Дневники Энрида Борисовича Алаева. Том 6

За что мне сейчас необходимо приниматься?

Во-первых, нужно отредактировать и отослать в Академию две статьи: о ГДР и ФРГ. Причём, слово «отредактировать» надо понимать так, что реферат придется переделывать почти заново.

Во-вторых, необходимо возобновить связь с «Советской Армией» и начать писать для неё статьи.

В-третьих, подготовить материал для диссертационной работы. С этой целью придётся связаться с Петером Гётцлем.

В-четвёртых, продолжить работу над статистическими справочниками по странам.

В-пятых, обдумать и возобновить работу над мировой экономической картой.

Как видно, планы огромные. Но к их исполнению я фактически ещё не приступал. Сильно задерживает меня квартира: до сих пор ещё не сделали ремонта, вещи разбросаны, нельзя сосредоточиться. Кроме того, с 15 по 31 августа мне придётся быть на сборах в Вюнсдорфе.

Вот такая обстановка.

От Риты нет давно писем. Я знаю, что сейчас ей трудновато. И дети доставляют много хлопот, и денег маловато. Но написать пару строчек она могла бы. Или это неполадки почты?

Когда они приедут – а это будет в начале сентября – нам с Ритой не избежать серьёзного разговора. Последний отпуск оставил весьма печальные воспоминания. И как обидно! Ведь три последних года мы жили очень хорошо. Так хорошо, что все нам завидовали.

Утешает меня то, что говорить серьёзно мы с ней можем. И можем договориться до чего-нибудь хорошего.

Хороша семейная жизнь, очень хороша. Но сколько она приносит хлопот!

Будем надеяться, что всё закончится благополучно.

13 марта – понедельник, 18ч.50 м.

Сижу в кабинете Глухенького. Это – своеобразное дежурство на время тревоги. Оставили меня здесь потому, что я всё равно в последующие дни реальной помощи оказать не смогу: завтра уезжаю на сборы в Вюнсдорф. Командировка продлится полмесяца. Значит, вернусь я в самом конце августа. А там уж недолго останется и до приезда семьи.

Сегодняшний день знаменателен тем, что у меня в квартире, наконец, начали делать ремонт. Я уж потерял всякую надежду: почти месяц обивал пороги и ловил начальника КЭУ. Ещё окончательно не разрешена проблема мебели.

Да, офицеру тяжело достается служба. Сколько раз приходится переезжать, и каждый раз заново оборудовать квартиру…

Есть у меня такие мыслишки, появляются временами: а не бросить ли мне якорь в гражданку? В армейских условиях – очень трудно заниматься научной работой. Очень трудно. Это не работа, а так – одно мучение. Второй год, как составляю статистические справочники по стране, и работа фактически стоит на одном месте.

Когда приедет Рита, нужно обсудить с ней этот вопрос. Конечно, это дело не скорого будущего. Да и не лёгкое дело, когда дойдет до исполнения. Но обдумать стоит.

Иногда я мечтаю о таком варианте: уехать в Сибирь, например, в Братск, и взяться там за создание педагогического института.

Дописывать приходится уже дома.

Да, это было бы неплохо. У города Братска – большая будущность. Да и называться он будет по-новому – Радищев. Город будущего далёкой Сибири…

Сейчас только вернулся из офицерского клуба, смотрел замечательный фильм «Крутые горки». Это один из тех редких фильмов, посмотрев которые, хочется стать лучше, чем ты был до этого. Какие прекрасные и печальные воспоминания породил во мне этот фильм!

Жизнь пройти – не поле перейти. Из десяти неправд не склеишь одной правды.

Много ли надо человеку счастья? Говорят часто, что немного. Это ложь. Человек требует постоянно и много счастья, и его потребности в этом растут с каждым днём. Если бы было иначе, люди давно перестали бы стремиться вперёд, бороться. А где нет борьбы, нет и жизни.

Жизнь… какое замечательное слово! И даже когда немного грустишь, на душе легко.

Рита, подруга моя верная! Не обижайся на меня. Всё будет хорошо. Всё будет очень хорошо!

Вот так.

А сейчас сядем писать письмо домой. Ох, ты, разлука-разлука! И кто тебя выдумал? Какой в тебе смысл?

Разве только тот, что в разлуке проверяешь себя, проверяешь свои мысли и поступки? Для этого, слава Богу, во время разлуки досуга хватает.

Сентябрь

1 сентября – суббота

Позавчера вернулся из командировки. Полмесяца пробыл на сборах в Вюнсдорфе. Постарался использовать это время весьма продуктивно: всё время брал материал в седьмом отделе, писал и переписывал. Привёз с собой столько данных, что обрабатывать их хватит надолго. Одним словом – в этом смысле – сборами я доволен, весьма доволен…

26-го августа говорили по телефону с Ритой. Дети живы и здоровы, она тоже. Ждут только вызова, получат пропуск – и ко мне. Ориентировочно они должны приехать числа седьмого сентября.

Жду я Риту с нетерпением. Её приезд должен спасти меня от тяжелых раздумий. Скорее приезжай, Риточка! Найди меня снова!

3 сентября – понедельник, 01ч 30 м

Не трудно догадаться, что раз я в такой поздний час взялся за дневник – значит, сижу на дежурстве. Сейчас только что закончил печатать на машинке. Сделал семь копий статистических данных, которые мы вместе с Ритой перепечатывали ещё в Москве. Копии эти я разошлю своим товарищам-коллегам. Они им пригодятся.

И когда печатал, невольно вспоминал о Рите. Как я к ней привык за эти шесть лет нашей супружеской жизни! (Хотел написать – совместной, но потом вспомнил, что из шести лет мы вместе прожили не больше половины). И никогда я не чувствую так остро, что она мне нужна, как во время разлуки. Но я знаю, что «привык» – это не то слово, которое ждёт от меня Рита. Люблю ли я её? Да, я могу сказать, что люблю. Но любовь какая-то особенная… осторожная, хрупкая. Чорт возьми, неужели действительно Лида Пичугина взяла у меня всё? Так часто говорит Рита. Неужели действительно человек может по-настоящему любить лишь раз в жизни?

Или, может быть, чего-то не хватает в Рите? Нет, как говорят, «изюминки»? Не знаю. Но сколько раз я ни проверял себя в мыслях, я убеждался всякий раз, что вряд ли какая другая женщина дала бы мне столько, сколько Рита. Мне кажется, что она отдала мне всё, что могла, а имела бы что-либо большее – отдала бы и это.

Какова-то будет наша близкая встреча? Ох, о многом, о многом надо нам с ней поговорить. И помолчать. Бывают такие минуты, когда молчание ярче слов. Человек молчит, а ты слышишь, как кричит его душа.

Чем ближе день встречи с Ритой – тем больше раздумий, тем чаще я заглядываю в дневник. Но раздумья все – хорошие, нужные. Они продиктованы одним желанием – укрепить наши отношения, найти, в чем мы ошибаемся.

Мне кажется, я нашел. Нашёл то, что мне не хватает в Рите. Я никогда раньше не думал, что это так важно. Но именно теперь я убедился, что без этого нельзя, что это – хотя и не главное, но очень, очень необходимое.

Что же это такое? Нежность. Такая нежность, которую может породить лишь самая преданная любовь. Никакие книги не помогут, если не найдёшь источника этой нежности в своём сердце. О такой нежности и в книгах не напишешь, потому что в книге – это значит, известна для всех, а она должна быть только для двоих. И каждое слово при этом точно обливает сердце невыразимой теплотой.

Черствяк, сухарь – я никогда бы раньше не подумал, что это так важно, что нежность – это единственный понятный язык любви. Карты, книги, лекции, наука – а что это там, рядом? Жена? Уют? Стандартная ласка? Кровать? Что же, это хорошо, больше мне ничего не надо. Вот ведь как я рассуждал. И сам был скуп на нежность.

А ведь Рита любит меня, и это могло бы послужить источником счастья. Была ли она нежна ко мне? Да. Только очень давно. Я уже забыл, когда. Эти отдалённые времена не перешагнули за 1950 год. Потом было больше горечи, чем нежности. Да и трудно было Рите. Она ведь сама росла без отца и матери и никакой нежности не знала в жизни, а создать свою собственную её сердце не могло. Честное слово, мне стыдно, что об этом приходится вспоминать, как о чём-то случайном! Помню замечательные дни в Риге, особенно до октября 1950 года. Курск, лето 1951 года, куда приезжала Рита с Танюшкой под сердцем. Наконец, апрель-май 1955 года, когда я ездил к Рите в госпиталь после рождения Максимки. Всё? Да, все. К сожалению, всё. А что же было в остальное время?

Почему я решил, что необходима нежность, именно сейчас? Почему это не приходило мне в голову раньше? Раньше не было веских причин, которые могли бы натолкнуть меня на эту мысль. И одна из этих веских причин – мой анализ поведения Риты во время последнего отпуска. Нежность! Ха-ха! Её не было и в помине. Одна ругань да ссоры. Иногда до того невыносимые, что хоть беги из дому. О, это были ужасные минуты! Какое там к чорту минуты – часы, дни, недели! И никогда, никогда ещё не было у меня такого чувства, как во время отъезда из Москвы в этот раз. Я был готов на всё, решительно на всё, и Рита, может быть, не подозревает, как много она сделала для того, чтобы потерять меня. В каком смысле потерять? Конечно, я никуда не уйду, никогда семью не брошу, и всё же я буду потерян для Риты – также, как и она для меня.

Постой, постой! Как это я сказал? Никуда не уйду? О том, что буквальный смысл этой фразы неоспоримо верен, для меня давно стало аксиомой. Но не в этом ли причина ритиного отношения ко мне? Ведь она знает, как я люблю детей, как я дорожу своей честью, и конечно, догадывается, что я никогда и никуда не уйду от нее. По своей практичности – не может ли она в силу этого «умерить» пыл своей нежности? Зачем крепить потолок, который не собирается рухнуть? Ох, сколько бы я отдал, чтобы это было не так! Но ведь так восклицают лишь в тех случаях, когда хоть капельку сомневаются в обратном.

А если это так, то как мне убедить Риту, что она рассчитывает неверно? Проучить её? Стыдно, грубо и опасно. Флиртовать я не умею, уже убедился в этом. Чтобы встретиться с другой женщиной, мне надо, чтобы она хотя бы чуточку тронула моё сердце, а разве способно сейчас моё сердце на это? Ведь эта женщина должна сказать, совершить, сделать такое, чтобы я сказал: да, она лучше Риты, она мне может дать то, что я тщетно жду от Риты. Но пока я такой женщины не встречал, кроме одной – Лиды. Да и та уже превратилась в икону.

И потом: что скажет Таня? Она, конечно, ничего не скажет, но лишь один её удивлённый взгляд будет мучить меня до смерти. Как? – будет говорить этот немой взгляд – и это мой папа, которого я боготворила? О Максимке я не говорю: мальчишки, чертенята, они многое способны прощать отцам.

А как посмотрит на это Рита? Ведь я скрывать не смогу, рано или поздно она всё равно узнает. Не будет ли это «началом того конца, которым оканчивается начало?» Сдаётся мне, что соверши я неверный шаг, мы уже больше никогда не найдем друг друга.

Редко, но всё же иногда говорит Рита: я не могу тебе –то есть мне – уделять столько чувств, как раньше, ведь я должна теперь делить их между тобой и детьми. А так ли это? Не «жалкий ли это лепет оправданья?» Ведь – вернёмся, как говорят, к историческим фактам, – у меня наоборот взрывы нежности совпадали с моментами рождения детей – в Курске в 1951 году и здесь в 1955 году. Как мне обидно за Риту, что она смогла погасить в моей груди те невероятно глубокие чувства, которые вспыхнули у меня после рождения Максимки! Она сама говорила, лаская сына: «Милый сынок, как ты мне дорог, ты вернул мне любовь отца». Почему бы ей не раздуть, не поддержать этот огонь? Всё было бы по-другому. Нет же! Холодный душ лета этого года мог смыть всё, что вписал в мою душу Максимка.

Кажется, хватит. Мыслей изложено более чем достаточно. Буду считать, что к разговору с Ритой я подготовлен. В принципе, конечно. В деталях надо ещё многое обдумать. И самое главное – первому показать пример нежности. Не скажу, что это легко. Но это «окупится».

Сколько раз меня укоряла Рита, что я не целую её перед уходом на работу! Давно это было. Потом она смирилась с этим. А прав ли был я, считая всё это излишней сентиментальностью? Вряд ли.

Ну, что ж: времени одиннадцатый час. После дежурства надо отдохнуть. Сейчас ещё поработаю минут двадцать – и хватит.

Как хорошо стало на душе после долгих размышлений!

4 сентября – вторник, 23ч 25 м

Получил сегодня письмо от Риты – наверное, последнее перед приездом. Датировано 29 августа. Она беспокоится, что я до сих пор не выслал справки на проезд (справку я выслал, но она её ещё не получила). И вывод: «Последний год ты стал менее внимательным ко мне. С годами твоя внимательность ко мне исчезнет совсем». Вот к чему приводит моя оплошность. И как это я забыл раньше выслать справку? Ведь не может Рита подумать, что я задержал отправку её с той целью, чтобы подольше пожить одному, без семьи!

Вот, каким внимательным нужно быть супругу! Но я враг щепетильности. Лучше жить попросту.

Беспокоит Риту ещё один вопрос: мой «успех у женщин». Бедняжка, она права, но что я могу поделать? Не притворяться же мне? Ведь сколько раз я сам слышал, как жёны укоряют своих мужей в следующем духе: «Смотри, мол, Алаев вон и то, и другое делает, и всё прочее, а ты…» Помню одна Галиновская и ненавидела меня в Бранденбурге. Ну, это вообще был «редкий» тип женщины.

Приехал я сюда, на новое место – опять началось все сначала. Вёл я себя, можно сказать, безупречно. Да еще Тамара Ивановна всем рассказала о моих «доблестях». Одним словом, симпатии женского населения Финова уже завоёваны. Разве это не причина беспокойства для Риты? Действительно, когда она приедет, ей будет тяжело. Многих будет интересовать: а ну, что за жена у Алаева? Наверное, какая-нибудь особенная. А она вовсе не особенная.

Поэтому мне надо оберегать Риту на первых порах от всяческих пересудов. Авторитет себе она тоже завоюет, но несколько иным путем, большим трудом и за более длительный промежуток времени. А пока – надо прислушаться к её просьбам.

Из писем Риты, также как и из маминого письма, я узнал, что дети – живы и здоровы, сильно подросли и поправились. Дети – это наша гордость. С такими детьми покажись где угодно, и тебя уже будут считать порядочным человеком. Но мне надо будет больше уделять им внимания, особенно Тане. Благие намерения! Как они будут выглядеть на практике через несколько дней?

И уж совсем неожиданно – получил сегодня письмо от Лидии Михайловны. Я уж думал, что письмо моё останется без ответа. Три года мы не писали друг другу. Разрыв произошёл после памятного письма Марии Павловны, лидиной матери. Ого, так это было не три, а четыре года назад! Нет, наверное, и после было одно-два письма. Написал я Лиде письмо 13 августа, отчасти под впечатлением кинофильма: «Крутые горки», отчасти… чорт его знает, почему: грустно было, вот и написал.

Ответ Лиды меня сильно, сильно разочаровал. «Рада, что у тебя хорошая семья. А мне вот 27 лет и больше ничего. Ты, наверное, знаешь, что я была замужем. Неудачно». Как эти слова не вяжутся с моими воспоминаниями!

Был бы я фаталистом, то мог бы подумать, что надо мной господствует какой-то злой рок. Женщин, которых я когда-то любил, я никогда не видел впоследствии счастливыми. Исключением ли является Рита? Это – спорный вопрос. Мне кажется, что не совсем счастлива и она.

Что толку в точном хронометре, если его нельзя даже вынести на улицу?

И опять вспоминается прозвище, данное мне девчатами в Риге – «Печорин» (об этом мне впоследствии сообщила сама Рита).

А что было бы, если бы я был хоть чуточку слаб по женской линии?

Держись, Энрид Борисович!

5 сентября – среда, 20 ч 30 м

Ну, сегодня надо дать дневнику отдых. Всё уже раздумано, все расписано. Беспокоиться о телеграмме я начну с завтрашнего дня. А сегодня – отдых голове и сердцу, надо работать.

Начну сегодня обрабатывать выпуск для ВПА «Германская Демократическая Республика».

8 сентября – суббота, 0ч.20 м

Как сегодня не сесть за дневник? Наступает долгожданный день: получил телеграмму от Риты. Сегодня вечером поеду во Франкфурт, завтра в шесть часов утра прибывает московский поезд. И я встречу своих дорогих и родных: Риту, Таню, Максимку!

Сразу жизнь приобрела иной смысл. Почти два месяца я готовился к встрече, и все равно на последний день осталось много работы. Надо прибрать в комнате, закупить продукты. Чтобы Рита и дети сразу, с первой минуты почувствовали, к кому они приехали.

Радость, радость – и тоскливые последние часы ожидания. Еще впереди тринадцать часов до встречи – как я их проведу? Хорошо, что всё, о чём следовало подумать, уже обдумано. Я имею в виду самое главное. А детали и мелочи решатся сами собой.

Как-то встретит Риту новый гарнизон? Детям не страшно – они быстро привыкнут. А вот Рите будет первые дни трудновато. Но я ей помогу. Я сделаю так, чтобы она не чувствовала никаких затруднений и неловкостей.

Ну, сейчас могу отдохнуть. Конечно, заснуть сразу не придётся. Но это будет хорошая бессонница в ожидании и предвкушении близких радостей.

Скоро мы опять заживём всей семьёй!

21ч 00 м

Всё! Наконец-то кончил уборку в комнате. Через час-полтора Виктор Павлович Филиппов отвезёт меня на вокзал, и поеду во Франкфурт.

Скоро встреча!!!

Вперёд!!!

16 сентября – воскресенье, 01ч 00 м

Прошла почти неделя, как Рита, Таня и Максимка приехали и живут со мной. Квартира им понравилась. Особенно Максиму: есть простор, где разгуляться! Таня быстро подружилась с девочками, целый день на улице. Только Рита ещё не привыкла, всё вспоминает Бранденбург.

Десятого сентября организовали небольшую вечеринку – отмечали шестую годовщину нашей свадьбы. Так удачно совпало. Были у нас Глухенький с супругой, Филиппов с супругой и Путря с супругой. Небольшая компания, но дружная.

Первые дни всё шло хорошо. Но ни я, ни Рита ещё не привыкли друг к другу. Сказывается и усталость. А самое главное – последствия последнего отпуска. Они ещё дают себя знать.

Рита старается всё делать как можно лучше для меня, но иногда не выдерживает, срывается и горячится. Она стала очень нервозной. Была бы возможность, отправил бы её в дом отдыха на месяц. Но как это сделать?

Ничего, всё уладится. Обвыкнем, обживёмся, Вся жизнь ещё впереди.

Октябрь

14 октября – воскресенье, 23 ч 15 м

Да, вот так и живём.

У меня накопилось столько работы, что не знаешь, за что браться сначала. Надо подготовить несколько лекций к началу нового учебного года в партийной школе. В академию нужно послать две статьи – о ГДР и ФРГ. В «Советскую Армию» тоже давно просит Саблуков написать. А где брать время? Помимо всего этого накопилось много текущей работы по сбору статистических данных… Вот почему я всё чаще думаю о перемене обстановки.

На носу новое мероприятие, которое должно поглотить массу моего времени: перебазировка. Едем в такую глушь, что даже не верится, что есть такие места в Европе. Я был уже там с Филипповым.

А как идут дела дома? Нельзя их назвать радостными. Так мы общего языка с Ритой и не нашли. Она становится раздражительней день ото дня, и я начинаю терять к ней уважение. По-видимому, и она не остаётся в долгу. Словом, не клеится у нас. Ни черта не клеится. Где уж тут говорить о домашней обстановке, о помощи мне! Пребывание дома мне становится в тягость, и если бы не дети, то я пропадал бы на работе с утра до позднего часа.

Вот так и живём.

А жить хочется лучше, намного лучше. Что же ещё придумать такое, чтобы наши отношения с Ритой наладились? Хотя бы они были такими, как весной этого года. В чём дело? Почему всё пошло, как говорят, через «раковину»?

Надо крепко подумать.

Ноябрь

7 ноября —

XXXIX

годовщина Октября

Праздник встречали в напряжённой, лишь слегка разрядившейся обстановке. Недавно пришлось пережить несколько тяжёлых дней в связи с событиями в Венгрии. Не меньше хлопот и тревог доставило нападение Израиля, Англии и Франции на Египет. Но особенно опасными были венгерские события. Я буквально потерял покой: ложился и вставал с мыслью о Венгрии, о её судьбе.

Да, из венгерских событий – да и из польских тоже надо сделать большие и далеко идущие выводы. И от слов переходить к делу. А то мы и раньше всё «извлекали опыт» и ни хрена не делали.

Я рад, что хоть дома у нас полный мир и взаимопонимание. Я имею в виду нашу семью. От этого многое зависит.

Начинаю обдумывать одно очень важное дело – кругосветное путешествие на автомобиле – амфибии. Это – программа для меня на ближайшие 4–5 лет. Это путешествие должно завершить четвёртый этап моего изучения географии.

Первый этап я считаю тот, что был в детстве, начиная примерно со второго класса, и до 1941 года.

Второй этап – это период обучения в Омском и Рижском педагогических институтах.

Третий этап связан с моим пребыванием в адъюнктуре. Этот этап ещё не закончен. Срок – ещё два года.

Четвёртый этап начнётся и закончится кругосветным путешествием.

Вот какие планы!

Декабрь

1 декабря – суббота, 14ч 10м

Прошедший понедельник начались занятия в вечерней партийной школе. Уже не формально, а фактически я приступил к исполнению своих новых обязанностей.

Правда, эти обязанности не совсем новы для меня. Уже в 1949 году, когда после окончания Рижского военно-политического училища я пришёл работать в 336-ю дивизию, там я начал в ДПШ преподавать географию – и я вёл географию вплоть до настоящего времени. С декабря 1950 года по май 1951 года я фактически руководил ДПШ в 114-ой дивизии, и уже осенью меня хотели утвердить в этой должности. Но тогда, когда это было бы для меня действительно радостным событием, этого не случилось. А когда мне предложили должность начальника ДПШ спустя пять лет, я согласился без особого энтузиазма.

Ну, ничего. Год ещё можно поработать. А этот год 1957 – для меня решающий.

Если в 1958 году я выдержу защиту диссертации, то осенью 1959 года можно будет начинать кругосветное путешествие.

Сейчас пока надо быстрее рассчитаться с Академией – написать учебники по двум Германиям. Да и в «Советскую Армию» отдать рецензию о «Jahrbuck der DDR». Эх, если б было побольше свободного времени!

Иногда я мечтаю: чем бы я занялся, если бы был отдан всецело самому себе? Если бы я ни от кого и ни от чего не зависел, а мог бы только работать.

Во-первых, я завершил бы работу над мировой экономической картой (Жду отзыва из Москвы от Лаврищева!)

Во-вторых, я составил бы экономическую карту ГДР и бецирков.

В-третьих, начал бы писать «Настольную географию» (Типа семеновской “Guter der Erde”)

В-четвертых, я закончил бы заполнение статистических справочников по странам.

В-пятых, я протолкнул бы в жизнь «Географическую энциклопедию».

В-шестых, написал бы подробную географию Германии.

В-седьмых, защитил бы диссертацию.

В-восьмых, стал бы готовиться к кругосветному путешествию.

Вот Какие планы! (Глубокий вздох)

А пока – заканчиваем дежурство по штабу. Вчера начал изучать английский язык – после пятнадцатилетнего перерыва. (Я его изучал осенью-зимой 1941 года в Казани).

Семья моя – прочный тыл. Живем весело и дружно. А это – главное.

4 декабря – вторник, 6ч 00 м

Вчера прошёл второй день занятий в вечерней партийной школе. Несмотря на то, что я ещё окончательно не оправился после гриппа, читал четыре часа лекций. Особенно удачно прочёл у солдат: по географии. Хотя в учебном плане нет географии – ни для солдат, ни для офицеров – мы решили дать несколько часов. Если начальство из армии или из группы будет ругаться, то я всегда сумею постоять за свою родную географию!

Позавчера написал письмо в Географическое общество в Москву – когда они смогут прослушать мой доклад о мировой экономической карте. Я смог бы к этому докладу приурочить свой краткосрочный отпуск.

Сейчас сяду писать рецензию на «Jahrbuch der Deutshen Demokratichen Republik. 1955».

21 декабря – кажется пятница, 5ч 15 м

Вчера вечером возвратился из Темплина, и Рита показала мне два письма из Академии и из Географического общества. Первое письмо мало меня обрадовало. Тихоненко сообщает, что с 20 ноября я отчислен из Академии в связи с закрытием заочной адъюнктуры. Приятного мало, но и огорчаться не следует. Главное: кандидатский минимум – осталось позади. А связи со своей кафедрой я терять не буду.

Второе письмо вывело меня из равновесия своим радостным содержанием. Лидия Наумовна Могилёвкина пишет, что мой доклад – о мировой экономической карте – назначен ориентировочно на 18 января. Точнее она сообщит позже.

Да, к этому делу надо подготовиться! Срочно закончу материал по ГДР, и возьмусь за карту и за составление доклада.

Это сообщение настолько взволновало меня, что я ночь не сомкнул глаз. И, очевидно, уже не сомкну.