Гондола химер

Леди Диана нашла инцидент смешным, но она искала предлога к ссоре с Джимми. Она позвала Эмму.

– Мистер Баттерворс вернулся?

– Да, миледи, в три часа утра… Господа еще спят.

– Как вы сказали?.. Господа?..

– Да, миледи, мистер Баттерворс вернулся ночью с двумя своими товарищами; один из них спит на постели, другой в качалке, а мсье спит в своей постели на куче подушек, взятых из будуара миледи.

– Что такое?

– Я только-что подавала им утренний завтрак: поридж, яичницу с ветчиной, жареную корюшку, маисовый хлеб, молочные лепешки с кленовым сиропом, мармелад, китайский чай и коньяк.

Леди Диана в возмущении выпрямилась.

– Попросите ко мне немедленно мистера Баттерворса!

Оставшись одна, она злобно швырнула подушки и пробормотала по-французски:

– Этот субъект становится невыносимым.

Мистер Баттерворс вошел растрепанный в оранжевом халате чемпиона по боксу.

– Хэлло, Диана, как поживаете дорогая?

Взгляд леди Дианы остановил его прыжок по направлению к кровати.

– Я узнала, дорогой мой, что вы привели вчера ко мне двух незнакомых мне людей. – Конечно… Боб Митчелл и Фредди Уайчмотт, мои товарищи по колледжу.

– Не принимаете ли вы мой дворец за семейный пансион?

– О, Диана, у вас здесь достаточно места для целого племени дикарей!

– Разве это причина, чтобы навязывать мне присутствие людей, которых я не знаю? Я вижу, дорогой мой, что вы долго еще не будете знать правил приличия. Ваше поведение начинает меня раздражать. Кстати, прочтите письмо. Я только-что получила его от графини Орсоло. Она жалуется на безобразное поведение вашей обезьяны. Это восхитительно!

Джимми прочел послание недовольной аристократки, разразился хохотом и объявил:

– Обесчещенная Беттина, или любовные похождения Отелло!.. Отличная тема для юмористического отдела газеты Херста. Диана… Признайтесь, что вас тоже это позабавило… Вы представляете себе Отелло, с головой возбужденного чиновника, нападающим на кошку старой Орсоло! Я дал бы двадцать долларов, чтобы присутствовать при этой идиллии!

– Во всяком случае вдова недовольна, и ваша обезьяна делает меня смешной.

– Это ничего, Диана… все равно она явится на бал, который вы дадите в ночь Искупителя.

– Бал?

– Дайте мне договорить, дорогая… Я узнал, что в Венеции всегда празднуют восемнадцатое июля – прекращение страшной эпидемии чумы, опустошавшей Венецию, в каком-то там году. B эту ночь все веселятся до потери сознания. И вот мне и моим товарищам, и нескольким благородным венецианцам, с которыми я вчера пил за ваше здоровье в баре «Даниэль», пришла в голову идея. Мы решили посвятить вас в догарессы. – В догарессы?

– Да, отличная мысль, не правда ли? Там были лучшие представители золотой молодежи лагуны. Большой Барбариджо, имевший среди своих предков двух дожей и работающий на мельницах Стюкай, чтобы зарабатывать себе на хлеб, граф Эриццо – старый герой итальянской авиации, прекрасный Фоскарини, вам должен быть знаком его смуглый профиль римского сенатора; на прошлой неделе, когда вы проезжали под мостом de la Paille, он бросил в вас розу… И многие другие, которых я почти не знаю. Командор Лоренцетти, Троделетто, полковник Серезоль. Первоклассные шалопаи, моя дорогая! Нет, нет! Дайте мне договорить, Диана! Все эти люди вас знают и восхищаются вами. Ваша история с принцем Селиманом и трагедия, пережитая вами в вашем шотландском замке, воспламенили венецианцев. Они считают вас самым прекрасным цветком в оранжереях Готского альманаха и самым редким образцом из галереи интернациональных великосветских дам. Они в восторге от моего предложения и считают вас достойной быть посвященной в догарессы. Ведь это замечательно, Диана. Конечно, все расходы посвящения – за мой счет. Бал во всю. После бенгальского огня с Джудекки вас посвятят в догарессы. Между прочим, телеграфируйте немедленно в Париж, чтобы вам выслали пурпуровое манто, подбитое горностаем. Вы должны походить на одну из догаресс Веронеза, написанную на плафоне во Дворце Дожей. Понимаете, дорогая? Старейшина бала посвятит вас в догарессы. Вы изберете дожа по вашему желанию. Меня, конечно, не коронуйте. Я вне игры. Я буду в Совете Десяти, десяти тысяч долларов, которые я выброшу на лимонад, фонарики и ужин.

Леди Диана слушала Джимми, удивленная и обезоруженная. Как рассердиться на этого большого ребенка, плохо воспитанного, соединяющего самым удивительным образом великолепные жесты и отвратительные манеры! Она разрешила Джимми поцеловать себя и весело проговорила:

– Ну, что вы за безумец, Джимми! Я догаресса? Я об этом и не думала.

– Я тоже. Меня надоумил Уайчмотт, рассказав мне, что он нашел сходство между вами и святой Екатериной из палаццо Дожей, которая мистически обручилась с дожем Франческо Донато. Вот от куда зародилась мысль посвятить вас в догарессы. Мы начали со списка приглашенных. Это будет страшно занимательно. Голубая и красная кровь перемешается, и подлинные аристократы XIII-го столетия смешаются с выскочками ХХ века… Да, кстати, не забыть бы пригласить мистрис Эскмор; Я видел ее вчера в обществе лорда Монтегю Батсмана.

Леди Диана удивилась.

– Как, неужели и она здесь?

– Да, я даже разговаривал с ней. По своему обыкновению она наговорила мне гадостей об американцах, которых она находит глупыми, и эгоистами, дурно воспитанными. Чтобы отомстить, я рассказал ей маленькую историйку. Держу пари, что вы ее не знаете… Одна дама посетила исторический фрегат, которым командовал Нельсон при Трафальгаре. Офицер показал ей большую медную пластинку, прибитую на мостике, и объяснил ей: «Здесь, сударыня, пал Нельсон во время морской битвы». Тогда дама простодушно заявила: «Это меня нисколько не удивляет, лейтенант; только-что, проходя наверху, я сама чуть не разбила себе лицо». Мистрис Эскмор соблаговолила найти это забавным и воскликнула: «Это конечно, была американка?» «Нет сударыня, – вежливо возразил я, – эта дама ваш лучший друг, мистрис Б»

Джимми взял бисквит со стеклянного подноса и спросил:

– Теперь, Диана, скажите, кого вы изберете дожем?

Диана неопределенно махнула рукой.

– Еще подумаем.

– Я знаю, что сейчас у вас имеется три вздыхателя, уцепившихся за вашу колесницу. Они только и ждут, чтобы сбросить меня с моего сидения.

– Оставьте их в покое, Джимми!

– Кто из них будет избран Анри де-Мантиньяк, сэр Реджинальд Деклинг или Эрих Краузе? У кого больше шансов – француза, английского дипломата или немецкого промышленника?

– Я пока ничего не знаю. Я пригласила их сегодня вечером обедать у Монтэна, может быть за десертом я решу этот вопрос. Во всяком случае, Джимми, я вам даю отпуск до полуночи. Отправляйтесь развлекаться с вашими друзьями. Тем временем я подумаю о моих трех вздыхателях и обсужу их сравнительные достоинства.

* * *

Монтэн – наиболее известный владелец ресторана в окрестностях Сан-Тровазо. Беседки его сада – приют венецианской богемы, смакующей там Zuppa di verdura[25] сдобренный головокружительными парадоксами, широковещательными воззваниями нео-футуристов и шумными спорами об ирредентизме.

В этот вечер леди Диана обедала в обществе своих трех вздыхателей: француза, немца и англичанина. Месье де Мантиньяк – холодный, прекрасно владеющий собой, скупой на жесты и порывы, являл собой полный контраст с твердо укоренившимся представлением о парижанине, как о существе экспансивном, болтуне и юбочнике. Сэр Реджинальд Деклинг – пылкий, решительный и язвительный. Доктор Эрих Краузе-меланхолически влюбленный, ганноверский дворянин, скрывающий за своими ясными голубыми глазами стальную волю.

Мантиньяк, культурный рантье, посещал Венецию, как артист и дилетант. Сэр Реджинальд Деклинг, атташе министерства иностранных дел, занимался в Лидо плавательным спортом B промежутке между двумя дипломатическими миссиями. Краузе, миллионер-промышленник, начиненный иностранными банкнотами, продавал итальянцам тяжелые орудия.

После обычных банальностей леди Диана повернулась к Деклингу и заметила:

– Ужасная история, это убийство лорда Стэнли в Каире, не правда ли, Реджинальд?.. Мой муж представил его мне в Букингемском дворце. Он был тогда только-что назначен верховным комиссаром Египта и казался очень довольным… Видно, ему суждено было погибнуть на земле Фараонов.

– Да, леди Диана, это восстание действительно возмутительная история. Положение, по-видимому, становится угрожающим. Телеграмма из Лондона сообщает, что флот Средиземного моря отправляется в Александрию.

Эрих Краузе посмотрел на Деклинга с иронической улыбкой.

– Ты сам хотел этого, Жорж Данден![26] И, гордый своим знанием Мольера, немец прибавил: – Еще немного, и ключ к водам Красного моря окрасится кровью… Ба! Господство над путями в Индию стоит костей английского гренадера, как сказал бы наш покойный Железный канцлер[27]. Только вот ваши добрые союзники, французы, будут втихомолку подсмеиваться над вами… Ха, ха, ха!

– Простите, простите, – запротестовал Мантиньяк. – Отдать Египет египтянам – значит отдать и Алжир арабам, а это был бы конец нашему североафриканскому владычеству. Наши интересы связаны.

Леди Диана, потягивая кьянти, примирительно заметила:

– Лига Наций уладит все это.

Все три чичисбея искренне засмеялись этому замечанию, а Краузе проговорил:

– О, да, игрушка, изобретенная профессором истории, впавшим в детство… Забавная выдумка! Все-таки задачи ее благородны. Любовь к миру – прекрасная вещь и в конце концов она восторжествует.

– Все это верно, дорогая леди Диана… Но Лига Наций без санкций – все равно, что город без полиции. Кулачное право будет еще долго регулировать отношения народов. Все остальное – фантасмагория. Видели ли вы когда-нибудь толпу, способную мыслить? Направляли ли когда-нибудь массы силой логических доводов? Борьба за существование, жестокая между отдельными личностями, становится яростной между нациями. Поэтому Лига Наций, взывающая к добрым чувствам народов и пугающая их эфемерными санкциями, напоминает ребенка четырех лет, лепечущего псалмы посреди стаи голодных волков.

– Вы меня пугаете, Эрих.

– Нет же, мой друг… Если бы вы не были невольной жертвой утопистов, блеющих пацифистов и им подобных, вы не были бы так далеки от истины. К сожалению, претенциозные выходцы из университетов, страдающие расслабление или хитрые болтуны, едва окончившие первоначальную школу, торжественно объявляют свету мир, и сеют на своих избирателей манну пустых слов, приятных фраз и райских обещаний… Это или безответственные люди, или плохие актеры.

– В таком случае, вы предвидите после египетского восстания и другие конфликты? Немец выпрямился и продолжал:

– Конфликты? Но они у вас уже есть, между вчерашними союзниками.

Мантиньяк и Деклинг переглянулись. Француз с улыбкой заметил:

– Я вижу возможность только одного конфликта… В борьбе за завоевание сердца леди Уайнхем.

– Нет, нет! – серьезно возразил Эрих Краузе. – Долги! Военные долги… Должник никогда не любит своего кредитора. Американцы, объевшиеся европейским золотом – этот дядя Сэм, истинный победитель в войне, которому мы все платили по его грандиозным счетам. В один прекрасный день этот дядя Сэм, выродившийся Шейлок, должен будет открыть свои сундуки, чтобы вооружить армию и подготовить флот для борьбы на Тихом океане. И тогда наступит наш черед, нас, оборванцев старой Европы, прежних данников сокровищницы Вашингтона, обогащаться, за счет расходов заокеанского плательщика податей. И пока они будут объясняться с желтыми, мы любезно будем продавать по дорогой цене снаряды и мясные консервы, и посмотрим, во что им обойдется это подавление доведенного до отчаяния Востока.

– Какая безотрадная картина будущего, господин доктор, – сказал Мантиньяк. – Можно подумать, что эти мрачные предсказания доставляют вам личное удовлетворение. Немец выпрямил свой атлетический стан и продолжал:

– Личное удовлетворение, месье, нет… Но Германия – не страна химер… Все государственные мужи Германии были «Realpolitiker»[28]. Вы понимаете точный смысл этого слова? В наших бесплодных долинах от Вислы до Эльбы, на нашей неприветливой земле, люди научились бороться лицом к лицу с действительностью. Вы же, представители латинской расы, выросшие под ясным небом, охотно отворачиваете головы, когда судьба собирает на горизонте тучи. Мы, немцы, мы духовные сыны Гегеля. Мантиньяк покачал головой:

– Что вам ответить, господин доктор? Как восстать против логики ваших доводов? Возможно, что вы сыны Гегеля, но мы, бесспорно, сыновья Самсона. Далила заставила нас потрясти храм, чтобы задавить филистимлян, и на наши головы упал кирпич. К несчастью у Далилы длинные зубы и английский акцент. Если бы англосаксы были лишены всякого воображения и всякого психологического чутья, они не посеяли бы ненависти к себе в нации ставшей столь же жертвой своих союзников, как и врагов. – Не возмущайтесь, Мантиньяк, проворчал Деклинг, – через десять лет вы не увидите ни одной марки от немцев, и мы не получим ни одного франка из французской казны… Что касается плана Даунса и соглашения о военных долгах, они будут использованы, как простая оберточная бумага.

– А вы Реджи, чей вы духовный сын? – спросила леди Диана, кладя руку на руку Деклинга.

– Меркурия, дорогой друг. Я хочу сказать, бога коммерции…

– И воров[29]?

– Если хотите, Диана, потому что коммерция так же относится к воровству, как мускулы к костяку. Разве может нация лавочников иметь другой идеал, кроме преклонения перед алтарем золотого тельца?

Мантиньяк подтвердил:

– Сэр Реджинальд прав. И, так как мы обмениваемся горькими истинами, я напомню ему, что для его соотечественников золото было всегда ценнее крови. Они это доказывали с 1914 года по 1918 год.

Леди Диана удивленно подняла брови.

– Каким образом?

– Великая война не продолжалась бы и года, если бы Англия не снабжала косвенно врага через нейтральные страны… Но нужно было выбирать! Короткая война и парализованная торговля… Или же: процветание торговли и долгая война. Задумывались ли вы когда-либо над этим, леди Диана? Думали ли вы когда-нибудь, что мистер Броун, английский промышленник, зарабатывал миллионы на продаже хлопка голландцам и шведам, переправлявшим его немцам, в то время, как сына Броуна, солдата убивали на фронте фактические клиенты отца? Какой трагический вопрос для делового человека – пятьсот процентов чистой прибыли или шкура сына?..

Сэр Реджинальд Деклинг цинично рассмеялся.

– Это как раз то, что только-что сказал и я, леди Диана. Наши соотечественники без малейшего колебания принесли своих детей в жертву Stock Exchange[30]. Дело всегда есть дело.

– Мне холодно от вашего цинизма, Реджинальд.

– Почему вы хотите, чтобы действительность была утешительной? – спросил Мантиньяк. Оптимизм – это диабет легковерных умов, подслащающих человеческую уродливость. Что действительно возмутительно, это ужасное предательство цивилизованного мира. Стараясь обмануть самих себя, они спекулируют на благородстве и великодушии народов, скрывая под мантией альтруизма руководящую ими жадность… Вы еще полюбуетесь на действия Англии в Египте. На феллахов посыплется дождь из пуль. Это отучит их захотеть быть счастливыми без разрешения Колониального Правительства. Националисты из Какра будут взывать ко всему миру, который прольет по этому поводу крокодиловы слезы.

Комментарии Мантиньяка были прерваны приближением факира, ходившего от стола к столу с его ясновидением.

– Позовите его, попросила леди Диана, – Я обожаю предсказателей за то, что в их прорицаниях нет ни слова правды. И потом, каждый встречал в своей жизни цыганку или ясновидящую, которая предсказала ему удивительнейшие вещи.

Факир поклонился леди Диане; он носил индусское имя Хананати, но сэр Реджинальд Деклинг подозревал, что его родиной скорее были окрестности Яффы.

– Читаете ли вы по руке? – спросила леди Диана.

По лицу шарлатана промелькнула недовольная гримаса.

– Нет, сударыня… Рука ненадежна. Я попрошу у вас какой-нибудь предмет, с которым вы никогда не расстаетесь.

Леди Диана дала ему свое обручальное кольцо. Хананати сжал его между ладонями и замер в искусственном трансе. Затем, стоя сзади леди Дианы, он пробормотал:

– Я вижу вас среди песчаных дюн у подножья пирамид.

– Дальше?

– Это все.

Мантиньяк саркастически заметил:

– Не предсказываете ли вы судьбу по звездам?

– Я ясно видел госпожу среди диких, с пирамидами и сфинксом на горизонте. Я не могу больше ничего добавить.

– Дайте ему десять лир… Это больше не стоит.

Факир удалился. Леди Диана наклонилась к сэру Реджинальду и заметила:

– Любопытно все же. Перед появлением этого факира мы говорили о восстании в Египте, а вчера вечером я думала о лорде Стэнли.

– Простое совпадение.

– Очевидно, тем более, что у меня нет никакого человеческого резона отправляться сейчас на берега Нила.

Обед закончился. Леди Диана и ее рыцари вышли из ресторана и отправились пешком к каналу Джадекки, где Беппо ожидал их в гондоле с химерами. Немец сел направо, англичанин налево, а француз – у ног леди Дианы.

– Мои друзья, мы имеем право теперь поболтать, после наших, столь мрачных предсказаний относительно будущих судеб человеческого рода. Я хочу задать вам вопрос: в ночь Искупителя я даю у себя бал, на котором должна буду избрать дожа. Если я изберу одного из вас, будут ли остальные ревновать?

– О, – вскричал Мантиньяк, – мы подходим к вопросу квадрата гипотенузы в области любовной геометрии. Из-за ревности пролилось не мало чернил, дорогой друг.

– Не говоря уже о словах, – пробормотал Деклинг.

– И пощечинах, добавил Краузе. Так как ревность – прямое следствие любви, как гром – прямое следствие молнии, то предусмотрительный человек ввинчивает в своем сердце громоотвод.

– Ревность – это внимание, оказываемое ревнивцем той, которую он любит, – заключил Деклинг.

Леди Диана живо возразила:

– Да защитит меня небо от внимания, похожего на букет из чертополоха. К тому же, мой дорогой Реджи, я думаю, что вы слишком большой альтруист, чтобы завидовать счастью других.

– Так говорят. На самом же деле счастье других напоминает запах хорошего жаркого, – он невыносим после того, как сам наелся.

Леди Диана погрузила кончик своего пальца в темную воду и продолжала:

– По-моему, ревность, это проявление инстинкта собственности. Некоторые не допускают, чтобы другие получили закладную на тело, которое принадлежит им.

– Голос права собственности!

– Я ожидала вашей реплики, Мантиньяк. Но вы преувеличиваете, сравнивая любовь с гипотенузой.

– Вы бы предпочли сравнение с биссектрисой тупого угла?

Мантиньяку не суждено было получить ответ.

Беппо, вместо того, чтобы обогнуть мыс таможни, пересек улицу Спасения, проходящую вдоль величественного здания церкви святой Марии. При входе в Большой канал они заметили моторную лодку, управляемую человеком в серой фетровой шляпе, непромокаемом пальто и светлых замшевых перчатках. Элегантный рулевой заметил гондолу вовремя, чтобы не столкнуться с ней, но слишком поздно, чтобы не обрызгать ее. Тогда, держа левую руку на руле, а правой быстро сняв шляпу, он повернулся к леди Диане и крикнул по-итальянски:

– Я прошу у вас, сударыня, тысячу раз извинения.

Через несколько минут белое пятно его плаща скрылось в темноте. Сидевшие в гондоле ограничились испугом и несколькими каплями воды на пальто. Беппо выругался. Сэр Реджинальд воскликнул:

– Что за болван! Он мог перевернуть вашу гондолу.

Краузе прибавил:

– Следовало бы запретить движение моторов в восемьдесят лошадиных сил. Венеция создана не для того, чтобы моторные лодки бороздили ее каналы.

Мантиньяк наблюдал за леди Дианой. Непредвиденная неприятность, казалось, не произвела на нее особенного впечатления. Повернувшись к гавани святого Марка, она старалась рассмотреть исчезнувшую лодку, белый метеор, промелькнувший на окутанном сумраком канале.

– Вас занимает рулевой таинственной лодки? – спросил Мантиньяк вполголоса. По-видимому он угадал мысль леди Дианы, так как у нее вырвался нетерпеливый жест и, обращаясь к гондольеру, она спросила:

– Беппо, что это за лодка? Вы успели рассмотреть ее?

– О, да, синьора… Я знаю ее… Она называется «Беатриче» и останавливается где-то возле морского клуба.

– Кому она принадлежит?

– Не знаю, синьора.

– Тогда везите нас скорее домой.

Гондола причалила. Леди Диана быстро соскочила на ступеньки и сказала:

– Извините меня, мои друзья… Я чувствую себя не совсем хорошо… Беппо отвезет вас, куда вы прикажете… До свиданья.

Леди Диана не дослушала прощального приветствия своих поклонников. Она быстро пересекла внутренний двор палаццо, обсаженный деревьями, поднялась в свою комнату и позвонила горничной.

Появилась Эмма.

– Вернулся мистер Баттерворс?

– Да, миледи. Мистер Баттерворс собирается брить Отелло.

Леди Диана поспешила в библиотеку и застала там Джимми.

Вооруженный механической бритвой, кисточкой и мылом, он держал Отелло между ногами.

– О, Диана! – весело воскликнул он. Уже вернулись? Как раз вовремя. Вы мне поможете держать эту проклятую мартышку, пока я сделаю ей физиономию первого любовника, выскочившего из Drury Lane[31].

Леди Диана схватила кисточку и мыло, чтобы выбросить их за окно, и раздраженно воскликнула:

– Вы мне надоели с вашей мартышкой! Положительно, у вас столько же чутья, сколько у сеттера, набитого соломой… Послушайте… Минуты, даже секунды дороги… Знаете ли Вы моторную лодку, под названием «Беатриче»?

– Нет.

– В таком случае садитесь в мою лодку и отправляйтесь на поиски. Интересующая меня лодка белого цвета, и на носу у нее развевается маленький треугольный флаг со звездой. Я хочу знать имя человека, управлявшего ею сегодня в одиннадцать с половиной часов вечера, когда он чуть не опрокинул нас на улице Спасения. Вы поняли, Джимми?

– Вы хотите дать встрепку этому идиоту?

– Да.

– Рассчитывайте на меня. Если я найду его, я разобью ему челюсть в один миг.

– Воздержитесь от этого. Я сама научу его вежливости. Я хочу только знать его фамилию и адрес. Он направлялся в сторону святого Марка. Обыщите гавань. Отправляйтесь вплоть до Лидо, если понадобится. Возможно, что он оставил свое судно у моста Excelsior. Одним словом, не возвращайтесь, не исполнив поручения… Джимми, я рассчитываю на вас!

Несмотря на многие недостатки, Джимми был услужливым любовником. Через несколько секунд Отелло, с влажной еще от мыльной пены мордой, полетел в клетку. Джимми промчался через парадную лестницу с ловкостью истого спортсмена. Одним ударом руки он отвязал «Тритона», отказавшись от услуг механика.

– Если вы направляетесь в Лидо, будьте осторожнее в проходе Дорффиело. Направо мертвая лагуна. Следите за фонарями набережной.

– Не беспокойтесь. У меня достаточно горючего?

– Да, сударь. Вы далеко едете?

– Если понадобится, то в Триест. Отдай конец!

Мотор загудел. За кормой по темной воде потянулся светлый след «Тритон» повернулся носом к мосту Академии.

Тем временем леди Диана, сидя у окна своей комнаты, наблюдала за мотором, увозившим Джимми. Джимми отправлялся не для завоевания чаши Грааля[32], а по следам человека, властный профиль которого промелькнул перед леди Дианой. Мягкий тембр его голоса все еще звучал у нее в ушах, заставляя дрожать в ее душе какую-то смутную надежду.

Глава III

Леди Диана лежала одетая, на своей кровати на низких ножках. Голубое плюшевое одеяло, с вышитыми серебром узорами, было не смято. Лунный свет, проникавший через открытые окна, осторожно поглощал тени комнаты. Уже можно было различить главные силуэты на картине Пальма Старшего[33], стоявшей на золоченом столике у стены и безделушки, блестящие, как ракушки стеклянного аквариума Людовика XIV.

Было четыре часа утра. Джимми еще не возвращался. Леди Диана подавляла свое нетерпение, стараясь уснуть, но сон не приходил ни к ее истомленному, вздрагивающему телу, ни к мозгу, в котором беспорядочно бродили мысли, как дочери Вотана в вечер великих битв. Леди Диана старалась прийти в себя. Но тщетно. Откуда это волнение? Откуда эта непонятная лихорадка? Ведь незнакомец, на которого она обратила внимание, был просто спешащий куда-нибудь венецианец, или проезжий турист, вообще человек, ничем не отличающийся от большинства остальных людей… И все-таки? Много раз за свою, богатую приключениями, жизнь она сталкивалась с красивыми молодыми людьми, существами, зажигавшими внезапные желания в душе чувствительных женщин… Но она никогда не соблаговолила подарить им тайную мысль о них или дар молчаливого призыва. Почему же в этот вечер она ждала так беспокойно возвращения своего добровольного посыльного?

В утреннем рассвете обрисовывались окрестные колокольни. Небо отражалось в спокойной, болезненно бледной воде Большого канала, и на золотых щеках шара таможни мелькали первые лучи восходящего солнца. Вдруг послышался отдаленный шум мотора. Леди Диана вскочила и наклонилась к окну. При повороте у святого Тома, перед дворцом Вальби, скользил «Тритон». Джимми стоял у борта с непокрытой головой. Леди Диана сделала ему знак. Он помахал платком. Скоро быстрые шаги Джимми прозвучали в коридоре. Он вошел в комнату.