Пастэго

– Неужели и тебе пришлось закрывать старые травмы? Не знал, что ты была какой-то школьной отщепенкой.

– Я не была отщепенкой. Я была достаточно популярна.

– Хм, ещё бы. Что ещё может ждать красивую девочку, – проговорил я.

– У девочек тоже есть внутривидовая конкуренция, – Аля смотрела на меня с лёгкой укоризной. – Тебе ли не знать, раз ты знаешь всё в этой вселенной.

– Ну, пожалуй, не всё во вселенной, – уточнил я. – Если речь не о вселенной этой книги, конечно же. Ну, а насчёт конкуренции у девочек могу сказать, что физическое насилие в стане особ женского пола распространённо меньше. Конечно, девки тоже дерутся, и даже на ринге. Но всё же это бывает намного реже, чем у мальчиков. И всё равно у большинства женщин полость не только там, где положено природой, но и в мозгах. Впрочем, тоже верно и для большинства мужчин.

– Опять эта мизогиния… Ты всё ещё хочешь узнать, что со мной происходило, или опять будешь разглагольствовать о разных вещах, причём в этом своём саркастическом тоне? – спросила моя прекрасная собеседница и встряхнула волосами.

– Ну нет, мизогиния тут отсутствует. Не скрою, иногда есть искушение объявить всех баб чудовищами, но я разумно напоминаю сам себе, что твари не женщины в частности, а лишь все люди в целом, таким образом, говорить нужно о мизантропии, а не мизогинии. Ох, ну и, конечно же, я хочу, – уверенно поведал я. – Расскажи, пожалуйста.

– Так вот, – Аля звонко хлопнула себя по бёдрам. – Я встретила своего первого кавалера. В те годы он казался мне интересным, таким брутальным. Я просто столкнулась с ним в коридоре… школьном коридоре. Впереди нас ждало многое…

– Первый сексуальный опыт, – подсказал я.

– Да! Если хочешь знать, – кивнула Аля, приподняв бровку. – Но в итоге он бросил меня ради подруги!

– Лучшей подруги? – осведомился я деловым тоном.

– Нет, не лучшей, – ответил моя спутница.

– Ах, если бы ещё она звалась лучшей, то сюжет приобрёл бы просто очаровательную банальность. Такую, знаешь, старосветскую чопорность дурного вкуса. Нате вот, смотрите – пошлость, затасканный, избитый поворот сюжета. Аля, сочиняй лучше! Я точно знаю, что это в твоём диапазоне.

– Ты не забывай, банальные сюжеты даёт прежде всего жизнь. Жизнь банальна, смерть банальна. Разве такой ситуации не могло быть? Да они сплошь и рядом, такие вот ситуации. Ты несомненно знаешь. Ты писатель! Ну почти даже писатель реалист, а не кость из под лавки, – сказала Аля и весело рассмеялась.

– Хорошо, ну хорошо, – я замахал руками и заулыбался. – Продолжай, пожалуйста.

– Короче говоря, я отшила его. Так и сказала: «Вали! У нас ничего не будет». Хотя, знаешь, этот парень научил меня тому, что плохие парни это действительно плохо. А ведь если я изменила прошлое, – тут голос девушки стал встревоженным, – то выходит, что я утратила этот опыт, и даже теперь не буду понимать, почему я с таким умным и добрым парнем, как ты.

– Жеманницы говорят не парень, а «молодой человек», – я озвучил своё наблюдения с гранитной серьёзностью.

– Ну тебя в подпол, – Аля сделала вид, что обиделась. – Кажется я тебе польстила, ну, насчёт доброты.

– И ума тоже, – подсказал я.

– И ума! – очень уверенно согласилась она.

Но через несколько секунд мы уже хохотали вместе.

– Что ж, моя милая, – заявил я, унимая смех, – спасибо за рассказ. А ведь найдутся глупые читатели, которые решат, что эти наши взаимные подколки какие-то неестественные, хотя это весьма здоровая и весёлая форма отношений, по крайней мере для многих представителей интеллектуального меньшинства. Ну и для справки: ты не меняешь настоящее, когда меняешь прошлое с помощью Пастего, или точнее, ты меняешь своё психологическое состояние в настоящем, что происходит в результате закрытия гештальта, как это назвали бы мозгоправы. Однако то, что произошло в прошлом – там и остаётся, и после изменения прошлое не является, само по себе, прямой причинной изменения неких событий настоящего. Проще говоря, ты не можешь убить в прошлом водителя, который отдавил тебе ногу, и этим самым вернуть ногу назад. Прошлое – набор неизменных картинок, симулятор момента, в который возвращает тебя Пастего, а не звено цепи, которая порвётся после изменения её части – эту часть нельзя изменить, можно лишь изменить погасшие тени, иллюзии прошлого…

– Ладно-ладно, – прервала меня моя спутница. – У меня сейчас мозг перегреется от этих объяснений. – Я бесконечно вдохновляюсь твоими философствованиями, но сейчас чуточку устала…

– Философию можно было бы свернуть после появления Эпикура, ничего разумнее всё равно не появится. Меньше страданий, больше радости – вот всё, что дейсвтительно имеет смысл во время человеческого пути. Все жизненые цели – костыли, помогающие идти вперёд. Если эти опоры не помогают хотьбе – их место на свалке. Общество потребления? Вы ещё скажите, что это минус в кубе. Не стоит бороться с пропеллерами, особенно когда они не мешают. Не хотите быть зомби, живущем в своём девайсе? Ну так не будьте. Занимайтесь творчеством! Или не занимайтесь. Общество потребления – не худший вариант для развития талантов. Это факт, а антитезам место на той же свалке, что и плохим опорам.

– Я бы и сама сейчас отправилась на свалку, – простонала моя муза, – только бы спокойно полежать и отдохнуть.

– Тогда отправимся ко мне и займёмся чем-нибудь более забавным, – предложил я, и мы вышли из-под моста, направляясь в сторону ещё одного, более старого.

Глава 4

Я играю на гитаре… Показывая Але как работает перегруз, чтобы она знала, как генерят этот рок-н-ролл. Кое-что она уже знает, но я объясню нагляднее. Забавно, но я толком не умею играть, поэтому мои терзания инструмента только рассмешили бы какого-нибудь восьмипалого виртуоза, который может достать указательным пальцем до потолка даже не вставая на цыпочки. Но играть тяжёлые риффы, обычно, дело нехитрое. Я импровизирую рифф. Тара-да-да, тара-да-да-да, тара-да-да-да. Аля кивает головой как бы говоря: «Неплохо, маэстро!».

– То есть когда я включаю дисторшн всё это звучит вот так, как рёв, а когда выключаю, то звук чистый и приятный.

– Отлично, – говорит девушка. – Очень, ну очень интересно.

– Я как будто слышу нотки иронии в вашем голосе, госпожа?

– Госпожа? – Аля делает строгое лицо, которое, впрочем, слабо скрывает её желание залиться смехом. – Я могу ею быть.

– Костюмчик из латекса, чёрная подводка, волосы, собранные в пучок, – советую я.

– Не совсем! – сообщает Аля и уточняет. – Красная мантия с соболем, корона, туфли в жемчуге и рубиновое колье.

– Так выглядит госпожа страны, а не госпожа отдельно взятого мужика, – доношу я своё мнение.

– Госпожа страны уж точно господствует над всеми мужиками подвластной территории, – говорит Аля, и широко улыбается. – Императрица берёт на ночь любого товарища, который ей приглянулся, от корнета, до поэта. Почему такой выдающийся мыслитель не понимает этих элементарных вещей?

Мы снова смеёмся вместе.

– Ну и раз уж мы начали о политике, стоит продолжить эту тему, – весело говорю я. – Только вот сейчас я принесу зелёный чаёк и печенье.

Чай уже на столе. Пар клубится над тёмным океаном посреди фаянсовых берегов. Серебристая, узорчатая ложечка приятно позвякивает в светлой чашке. Печенье с шоколадной глазурью на небольшой тарелочке, украшенной синеватым орнаментом. Аля берёт его своими красивыми пальчиками и аккуратно кусает, поднося свободную ладошку к подбородку и ловя крошки. Как же это мило.

– Кхм, поговорим о демократии, – вступаю я, хотя мне и жалко вклиниваться в идиллическую картину, созданную девушкой и шоколадным печеньем.

– О да, – отзывается гостья.

– Не говори с набитым ртом! – строго приказываю я.

– Простите, сэр, – отвечает она и смотрит на меня смеющимися глазами.

– Каково твоё отношение к ней, к этой самой демократии? – вопрошаю я.

– Строго негативное, – Аля серьёзно смотрит на мой раскладной стул.

– Это почему ты так думаешь?

– Чтобы у нас была полемика, – указывает моя гостья. – Ты же сам говорил, что иногда полезно занять даже ту позицию, на которой на самом деле не находишься обычно, и это просто ради тренировки в полемике.

Я развёл руками всем своим видом говоря: «Неплохо! Очень даже! Моя школа!», а затем произнёс.

– Тогда с вас аргументы, паненка, а не только факты.

– Демократия зло, ибо это диктатура большинства, – немного подумав проинформировала девушка. – Где-то я такое читала.

– Неплохо, – оценил я. – Однако по сути это софизм. Существуют разные дефиниции для понятия диктатуры. Если это всего лишь прямое правление группы товарищей, то есть в нашем случае, группы, что именуется большинством, то демократию можно назвать диктатурой, однако управляющая группа в диктатуре, если власть вообще принадлежит группе особ, а не одному диктатору, должна демонстрировать некие явные признаки монополизации власти, а нередко демонстрирует и черты волюнтаризма, тогда как большинство, в рамках хорошо построенной демократической модели, слышит меньшинство и на политический субъект могут влиять другие политические субъекты. Формальные признаки диктатуры, при указанном выше подходе, когда кто-то выдаёт кому-то директивы, можно обнаружить вообще у любой власти, ибо в этом её суть, ведь власть всегда предполагает, что кто-то управляет кем-то, то есть назвать диктатурой, в этом смысле, можно все формы правления, где указы обязательны к исполнению, и таким образом, речь тут именно о софизме, когда что-либо утверждается лишь на основе формальных признаков, а суть при этом искажена. Эмпирически же, мы приходим к тому, что реальная диктатура предполагает власть человека или группы, которые не допускают к управлению других, неких чужаков. Суть термина именно в этом, и в этом смысле настоявшая демократия предполагает коллективное участие именно как противоядие против управления одной, неизменной группы, как субъекта политики, либо единоличного лидера.

– Браво! – гостья похлопала мне. – Обожаю, когда ты такое выдаёшь! Хочу ещё! Только немного попроще, если можно. Хорошо?

– Без проблем, – согласился я. – Вот тебе аналогия.

– Отличное слово, – вставила моя юная философиня.

– Так вот, аналогия, – я возвышенно взглянул в даль, за своё окно, туда, где удобно расположился серый брусок высотки. – Когда я дам тебе директиву снять штаны, то это будет демократией, если ты имеешь право выбирать себе того, кто отдаёт такие распоряжения, скажем, между мной и своим соседом. А вот если выбора нет, и я узурпировал пост властелина штанов, то значит это диктатура! Кстати, можешь пока ничего не снимать…

– Ты уверен? – кокетливо спросила Аля, поигрывая пуговичкой на своих тёмно-синих джинсах.

– Пока да, – изрёк я не очень уверенным голосом.

– Ну и какая демократия лучшая на ваш взгляд, господин повелитель штанов? – серьёзно спросила девушка, но тут же не сдержалась и стала смеяться.

– Такая, где главного лидера выбирает не весь народ. История показала, что народ может себе избрать всякое. Весь народ выбирает депутатов в нижнюю палату парламента и мэров, специальная академия, с большим количеством членов, выбирает во власть интеллектуально подготовленных людей, то есть умники выбирают умников. Критерий отбора в касту умных, уж точно не какие-то тесты с паровозиками и квадратиками, а лишь реальные достижения в различных областях науки и искусства, которые показывают настоящий потенциал. Разумеется, фактор субъективного выбора тут будет силён, но это не так страшно. Из этих интеллектуалов, интеллектуалы же, избирают главу академии, судей, прокуроров, начальников областей, сенаторов, то есть членов высшей палаты парламента. Избранные интеллектуалы, а также мэры, объединены в партии, или же выступают сами по себе. Из их числа выбирают кандидатов на пост главного лидера, полномочия которого сводятся к полномочиям главного министра. Главный судья, главный лидер страны, глава интеллектуальной академии, председатель парламента уравновешивают друг друга и обладают реальной властью. Глава академии находится на посту не более трёх сроков, каждый по четыре года. Остальные лидеры не более двух таких же сроков. Это не идеальная система, но неплохая.

– А какая тогда идеальная? – поинтересовалась гостья.

– Идеальным может быть только твой носик, но не политическая система, – ответил я.

– Спасибо! А скажи-ка мне, как защитить демократию?

– Демократию нужно защищать всегда. Она подвергается опасности нападения как со стороны внутренних сил, так и внешних. В любом, даже самом свободном, обществе, может прорости сорняк узурпатора, который найдёт лазейки и проберётся к абсолютной власти. Хорошая защита – система разных сбалансированных органов власти, как я уже говорил. Но и это не стопроцентная гарантия. Ну а снаружи на демократию может напасть какой-нибудь соседний деспот. Некоторые люди почему-то считают, что защитой от такого нападения является своя мощная культура и язык, хотя история чётко показывает: защита от пушек – другие пушки, а не слова, пусть даже самого лучшего языка.

– Понятно, – сообщила Аля. – Знаешь, я всё думаю о Пастего. Мы можем снова использовать её завтра? Это же страшно интересно.

– Я никогда не пользовался ей так часто, – сказал я. – И я никогда не приводил с собой пассажирку.

– Ну, пожалуйста, – девушка сделала самые жалостливые глаза, какие только могла. – Ты мне не откажешь, правда ведь? Правда?

– Эх, ну хорошо-хорошо, завтра пойдём, нет проблем.

Глава 5

Многие способные любить люди страдают от этой способности, а многие неспособные, соответственно, от неспособности… Мой выбор – холодность. Лишить себя чего-то прекрасного, да ещё и добровольно? Да, без сомнений. Слишком часто это прекрасное выедает душу, как ворона орех. Холодность прекрасна. Впрочем, это мнение того, кто никогда не был холоден.

На этот раз мои глаза были закрыты и чёрный дым не щипал их.

Я подходил к дому одноклассницы. Она была рядом. Обшарпанные качели – грустный символ детства, которое ушло навсегда. Первый этаж, скрежет лифта, скользкая плитка, железная дверь подъезда, но ещё без домофона, который поставят через пару лет. Перила издают гулкий звук, если сильно дёрнуть их или ударить ботинком. О! В те годы у меня были отличные ботинки серого цвета. Шик! Я весь продрог. Упс… Какие смешные у меня перчатки, хорошо хоть не мамины варежки. Почему я вообще бросил носить ботинки? А вы, дорогие читатели, какую обувь предпочитаете?

Потолок опален спичками, а на стене порнографическая картинка, изумительно искусно нарисованная коричневым карандашом. Пахнет подвалом. Ещё тут повис, будто призрак, особый, ни с чем не сравнимый запах, который есть только в этом большом, страшном, доме-коробке. Домик, дом, домина… Он будто сошёл с тревожных картин Малевича и поселился над шумным проспектом не самого маленького города.

Мы гуляли зимним, морозным вечером, рядом с одним из городских замков, после вернулись назад на троллейбусе. Транспорт битком набит людьми. В вечернем освещении троллейбуса их лица будто сморщенные гармошки, старые кошельки, бока слонов.

Она в сером пальтишке, у неё голубоватые глаза, золотистые волосы, смешные веснушки. Свет жёлтый, тревожный, слабый. Я опускаю голову вниз, делаю глубокий вдох. Вот и он, этот неловкий момент, который всё ещё сидит в навязчивых воспоминаниях. Сердце стучит быстрее… Почему тут так скользко? Скребу подошвой ботинка по горчичной коже напольной плитки. Полумрак, тишина, мы тоже говорим приглушённо, плавно. Ещё стоим на первом этаже, она холодно произносит: «Спасибо, что проветрил меня». Вот! Вот он! Вот именно в этот момент нужно её поцеловать. Даже спустя столько лет это почему-то не так просто, даже для взрослого мужчины, которому снова пятнадцать лет. Пальцы похолодели… И всё же я делаю шаг к ней.

«Омела очень долго сопротивляется смерти».

Поцелуй далеко не такой приятный, каким его можно было вообразить, но всё же это победа. Мне немного стыдно перед Алей, но ведь всё вокруг лишь фантазия. Гештальт закрыт! Белый свет заливает пространство и… Стоп! Я не вернулся под мост. Что это за место? Небо? Что с этим небом? Красное небо, это что-то нереальное… Такой цвет не может быть в природе и солнце… Два солнца… Нет! Целых три!

Передо мной некое подобие мелового карьера, по краям его расставлены какие-то индейские вигвамы. Карьер залит водой – большое озеро в горном ущелье. В центре синеватой, водной глади, деревянный, плавучий дом, украшенный резными фигурами. Хах, сделано по образцу миниатюрных хаток в детском саду.

– Тет, – позвал меня голос Альфы, – где это мы оказались?

Да, моя милая спутница тоже здесь. Но здесь это где? Где мы действительно оказались?

– Кажется, Пастего дала сбой, – медленно проговорил я. – Мы не вернулись домой… Какая-то параллельная реальность, похожая на нашу.

– Но что же нам делать, Тет? – в глазах девушки блеснул страх.

– Для начала расскажи мне, где ты была? – я стараюсь придать голосу уверенную лёгкость, вкинуть в него весёлый скрежеток.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.