле над силой. Каждый взмах – это баланс между грацией и мощью, плавностью и скоростью, и Данька показывал это мастерски. Он не бил, но угрожал, каждый взмах нунчаки был как предупреждение, как знак того, что любой, кто осмелится сделать шаг вперёд, окажется в неминуемой опасности. На лицах дембелей читалось изумление, смешанное с растерянностью. Их позы уже не были столь уверенными, напряжённость росла. Мурат стоял рядом, наблюдая, и его присутствие лишь усиливало эффект. Ни один из старослужащих не осмелится шагнуть вперёд. Вдвоём они создавали настоящую угрозу, а уверенность в глазах Мурата и техника Даньки ввела дембелей в ступор. В их головах уже зарождалась мысль о том, что, возможно, дерзость и наглость этих «Духов» вовсе не были такой плохой чертой.

Контингент дедовщины состоял из представителей разных регионов России, с разным воспитанием и менталитетом, но за время службы происходит трансформация понятий и взглядов под влиянием более сильных личностей. Даже характер у всех становится схожим. И главными причинами неправильного искажённого поведения являются мнимые ценности, присущие лидерам. А если их перенимают в основном трусливые и подлые, то дедовщина приобретает неоправданную жестокость. Мурат обвёл взглядом всех присутствующих в каптёрки и сказал:

– Любая бессмысленная жестокость всегда будет наказана. – Не уточнив кем.

Когда он произносил эту фразу, в дверях каптёрки появился молодой человек крепкого телосложения, напоминавший персонаж головорезов из голливудских боевиков. Это был некто Мага, которого только пару часов назад привезли с ГАУБ вахты. В каптёрки раздались восторженные приветствия, но Мурату они показались неискренними. Вместе с ним вошёл верзила по кличке Бэн.

Мага

 Костяк дедовщины данной части состоял из нескольких выходцев северного Кавказа, и Мага не без основания считался главным непререкаемым авторитетом. Он не был брюнетом, в отличие от устоявшегося представления стереотипа кавказкой внешности, напротив, светловолосый и раскосыми серыми глазами, что, по сути, нарушало привычный образ представителя данного региона, и только еле заметный акцент выдавали в нем горца. Природа наградила его силой и здоровьем, но, как правило, и слабостями, главными из которых были самоуверенность и тщеславие. Тщеславие человека выражается в стремлении к популярности, постоянному внешнему одобрению, в потребности быть на виду и готовность подстроить свою жизнь под эту потребность. Это было видно даже в поведении и в манерах держаться. Однако тщеславие не всегда плохо, оно может мотивировать людей к самосовершенствованию и достижению целей, если он ищет одобрения свыше. Проблема возникает тогда, когда желание быть в центре внимания зависит от похвалы человеческой. Это непременно приводит к манипулированию им другими людьми. Как только Мага появился в каптёрке, его мускулистое телосложение заполнила проём, заставляя остальных отступить на шаг назад. Он подался вперёд, его широкие плечи затмили свет, падающий из коридора. Лицо напряжённое, но в глазах не было прямого вызова, скорее – глубокая задумчивость. Внутри него происходила борьба, где эмоции и логика пытались найти равновесие. Когда он спросил Мурата:

– Ты на чьей стороне? На стороне этого русского, – указывая на Даньку, – Или на стороне своего брата? – имея в виду себя. Но при этом голос его прозвучал не как агрессия, а скорее, как запрос на истину, будто он хотел понять, где проходит черта, которую Мурат готов пересечь ради этого новобранца, христианина. Мурат поднял глаза, не спеша и с холодной уверенностью, посмотрел на Магу, как будто уже давно был готов к этому вопросу. Его ответ был резким и бескомпромиссным:

– Он мне больше брат, чем ты. В этот момент в каптёрке стало ещё тише. В воздухе повисла пауза, как перед грозой. Мурат удивил не только Магу, прямота этой фразы отозвалась и ударила по скрытым струнам всех, кто находился здесь. Мага не был человеком, который легко сдаёт позиции и продолжил с некоторой ноткой досады:

– Но я же мусульманин и твой земляк?

Его голос звучал твёрдо, но в нём проскальзывали нотки сомнения. Он искал поддержки не только в своих словах, но и в своей идентичности, в религии и братстве.Мурат взглянул на него так, как будто видел Магу насквозь, и его голос прозвучал чётко, с холодной уверенностью:

– Родиться мусульманином и быть мусульманином – это не одно и то же. Эти слова были словно удар меча, разрубающий самообман. Мага замер, его глаза расширились от неожиданного ответа.  Мурат не просто отверг его аргумент, но и поставил под сомнение его веру, его самоощущение. В этом ответе чувствовалась не только сила, но и бескомпромиссная честность. Мага попытался вернуть себе контроль над ситуацией:

– Твои слова задевают мои религиозные чувства, —заметил он, апеллируя к морали, желая вызвать эмоциональный отклик.

Но Мурат не собирался отступать от своих слов:

– Этика Ислама не допускает беспредел. Пока ты будешь чинить несправедливость, ты вне Ислама. Это уже было обвинение.

Мурат ставил под сомнение всё, что Мага привык считать незыблемым. Обвинение в нарушении тех самых принципов, на которых строился его мир, где религия отдельно, а сила была лишь инструментом власти. И вот перед ним стоит его земляк, который начал рушить этот мир. В этот момент все в каптёрке ощутили, что происходит нечто важное. Это был не просто спор между двумя земляками – это было столкновение принципов, столкновение мировоззрений. Все замерли в ожидании реакции Маги, а она была необходима, чтобы, либо подтвердить его авторитет, либо разрушить его под напором суровой правды возникшей ситуации. Мага молчал, пытаясь осмыслить ответ. В его глазах мелькнуло что-то вроде понимания, но, с другой стороны, злость за своё уязвлённое самолюбие. Он чувствовал, что Мурат прав, но допустить это означало подорвать свою власть над всеми здесь. Внезапно тишину прервал Бэн, который обычно решал всё грубой силой. С вызовом он заявил: