Когда страна бить прикажет…

– Дома у меня неприятности, – наконец, решившись выплеснуть наболевшее , вздохнула она. – Одолели соседи. Окончательно загрызли. Мужики прохода не дают, а мегеры..   Она не договорила, а порывисто отвернулась к окну и, вынув из кармана надушенный батистовый платочек, осторожно промокнула им повлажневшие глаза.

 Ну, не знаю что делать! Хоть к наркому иди!

– Да зачем же к наркому? Зачем к наркому? – обрадовано воскликнул Бергер, понимая, что тут сам способен распорядиться. – Мы сегодня же это уладим. Я их, сук домовитых, в распыл пущу! Ты смотри, что они о тобой сделали! Ну, теперь мне понятно и настроение твоё, и тревога… Ах вы, гады ползучие! Да и ты хороша. Не могла сказать раньше? Ведь одно твое слово, и все они здесь! Все троцкисто-бухаринцы!

– Да какие они троцкисты, – успокаиваясь и веря в намеченную акцию, опровергла Зинаида. – Так… обычные обыватели.

«Вроде нас с тобой», – мысленно добавила она.

– Значит, фашиствующие элементы, – рассуждая стереотипно и всё более распаляясь, закипел Бергер, раздражённо постукивая кулаком по изрезанному ножами и залитому чернилами старому письменному столу. – А это ещё опаснее. Пятая колонна! При любой заварухе нам нож в спину… Я и сам когда-то в коммуналке жил. Но у меня там порядок был по-о-олнейший! Все на цыпочках бегали, режим, как в тюрьме, и попробуй кто пикнуть или где-то пожаловаться… Ты мне их фамилии сейчас перепиши. И, конечно, заявление на отпуск. А насчет того, что я тебе… ну…, как это… намекал… насчет друга…так. это забудь. Это ж просто шутка! И никому о ней не надо рассказывать. Лады?

– Лады, – согласилась Зинаида. – Не вы первый, не вы последний..

– Ну, вот и чудненько!.. А вечером жди. Устроим водевиль. А понадобится, так и, хрен с ними, всех пересажаем! У нас это просто…

ОСТОРОЖНО приоткрыв дверь квартиры, Зинаида Сергеевна заглянула в прихожую и убедившись, что там никого нет, на цыпочках пробежала к себе.       Придержав замок, чтобы он щелчком не выдал её, она бросила сумочку на стол, поспешно разделась и, оставшись в одних только плавках и лифчике, облегчённо повалилась на диван.

– Ф-фу, удачно пробралась, – тихо засмеялась она, представляя, как вытянутся лица «дозорных» Кардигаевых, не сумевших вовремя перехватить её.

В своей комнате она чувствовала себя как за каменной стеной. Дверь у неё была крепка и надёжна. А осаду эти злыдни сейчас не начнут. Им всегда нужен фон, одобрение публики, разделённая на всех коллективная ответственность. А поскольку ещё не вечер и не все пришли с работы, нападение откладывается, но отнюдь не отменяется.

Просчитав , таким образом, наметившуюся ситуацию, Зинаида Сергеевна набросила на плечи легкий ситцевый халатик, поставила на плитку, сразу же багрово вспыхнувшую всеми своими спиралями, чайник и, отбросив широкую абрикосового цвета портьеру, распахнула дверь на балкон. В комнату тяжёлой жаркой волной ворвались шум и дыхание улицы, запах близкой реки, бензиновых паров и недавно политых травы и цветов на подстриженных зелёных газонах.

Кремль напротив сиял нарядными окнами Большого Дворца и куполами старинных церквей и соборов. В эту пору, когда тени становятся длиннее и дневная жара постепенно спадает, хорошо было посидеть на балконе, провожая взглядом проплывающие речные трамваи и баржи и следя за кружащимися над ними голосистыми стайками чаек.

Однако на балкон Зинаида Сергеевна старалась не выходить, понимая, что вся их территория постоянно просматривается и любое появление в окне или на балконе тут же цепко фиксируется дотошной службой наблюдения.       Но иначе нельзя. Ведь в Кремле живет Сталин. И кто может гарантировать, что отсюда, из Замоскворечья, затаившийся враг не исполнит преступную акцию.

О великом вожде, находящемся в такой близости от неё, Зинаида Сергеевна думала очень часто. Каждый день, как сегодня утром, проходя мимо Кремля и Александровского сада, она скользила взглядом по окнам зданий, выступающих из-за высокой зубчатой стены, надеясь увидеть в одном из них дорогое лицо с неизменной трубкой во рту.

Несколько раз, ещё студенткой и школьницей, проходя в колонне демонстрантов по Красной площади, она видела Его на трибуне мавзолея, и каждый раз её сердце разрывалось от любви и гордости. Однако эти быстрые, шумные прохождения – все кричали, приветствуя Его, и она, как ей казалось, кричала громче всех, – не давали возможности по-настоящему разглядеть Вождя.   Многочисленные же портреты и фотографии, висящие повсюду, несомненно, не передавали ни Его улыбки, ни такого знакомого доброго прищура.

Несомненно, Он мог быть и строгим, и грозным. Это было просто необходимо в затянувшейся борьбе с отщепенцами и предателями ленинского дела.   Однако в представлении Зинаиды Он всегда оставался улыбающимся милым человеком, на руках у которого так доверчиво сидела самая счастливая советская девочка Геля.

– Ну, какой он, какой он? – многократно приставала Зинаида к дяде Алёше, хорошо знавшему Иосифа Виссарионовича по годам подполья и Гражданской войны. – Дядя Лёша, расскажи. Ты же ведь и сейчас ещё встречаешься с ним!

Но Алексей Александрович к подобным откровениям был не расположен и отшучивался, отсылая племянницу к недавно, вышедшей биографии Сталина, сочинённой известным французским писателем Анри Барбюсом.

– Там найдешь ты всё, что надо.

– Да читала я её… и даже помню наизусть! Но ведь самого главного Барбюс не передает. А я хочу видеть настоящего большого и красивого человека! Не чуждого всему человеческому, как Маркс, как Ленин… Хочу знать его привычки, образ жизни, домашнее окружение…

– Эк куда хватила, – суровел и хмурился Алексей Александрович, – Это государственная тайна… Ну а, если я скажу, что твой «большой и красивый» на самом деле низкорослый, рябой и рыжеватый, ты же мне всё равно не поверишь?

– Не поверю, конечно. Потому что товарищ Сталин т а к и м быть не может!..

На столе зашумел закипающий чайник. Зинаида достала из высокого, украшенного резьбой серванта тарелку с вчерашними пирожными, вазочку с любимыми конфетами "Мишка косолапый" и коробку с сухариками. Чай был крепкий, душистый, с нежной пенкой удачной заварки. Зинаида пила его осторожно, дуя в чашку и всё равно обжигаясь.

– У-у, мерзавцы, – прошептала она в сторону двери и даже кулачком взмахнула, грозя недругам. – Ничего, погодите, ещё наплачетесь…

Как ни странно, но в её возрасте и при её работе, одной из самых престижных в стране, она панически боялась мышей, простуды и соседей. Это было в крови с раннего детства, с первых дальних гарнизонов, где когда-то служил её отец. Правда, потом, когда он получил полк, и квартира появилась отдельная, жить стало легче. Но что помнилось – не забывалось, и опять повторилось во взрослой жизни, ещё более сложной и непредсказуемой.

Страх теперь захлестывал всю страну. И даже в НКВД, где, казалось бы, места ему быть не должно, он витал над каждым, убивая уверенность не только в отдаленном будущем, но и в завтрашнем дне.  Зинаида помнила, как всё это начиналось.  И процесс Промпартии, и убийство Кирова, и «закрытые» письма ЦК, о которых она как член университетского комитета ВЛКСМ узнавала из первых уст.  Мудрый Горький писал: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». И она безоглядно приняла этот лозунг, обещая в душе посвятить свою жизнь делу Ленина и его продолжателей.

Однако вредительство и измена проникли и сюда – в святая святых.       Борьба шла не на жизнь, а на смерть – словно стенка на стенку.                   И за два с половиной года работы здесь Зинаида Сергеевна уже не удивлялась ни падениям великих, ни взлетам безвестных. Всё решал некий рок, сатанинская сила, и избавить от этого могла только смерть – добровольная или принудительная, как кому повезет.

Зинаида видела, как «слетали» наркомы, как вчера ещё благополучные люди становились сегодня никем и ничем. Она помнила, как застрелился начальник Иностранного отдела Слуцкий, дважды предлагавший ей работу за границей, как выбросился из окна кабинета Черток, самый подлый и злобный следователь ГБ, когда за ним пришли…

Год её рождения был годом ПЕРВОЙ МИРОВОЙ.   И вся дальнейшая жизнь прошла под грозным знаком Марса, в ожидании грядущих бед и катаклизмов. Обретаясь в стране, окружённой врагами, она, как и многие знакомые ей люди, верила, что будущая война будет лёгкой и победной, и, надеясь на п о д в и г, готовилась к нему.   Поэтому, когда Гладыш неожиданно пригласил её на закрытое загородное стрельбище, она с радостью согласилась.

…НЕВЫСОКИЙ длинный павильон, внешне напоминающий сарай или конюшню, охранялся весьма основательно. Территория его была огорожена высоким забором, вдоль которого бегали на цепях откормленные злющие овчарки, а в будке возле ворот и на высокой смотровой вышке в противоположном конце территории бдительно дежурили вооружённые часовые.   Вероятно, здесь был какой-то оружейный склад. Да и все мишени в самом павильоне оказались непохожими на те, что обычно находились в общедоступных парковых тирах и служебном наркоматовском. Вместо зайчиков, мельниц и безликих фанерных силуэтов тут стояли во весь рост Гитлер, Муссолини, Франко, а рядом Черчилль и Даладье, Микулайчик, Сметона, царь Борис, Пятс, Хирохито и Маннергейм…

Разглядев эти цели, Зинаида чуть не ахнула от изумления, но сумела сдержаться, заслужив одобрительную улыбку комиссара.

– Это наши враги, – сказал Гладыш, подавая ей изящный, хорошо ложащийся в руку «вальтер». – И хотя сейчас у нас с ними приемлемые отношения, рано или поздно мы схлестнёмся, и это будет наш последний и решительный бой. Только распространяться об этом нигде не следует.

– Понимаю, – сразу посерьёзнев и помрачнев, ответила Зинаида.       Предчувствие не обмануло её. Война неизбежна, и к ней нужно готовиться каждый день и каждый час.   – А меня их лики не интересуют. Вы мне лучше покажите, как э т о работает, – подбросив на ладони приятно оттягивающий её пистолет, попросила она. – Я ведь только из «ТТ» и из нагана…

– Как «ТТ», – коротко ответил он.

И тогда, загнав патрон в ствол, она быстро подошла к барьеру и, прицельно щурясь на выстроившиеся вдоль стены фигуры, усмехнулась безжалостно.

– Ну-у, кого первым из вас пристрелить?

Гладыш, с удовольствием наблюдая за ней, такой красивой и дерзкой, при этих словах изумлённо поднял брови и переглянулся со стоящим рядом с ним коренастым и толстеньким начальником тира.

– При-стре-лить? Ты сказала: при-стре- лить? – по складам, словно не доверяя своему слуху, переспросил он.

– Да. А что тут такого? – Она вскинула на него свои голубые непорочные очи и наивно поморгала ресничками. – Ведь они же для этого тут и стоят.

– Для этого, для этого, – радостно воскликнул начтир, взглядом испросив у комиссара разрешения на реплику. – Выбирайте, кто вам больше не нравится. Ну а лучше подряд… Все они одинаковы!

Он развязно хихикнул и, смущённо прикрыв ладонью рот, отступил в сторону, снова превращаясь в молчаливого, хорошо вымуштрованного истукана.

– Ты хоть знаешь, куда целиться? – обеспокоено спросил Гладыш, как-то странно оценивающе глядя на неё.

– Ну-у… под сердце или прямо в переносицу, – не оборачиваясь, ответила она.

И, медленно подняв руку, напряглась, сосредоточилась, и недрогнувшим пальцем нажала на спуск.

Грянул выстрел. В ноздри резко ударило терпким дымом. И фигура Гитлера, стоявшего в своей излюбленной позе, со скрещёнными на животе руками, неожиданно дёрнулась и наклонилась.

– Попала! Попала! – закричала Зинаида, по-девчоночьи подпрыгивая на одной ноге.

– Сейчас посмотрим… – Начальник тира приложил к глазам бинокль и немедленно передал его комиссару. – Не могу себе поверить… Только снайперы так бьют.

– М-да, занятно, – протянул Гладыш, разглядев под чёлкой фюрера аккуратную черную дырочку. – А теперь давай по Муссолини… По Франко!.. По Хирохито!..

Напряжённо следя, как точно, словно по заказу, дырявятся «лбы» мишеней, он, всегда умеющий держать себя в руках, неожиданно дал волю эмоциям.

– Сдаюсь, сдаюсь! Я-то думал удивить товарища. Показать ей класс стрельбы. А она меня самого на обе лопатки… Только где ты этому научилась? Не в нашем же тире!

– Нет, конечно, – возвратив ему пистолет и краснея от похвалы, сказала Зинаида. – Ещё в детстве… у отца в полку, вместе с кавалеристами… А потом в школе, в университете, в кружках ОСОАВИАХИМа. И, конечно, у нас. Вы довольны?

– Х-ха! Доволен ли я… – Он обнял её за плечи и легко повернул к себе. – Погляди на меня. А потом на хозяина. Он таких, как я, знаешь, сколько видел? А такую, как ты, впервые. Так что ли, Головкин? Отвечай!

– Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности, – по-военному чётко отрапортовал начтир. И добавил, расплываясь в широкой умильной улыбке: – Нахожусь в душевном потрясении и под присягой подтвердю… подтвержу… что подобная дамочка, можно сказать, единственная. И как в смысле красоты, так и в стрелковом отношении.

– Ну, ну, ну, ты не очень-то, – шутливо прикрикнул на него Гладыш. – Ишь, разговорился, угодник льстивый! И никакая она тебе не дамочка, а наш сотрудник, лейтенант. Понятно? А теперь прощай, Головкин. Жди меня на следующей неделе…

Уже сидя в машине, он неожиданно привлёк Зинаиду к себе, но, словно опомнившись, тут же отстранился, и она, недоуменно взглянув на него, не понимая, чем вызван этот бурный прилив нежности, облегчённо вздохнула и потупилась.  По натуре страстная и увлекающаяся, она до сих пор не определила своего отношения к их связи, сближению, содружеству, или как там ещё можно было назвать этот сложный загадочный альянс.    А поскольку л ю б о в ь его вроде бы не интересовала , то и её мгновенно вспыхнувшее чувство стало быстро ослабевать, и она уже не вздрагивала ни от его нечаянных горячих прикосновений, ни от нежных улыбок, которыми он время от времени одаривал её.

«ЗИС» летел, волчьим воем сирены прижимая к обочинам обгоняемые и встречные автомобили. Отделённые от салона защитным стеклом, адъютант и водитель смотрели только вперёд, и привыкший к свободе действий Гладыш мог творить у себя что угодно.

– Неужели ты не испытывала никакого волнения? – неожиданно спросил он, величаво откидываясь на спинку сиденья.

Зинаида недоуменно взглянула на него.

– Эээ… я не понимаю…

– Ну, когда ты мишени дырявила… Ведь они были там как ж и в ы е!

– О господи, – всплеснула руками Зинаида. – До сих пор не привыкну к вашим перепадам… Вы говорите одно, я думаю о другом… Но причем тут волнение? Я же стреляла по в р а г а м!

–Несомненно, несомненно…  Чувствуя её нервозность, он взял её руку в свою и легонько погладил. И опять испытующе впился в глаза, продолжая свой странный, то ли шуточный, то ли официальный допрос.                             – Но, однако, живого человека… не Гитлера, не Муссолини, а кого-то из наших… террориста или изменника ты смогла бы?.. Предположим, он смертник, и тебе поручили его убрать?

– Так, так, так, – отчужденно усмехнулась она, отворачиваясь к окну, за которым летела, надвигалась, кружилась молодая, обновлявшаяся с каждым годом Москва. – Вы как будто меня проверяете. Не так ли?                                Она пальцем начертила на стекле какой-то вензель и, опять повернувшись к нему, исподлобья, с обидой выдерживая его взгляд, отчеканила отрывисто:   – Прикажут – сумею… наверное. Я давно ко всему готова, и в райкоме вам могут подтвердить…

– Да мы знаем обо всех твоих доблестях, – поспешил заверить её комиссар. -И как в Испанию рвалась, и как с ранеными работала… Да и вся биография за тебя говорит. И отец, и дядя… боевые, уважаемые люди… Но у нас здесь иная романтика, на которой всё держится и которая сама держит всех. И уж тут докажи, прояви, расстарайся. О себе позабудь, о родных, о знакомых… Только дело, которому служишь! Только верность ему!..

Целую неделю после этого разговора он не вызывал её и не звонил, то ли выдерживая характер, то ли испытывая её. И она, изнемогая от неведения, не представляя, чего ей теперь ждать, то и дело хваталась за телефон, но всякий раз бросала трубку и сидела в оцепенении, глядя перед собой и, конечно же, ничего не видя.   А проклятый аппарат надменно молчал, а если и взрывался натужным треском, то лишь только по службе и только по делу.

«Почему он тогда спросил меня об э т о м? – напряжённо думала Зинаида, вновь и вновь восстанавливая в памяти их последний разговор. – Неужели я дала какой-то повод? Или всё это было специально подстроено, чтобы испытать меня, проверить мои мысли… решимость… Но ведь это рисовка! Естественное желание женщины произвести впечатление… Поглядите, какая я лихая охотница!

А он сразу, не подумав… не давая опомниться: «А живого смогла бы?» Да, наверное, смогла бы. Если б это был Голутвин, или кто-то из т о й банды. Тут бы у меня рука не дрогнула, потому что это священно – месть и расплата за все, за безвинную кровь… А вот если бы другого… например, Фёдора или, как его там по-настоящему, Рейнгольда…смогла бы? Едва ли! Вероятно, так и надо было ответить. А я глупо встала в позу. «Я давно ко всему готова!» Да к чему ты готова, дурёха набитая! Это ж только в мечтах мы такие решительные. А попробуй оказаться в подобной ситуации…»

Вскакивая со стула, Зинаида начинала метаться по комнате, лихорадочно хватая то одну, то другую бумагу и так же яростно отбрасывая их от себя. Хорошо, что в этой комнате она сидела одна, и никто не видел и даже не подозревал о том, что творится в её душе.  Лишь «железный Феликс» смотрел со стены, равнодушный ко всем её сомнениям и мукам. Но на то он и «железный». А она живая, горячая, кажется, впервые не могла совладать с собой и от этой растерянности и бессильной слабости готова была заплакать.

В эти дни вновь назначенный народный комиссар Внутренних Дел потихоньку собирал м а т е р и а л на ближайшее окружение Сталина. Делалось это осторожно и тайно опытными и преданными людьми, часть которых Лаврентий Павлович привёз с собой, а остальных знал по прошлым годам совместной работы и вполне мог на них положиться.  Гладыш был одним из таких негласных соратников. Они явно симпатизировали друг другу ещё с начала тридцатых годов, когда Берия – полпред ОГПУ в Закавказье – впервые подключился к Паукеру, Власику и Гладышу, осуществляющим личную охрану Вождя.

За сорок с лишним дней, что Иосиф Виссарионович провёл тогда в Цхалтубо, Берия сумел стать для него почти незаменимым и немалую роль в этом сыграл русский богатырь Иван Гладыш, которого не верящий никому Сталин явно выделял из остальных своих телохранителей.  Как-то, гуляя по саду и заметив неудачно укрывшегося за деревом Ивана, он неспешно подошёл и поинтересовался, какое впечатление на него производит Берия.

Гладыш растерялся. Сталин никогда не задавал вопросов просто так, однако, чутко уловив, что от него ждут п о л о ж и т е л ь н о г о ответа, рубанул, словно бы сплеча, во всю ширь этакой бесхитростной славянской души:

– Впечатление самое прекрасное, товарищ Сталин. Думаю, что товарищ Берия предан Вам душой и телом!

Сталин постоял ещё немного, не отрывая от его лица пристально колючих, заставлявших ежиться даже очень мужественных людей глаз, и, задумчиво пыхнув трубочным дымком, усмехнулся благожелательно.

– Ну что же. Очень хорошо. Думаю, что ви верно распознали этого человека.

Этот разговор каким-то образом дошёл до Берия, и они быстро сблизились и подружились. И не добрым ли стараниям Лаврентия Павловича был обязан теперь комиссар, чуть ли не единственный оставшийся в живых из прежнего руководства наркомата, продолжающий не только работать на прежнем месте, .но и выполнять одно из самых ответственных и секретных поручений наркома.  Именно ему доверил Берия раздобыть всеобъемлющий компромат на Молотова. И теперь все сотрудники ПредСовнаркома, от помощников до стенографисток, как и раньше, просеивались через жёсткое проверочное «сито».  А судьба Зинаиды Сергеевна неизменно сплеталась с судьбой её дяди, совершенно необходимого следствию, как важнейший – «железный» свидетель.

Этот старый конспиратор мог раскрыть сокровенные тайны. Однако, как к нему не подступались, на контакты не шёл, с возмущением докладывая о всех попытках своему норовистому злопамятному шефу.  Его нужно было убирать или скомпрометировать. Но могучий «пермяк», охраняя себя, каждый раз выручал и его.

Да и сам Хозяин уже вычеркнул однажды «Уральца» из арестных рескриптов. А недавно, принимая у себя новых руководителей НКВД, заявил, нажимая на каждое слово:

– Алексей нам известен не только по Царицыну. Ми ему доверяем, и будем поддерживать…

Он не договорил, предоставляя слушателям самим понять, что скрывается за его недоговоренностью.

И те поняли очень хорошо, окружив референта такой охраной, о которой не мечтали даже члены правительства. Но от давней затеи приструнить его не отказались, и одной из гарантий надёжной страховки сочли Зинаиду – единственную родную душу бездетного старого вдовца.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.