Искусство жизнестойкости. Стратегии выносливости для духа и тела

Часто ответ – это просто упорный труд. Неважно, на какой вопрос.

РОСС ЭДЖЛИ

Трудовая этика также оказала глубокое влияние на весь предстоящий заплыв. Связано это с тем, что во многих отношениях устройство моего мозга и тела было результатом безоговорочной поддержки моей семьи и постоянного стремления к тому, что многие считали либо невозможным, либо невероятным.

Итак, в 17:15 я приступил к самому сложному испытанию на сегодняшний день. Надев защитные очки и гидрокостюм, я обнял маму, папу и Эстер. Это не было эмоциональное прощание, так как они уже наметили и спланировали, куда можно приехать повидаться со мной на побережье, – словом, мы могли увидеться достаточно скоро.

Моей главной задачей теперь было безопасно войти в воду и успешно выйти из гавани, поскольку небольшая группа людей (и представители местной прессы) собралась на старом пирсе, чтобы помахать мне на прощание. Всего их было, вероятно, около пятидесяти (включая владельцев пиццерии), но радостные возгласы разносились над водой, будто присутствовала огромная группа поддержки.

Зайдя в воду по пояс, я повернулся и поблагодарил Барри, Джорджа, Джули и Рэя, прежде чем нырнуть и поплыть к «Гекате», которая прокладывала курс в нескольких сотнях метров впереди. Когда мое лицо коснулось воды, я почувствовал огромное облегчение. Планирование и подготовка были завершены. Я остался наедине с морем, в битве ветра и волн с законами плавания и спортивной науки.

Изо всех сил стараясь сдержать свои эмоции, я остановился, чтобы поблагодарить жителей Маргита за то, что они пришли на старт, и сказал им, что надеюсь вернуться до Рождества. Они все рассмеялись (поскольку до этого оставалось полгода), но я сохранял серьезность.

Первые несколько километров запомнились мне пиццей, чизкейком и чистым адреналином. Капитан Мэтт держал ровный курс, а я использовал «Гекату» для наблюдения, пока мы направлялись к порту Дувра. Плывя до позднего вечера, а затем утром, мы преодолели 34 километра менее чем за девять часов. Это эквивалент Ла-Манша, так что по большинству стандартов плавания можно утверждать, что прогресс был хорошим.

Но это был совершенно другой заплыв в абсолютно ином масштабе. Плавание вокруг Британии было для нас довольно удручающей математикой. Нам придется повторить это… ЕЩЕ ГДЕ-ТО СТО РАЗ.

У меня уже болели глаза, руки устали от постоянной борьбы с волнами, а язык онемел от соленой воды и большого количества калорий, необходимых для подпитки предстоящего заплыва.

Даже на том этапе, самом раннем, я понимал, что это уже не плавание. Положение моей головы и рук, частота гребков не будут определять, проплыву ли я вокруг этой большой скалы под названием Великобритания. Вместо этого мне предстоит 157-дневная борьба с совсем другим врагом – усталостью во всех ее проявлениях.

В камбузе-библиотеке «Гекаты» был экземпляр книги «Факты об усталости» (The Facts of Fatigue), которую я изучал с тех пор, как у меня появилась идея заплыва.

УСТАЛОСТЬ: ФАКТЫ

Спортивная наука не всегда глубоко понимала природу усталости. Мы знали, что это результат сбоя чего-то внутри нас [5], но психологи и физиологи раньше спорили о том, проявляется ли усталость в мозге или в теле. Вот почему в «Журнале о нервно-мышечной усталости в контактных видах спорта» (Journal of Neuromuscular Fatigue in Contact Sports) говорится, что «усталость была определена в соответствии с различными дисциплинами, связанными со спортивной наукой, а именно с разделами физиологии (тело) и психологии (разум). С одной стороны, физиологи могут рассматривать усталость как сбой или дисфункцию определенной физиологической системы, происходящие в организме. С другой стороны, психологи порой трактуют усталость как неприятное восприятие или ощущение, возникающие в уме» [6].

Море причиняло мне и физические, и моральные страдания.

Усталость одолевала как мой разум, так и тело, и мне нужно было проштудировать исследования психологов и физиологов, чтобы они помогали мне по всему периметру Великобритании. Я изучил сотни страниц научных работ, и стало ясно, что совсем недавно спортивная наука пришла к пониманию усталости на стыке представлений двух научных школ (психологии и физиологии).

По словам исследователей из Института движения и неврологии Кёльнского университета в Германии, «множественные симптомы усталости могут проявляться одновременно. Лежащие в их основе механизмы (как биологические, так и психологические) накладываются друг на друга и взаимодействуют» [7].

Отсюда следует причина, по которой современные ученые разработали психобиологическую модель усталости и признали, что переутомление – это сочетание многих сложных факторов, как физических, так и психических.

УСТАЛОСТЬ: СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЯ

Мы не всегда так думали об усталости. В начале XX века верили, что переутомление – это разрушение организма. Чтобы проверить эту теорию, еще в 1907 году нобелевский лауреат Фредерик Хопкинс и его команда отрезали задние лапы лягушек и снова и снова стимулировали мышцы электрическим током, пока они не переставали сокращаться. Было обнаружено, что истощенные мышцы лягушек, наполненные молочной кислотой, не могли продолжать двигаться.

В итоге ученые пришли к выводу, что истощение возникает из-за того, что организм не в состоянии перекачивать кислород к работающим мышцам, а кислотность крови зашкаливает наряду со многими другими физиологическими нарушениями, в результате вы упираетесь в стену, выдыхаетесь и сдаетесь.

Отчасти поэтому в 1954 году многие люди считали, что пробежать милю (1,609 километра) за четыре минуты невозможно. Бегуны в Австралии, Европе и Америке были мучительно близки к этому. В США Уэс Санти пробежал милю за 4 минуты 2,4 секунды в широко разрекламированном забеге. В Австралии Джон Лэнди пробежал четыре отдельных забега на милю за 4 минуты 2 секунды. Но никто не мог побить существующий мировой рекорд в 4 минуты 1,4 секунды, установленный еще в 1945 году шведом Гандером Хаггом, поэтому спортивные ученые той эпохи верили (и это подтверждалось исследованиями лягушек), что ноги и легкие человека не могут пробежать милю за 4 минуты.

Но 25-летний студент-медик по имени Роджер Баннистер думал иначе.

УСТАЛОСТЬ: 4-МИНУТНАЯ МИЛЯ РОДЖЕРА БАННИСТЕРА

Баннистер, который использовал познания в медицине, чтобы отточить механику бега и разработать собственный режим тренировок, начал свое рекордное приключение с набора самой элитной команды, когда-либо создававшей темп.

Это были Кристофер Чатауэй (который тем летом установил мировой рекорд на дистанции пять километров) и Крис Брэшер (чемпион летних Олимпийских игр 1956 года в беге с препятствиями), двое мужчин, обладавших уникальной способностью пробежать величайшую милю в истории. Именно это они и сделали 6 мая 1954 года на трассе Иффли-роуд в Оксфорде.

Брэшер лидировал безупречно рассчитанные по времени два круга, прежде чем уступить место Чату. Баннистер, следовавший вплотную за ними, пробежал последнюю четверть мили за 59 секунд. Падая на финишной прямой, он услышал, как статистик Норрис Макуиртер объявил по громкой связи: «Рекорд трассы, рекорд Англии, рекорд британцев в стране и в мире, рекорд Европы, Британской империи и мировой рекорд; время: три… [остальное заглушили аплодисменты]… минуты 59,4 секунды».

Но прорывы в спортивной науке и психологии на этом не закончились. Всего через 46 дней после того памятного дня на трассе Иффли-роуд Джон Лэнди снова преодолел барьер со временем 3 минуты 58 секунд. Затем, год спустя, три бегуна преодолели четырехминутный барьер в одном забеге. За последние полвека более тысячи бегунов преодолели барьер, который когда-то считался безнадежно недостижимым.

Итак, что произошло? Внезапный скачок в эволюции человека? Резкий прогресс в технологии обуви или науке о питании? Нет. Пресловутая планка была поднята, и коллективное мышление бегунов изменилось. Как только люди увидели, что пробежать милю за четыре минуты возможно, и этот предполагаемый предел человеческих возможностей был преодолен, ее пробежали куда больше людей.

Баннистер, по сути, помог переписать все теории усталости и показал, что ее нельзя полностью объяснить электрической стимуляцией отрубленных лягушачьих лапок. Вместо этого мы должны учитывать ключевую роль, которую играет разум, что и сделал профессор Тим Ноукс в 1996 году.

Основываясь на работе Арчибальда Хилла 1924 года, Ноукс развил идею о том, что мозг подавляет физическую способность бегать, плавать, ездить на велосипеде или вообще продолжать любую деятельность и «отключает тело» до того, как вы сможете нанести (по мнению мозга) серьезный вред самому себе.

Идея развилась в теорию центрального регулятора, и именно поэтому Ноукс считает, что момент, когда вы думаете, что не можете продолжать, на самом деле является реакцией мозга на замедление для сохранения здоровья, а не физиологической реальностью.

По сути, мозг сдается раньше тела.

Но почему это происходит? Что ж, на то есть веская причина. Если бы мозг не регулировал физическую нагрузку таким образом, мы могли бы в буквальном смысле довести себя до смерти – либо разрушив скелетные мышцы или сердечную мышцу, либо лишив нервную ткань сахара и кислорода.

Вот почему Ноукс считает, что мозг по своей сути эгоистичен и на самом деле заботится только о себе. Он сделает все необходимое для поддержания внутри организма баланса, состояния равновесия, которое мы называем гомеостазом.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ГОМЕОСТАЗА

О гомеостазе первым стал рассуждать знаменитый древнегреческий врач Гиппократ (считающийся основателем западной медицины), утверждавший, что здоровье требует надлежащего баланса элементов, составляющих человеческое тело, а дисбаланс приводит к болезням. Поэтому Гиппократа и последовавшую за ним медицинскую школу в некотором смысле можно считать создателями понятия «гомеостаз» [8]. Но лишь многие годы спустя теория и идея гармонического равновесия были преобразованы в более поддающуюся измерению медицинскую науку.

В 1915 году американский физиолог по имени Уолтер Кеннон и французский ученый Шарль Рише обнаружили, что живой организм стабилен. Это состояние позволяет ему не быть разрушенным, растворенным или дезинтегрированным окружающими его колоссальными силами, часто враждебными. В силу очевидного противоречия он сохраняет свою стабильность только в том случае, если возбудим и способен модифицировать себя в соответствии с внешними раздражителями и корректировать свою реакцию на стимуляцию. В некотором смысле он стабилен, потому что поддается модификации: небольшая нестабильность является необходимым условием для истинной стабильности организма.