Я есмь дверь…

Варвара не выпускала его из своих объятий, по своему обычаю плакала и гладила брата по щеке, где бугрился шрам в виде большой запятой. О чем она думала и что вспоминала, было только ее тайной. А маленький Иван в тот год уже пошел в первый класс, но общая картина встречи его тоже сильно разволновала, до красных глаз. Его маленькая ладошка была в руке летчика-героя, его дяди. А дядя все балагурил, пытаясь рассказывать смешные истории, да все про летчиков, но как-то не очень смешно получалось. Он настойчиво предлагал всем переехать из коммуналки в его новую квартиру на Мясницкой, но Варвара отказалась таким тоном категоричным, что он и не стал настаивать. Тяжелый шкаф так и остался стоять отодвинутым от стены, а за ним – топчан, и еще что-то, что из их жизни убрать было невозможно. Иван все равно оставил ключи от квартиры и большой сверток денег, сославшись на то, что всю жизнь находится на содержании у страны и откровенно не знает, как ими пользоваться. Перед тем как сесть в такси, он приобнял Василия и тихо, только для него сказал, глядя на награды:

– Вам есть чем гордиться.

Он уезжал, красивый и статный солдат своей страны. Таким был Иван Панфилов, душой и телом.

* * *

Та щель, что пробила мама, уже ощетинилась снежным барханом. Один белый бархан двигал другой, и Ваня сразу же, разбежавшись, кинулся в этот снежный предел. Он лез и лез, по грудь в снегу. Валенки сразу стали полными, и в пальтишко, подпоясанное солдатским ремнем, забился холодный снег, но он шел и шел от одной прогалины, раздутой ветром, до другой. По бугру он еще двигался, а все низины и овраги до самого их широкого рта были забиты белой пеной, которая, казалось, щурилась и шевелилась в ритмах порывов ледяного ветра.

Долго ли, коротко ли это безумие продолжалось, но он дошел-таки до магазина и купил на рубль четыре булки: две по 22 и две по 16 копеек. Больше он унести не смог, да и не дали бы больше по закону. Но как раз тут у кассы, где пробивали ему чек на 76 копеек, он и был приобщен к чуду. На сдачу ему дали 20 копеек, но монеты так блестели, что не было сомнений, что это и есть то серебро, которое все так ждали. А еще у кассирши стояли два тазика: один был наполнен спичками, а другой – ирисками «Золотой ключик», про которые бабушка говорила, что с их помощью можно запросто вытаскивать пломбы из зубов, а то и сами зубы, настолько они были липкие.

Сначала кассирша хотела дать две ириски, но подумала и дала еще одну, наверное, потому что покупатель с трудом доставал до окошечка кассы. Этими конфетами и спичками добивали сдачу вместо мелкой меди. Пока он был в магазине, снег предательски стал подтаивать и струйками стекать в трусы, а ноги были тяжелые, как будто к ним гири привязали. Да и сетка с хлебом давила на маленькие детские плечи; наверное, так давят грехи.

Он еще не удержался и сунул в рот две ириски, что не давали возможности дышать, слепляли между собой зубы и прилипали на небо. Он полз назад, сжимая в кулачке чудо-серебро. Он сегодня маму обрадует, что разговоры взрослых были не напрасным ожиданием, а он – того вестник.

* * *

Самый большой из Иванов теперь приписан к 3-й воздушной армии, где он будет отвечать за введение в войска Ил-28. Это первый реактивный фронтовой бомбардировщик СССР, а еще ему предстояло принимать участие в работе и испытаниях первого советского стратегического ракетного бомбардировщика. Все эти серебряные птицы были средствами доставки советских атомных бомб. Молодой генерал стал особо засекреченной и охраняемой фигурой и был поставлен начальником отряда особого назначения ООО «Серебро», с непонятной пока и для него стратегической задачей.

Но к осени 1955-го года что-то начало проясняться. Тогда ему был отдан приказ принять участие в учениях на Новой Земле и отбомбиться по «Объекту 700». Это надо было сделать на самолете Ту-16, типовое вооружение которого состояло из 12-ти бомб ФАБ -500, но все обернулось не так, и на внешнюю подвеску самолета разместили РДС-37. Это двухступенчатая советская ядерная бомба – советский первенец. Согласно приказу Иван должен был лично возглавить экипаж и всю эту операцию. Его задачей было прицельное бомбометание, контроль работы автоматики и траектории бомбометания, а также взаимодействие с МиГ-17, которые осуществляли его сопровождение.

25-го сентября, уже прохладным осенним утром, весь отряд вылетел с авиабазы Энгельса и взял курс на север.

* * *

Серебро, зажатое в кулаке, было почему-то теплым и в то же время мокрым. Руку он держал в кармане, но карманы, что левый, что правый, были уже давно в дырках, и упускать серебряную денежку из руки было чревато. Уж никак его не радовало свое счастье потерять. Ноги становились все тяжелее, а груз хлеба насущного давил все сильнее. Снег усилился, делая видимость совсем нулевой, а ветер подрывал с жилых домов кровлю. Ванечке ветер теперь дул в спину и погонял по бугру, но впереди были еще самые глубокие заносы, и он по своей детской наивности решил срезать путь, не понимая, что самая прямая дорога не всегда бывает самым коротким и легким путем. Он двинулся через овраг, а там глубина снега была омутом. И он еще пытался как-то двигаться, пока совсем не выбился из сил, а когда уже ушел с головой, снег ему вдруг стал казаться теплым, перед глазами полетели серебристые самолетики и кто-то смотрел на него пристально и спокойно. Похоже, это была смерть. Он уже был обречен вытаять весной из-под снега, как все «подснежники», которых, как правило, обнаруживали стаи воронов. Они кружили над такими телами и истошно орали.

Больше всего таких «подснежников» было среди замерзших на промысле замерщиц. Там качалки работали круглосуточно и в любую погоду давили из земли черную-черную кровь. А еще «весенними цветочками» были не дошедшие до крова пьяницы. Они тонули, как правило, вдоль дорог.

Но Ванечке не суждено было здесь упокоиться до весенних оттепелей. Какая-то неведомая сила вытащила его за цигейковый воротник из теплой и мягкой могилы. Уже на верху оврага он где-то ногами, где-то ползком по проулку добрался до своих дверей с четырьмя булками хлеба. Две из них по 22 копейки, две по 16.

* * *

До «Объекта 700» шли в соответствии с заданным режимом скорости. Метеорологические условия своевременно должны были позволить увидеть наземную мишень, и бомбометание должно было пройти в заданном режиме с высокой точностью.

Бомба, согласно контрольной карте, должна была упасть в точку со странным названием «Маточкин шар». После сброса бомбы экипаж приготовился к проходу светового излучения и ударной волны.

Они отключили автопилот, перешли на ручное управление, зашторили окна кабины, надели темные светозащитные очки и приступили к дыханию чистым кислородом. Но в любом случае ощутили очень яркую вспышку, затем пришла первая сильная ударная волна, вторая была слабее, третья – еще слабее.

Внутри самолета непонятно откуда появилась пелена пыли. Иван визуально наблюдал за развитием облака – пелена от взрыва быстро поднялась на высоту полета и стала разрастаться в гриб. Он воочию видел смерть, и она была серебряной. И даже чудилось, что ее можно потрогать. Было ощущение, что он причастен к ее сотворению. И в этот момент ему почему-то вспомнился тот самый бородатый, в телогрейке, попутчик в плацкартном вагоне и его непонятный сказ о голове и блюде. Экипаж прошел санобработку в специально подготовленном для них помещении. Иван пошел в штаб для подготовки донесения.

* * *

Ваня еле-еле достал свои ноги в отцовских портянках, которые от воды и снега стали, как деревянные колодки. Он портянки распрямил и бросил на трубу парового отопления. Труба мгновенно зашипела, а в дыру валенка уже пролез не один палец, а весь кулак. Внутри себя Ванечка уже не ощущал благого вестника. Серебряную монетку он все же потерял и сейчас, сидя около горячей трубы в потемках, думал пойти ее искать, но понимал даже своим детским умом, что это невозможно и глупо. Во рту у него до сих пор было липко и сладко, а вот 20 копеек было жалко. Это ведь целая булка черного хлеба, да еще и со сдачей!

Ванечка большим ножом, как это делала мама, разрезал булку черного вдоль, потом наломал кусками и замочил все это в кастрюле с теплой водой, через пять минут отжал и понес курочкам. Голодные замерзшие куры – это еще то зрелище. В маленьком помещении, где они жили свой век, под потолком горела самая слабая лампочка. Для них это и было солнышко, которое какое-то тепло приносило к их телам. Ванечка вскипятил чайник и вроде как под чай отрезал себе горбушку белого хлеба, полил ее постным маслом и посолил, из кастрюли достал вчерашнюю одеревенелую вареную картошку и всем этим отобедал.

Завтра уже заканчивались зимние каникулы, а в школу ему предстоит проделать примерно тот же самый путь. Вообще он любил школу, особенно после каникул, когда все тетрадки были чистенькими и пахли по-особенному. Ванечка всегда при этом сам себе обещал, что будет в них писать ровно и без помарок, но без помарок и ошибок никогда не получалось.

* * *

Командующий 3-ей воздушной армией всему экипажу объявил недельный отпуск. Всем, кроме Ивана.

В марте 1956-го года должен был состояться первый строевой полет машины 3М. Он был назначен командиром экипажа. Самолет прошел все испытательные полеты и теперь должен был быть принят в боевой строй воздушного флота. И не в силу звания, а больше по причине своего возраста он еще долгое время должен будет отбывать свою вахту за штурвалом и передавать свой опыт молодым летчикам уже послевоенного настроя. Но с ним любили летать, он считался везучим и являл собой практического инструктора в последней инстанции. Именно принимать решения в сложных обстоятельствах учили в летных школах. Но в реальных обстоятельствах это всегда возникало в другом виде. Это умение и было базовой дисциплиной в «Серебре», ибо груз, ими перевозимый, был, как всем казалось, мерилом счастья и благополучия.

Он не очень и огорчился, что не отпустили на неделю, ибо согласен был со словами командующего. Иван в последнее время стал замечать к себе повышенный интерес секретных служб. И, конечно, с пониманием к этому относился, пытаясь все время соблюдать привычный порядок, когда в квартире раскладывал свои вещи.

Подозрительность была на грани шпиономании, и все носители секретов окружались плотным кольцом внимания. Вчера была лекция для определенного круга генералов и офицеров по теме бомбардировки американцами японских городов. Читал лекцию подполковник из Москвы, он был в их летном кителе, но почему-то в галифе общевоинского цвета и покроя, да еще к тому же чересчур причесанный и напомаженный.

Похоже, он сам не летал никогда, а был каким-то носителем специальных полномочий. Но ходил по учебной аудитории, скрипя зеркальными хромовыми сапогами, и рассказывал о преимуществах социалистического способа хозяйствования над капиталистическим, что, по сути, мало имело отношения к самому ядерному оружию. Надо было видеть его довольную надменную физиономию, когда он сравнивал то, что сбросили на Хиросиму в августе 1945-го года, и то, что сейчас мы можем подкинуть в случае нужды.

– Наша одна РДС-37 мощнее того заряда в триста раз!

Особо он резвился на тему, сколько погибло японцев. Он предавался приблизительным подсчетам, что мы-то сможем «навалять» не меньше миллиона одной только бомбой. Похоже, он был очень горд имеющимся у нас потенциалом убивать. А пока он говорил о перспективах, загадочно щурясь, вроде как он обладает каким-то государственным секретом, который назывался просто «Кузькина мать». И мы, если Родина прикажет, всем покажем! А когда он сравнивал наш сегодняшний потенциал ядерного оружия, то явно возбуждался, но в аудитории сидели люди бывалые, и поэтому эти сравнения звучали несколько фальшиво и непрофессионально. Те уже давно понимали все свои возможности, и мало кто мог впечатляться от слов этого лощеного ректора. Ивану стало несколько не по себе, когда закрутили фильм, очень секретный, о бомбардировке Хиросимы в 1945-м году. Все это показывали с цитатами из классиков марксизма-ленинизма, и они настойчиво призывали быть бдительными, ибо враг не дремлет.

* * *

Метель потихоньку утихала, Ваня это видел в окне, где снег просел, и появились просветы серого зимнего утра. Он сел за стол и продолжил шиковать, отрезав от белой булки горбушку. Намазал ее густым рябиновым вареньем, но, подумав, отложил это лакомство в сторонку. Вышел в сенцы; там на гвозде в старой рваной сетке висела здоровенная замороженная кетина. Все, кто хотел рыбного блюда, могли от промерзшего рыбного тела отрезать ломтики мяса и жевать. Рыба была пересоленная, но все равно вкусная. А вот теперь можно и чаю! Ваня открыл синюю жестяную коробочку с надписью «Чай грузинский, первый сорт», взял оттуда щепотку и кинул в большую кружку. Почти сразу по комнате раскинулся приятный аромат. Теперь можно уже и горбушку с вареньем. Для него с хлебом все было вкусно и сытно.

Ваня прилег на свою панцирную койку; рядом с ней стоял покрашенный шаровой краской стол, на котором стоял маленький, в одно ведро воды, аквариум. Он был самодельный и постоянно протекал, и Ваня его латал размятым до горячей жижи пластилином. Стекла были изрядно заросшими изнутри зеленой плесенью, но рыбки были различимы. Это были четыре гуппи, которые еще как-то умудрялись размножаться, два мелких красных меченосца и толстенький, отливающий синевой макропод, который очень любил, когда ему бросали надоедливых мелких домашних мух.

Чуть дальше стоял радиоприемник «Урал-57». Когда Ваня его включил, засветился зелененький глазок. Он крутил ручку настройки, но если где-то и было ясно слышно, то говорили о каком-то «ягодном» оружии и крепости потенциала военного блока Варшавского договора. На большинстве волн и вовсе что-то булькало и чавкало на непонятном языке. Ванечка опустил голову на свою тоненькую ватную подушку и сразу же заснул, как умеют засыпать только дети, мечтающие стать взрослыми, ходить на работу и получать достойную зарплату, лучше серебром.

* * *

Осенью 1956-го года простая демонстрация в Венгрии превратилась в кровопролитную гражданскую войну.

Враг не дремал! Все началось с шествия студентов, к которым постепенно начали присоединяться местные жители и венгерские солдаты. Начали гибнуть люди, и 4-го ноября в Венгрии началась войсковая операция «Вихрь». По своему размаху и накалу она соответствовала сражениям Второй мировой войны. Советские войска под командованием маршала Конева с боем вошли в Будапешт. Под его началом были 1130 танков и самоходок, 615 орудий и минометов и свыше 30-ти тысяч солдат и офицеров. Но советская армия не использовала в боевых целях авиацию, хотя при этом над небом Венгрии было тесно от самолетов, но в первую очередь это была военно-транспортная авиация, обеспечивающая непрерывную связь с войсками. А также это были машины, которые осуществляли разведку и прикрытие войск и правительственных самолетов. Главный политический противник СССР – США, понятно, не остались в стороне от происходящих событий, и можно было ожидать каких угодно действий с их стороны, направленных на развал социалистического лагеря. В этой кровавой стычке нужен был козырь, который бы и обеспечил убедительное превосходство социалистического лагеря, но ни танки, ни артиллерия уже не могли быть полной гарантией и аргументом со стороны СССР в этой кровавой истории.

* * *

Ванюшка проснулся глубоко за полночь. Ветер на улице окончательно стих, было очень тихо. Было даже слышно, как макропод булькает в аквариуме. Комната была наполнена каким-то слабым мерцающим светом, это за окном под луной искрился снег. Ване действительно было страшновато спать в пустом доме одному, хотя он, по сути, был не из робких. Но, наверное, одиночество всегда страшно. Он встал, сбегал по холодному полу куда надо, включил свет в кухне для общего спокойствия и, раздевшись, опять забрался под одеяло с расчетом проспать до утра. Второкласснику Ванечке хотелось подвига. Ему, бывало, и сны такие снились, как он, преодолевая великие преграды, выходит победителем после боя со страшным чудовищем и целой армией Урфина Джюса. Но деревянные солдаты только казались злыми, на самом деле они были просто деревянными и безмозглыми и выполняли все команды своего хозяина. С такими вот мыслями уснул мальчик на узенькой панцирной кровати. А под головой его лежала тоненькая ватная подушечка солдатского образца еще довоенного времени.

* * *

И этот аргумент был найден. В этот день с Ваней имели беседу дважды. Сначала это были два человека в гражданском, но явно с кремлевскими манерами ведения беседы, а вторым был человек в сером френче без погон, но явно с большими-большими полномочиями. Смысл обеих бесед был одинаковый: готов ли он, Герой Советского Союза, генерал Иван Панфилов, выполнить особо важное задание Родины? Ваня подтвердил свою готовность к выполнению любого задания.

Прошел еще один день. Похоже, его кандидатуру согласовали в самых высоких инстанциях власти. И вот тогда уже дали пояснения по существу, и давал их тот же самый человек в сером френче без погон. Он держался как-то холодно и отчужденно. Вероятно, так ему было положено по должности. Первое, что он еще раз подтвердил, это уровень секретности всего происходящего. Знать о том, что ему поручается, вместе с ним будут еще два человека из первых лиц руководства партии и правительства. И чтобы еще раз подчеркнуть важность и секретность, этот человек во френче доложил, что даже министр обороны об этом не проинформирован, а министром обороны в тот год был не кто иной, как Г.К. Жуков. Завтра, 7-го ноября, он, с урезанным до минимума экипажем, должен поднять в воздух 3М, в бомболюках которого будет находиться две бомбы РДС-37.

Он должен будет на максимальной высоте барражировать над географическим центром Европы и ждать приказа о бомбометании. Так как еще не до конца были отработаны механизмы автоматической бомбежки, оставался один вариант сброса бомб – это ручное открывание бомболюков и ручное сбрасывание. Он не забыл подчеркнуть, что от Ивана будет зависеть, какой завтра будет мир.

Плохо в эту ночь спал летчик Иван Панфилов. Ему мерещилось, что он общается с какими-то тенями и говорит с ними на неизвестном языке. Снилось серебряное блюдо, на котором стояла голова пророка и пыталась что-то сказать ему. А еще те самые круглые жилища на севере Сахалина, которые он видел только мельком. Ему снилась не война, которую он прошел от начала до конца, где пять раз горел в воздухе и выживал. Снилась какая-то другая война, война где-то внутри себя самого. Этой ночью Иван, наконец, вспомнил дословно, что говорил ему тогда в поезде бородатый и совершенно непонятный человек в телогрейке, а сказал он так:

– Бог есть дух, который обитает в людях, и мы – его руки и ноги на этой земле…

* * *

Ванечка проснулся от того, что за стенкой у изголовья, а это значит в сенцах, кто-то шоркал по полу веником-голяком. В окно через корку наледи и снега пробивался неяркий солнечный свет. Иногда тут бывало, что после бурана наступала солнечная и безветренная погода, холодная, но с чистым высоким небом, в котором в такие дни обязательно можно было увидеть стаи воронов, выписывавших круги над темными пятнами в сугробах. Это были чаще всего собаки или кошки, не сумевшие добраться до теплотрассы. Таких вороны добивали, даже если те подавали признаки жизни. А теплотрассы были сами по себе удивительным явлением. Тут трубы отопления не закапывались в землю, а покрывались деревянными коробами прямо поверху.

Вот такой короб, тянувшийся вдоль всей строчки бараков, летом был реально осязаемый, а зимой прятался под спрессовавшимися снежными заносами. И в этих траншеях всегда была тайна. Снег вокруг них вытаивал, образуя ровный круглый свод, высотой, бывало, даже в метр. Это пространство всегда оставалось теплым и служило пристанищем для бездомных собак, кошек, крыс и откуда-то изгнанных тараканов. Бывало даже – из-под досок короба в самое глухозимье пробивались хилые ростки подорожника или одуванчиков.

Еще весной, когда Ваня с пацанами услышали, что первый советский человек в космосе, то сразу же решили в теплотрассе сделать кабину космического корабля. Но той весной это делать было уже поздно, а к следующей зиме уже забылось, и все осталось, как и было всегда. А в теплотрассе всегда была возможность на человека натолкнуться. Но это были люди, которые уже питались денатуратом и клеем БФ, а потом слепли и умирали от удушья. Еще были те, кто пил напиток из столярного клея с названием «табуретовка», те еще страшнее умирали. А у пацанов к теплотрассам был свой интерес. Они делали там свои штабы и тащили туда все, что плохо лежало: старые телогрейки, эмалированные кружки и миски. Но главное – это все же свечи, ибо света в туннелях по понятным причинам не было.

* * *

К осени 1956-го года холодная война стояла на пороге реформации, рискуя превратиться в очень горячую. Наступал последний момент, и это был момент устрашения. Операция устрашения носила название «Железный кулак»: это были кодовые слова, по которым надо было открыть бомболюки практически в самом центре Европы и навсегда поменять мироустройство. Будет ли отдан такой приказ, не знали даже и те драконы, которые все это придумали. По их мнению, все будет зависеть от политической и оперативной обстановки, как они им покажутся. Но драконы были уверены, что тот, кто первый заносит кулак, тот и победит. И таким кулаком стал Иван со своим экипажем.

В рамках высшей секретности управлять этим монстром взлетной массой более 200 тонн, предстояло, не как прописано, семерым, а как было определено сейчас, только четверым, вместе с Иваном. 3М стоял, выведенный на старт взлетной полосы в окружении автоматчиков, и серебрился боками под холодным ноябрьским солнцем. Ивана туда привезли на газике без крыши. Сопровождал его все тот же человек во френче без погон с мутным и блуждающим взглядом. Кольцо солдат расступилось, и они подъехали прямо к трапу. Тот, что во френче, остался в машине, а Иван поднялся на борт. Его задачей было осмотреться и, если что-то надо, дать знак. Он включил внутренний свет. Два устройства РДС-37, как два толстых порося, упершись боками, висели над бомболюком. Очередность сброса между ними составляла пять секунд. В кабине рычаг управления был закрыт выпуклым стеклянным колпаком, который просто от удара должен был разлететься в мелкие брызги.

В кабине все было готово к взлету. Иван сел в кресло командира и посмотрел вперед. Только тут он уже окончательно понял, что борьба с собой закончилась, и он сделал свой выбор. Он спустился к трапу, попросил привезти экипаж и дать один час на подготовку к взлету. Троих из экипажа тут же подвезли, они зашли во чрево этого зверя и закрыли за собой дверь.

* * *

Сегодня после бурана пацаны обязательно должны будут побывать в своем штабе. Сегодня же воскресенье – последний день зимних каникул. Мама сидела на табуретке и палкой помешивала в кастрюле дымящуюся перловую кашу – обед для курочек. Мама обняла Ванечку, стараясь хоть как-то проявить к нему материнскую ласку. Вид у нее был очень уставший, ведь на ее работе и глаз не сомкнешь. Ваня снял валенок с батареи, он высох до хруста, но протертая дырка в размерах не уменьшилась. Мама заметила его кукиш через дырку в подошве и сходила в сенцы, принесла кусок от старых полусгнивших валенок, которые выдавали на нефтепромыслах. Он был серого цвета и весь волосился. Мама выставила кастрюльку с перловой кашей на снег остужаться и принялась кроить стельку из этого серого волосатого вещества. К тому моменту, когда она что-то соорудила, в сенцах загремело, захрипело и послышались привычные слуху маты. Сомнений не было: папа вернулся из командировки. Он уже был в подпитии, активный и бодрый. В руках у него была сетка, в которой было на первый взгляд больше десятка жестяных банок без этикетки, в солидоле. Это была солдатская тушенка. Да еще серебряной бескозыркой светилась бутылка «Московской».

Он как-то неуклюже поцеловал маму, назвал ее нежно Карькой, смысл этого слова Ваня никогда не понимал. Потом снял с себя рабочую робу и, усевшись на «тубарь», взялся за стакан. Он из какого-то тайника ловко достал свой очень острый сапожный нож по имени бокорез и быстренько перекроил стельки на валенки. Примерка показала, что дырки совсем не чувствуются. Все были довольны, и мама тоже. Она вывалила на сковородку банку тушенки, добавила водички и все это кипящим вылила в горячую картошку, а потом разложила по глубоким тарелкам. Они сели всей семьей за стол, посреди которого стояла нарезанной его вчерашняя булка белого хлеба.

Папа сдернул с бутылки «бескозырку» и, налив себе граненую рюмку, тут же выпил. Ваня уже совсем был готов рассказать о своей вчерашней потере, но отец его перебил другими новостями. Оказалось, что у него было две «Московских». С одной он зашел поздороваться в барак к старому приятелю. А там – детектив: обокрали тетю Фросю, нашу бывшую соседку, и украли, конечно же, столовое серебро.