Полная версия
Обречённые на Вечность
– Смотри, – Она достала ещё одно зёрнышко, – здесь мы снова вместе. Помнишь?
Он поднял её ладошку к самым глазам и увидел их ещё совсем детьми – они вместе учились в школе и были неразлучны.
Они дружили с детства. Они знали все друг о друге. Никаких тайн. Никаких секретов. Это была дружба, настоящая и искренняя. Дружба по задумке самого Автора этого понятия. Они вместе играли во дворе. Вместе ходили в школу и сидели за одной партой. Гоняли в футбол на площадке. Лазали на стройке. Когда подросли, Она затащила его в спортклуб, и они увлеклись стрельбой. Она стреляла лучше, но и Он был хорошим учеником. Она подарила ему на день рождения хорошую винтовку. А Он ей на Новый год дорогущую оптику. И вместе они ставили нереальные цели – например, монетку в двух тысячах метров. Потом проводили долгие часы в мастерской, делали чертежи, схемы, расчеты. Три тысячи… Новый порох, новая сталь, новый ствол… Четыре тысячи. Азарт. Охота. Так появилась лучшая в мире снайперская винтовка.
Вместе они придумали ей имя.
Вместе испытывали ее на полигоне.
Подогнали под неё отличный прицел со стабилизатором изображения и корректировкой на ветер. Учитывалось все: завал горизонта и угол поворота земли, скорость вращения и направление ветра. А потом началась война и они попали на фронт.
Оба.
Лучшие из лучших.
Только по разную сторону баррикад.
Впервые не вместе.
***
4:30. Подъем.
Она проснулась за минуту до будильника. Заварила крепкий кофе.
4:50. Почистила зубы. Умылась. Ушла в медитацию на сорок минут.
5:00. Он сидел на холме. Высматривая в бинокль свой сектор обстрела. Не спал уже черт знает сколько времени! Достал термос, налил крепкий ароматный кофе. Вспомнил, как Она учила правильно обжаривать зерна. Как они вместе наслаждались каждым глоточком жизни.
5:45. Вышла на позицию, устроилась поудобнее. Через семь минут восход за спиной зальёт всю равнину, начнётся новый день.
6:24. Картинка не меняется, надо уходить. Спать хочется уже давно. Видоискатель «сталкера» уловил еле заметное движение.
Через несколько секунд Он увидел цель: хорошо замаскированный снайпер смотрел в его сторону, держа в руках точно такой же, не имеющий аналогов в мире «сталкер». Дальность – четыре тысячи восемьсот метров. Расчёты… поправки… Как только моргнёт зелёный огонёк, останется лишь нажать спуск.
6:24. Она смотрела точно в его объектив, но не сразу это осознала. Он оторвал взгляд от оптики и, прищурившись, посмотрел в горизонт, словно мог рассмотреть на таком расстоянии её глаза. Секундами позже, когда разглядела его «сталкер», все поняла. Но загорелся зелёный огонёк, и Она механически нажала спуск…
6:24. Он увидел едва заметное движение на сотую долю секунды позднее, когда его огонёк…
6:24 Усовершенствованный механизм «сталкера»
Они снова были вместе…
***
Он слегка наклонил голову и посмотрел на неё. Все свои жизни Он провёл рядом с ней. Они не принадлежали этому миру. Их кровь через час испарялась, как вода, не оставляя следов. Их раны исчезали с наступлением ночи. Их не было в этой реальности. По нелепой случайности они не имели мира, которому принадлежали. Их союз и горстка песка – вот все, чем они владели.
– Надевай! – Она кинула ему белую холщовую рубаху с большими рукавами и воротом. – Это будет эффектно!
Он переоделся, достал из кармана целую пригоршню индийского кунжута, показал ей.
– А что с этим? Может, оставим? Вдруг не…
Она приложила палец к его губам. Подняла руку с зёрнами вверх, и ветер, радостно ткнувшийся в ладонь, унёс их воспоминания прочь.
– Поднимайся, я скоро.
Он взобрался на эшафот, встал около зияющего чернотой огромного дула. Она ловко щелкнула антикварной зажигалкой, подожгла фитиль и заспешила к нему. Им оставалось ждать всего тридцать секунд. Но что такое тридцать секунд?..
Покоривший небо
Где глоток, как награда
за прожитый день ночью без сна
Где пропиты кресты, – там иду я…
К. Кинчев
Его появление в моей жизни было внезапнее, чем давняя фобия, которая долгое время преследовала меня. Он появился и просто сказал: следуй за мной. Не сразу, конечно, сказал. Сначала присел за мой столик в кафе, начал какой-то свой неспешный монолог ни о чем, и постепенно я в его словах начал улавливать нечто, относящееся ко мне напрямую.
– …вот и смотришь на такого человека – и ничего, кроме желания помочь избавиться от этого запредельного страха, не возникает. – Он внимательно посмотрел на меня, словно поняв, что я «в фокусе» и спросил: – Вот у вас, молодой человек, у вас, например, есть некий страх, который душит уже долгие годы?
Он смотрит прямо в центр моих зрачков, а кажется, что мимо меня или сквозь. Он неспешно отпивает из бокала глоток горькой нефти. Он шевелит губами, что-то говорит мне, прячась глубже в тень от неизбежно наползающего светила, в тень от пляжного огромного зонта с рекламой пива по кругу. Она, тень, растекалась вместе с легким ветерком, увлекала в созерцание горизонта. Но вдруг его голос вырвал меня из привычного течения мыслей:
– Патрик…
– Простите… что? – я застыл. Первое недоумение уступило место гневу.
– Так вас назвали родители, хотя мама была против этого имени.
Если бы я сейчас читал книгу, то последовало бы описание незнакомца с проницательным взглядом и синими глазами без дна, словно из камня высеченными чертами лица. И все в нем, каждая мелочь, выдавали бы волю, силу и решительность.
Только не в этот раз. Я осознал, что не могу вспомнить решительно ничего из его облика, будто его и не было вовсе. Если бы я смотрел сейчас фильм, то, скорее всего, заиграла бы музыка, как в тех триллерах, когда героя ждёт западня. Музыка, по первым аккордам которой ясно считывается механизм человеческого страха.
– Это розыгрыш? Вы от кого? Что это за шутки такие… странные?!
– Столько вопросов, Патрик, и все мимо цели. Подумайте ещё раз и спросите что-нибудь более подходящее ситуации. Не каждый день, знаете ли, удаётся шагнуть в сферу сверхъестественного. – И тихо продолжил: – Для папы вообще беременность супруги стала полной неожиданностью. Вследствие чего возникли подозрения в неверности, скандалы… И вы, соответственно, ещё будучи во чреве приобрели очень едкий дух отверженности из-за решения родителей сделать аборт. Бессонные ночи в тихой гавани слез, развод. Право же, дорогой мой друг, ваше появление на свет было нежелательным. И дальнейшее отношение к вам предсказуемо. Так бывает, к сожалению…
Вспомни, говорит, себя маленького – что-то тянется оттуда. А не было меня маленького, не было детства, не было фотографий возле фонтана и в костюме медвежонка с дурацкими мохнатыми ушами, сделанными из старой шапки и папье-маше. Не было праздников и их ожидания, не было поездок к морю и семейных торжеств.
Не было ничего. Был только кролик. И стремительный побег из детства начался с него. Это был мой личный кролик с белоснежной шубкой, такой гладкой и приятной, что я гладил его, почти не переставая. Тщательно затонированное от любви фермерское детство выплескивалось всевозможными эмоциями на эту божью тварь. Радость, любовь и маленькое счастье.
Патрик отметил свое первое десятилетие.
– Где этот маленький засранец?! Патрик! Сюда иди! Быстро!
Голос отца пропитан неимоверной злостью. Он разламывает тишину утреннего дома надвое. Заспанный Патрик шлепает босыми ногами вниз по лестнице. Тяжелая рука отца отрывает его от пола и швыряет в угол столовой, дает подзатыльник и бьет по лицу наотмашь.
В глазах Патрика темнеет, он чувствует соленый привкус обиды пополам с беспомощным горем. Патрик ранен и убит. Как в той игре с соседским Лу, где они по клеточкам топили корабли.
Патрик взял папин клей и не закрыл его. Клей, который отец делает сам из пластмассы и ацетона с добавлением жгучего перца и ещё какого-то непонятного порошка.
Патрик изгнан. Патрик залезает на чердак зализывать раны. «Один ты у меня остался», – искренне говорит Патрик своему кролю. Кроль преданно смотрит. Кроль знает, что ему дадут вкусное, его будут гладить…
– Патрик, побежали на насыпь плавить свинец!
Патрик бежит с соседским Луи плавить свинец на насыпь. Они делают маленькие пули для самострела и стреляют в грохочущий мимо товарняк. Им весело. Они проводят вместе свободное от домашних обязанностей время.
– Патрик, полезли на небо!
И они бегут к водонапорной башне. Преодолевая страх, лезут по шаткой лестнице наверх, туда, где открывается чудесный вид на окрестности. Оба подолгу лежат и смотрят, как причудливо трансформируются облака, наперегонки придумывают для них имена. Иногда берут уголь и рисуют на кирпичной стене наивные рисунки: выдуманные летательные аппараты или космические корабли.
– Патрик, однажды мы научимся летать. Однажды мы покорим небо.
– Лу, ты знаешь, ты знаешь, Лу… что ты самый близкий мой друг! Вот.
Дружба с соседским Луи ставила нож к горлу домашнего режима. Но это был последний день, который они разделили вместе. Луи допустил ошибку и упал вниз, когда вцепился в подгнившую перекладину. А Патрик ещё долго висел на лестнице, боясь пошевелиться.
– Всё, что я любил, умерло. Все, кого я любил, оставили меня…
Я чувствовал, что говорить становится трудно, глаза вмиг наполнились слезами. В кафе на смотровой площадке стало оживленно. Мы смотрели на огромную скалу вдали. Она громоздилась над морем в виде перевёрнутой литеры «L». Каждую минуту с края прыгали люди с всевозможными моделями парашютов: крылами, сферами, листиками, то и дело в небо улетали и прятались в кучевых облаках дельтапланы.
– И насколько все было плохо? – спросил незнакомец.
– О, молодой психиатр оценил по достоинству то, что творилось в моей голове. Ему очень хотелось вписать эту фобию в учебники, но он чуть не поседел, когда открыл доступ к моей памяти.
Мы немного помолчали, наблюдая, как солнце стремится скорее коснуться горизонта.
– Ты должен все рассказать, так надо. Но уже завтра ты станешь свободным и навсегда оставишь это. Потому что оно тебе не принадлежит. Я помогу.
Он немного помолчал и добавил словами маленького Луи:
– Ты будешь летать.
Я стал рассказывать ему, как это все началось. Когда отец в очередной раз меня избил.
В тот день я пошёл за хлебом. Отец любил, когда в доме есть свежий хлеб. По пути я повстречал Луи – он разносил готовые заказы по домам. Его любили и ждали, одаривали всевозможными сладостями, хранившимися в хрустальных вазочках на столах. У Луи было немного свободных денег, и я не мог отказаться от заманчивого предложения пойти с ним в кондитерскую.
– Патрик, однажды, когда я вырасту, я придумаю такую штуку, чтобы как крылья, чтобы мы могли летать. И тогда мы полетим с тобой в Нэви Лэнг.
– Что это за страна такая? – спросил я.
– Это такая страна, где все будут обязательно счастливы, и у всех будут мамы, – сказал Луи. – А ещё там, если подпрыгнуть, можно запросто потрогать облака.
Мама Луи умерла от лихорадки, и его забрал дядя, старый ремесленник. Луи помогал ему по хозяйству, ходил за продуктами, готовил, получал за это карманные деньги и был по-своему счастлив.
Мы задержались у озера. Луи рассказывал свои истории, а я начисто забыл про хлеб. Время предательски убегало от нас, уводя за собой все дальше. Стоит ли говорить о том, насколько мой отец не любил есть без хлеба…
Дома меня ждала взбучка. Отец был в ярости и налетел, разметая в пепел все на своём пути. Если бы мой кроль не выполз тогда из своего убежища… Если бы я тогда не встретил по дороге Луи и пришёл домой вовремя… Отец пнул моего кролика, как кожаный мяч, и тот, перелетев через всю комнату, глухо ударился о дверцу платяного шкафа. Его голова конвульсивно подрагивала ещё некоторое время, потом он затих, оставив мне горстку истлевших воспоминаний.
В ту ночь я увидел во сне отца.
Он был одет во всё белое, словно в огромный рождественский костюм зайца. Отец держал в руках моего неподвижного кроля за уши и что-то говорил мне.
«… принеси из комнаты с инструментами мой нож…»
Он просил принести его любимый охотничий нож. Я не хотел там находиться, я пытался прорваться сквозь топкое месиво сна наружу, но каждое движение тонуло в болоте страха и ненависти. Пробиваясь сквозь невидимую преграду, я искал помощи, я звал ангелов, открывал сакральную книгу, будучи уверенным, что этот страх сейчас же исчезнет без следа. Но в следующий миг громкий окрик отца вырвал из меня надежду на спасение.
«Эй!»
Я обернулся. Мне не нужно было этого делать. Мне нужно было убегать дальше от этого места. Но я обернулся. Медленно… слишком медленно. Я понимал, что всегда гладкая и белая шубка моего кроля, такая приятная и нежная на ощупь, изменилась. Как и все в этом мире.
Я видел отца. Его белая одежда, белый фартук, белые рукава вымазаны красным. Белое в красном. Красное на белом. Всего поровну.
«Эй! Я тебе говорю!»
Я не хотел на это смотреть.
Мне не нужно было это видеть.
Этот мир больше мне не принадлежал, он изменился навсегда вместе с остекленевшими глазами моего кроля.
Я застыл на месте, парализованный страхом. Я был под водой и не мог сделать вдох. В голове звучали колоколом слова: дышать, воздух, небо…
Меня стошнило с первым вдохом, когда я проснулся. Сидя на кровати, я долго приходил в себя.
– Наверное, это и было отправной точкой твоего страха? – спросил незнакомец.
– Это было самым его началом. Каждая следующая ночь приносила мне невыносимые страдания.
– Хочешь покажу, где это закончится? – спросил Он.
–– Конечно… очень хочу…
Перед глазами мир дрогнул и всё поплыло.
***
Бездна… Она в моей голове…
– Эй!
…Она смотрит на меня своими пустыми глазницами, она раздувает марево погребального костра до размеров вечернего горизонта…
– Эй!!! Тебе говорю!
…Надо было что-то сделать, но что? Где взять ответ на этот вопрос?
– Ты сегодня болван2, или давай я проскочу?
– Да… конечно. – Я посторонился, пропуская вперёд себя парня, одетого в обтягивающий костюм, парень был похож на белку-летягу.
Он встал на край и ловко соскочил в бездну, через несколько секунд показался уже далеко, пролетая почти горизонтально над землей, широко расставив руки и ноги, ловя натянутыми перепонками потоки восходящего воздуха.
***
– Круто…
– Круто, правда?
– Что это?
Незнакомец подозвал официанта, заказал себе ещё напиток.
– Это твоя таблетка. Расскажешь, что было дальше? – и кивнул на пустой бокал: – пью много, жарко…
Мне совсем не хотелось рассказывать, что было следующей ночью, и ещё следующей. Как мой кроль стал приходить во снах, как он смотрел на меня безжизненными глазами. Эти черно-белые сны в стиле а-ля Роджер Баллен3, которые наполняли меня животным страхом, от которого нельзя было никуда спрятаться.
Сон на репите. Мёртвый кролик на мерзлой земле, жующий плоть другого мертвого кролика. Его белая морда окрасилась в красный цвет, его глаза смотрели в мою сторону. Его челюсти неторопливо отгрызали куски плоти, его короткие лапки держали безжизненную тушку другого кролика, и ужас, который стоял за всем этим, нельзя сравнивать ни с чем.
Но это было не самое страшное. Каждую ночь я боялся засыпать, потому что знал, что опять увижу его, опять он будет не мигая смотреть куда-то мимо меня и жевать, жевать… Не знаю, что было страшнее: эти безжизненные глаза или выпачканная красными блестками пасть. Но хуже этого кошмара оказалось ожидание самого кошмара. Ожидание… Оно зазвучало в моей голове дурацкой назойливой музыкой, от которой днями невозможно было избавиться. Каждую ночь я знал, что он будет ждать меня там же! Каждая встреча с этим зверем приносила какую-то качественно новую субстанцию страха в мое сознание, каждый раз его гниющая плоть становилась зловоннее, у меня перехватывало дыхание, а тело парализовывало, я словно зависал над бездной и ничего не мог сделать, пока эта чёртова тварь наконец не нажрется… Меня выбрасывало на лёд каждую ночь до тех пор, пока я не перестал спать вообще.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Премия Дарвина за самую нелепую смерть. Вертолет с большим резервуаром черпает воду из водоёма и выливает её над лесным пожаром.
2
Болван, болванок, – тот, кто прыгает первым со скалы, чтобы остальные отметили восходящие потоки.
3
Художник, фотограф-сюрреалист.
