Полная версия
Маньчжурия. 1945
– Вы окружены! Сдавайтесь, зачем умирать за мертвого фюрера?! А за человека с документами положена награда!
Возникла короткая пауза, после чего в ответ раздался приглушенный голос:
– Reine aussprache… Welche garantien haben wir?[4]
Хах, так ты еще гарантий хочешь, тварина…
Я не успел ответить, заметив движение справа, и рефлекторно распластался на земле, тотчас полоснув очередью по мелькнувшей среди деревьев тени.
Непонятно, попал – не попал…
– Уродцы, зубы заговаривали, а сами обходят нас! Леха, давай световую!
Медик выстрелил из ракетницы спустя всего пару секунд. И в ярко-белом свете «люстры» я разглядел рванувшего ко мне эсэсовца в добротном камуфляже «дубовый лист», сжимающего в руках трофейный ППШ! Фриц уже ранен в ногу осколком и перемещается куда медленнее, чем ему хотелось бы, но это никак не мешает ему целиться в меня на бегу!
– Умри!
– Schweinehund!
Очереди ударили практически одновременно, но я успел вжать складной приклад ППС в плечо и поймать ганса на мушку, мягко и коротко потянув спуск на долю секунды раньше противника. Две пули ударили фрица в живот, отбросив его наземь и сбив прицел, так что ответный веер пуль ППШ прошел над моей головой! Пусть и в считанных сантиметрах прошел, обдав макушку горячим воздухом…
– А-а-а! – из деревьев с тропы выскочил дед в форме горных стрелков со штыком наперевес, завывая на одной ноте. Видать, не выдержали нервы… Впрочем, этот забег был недолог – «эдельвейса» перехлестнула очередь Сергея, прошившая его насквозь. Похоже, немец даже не понял, что уже убит.
– Не стреляйте… Я сдаюсь! И я знаю, где документы!
Оставшийся фриц заговорил со мной на ломаном русском, и я решил ответить ему на родном языке:
– Выходи вперед с поднятыми руками, без оружия!
Не прошло и тридцати секунд, как среди деревьев показался дюжий мужик, держащий руки над головой. Вот только осветительная ракета уже погасла, так что рассмотреть немца я толком не смог…
– Алексей, давай еще раз осветительную! И оставайтесь на местах: мало ли еще кто-то остался… Вдруг снова уловка?
Медик и радист согласно кивнули, после чего в воздух взвилась очередная «люстра», в свете которой я наконец-то разглядел рослого белобрысого мужика. На заросшем светлой щетиной лице видны шрамы, а в петлице на воротнике четыре куба – штурмбанфюрер.
Ничего себе птица…
Впрочем, МП-40 при нем уже нет, пустая пистолетная кобура демонстративно открыта, а пальцы поднятых над головой рук аж растопырены для убедительности. Ну что же, поверим… Такие «свинские собаки», как сами нацисты любят нас называть, очень любят свою жизнь. Может, этот действительно рискнул сдаться?
Я неспешно выпрямился, все еще прикрываясь древесным стволом, после чего сделал короткий приглашающий жест:
– Сюда иди.
– Иду…
– Есть еще живые?
– Нет…
Мутный какой-то тип. Но вроде бы безоружен…
– Повернись спиной!
– Слушаюсь.
Немец действительно развернулся, и в свете гаснущей ракеты я смог убедиться в том, что сзади за ремнем у него нет ни пистолета, ни гранаты с уже сорванным колпачком.
– Подходи ко мне.
Немец молча преодолел последние метры, все так же держа руки над головой, но когда между нами осталась всего пара шагов, эсэсовец вдруг рванулся вперед! Я попытался вскинуть направленный к земле ППС (гад, как же ловко провел! Ведь я в последний момент расслабился и направил ствол в землю!), но рослый, тяжелый мужик уже врезался в меня в прыжке, сбив наземь… ППС полетел в сторону.
– Jetzt wirst du sterben, Schwein![5]
Толстые пальцы сомкнулись на моей шее. Выродок бешено оскалился гнилыми зубами – видать, жизнь в лесу не столь прекрасна, как в книгах про Люнебургскую пустошь!
– Хрен ты угадал, saukerl![6]
Я пробил короткий, резкий удар раскрытой ладонью в горло, свалив врага на бок. Можно было бы и убить, но наверняка ведь старший среди вервольфов! А значит, все знает про нужного мне человечка…
– Не лезть! Держим лагерь, мало ли еще есть живые?!
Я остановил бросившихся было мне на помощь бойцов, а штурмбанфюрер, вновь бесновато оскалившись, потянул из-за голенища сапога почетный кинжал СС с широким, длинным клинком:
– Слышишь, последний шанс тебе. Сдавайся!
Но немец только хрипло хохотнул:
– Большевики не берут офицеров СС в плен! За дурака меня держишь?
– Да какой ты офицер, выродок… Каратель!
Я шагнул назад, выхватив собственную финку и нацелив острие клинка в живот немца вытянутой вперед правой рукой. Майор скривился, отзеркалив мою стойку, и тотчас сделал первый выпад! Но я заученно встретил его режущим ударом от себя, зацепив предплечье нациста наточенным лезвием и заставив его отшатнуться, держась за глубокий порез. Меж пальцами противника засочилась кровь…
Меня настоящий кубанский пластун учил ножевому бою, дурень. На что тебе рассчитывать?!
– Последний шанс! Сдавайся!
– Gleiches Angebot[7].
Штурмбанфюрер вновь безумно оскалился и прыгнул вперед, попытавшись продать свою жизнь подороже…
Под перветином, что ли!
Я без труда отклонился в сторону, уйдя с линии атаки немца, но тотчас догнал его на развороте, от души полоснув финкой по открытой шее. Вышел практически рубящий удар! Нацист тонко взвыл на одной ноте, но все же попытался развернуться, широко махнув правой рукой с зажатым в ней кинжалом… От удара врага я ушел совершенно боксерским нырком, а распрямившись, с подшагом навстречу всадил финку точно в живот эсэсовца.
Всадил по самую рукоять с проворотом клинка в ране!
– Ну так сдохни!
Немец захрипел, забился, осев на землю… Но тут со стороны тропы вновь послышалось движение, и я рывком бросился к ППС. Секунда – сменить заканчивающийся магазин и…
– Лермонтов! – послышался из темноты голос младшего лейтенанта.
– Пушкин! – отозвался я условным паролем, после чего встревоженно уточнил: – Все живы?
– Нет. Сержанта Колбина насмерть…
Я тяжело выдохнул – ведь так и понял, что кого-то из контрразведчиков зацепило… Но тут же заметил, что на тропе три человека.
– Неужто взяли гаденыша?
– Взяли скотину! – голос подал второй сержант, Александр. Он толкнул перед собой мужчину средних лет с повязкой фольксштурма, но в форме горных егерей.
– Как его живьем-то удалось взять?!
Виктор махнул рукой:
– Да он при первых звуках выстрелов рухнул наземь и в кусты. Остальные отбивались до последнего, часть фрицев откатилась назад, в лагерь, где вы их и положили… Говорит, у него журнальчик заветный. Но отдаст только при гарантиях жизни и свободы. Припрятал, собака нацистская!
– Вон оно как! Ничего, сейчас решим вопрос, как задачку на физмате…
– Лермонтов! – раздалось слева.
– Пушкин! – ответил я подошедшему снайперу и закашлялся, в то время как лейтенант зло сплюнул себе под ноги:
– Давай сюда свой журнал, уродина! Иначе кончим тебя прямо здесь, вот тебе мое слово! Утром все равно все перероем, ты ведь с началом боя толком ничего спрятать не мог… Последний твой шанс!
Лейтенант весьма решительно и красноречиво передернул затвор автомата, и трясущийся как банный лист немец спешно направился к одному из ящиков, стоящих в стороне. Но, наученный горьким опытом, я тотчас рванул ему наперерез – мало ли играет в труса, а сам сейчас пару гранат подорвет?! И себя, и нас заодно…
Но нет – в ящике, помимо россыпи патронов, я обнаружил лишь пухлую кожаную папку, в которой толстой кипой покоились листы со списками, а в них указаны имена, фамилии, адреса… Вот и цель нашего задания, аж от сердца отлегло! Не зря, значит, сгинуло два хороших бойца… Так, а это что?
Я бегло пролистал практически все списки, прежде чем натолкнулся на непонятные документы с необычными письменами, и, лишь подсветив себе трофейной зажигалкой zippo, узнал иероглифы. Японский? Ладно, не моего ума дела…
– Все, документы у нас.
Сергей, устало опустившись на корточки, бросил короткий взгляд на чуть посеревшее небо – рассвет летом всегда приходит неожиданно, – после чего кивнул в сторону пленного:
– Повезло тебе, выродок. Такие парни погибли, чтобы тебя живьем взять, а на тебе ни царапины! Может, ногу ему прострелить, чтобы помнил?
– Успокойся… Он теперь всецело принадлежит товарищу младшему лейтенанту, ему за ценного языка головой отвечать. Пойдем лучше, свяжешься с нашими, запросим эвакуацию…
Слава богу, очередное задание выполнено. И как бы это цинично ни звучало, но я рад, что мы сумели захватить цель, а сам я в очередной раз разминулся с костлявой… А ведь когда эсэсовец палил из ППШ – думал все, срежет меня в упор под конец войны, сколько уже было таких историй! И если бы не наш язык и его документы, было бы еще больше жертв как среди наших бойцов, так и среди местных гражданских, все одно попавших бы под раздачу.
Нет, как бы то ни было – парни погибли не зря.
Глава 2
В саду, где раскрылись ирисы,Беседовать с старым другом своим, —Какая награда путнику!Мацуо Басе, 1644–1694Мой путь лежал в Карлхорст – вскоре после успешно выполненного задания по уничтожению вервольфов я получил приказ явиться в бывшее саперное училище вермахта. Правда, теперь оно уже как два месяца занято нашими войсками, став штабом 5-й ударной армии. И именно здесь в ночь с восьмого на девятое мая генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-адмирал фон Фридебург и генерал-полковник Штумпф (те еще сволочи!) подписали Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Акт, положивший официальный конец Великой Отечественной войне в Европе… От нашего командования капитуляцию принял маршал Жуков, от союзников – маршал британских ВВС Теддер. В качестве свидетелей Акт подписали также американский генерал Спаатс и французский генерал Латр де Тассиньи (да-да, и французы тоже). Позже рассказывали, что Кейтель, подписывая капитуляцию, аж монокль уронил, увидев Тассиньи, и в недоумении спросил у Георгия Константиновича: «Что, эти тоже нас победили?».
Я улыбнулся своим мыслям.
Да, изумление Кейтеля понятно, но стоит признать, что среди французов тоже были свои герои и смельчаки. Один не сдавшийся де Голль, возглавивший сопротивление, чего стоит! А эскадрилья Нормандия-Неман, воевавшая на Восточном фронте? Хотя, конечно, в основной своей массе французы довольно легко покорились немцам, хоть и говорят, что в первые дни летней кампании сорокового они дрались крепко.
Ладно, пусть будут в числе победителей, нам не жалко. Особенно, когда наверняка знаешь, что лощеный немецкий фельдмаршал уже ждет справедливого суда! И суд этот будет не только справедлив, но и суров – воздастся нацистам за все, что эти сволочи творили на советской земле…
Настроение тут же испортилось. Вспомнились разоренные немцами деревни и хутора, от которых остались лишь черные, все в саже, печи да развалины городов… Аж зубы заскрипели!
– Здравия желаю, товарищ капитан!
От неожиданно раздавшегося справа оклика я непроизвольно дернулся, а рука сама собой легла на кобуру.
– Да ты меня еще пристрели, Василий, для полной радости, – развел руками майор с черным ромбом со скрещенными золотыми пушками выше локтя. С ним следовали трое таких же молодцев.
– Димка! – я с радостью обнял боевого товарища.
С этим двухметровым блондином с голубыми глазами (мечта геббельсовской пропаганды) мы познакомились при штурмах Кюстринского плацдарма. Это было сильно… Переправы на левый берег Одера под непрекращающимся огнем. Постоянные атаки с Горгаста, Альт-Тухебанда, Хатенова, Подельцига. Димка виртуозно жег немецкие панцеры из «зверобоев» БС-3 калибра 100 миллиметров! Да-да, «зверобои» это не только наши прославленные в боях с «тиграми» и «пантерами» самоходки СУ-152 и ИСУ-152, но и БС-3, хотя в войсках про них известно не столь и много… Но «кошек» Дима гасил на моих глазах, едва ли не на предельной дальности досягаемости – хваленые немецкие панцеры Т-5 и Т-6 не успевали даже выстрелить в сторону батареи! Потом, правда, уже мы выручили славных иптаповцев – тогда на батарею неожиданно вышли фальширмегеря, но, по счастливой случайности, моя группа оказалась рядом и встретила врага фланкирующим огнем… Ну а потом был Берлин.
– Ты как, разведка?! – хлопал меня по спине товарищ. – Так, вы идите, я догоню! – кивнул майор своим людям. Те, улыбаясь, козырнули, все понимая.
– Слышал про Эрастовича?
Улыбка сошла с лица майора.
– Кто ж не слышал.
– Ну вот, считай, поквитались за командира.
Товарищ молча кивнул и крепко сжал руку:
– Поклон тебе от всего сердца, Василий… Уж не в штаб ли на награждение собрался? Первый раз тебя в чистом вижу – в аккурат твой радист-сердцеед! Неужто, героя дадут? Или с Любовью Орловой познакомят? – снова улыбнулся истребитель танков.
– Да жди у моря погоды, – отмахнулся я. – Кто ж мне сирому да убогому такую честь-то окажет? А Орлова не в моем вкусе. Я больше по брюнеткам… Друг мой, даже не знаю, зачем иду. Приказ дан – приказ будет исполнен. Прибыть – значит прибыть.
Друг понимающе улыбнулся.
– Твоя-то гвардейская как?
4-я гвардейская истребительно-противотанковая артиллерийская Речицко-Радомская Краснознаменная орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого бригада пусть и была создана в середине войны, но успела овеять себя неувядаемой славой. Бойцы бригады прошли тяжелые бои на самых сложных участках фронта от Курска до Берлина.
– Жива родимая. Вот недавно второе Красное знамя повесили.
– Чего ж тебе-то не повесили? – хохотнул я.
– А у меня та же болезнь, что и у тебя. Далеко не всем в штабе нравятся самостоятельные и независимые командиры, берегущие жизни бойцов в ущерб скорости выполнения приказов. Так что представления легли под сукно, и всех наград – «Красная звезда», как у тебя, да «Отвага». Ну а что, синий мне к лицу! И на том спасибо, – широко улыбался майор. – Хотя и обещают еще награды…
– Да мне тоже обещают! – уже в голос расхохотался я. – Но лучше бы домой отпустили. Устал я, Дима.
– Вот уж правда-истина, Вася. Но покой нам только снится… Может, выпьем немного за встречу? У нас трофеи м-м-м… Закачаешься!
Майор улыбнулся еще шире, но я отрицательно мотнул головой:
– Да куда там! В штаб с запахом? Это уж слишком.
– Так не сейчас же. Как отделаешься. – Дима настроен решительно. – Вспомним дорожки боевые, за товарищей поднимем. У меня и коньячок французский припрятан для такого момента и консервированные сардины, и сыр с плесенью. Гадость, конечно, редкостная, но под коньяк как милая заходит! Да, буржуйство, но чуток побаловать себя можно, когда еще доведется попробовать?
– Ну, смотри. Зачем и насколько меня вызывают, не знаю. Может, лучше я сам к тебе заскочу?
– А давай, – легко согласился товарищ. – Я тут недалеко совсем расквартировался на Хохвальдштрассе. Домов там немного, узнаешь. И хозяйка у меня. Ба-а-а! Закачаешься… Короче, найдешь. С твоим-то немецким ты тут как рыба в воде! А мне пока в ту сторону. – Он показал прямо.
Майор изучал английский, потому как при маме, учительнице английского языка, вариантов у него было немного. Впрочем, эти знания, совершенно бесполезные на фронте, оказались весьма кстати при встрече с союзниками.
Я посмотрел на часы. 13:45.
– Тогда увидимся, Дмитрий, – я протянул ему руку.
Тот заключил меня в медвежьи объятья.
– Не соглашайся на штабную работу, Василий. Все они там… – он многозначительно покачал головой.
– Ни в коем случае. Если что – дам весточку, ударишь прямой наводкой в стену, через нее и утеку! – засмеялся я.
– Так и сделаю, – махнул рукой уходящий товарищ.
Настроение стремительно улучшилось, я весело козырнул приближающемуся патрулю.
– Ваши документы! – улыбнулся капитан с красной повязкой.
Я протянул бумаги. Порядок есть порядок.
Нужно обязательно наведаться к другу. Не так много их осталось к сорок пятому…
Вокруг зеленеют деревья, оставшийся после боев строительный мусор уже практически разобран, не говоря уже о телах погибших, подбитой технике и оружии. Наши бойцы помогают жителям Берлина в восстановлении города, который совсем недавно скалил клыки, а теперь распластался побитой собакой. Вот и со стен уже исчезла последняя мантра рейха, надпись: «Берлин останется немецким»…
Общее снабжение продовольствием налажено весьма неплохо – уверен, что куда лучше, чем в разграбленном нацистами советском тылу! На жителя Берлина в неделю выделяется до трех килограммов хлеба, пятьсот граммов мяса, почти полтора килограмма сахара, триста пятьдесят граммов натурального кофе, а также овощи и молочные продукты. В отличие от союзников у нас нет разделения по тяжести труда, продовольствием обеспечиваются самые разные категории берлинцев: рабочие, служащие, дети, деятели науки, медицины, культуры, врачи, учителя, больные и иждивенцы… Детям даже молоко выдается…
И, наоборот, из надежных источников я слышал, что дружелюбные «союзнички» получили приказ, согласно которому запрещается оказывать помощь голодным немцам, особенно продовольствием. Американским солдатам в оккупированной Германии приказано ни в коем случае не оставлять остатки еды жителям городов и деревень, а также немецкой домашней прислуге, где были расквартированы янки. Все остатки продовольствия должны быть уничтожены или приведены в несъедобное состояние! Вот она, философия капиталистического наказания… А немцев еще пугали коммунистами – мол, едят детей и стариков! Только вышло совсем иначе.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Notes
1
Пистолет-пулемет Судаева.
2
Эта глава, как и все главы, начинающиеся с хайку (1, 2, 5, 8, 9, 10, 11, 15, 16, 18, 19), написаны Сергеем Ворониным.
3
Свинья (нем.).
4
Хорошее произношение… А какие даете гарантии? (Нем.)
5
Теперь ты умрешь, свинья! (Нем.)
6
Сволочь (нем.).
7
Такое же предложение! (Нем.)
