Журнал «Парус» №72, 2019 г.

Лишь через полтора десятка лет я уразумел, что правильный ответ на мои вопросы дают социальная психология и опыты Дидье Дезора.

КАМНИ ЗАПОЛЯРЬЯ

Тут парни из камня, печали полны,

стоят у негромкой речушки,

тут мерзнут, подмяв под себя валуны,

тяжелые танки и пушки,

тут падало семеро из десяти –

от камня, разбитого залпом,

тут каждый, кто камнем упал на пути,

такое тебе рассказал бы…

Тут вьюга тоскует… Послушай ее

в холодном, темнеющем поле –

и будь даже каменным сердце твое,

оно содрогнется от боли.

Даже сейчас, закрыв глаза, я вижу эти хмурые просторы под низким небом, просвистанные ветром болота, приземистый кустарник, мох, бугры сопок – и памятники, памятники павшим… Долина Смерти, Западная Лица, Титовка… Сколько же тут сгинуло народу в минувшую войну!

Только послужив в здешних местах, понимаешь, как тяжко было погибать в этой угрюмой тундре…

ДЕМБЕЛЬСКИЙ ПОЕЗД

Игорю Печурину

«Свобода…» – шепнули колеса.

«На дембель!» – взревел тепловоз.

– Не вешай гвардейского носа, –

Насмешливо друг произнес.

Всучил мне какую-то банку,

Ладонь мою сжал, что есть сил.

Гармонь зарыдала «Славянку»

И я на ступеньку вскочил.

Вошел в полусумрак вагонный

И молча забрался наверх.

Зеленый фонарь станционный

Два раза мигнул – и померк…

И только совсем успокоясь

Под мерную песню колес,

Я понял, что дембельский поезд

Не только свободу привез,

Что меркнул за мокрым окошком

Не только зеленый огонь,

Рыдала не только гармошка

И ныла не только ладонь.

Как все-таки прочна душевная связь между людьми, рожденная в годы, когда жизнь давит на человека, – и как на удивление легко обрываются нити, завязавшиеся в годы благополучия… Сколько уже таких полудружб-полуприятельств осталось у меня позади!

А вот с Игорем Печуриным мы дружим до сих пор, и ничто за тридцать пять лет не омрачило наших отношений.

Познакомившись еще в вагоне, увозящем нас из Ярославля, мы затем досыта похлебали солдатской каши из одного котелка. А потом мой друг буквально вырвал меня из мглы, уже сгустившейся над моей гуманитарной головушкой… А сколько раз мы впоследствии праздновали наши совместные победы над тупостью и хамством армейского быта!

Еще и поэтому у меня всегда сжимается сердце при звуках «Прощания славянки».

***

Дом, семья, карьера… Что же я

Тешусь думкой аксамитовой?

Если выбрал царство Божие –

На земное не рассчитывай.

Стукнет в дверь судьба-страдалица

Иль калики перехожие,

Дом сгорит, семья развалится…

Где ты, где ты, царство Божие?

Аксамитовая думка вяжет воедино земное счастье с достижением духовной высоты, венчает розу белую с черной жабой. Да разве это возможно? – говорят все, кто хоть что-то понимает в этой тысячелетней загвоздке. Но ты стал настолько самостоятельным в своих суждениях о жизни, что не веришь ни чужим оценкам, ни чужим печальным примерам. А вот же, – говоришь ты, – возьмите Карамзина: и гений, и к государю был близок, и в семье счастлив. Значит – возможно!

Но потом вчитываешься сам внимательно в биографию Карамзина – и опускаешь голову: сколько смертей, бед, страданий, горя…

Берешь судьбу другого гения, Федора Тютчева – и вновь отшатываешься: какой ужас…

Перескакиваешь в советскую эпоху, смотришь на безусловного гения, на Андрея Платонова – и что же? Где тут счастье?

Бредешь дальше, вглядываешься в жизнь Юрия Кузнецова: о, нет, нет!..

Невозможно повенчать сияющую белую розу всеохватного знания, тончайшего чувства и трепетного их воплощения – с благодушной черной жабой земного быта, желающей слопать розу духа и тем самым стать поближе к этому душистому и прекрасному созданию.

Либо – либо, третьего не дано. Даже и не пытайся…

***

Вот и кончается горе…

Кто-то простил меня, видно.

В мартовском синем просторе

Любятся птахи бесстыдно.

Любятся вольные птахи

В мартовском синем просторе.

Свет моей белой рубахи

Тонет у встречной во взоре.

Тонет в пустом разговоре

Бедное сердце… о Боже!

Вот и кончается горе.

Кто же простил меня, кто же?

Я чувствовал это всем сердцем – то, что я, наконец, прощен. Кем и за что прощен – я не знал, мог только догадываться… да и мало ли я нагрешил, живя на Земле!

Груз моего греха сам по себе сгибал меня долгие годы. Но была, видимо, еще и чужая молитва, призывающая Господа наказать меня. И всё это вместе несло ощущение горя, тяготившего мою душу.

И вот однажды я почувствовал, что прощен. Где-то там, на высоких весах, мои добрые дела и помыслы «перетянули», чаша моих грехов пошла вверх, неудачи отступили, болезни исчезли, всё стало мне удаваться.

С тех пор я живу, стараясь не отягчать чашу своих грехов. Не всегда получается, правда…

ИГРЫ БОГА

Кот играет с собственным хвостом,

Мальчуган – с игрушкою заветной,

Я – со словом и своим котом,

Бог – с моей судьбою разноцветной.

То ее подбросит, то сожмет,

То отпустит, став на миг серьезным.

Мальчик бьет в ладоши. Хнычет кот.

– Боже мой! Когда ты станешь взрослым?

Размышляя о том, что в жизни выпадало мне на долю, пытаясь в очередной раз понять, как на самом деле Господь относится ко мне, я вдруг увидел Его ребенком, то и дело подкидывающим вверх мою судьбу и с веселым смехом ловящим над самой бездной. Может быть, эта разноцветная игрушка на время отвлекла Его от более серьезных забот?

А в самом деле – почему мы представляем себе Его непременно стариком? Если Он, как утверждают теистические эволюционисты, находится вне природы, вне пространства и времени – то Он одновременно и старик, и дитя. А любое дитя так любит играть. Только вот игрушки у Него – особенные…

Юлия СЫТИНА. «Беда от нежного сердца»

Рецензия на водевиль графа В. Соллогуба в театре АпАРТе на Таганке

В постановке «Беды от нежного сердца» театру АпАРТе удалось легко и изящно избежать большой «беды» нынешнего театра – вычурной и пошлой передачи классики на «современный лад». Проблема «актуального» прочтения произведений минувших времен, их «осовремененного» представления на сцене – вопрос животрепещущий и порою даже скандальный. Эта постановка – прекрасный пример органичного соединения текста середины XIX века и аллюзий, манер, словечек века XXI-го.

Водевиль Соллогуба становится той канвой, по которой актеры вышивают свой узор, порою утрируя действие и сгущая краски. Однако изначальный текст водевиля, как представляется, остается почти неприкосновенным, в него органично вставляются песенки разных времен, главное поле для импровизации переносится в область жестов, интонаций, отдельных фразочек (из серии «90-60-90») и броских деталей, которые мастерски обрисовывают характеры, создают настроение, усугубляют фарс. Соллогубовский юмор зажигается новыми красками, но при этом актеры так бережно относятся к языку, что смешение разных эпох неожиданно выглядит органичным в создаваемом водевильном мире, где гротескность помогает избежать вульгарности.

Благодаря такому смешению неожиданно появляется ощущение вневременности героев. Перед нами – архетипические образы капризной столичной штучки, умелой кокетки («Катя из Тамбова» – сколько сейчас подобных провинциалок!), синего чулка и одновременно идейной девушки, расторопных маменек: столичной и провинциальной, легкомысленного повесы, жаждущего любви, и его доброго и сметливого папеньки, по-своему мечтателя, который даже возвышается до глубокомысленных наблюдений над быстротечностью времени и превратностями судьбы, но – не пугайтесь – в соответствии с жанром:

Тогда ты нюхала цветочки,

Теперь ты нюхаешь табак.

В общем-то, все образы, создаваемые актерами, вполне созвучны героям Соллогуба, разве что Настенька из несколько утрированной честной девушки, на счет которой у Соллогуба, в сущности, не так уж много иронии, превращается в некую смесь решительной идейной девицы и синего чулка, с аллюзией на героиню из популярного некогда сериала «Не родись красивой».

Градус абсурдности, как и быстрота развития действия, нарастает к финалу. Контрасты и стремительность переходов от счастья к горю, от одной любви к другой, от любезности к ссоре придают водевилю особую динамичность и не оставляют зрителю шанса зевнуть. Небольшой зал театра создает уютную и интимную атмосферу, благодаря чему актеры и их герои становятся особенно близки публике, порою они прямо обращаются в зал, разрушая четвертую стену. По сути, с такого непосредственного вовлечения зрителей и начинается действие – бродячая намерзшаяся труппа любезно разъясняет публике, что такое водевиль, читая «книжное» его определение в толстой книге («неосведомленность» актеров гармонирует с предполагаемой неосведомленностью публики) – так изначально задается условность происходящего. И она выдержана до конца – как в начале труппа преображается на глазах, так и в финале все декорации собственно «водевиля» убираются со сцены.

Однако нарочитая условность отнюдь не мешает зрительскому сопереживанию судьбам героев. Жениха, у которого и впрямь беда от нежного сердца, действительно становится жаль к концу действия. Но все разрешается счастливо (спасибо мудрому папеньке!): молодой повеса получает урок, вразумляется и находит счастье – верную супругу. Назидательность водевиля становится легкой и воздушной – но она остается, и в этом сохраняется верность жанру.

Цельность характеров, решительность и жизнерадостность – то, чего так порою не хватает нам сегодня, когда беды не столько от «нежного сердца», сколько от «большого ума». Этот водевиль – прекрасная возможность окунуться в волшебный мир сердечных переживаний, легкости и радости бытия. Возможно, иному современному зрителю может не хватить фарса и гротеска, но усиление их было бы, как представляется, слишком уж большой вольностью, которая разрушила бы текст Соллогуба, превратила постановку в пародию на водевиль.

Наши встречи

Михаил НАЗАРОВ. «Вы ещё разберитесь, чья это элита – ваша или уже наша»

– Михаил Викторович, чтобы лучше разобраться в том, что происходит с нашей страной и народом после крушения исторической России в 1917 году, предлагаю рассмотреть тему советско-постсоветской «элиты». Имею в виду ее происхождение, возвышение, конкурентную междоусобную борьбу за власть и ресурсы в СССР и РФ, основные этапы мутирования, дальнейшие перспективы… Накопился массив вопросов, в том числе исторического плана, с «заходом» в сравнение нынешней «элиты» с русской дореволюционной (например, «либеральные» круги с подачи социолога С. Кордонского и других распространяют мнение, что «в России всегда так было и будет»: власть бояр как источник кормления, тотальные воровство и мздоимство, погоня за чинами и привилегиями, чванство и высокомерие при покорно-рабском народе, считающем нормой такое положение дел)…

О духовных основах общества и власти в нем

Элита – это опора власти и формируется сверху властью именно с этой целью. А власть, с православной точки зрения, – понятие не только политическое, но и духовное, которое определяется той силой, которой власть служит. Таких сил в земном мире две: Бога и Его противника, сатаны. Всё в мире, хотя и в различной степени, вольно или невольно, ориентировано на тот или другой полюс: или – или. Нейтралитет или нравственный вакуум невозможны.

Поэтому если говорить об элитах, то следует сначала рассмотреть онтологическую сущность власти, – что это такое. Для этого предлагаю начать с антропологии – науки о природе человеческого общества, в котором и для управления которым образуется власть как его главный орган.

Даже если не прибегать к религиозным ее обоснованиям, можно чисто эмпирическими (т.е. воспринимаемыми в практическом опыте) наблюдениями увидеть онтологическое свойство человеческой природы: она не только индивидуальна в смысле личного «я» как источника поведения, познания и ответственности, но она в то же время и коллективна. В одиночку человек не мог бы ни родиться, ни воспитаться (обнаруживаемые человеческие дети, «воспитанные» зверями, имеют мало человеческого), ни осознать устройство мира, приобщиться к духовной культуре (она имеет общественное происхождение и такое же общественное назначение). Четкие критерии добра и зла также могут быть обоснованы только в применении ко всем людям, а не определяться личной точкой зрения индивидуума, сидящего на своей кочке.

Философ Семен Людвигович Франк, начиная свой важный труд «Духовные основы общества» (1930 г.), исходит именно из такого эмпирического анализа поставленной в заглавии темы. Он указывает, например, на то, что местоимения «я» и «ты» не существуют друг без друга, как не существует левое без правого, верх без низа. Эта их бытийственная взаимообусловленность находит единство в местоимении «мы»: ведь «мы» не есть множественное число от «я», ибо «я» не имеет множественного числа, оно единственно и неповторимо, – пишет Франк. «Мы» существует изначально, объемля собою «я» и «ты», и тоже немыслимо без них, оно отражает их онтологическое единство, которое превращает сумму индивидуумов во взаимосвязанное и взаимоответственное общество с единой судьбой. Апостол Павел выражал это в таких словах, что когда страдает один член Церкви, то страдают все вместе с ним, когда радуется один – радуются все.

Так из единой духовной сущности человечества Франк выводит и понятие религии – не как суеверную потребность в объяснении тайн природы и не как «средство угнетения человека власть имущим классом» (как это «разоблачил» марксизм), – а как следование человека заложенному в его природе нравственному императиву должного для всех людей. Именно в осознании этого должного и в следовании ему природное единство человечества достигает своей полноты. То есть религиозное учение – это не произвольное утилитарное предписание социального поведения человека, а чувство сопринадлежности к тому Абсолютному началу мира, которое создает вселенскую соборность бытия. Только в осознании духовного единства с Абсолютным началом, с Богом, личность человека получает подлинное значение и развитие.

Поэтому и идеал правильного общественного устройства (структура и государственные законы) не зависит от субъективного хотения человека, а проистекает из должного и должен максимально соответствовать духовной природе общества, высшему велению Истины, – пишет Франк. Таково православное понимание власти (от слова «владеть»): она необходима обществу как общепризнаваемое народом ее право на распоряжение его судьбой для его организации и защиты в нем должного от недолжного. То есть власть оправдана служением сверхличной Абсолютной Истине, а форма власти, правовое законодательство и административная иерархия – это лишь вспомогательные инструментарии для такого служения. Власть, не служащая должному – это не власть, а ее узурпация – так можно в контексте всего Священного Писания и святоотеческого Предания истолковать и другое известное поучение апостола, часто искажаемое в смысле, что якобы любая власть от Бога и ей необходимо подчиняться: «Нет власти не от Бога» (на церковнославянском языке: «Несть бо власть, аще не от Бога» – «Ибо то не есть власть, если она не от Бога»). Недолжная власть может лишь попускаться Богом по нашим грехам, например, для вразумления «от обратного» без насильственного нарушения нашей свободной воли, но не как богоугодная власть. Таковым и был у нас геноцидный богоборческий режим.

Франк дает развернутое онтологическое обоснование многих элементов русской православной идеологии, отражающей духовную природу человеческого общества как сверхличностного соборного духовного единства людей перед Богом. В основе государственного строения лежат не права личности, а обязанность. «Все человеческие права вытекают в конечном счете – прямо или косвенно – из одного-единственного “прирожденного” ему права: права требовать, чтобы ему была дана возможность исполнить его обязанность… соучастия в том служении правде, которое есть обязанность не только отдельного человека, но и общества как целого». Например, сознанием этого на Руси в значительной мере смягчалось крепостное право (крестьяне служат дворянам, дворяне – Царю, Царь – Богу), пока элита не озападнилась и служение дворян перестало быть обязательным.

Я не отношу себя к поклонникам Солоневича, но в его описании общественного строя допетровской Московской Руси показан наиболее гармоничный период в состоянии русского общества. Разумеется, с учетом тогдашнего общеевропейского фона, где христианское Средневековье отступало под натиском антихристианских процессов Реформации, породивших капитализм с его элитами.

На Западе общество развивалось на основе индивидуалистического мировосприятия и соответствующей юриспруденции и даже религии, освящающей частную собственность, стяжательство и эксплуатацию, на этой основе развился так называемый капитализм. Даже верный принцип власти – ответственной перед Богом монархии – был извращен в нравственно не ограниченный абсолютизм. Впрочем, поэтому именно на Западе в отталкивании от абсолютизма и эгоистичного «дикого капитализма» (которого не было в России) возникали попытки социальных реформ на основе общественного единения: в XIX веке социализм (не только с идеологией революционной классовой борьбы, но и христианский социализм) и в ХХ веке фашизм – в первоначальном своем значении солидарного служебного единства всех сословий в корпоративном государстве вместо классовой и партийной борьбы (в основе этого строя лежало католическое социальное учение против капитализма и марксизма, однако после Второй мировой войны слово «фашизм» в левой и демократической публицистике было искусственно сведено к гитлеровскому нацизму).

Западные монархии в конечном счете были побеждены изнутри масонскими демократиями, в которых власть понимается не как исполнение должного, а как самодовлеющий юридический принцип, формально регулирующий море плюрализма независимо от его духовного содержания. В таком атомизированном обществе господствует власть денег, которая вместе с политической и культурной обслугой и составляет элиту, изолирующую себя от низшего общества.

Почему не спасла Россию царская элита

– Противники монархии указывают на то, – и мы это тоже хорошо знаем из русской истории, – что далеко не всегда служение и наших Царей соответствовало должному идеалу…

– Человек – существо греховное, подверженное воздействию сил зла, и властители не исключение. Тем не менее, сохранение религиозного общественного идеала в народном сознании очень важно даже при его нарушении властью, это не позволяло в России размывать границу между должным и недолжным и легализовать грех как норму. А при утрате идеала зло уже ничем не сдерживается.

Франк выделяет в обществе как бы два уровня: внутренне-глубинный и наружно-организационный. Если по своей внутренней природе (онтологической соборности) общество не может распасться на противоборствующие «я», то на уровне внешней его организации такой распад нередко происходит вследствие греховных устремлений людей.

Возникают человеческие группировки, ощущающие и культивирующие единство только в своей ограниченной среде: в экономической (союзы предпринимателей и профсоюзы, враждующие друг с другом), в национальной (шовинизм с порабощением других народов), в преступной среде (мафия, в которой тоже ведь ценятся верность, жертвенность, солидарность, справедливость, – но только в своем кругу).

Наиболее ярким примером подобного кланового понимания единства, укрепляемого и освящаемого религиозно, является талмудический иудаизм, который, отвергнув Истинного Воплотившегося Бога, дошел до учения, что Бог создал мир только для евреев, остальные народы – не люди, а подобны скоту. И совершенно логично, что в столь циничном отрыве общественного единства от его Абсолютного источника место Бога занимает его главный противник, стремящийся к узурпации власти над земным миром: «Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин. 8:44). Вседозволенные, нравственно ничем не ограничиваемые методы его властвования и формирования своей элиты особенно успешны в т.н. демократии, где истина определяется не должным абсолютным критерием, а арифметическим большинством голосов манипулируемого населения. Этого, к сожалению, не смогла избежать и дореволюционная Россия в начале ХХ века, став жертвой первой в ту эпоху «цветной революции» (как они называются ныне).

– В чем Вы все-таки видите сущность элиты в царской России? И как получилось, что именно тогдашняя элита предала Царя, устроив Февральскую революцию?

– Слово «элита» латинского корня, в переводе на русский означает «отбор», подразумевается отбор лучшего. Таковой ранее наша созидательная элита и была: государственные деятели всех рангов, офицерство, мореплаватели, ученые, предприниматели, которые вели за собой весь народ. Они делали свое дело со спокойной совестью, сознавая это как свой жизненный долг служения по отношению к богоосвященной власти Помазанника Божия, а значит, и к Самому Богу. Именно эта элита с Божией помощью обеспечила расширение и величие России, которое отразилось даже на карте мира как геополитический феномен – такова была награда нашему народу за верность истине.

В царской России элита сначала во многом определялась родовитым происхождением и соответствующим воспитанием, в петербургский период всё больше – служением (военным и административным), и опять-таки, что очень важно – сословным культурным воспитанием. Нельзя видеть в сословной иерархии одно лишь «социальное зло», иерархия есть в любом обществе как его необходимый скелет, главное – чтобы она ответственно и жертвенно служила общенациональным целям на пользу всего народа. При этом кому больше дано – с того и больше спрашивается. Тогда у низов не возникает мысли о социальной несправедливости.

К сожалению, постепенное озападнение нашей элиты вело к разрыву между нею и народом, чем пользовались и враги России, внутренние и внешние, для усугубления ее социальных проблем. Однако пресловутые, якобы вечные российские, казнокрадство и бюрократическое тупоумие существовали во все времена во всех народах. Нельзя судить об этом только на основании совестливой русской литературы, которая особенно пристрастно осуждала эти наши пороки под своим художественным увеличительным стеклом («Горе от ума», «Ревизор», сатира Салтыкова-Щедрина). Ведь даже в предреволюционные десятилетия российская элита в значительной мере сохраняла понятия долга и патриотизма. Но эта ее здоровая часть оказалась не подготовлена для обороны государства от революционной атаки сатаны с его арсеналом вседозволенных средств. Она по своему духовному складу не могла этому противопоставить «адекватные» безнравственные средства. И именно настоящая элита (независимо от возраста и сословия) выступила затем против богоборческой революции и боролась с ней пять лет (1917–1922), но была предана всем миром, начиная с «союзников» по Антанте.

А изменила Царю та часть элиты, которая, к сожалению, поддавшись демократическим соблазнам свободы, утратила свою служебную сущность и удерживающее понимание Российской монархии. Немногие пошли на сознательную измену, но дезинформированное большинство элиты виновато в том, что пассивно выжидало, не предполагая скорого краха государства. Если бы это было заранее известно – вряд ли бы в феврале-марте 1917 года военные, гражданские и духовные власти вели себя так же. (Известно, что многие потом раскаялись и даже искупили свою вину кровью.)