Двенадцать – это слишком!

Он протягивает мне розетку с остатками лакомства, но мне хочется нахлобучить ее сводной сестрице на голову.

– Нет, – бросаю я и, залив кипятком заварочный чайник, иду к себе.

У меня просто не укладывается в голове, что мачеха меня отправила искать в октябре землянику не из-за какого-то затейливого заказа, а просто, чтобы накормить Алессу! Варенья ей что ли мало. Но долго злиться не выходит. Я пью чай и вспоминаю, как чаевничала в чародейском замке. Иначе я не могу его назвать, слишком уж там все чудесно и красиво. Вспоминаю лица братьев и понимаю, что ужасно хочу побывать там еще. Засыпаю с книгой, позволив себе сбежать в волшебную историю от мучивших меня невзгод.

К утру дождь уже не льет. Солнце вызолотило каждую каплю и кажется, будто в саду рассыпаны драгоценности. Да, впрочем, это и есть мои драгоценности. Натягиваю сапоги до колен и бегу между старых яблонь и медовых слив, наслаждаясь летящими за шиворот и в лицо каплями. Они разлетаются с веток во все стороны и мне кажется, что я, как могущественная и щедрая богиня, разбрасываю во все стороны золото и алмазы.

– Что ты носишься, как дурная собака? – кричит из окна кухни мачеха. Но ей не удается испортить мне настроение. Еще большой вопрос, кто тут дурная собака: я или эта злыдня, что лается с утра до ночи.

Отвлекаюсь на шум за спиной, и мокрая ветка хлестко ударяет меня по лицу. Оборачиваюсь. Откуда-то выбегает Алесса, она еще в белой ночной рубашке и кажется, будто по саду летает призрак.

– Дарина, зачем ты заманила Алессу в сад! Она же приличная девочка! Доченька, солнышко, иди домой, ножки промочишь и завтрак на столе. Дарина, а ты, чем носиться дурниной, сходила бы в теплицы, посмотрела, как растения перенесли дождь.

– Вечно из-за тебя так, – шиплю в сторону уходящей в дом Алессы. – Ну почему у меня из-за нее неприятности? Я ее вообще в сад не звала.

И хоть мачеха ушла, у меня настроения бегать уже нет, и я бреду к теплицам.

Вот же тьма! Ветка старой яблони подломилась и упала прямо на теплицу, разбив стекло в одной из рам. Нежные левкои, выращенные к осеннему балу, плавают в луже. Большой ящик с лавандой затоплен, а про ромашки и говорить нечего.

– Матушка, матушка!

Забегаю в дом, забыв про все на свете. Грязные следы от сапог цепочкой тянутся к кухне, где восседают за завтраком мачеха с Алессой. Ну конечно, разве можно пить ежедневный чай из обычных чашек, а не старинного фарфора, нашей семейной ценности.

– Ты совсем ополоумела? Немедленно вымой пол, мерзавка! И не ори на весь дом, голова разболелась от твоих криков.

– Да, матушка, конечно, матушка. Но в теплицах беда. Ветка разбила раму, левкои погибли и лаванду нужно спасать.

Демон забери эти сапоги, как я могла про них забыть. Мало мне без того забот. Снимать их в любом случае бессмысленно, все равно уж мыть. Мы бежим через сад, и теперь он уже не кажется мне усыпанным алмазами и золотом. Теперь это просто сырой осенний сад, полный холодных капель и мокрых веток.

– Тьма, тьма! – восклицает мачеха, поднимая измочаленные левкои. – Какие убытки! Одно восстановление рамы нам обойдется не меньше чем в двадцать золотых. Заказ на левкои придется отменить. И не стой столбом, неси лаванду в угол. Вот, вот что бывает, когда вместо помощи семье читаешь по ночам дурацкие книжки! А могла бы выйти, проверить теплицы. Все из-за твоей лени.

Я, конечно, привыкла тому, что по мнению мачехи, во всех мировых бедах виновата одна лишь я, но это уже что-то новенькое. Выходит, мне по ночам нужно ходить проверять теплицы? А заодно, видимо, деревья, на случай если какое-то из них решит рухнуть. Нет, так жить невыносимо. И лаванда, кажется, совсем промокла.

– Матушка, боюсь, лаванду нужно пересадить или корни загниют, – осторожно приподнимая куст вместе с земляным комом, говорю я.

– Оставь, сейчас все корни повредишь, криворукая. Сама пересажу. А ты живо к стекольщику, скажешь, что нам срочно нужна новая рама. Потом к Блэкам, они в этом году курируют осенний бал. Скажешь, что левкоев нет, но мы можем предложить прекрасные хризантемы. Великий свет, Алесса, ну ты-то что прискакала? Иди немедленно в дом, и так уже все туфли извозила. Дарина, не забудь про пол! Заодно вымоешь обувь.

Ну конечно, сейчас одной ногой побегу к стекольщику, другой к Блэкам, а руки оставлю тут – мыть алессины туфельки.

– Да, матушка, уже бегу, – коротко кивнув, отвечаю я.

Пожалуй, все-таки сначала нужно вымыть пол. Иначе пока меня не будет, они разнесут грязь по всему дому. К счастью, мне удается успеть все закончить до того, как мачеха возвращается, а то опять бы раскричалась, что я уже должна быть у стекольщика. Да я на краю света готова быть, лишь бы не с ними!

После дождя по краям дорог тянутся длинные лужи, в них плавают оранжевые, желтые, красные листья. Еще не сухие, а глянцевые и плотные, они не тонут, дрейфуя по зеркальной глади, как маленькие кораблики. Все-таки я люблю осень. Есть в ней какое-то невозможно трогательное очарование с капелькой грусти. И это делает любовь к ней лишь полнее. Надо же, когда я так думаю, мне вспоминается Джеймс. Но тогда к этим ощущениям добавляется мягкое, тягучее тепло. Оно растекается внутри, как наполненный солнечным светом мед. Так странно и приятно.

Как же я хочу еще хотя бы разок попасть в чудесный замок! Вот же я дура, ну как можно было не позаботиться об этом? Не спросить адрес или договориться о новой встрече. Вздохнув, толкаю ногой ближайшие листья. Пусть и у них будет буря, а не только у меня на душе.

К стекольщику я прихожу в таком дурном расположении духа, что он то ли пожалев меня, то ли просто решив побыстрее избавиться, ставит цену почти вдвое ниже ожидаемой. Вот все-таки зря мачеха не верит, вокруг полным-полно добрых людей. Впрочем, к Блэкам это не относится.

– И сколько раз я говорила Ирите, чтобы наняла нормального курьера, а не присылала эту замарашку, – брезгливо кривит губы мисс Блэк.

С чего бы это я замарашка? Ну да, я не в бальном платье и парчовых туфельках, но одежда чистая, хоть и не новая. Просто этой старой вороне и дня не прожить без того, чтобы испортить кому-то настроение. Наверное, питается чужими слезами, как те чудовища из сказок, что пьют чужую кровь. Представляю себе старую мисс Блэк, которая, кроваво скалясь, склоняется над беззащитной жертвой, и тихо смеюсь, пряча лицо в шарф. Это отличное средство от неприятных людей, особенно если ты не можешь ничего сказать, кроме бесконечных «да, мэм», «конечно, мэм», «как скажете». Неужели нет способа вырваться из этой бесконечной кабалы? Чувствую себя, как в тюрьме.

– Да ты слышишь меня?

Окрик заставляет вздрогнуть. Вот проклятье, она что-то говорила.

– Простите, мэм, я прослушала.

– Я говорю, что свои хризантемы твоя матушка может засунуть себе в снадобья. А мне нужны левкои. И пусть не вздумает отлынивать, на осеннем балу будет сам король.

– Да, мэм. Конечно, мэм.

Бормочу ненавистные «дамэмы», а сама понимаю, что домой лучше не возвращаться. А то я опять окажусь виноватой, что не дежурила ночью у теплиц. Интересно, а у кого еще могут быть левкои?

Может, сходить на площадь? Там наверняка будет кто-нибудь из парней. Вот возьму и выйду замуж за первого же, кто мне встретится! Хоть Адриан, хоть Лео, хоть сам господин Потино. А что, пойду к нему второй женой, говорят, у мавров так принято.

Нежный сладковатый запах цветов буквально хватает меня за нос. Левкои! Готова прозакладывать те семь золотых, что хранятся завернутые в платок у меня под матрасом. Откуда? Ну, конечно, как я раньше-то не сообразила? Передо мной украшенная тонкой ковкой в виде извивающейся лозы табличка «Оранжерея».

Глава 4. Как две капли

Как же здесь приятно пахнет. И дело не только в цветах, хотя их тут немало, но и в особой чистоте воздуха. В том, как он напоен свежестью зеленых листьев и экзотических плодов. Мне приходится купить билет, хорошо хоть не очень дорого, все-таки оранжерея принадлежит муниципалитету, а они стараются не задирать цены. Даже если из моей затеи ничего не выйдет, серебрушка не так много за пару часов радости.

Медленно брожу из зала в зал, разглядывая увешанные апельсинами, грейпфрутами и померанцами деревья. Где достать семечку померанца? Это самый ароматный фрукт, что я встречала. Говорят, это добавляют в глинтвейн, но мне ни разу не доводилось его пробовать, даже и без померанца. Мачеха поздней осенью и ранней весной, когда холодно и сыро, часто варит его, а потом пьет, сидя в гостиной. Алессе всегда наливает кружечку, говорит, что та малокровная и ей нужны силы. Мне, полагаю, силы не нужны.

А вот и цветы! Даже не представляю, что за ажиотаж вокруг них. В прошлом году в моде были ранункулюсы, и мы с мачехой с ног сбились, разыскивая луковицы сортов покрасивее. А потом старуха Миллер узнала, что это обыкновенные лютики. Ну разве может, такое уважающее себя семейство и украшать дом какими-то деревенскими лютиками! Вот смеху было, когда она притащила к нам целый воз цветов, пытаясь вернуть их обратно. Они с мачехой друг друга стоят.

А теперь вот левкои им подавай. Хотя, как по мне, самые красивые цветы – осенние и те, что ранней весной сами рождаются в лесах и на полянах. Бедные-бедные все эти «приличные семейства», которые и подснежника-то никогда не видели, потому что за ним нужно идти в лес. Но все-таки где бы мне найти управляющего? Может, удастся уговорить его продать нам часть левкой. Мачеха, конечно, будет опять ругаться, но потерять часть прибыли – лучше, чем потерять лицо и клиентов.

– Добрый день, мэм, не подскажите, где я могу найти управляющего? – спрашиваю у милой барышни, продающей напитки и мороженое в хрустальных креманках.

– Да вон же он, – показывает на удаляющуюся от нас спину. Ее владелец высок и широк в плечах, а темные, отдающие серебром волосы, убраны в хвост.

– Большое спасибо.

Не потерять бы в толпе. В этом зале, большом и заставленном столиками, нет каких-то особо редких растений, зато имеется мороженое и крюшон, поэтому посетителей тут больше, чем в любом другом помещении оранжереи. К счастью, высокий рост незнакомца позволяет не упустить его из виду. Но к высокому росту прилагаются длинные ноги и широкие шаги, и пока он делает один, мне приходится не менее трех, так что догоняю я его уже в следующем зале.

Густые папоротники будто парят, выплывая в туманном полумраке. Огромные листья веером накрывают дорожку, и кажется, что я попала в одну из тех мрачных сказок, которые так здорово слушать зимой, сидя у камина.

– Ох, позвольте, извините! Господин управляющий, – касаюсь ладонью спины мужчины.

Он оборачивается, а вместе с ним весь мир делает головокружительный кульбит.

– Райан?!

Говорю и сама понимаю, что ошиблась. У Райана волосы русые, а у этого мужчины – черные. Да и взгляд кажется другим, не таким дерзким и более глубоким. Но те же губы, скулы, глаза, форма носа. Да что там нос, это невозможное, непередаваемое ощущение, что я испытываю рядом с Джеймсом и его братьями, его невозможно перепутать. Это Райан и одновременно не он.

– Боюсь, вы обознались, леди. Меня зовут Рэй, – холодно отвечает незнакомец, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Пожалуйста, простите. Только не уходите, у меня к вам важное дело.

– Полагаю, ваше важное дело не ко мне, а к Райану. Это мой брат.

Как бы ни был холоден тон Рэя, после этих слов я буквально размякаю, как желе на солнышке. Ну как я сама не догадалась?

– О, так вы тоже один из братьев Джеймса. Но мое дело все-таки к вам.

Стою и улыбаюсь просто, как дурочка. Ничего не могу с собой поделать: я нашла братьев-чародеев! Пусть даже того из них, с кем мы не знакомы, пусть он не расскажет мне, где их дом, но, может, хотя бы согласиться передать весточку Джеймсу? Если, конечно, ему это интересно. Радость покидает меня, как утекающая в щель вода. Если бы он хотел со мной увидеться, наверное, сам бы позаботился об этом? Хороша же я буду, решив навязаться.

– Так что вы хотели?

Левкои, демон их забери! Чуть не забыла, зачем вообще приходила.

– Дело в том, что матушка поставляет левкои для осеннего бала, но прошлой ночью…

Сбивчиво рассказываю печальную историю разбитой теплицы, погибших левкоев и прочих тягот, выпавших на долю бедной девочки-сиротки.

– А хотите грога? Мало того что на улице морось, так вы еще выбрали для беседы самый холодный и сырой зал оранжереи.

– Грога? – испуганно переспрашиваю, боясь поверить. Грог это было даже лучше, чем глинтвейн, у нас его варил лишь отец, но я тогда была слишком маленькой, чтобы мне дали порцию. – Хочу.

И пусть Рэй, в отличие от брата, не подает мне руку, и не зовет прекрасной незнакомкой, у меня на душе просыпается предвкушение чего-то прекрасного, интересного, манящего.

Кабинет господина управляющего удивительно уютный. Но не тем уютом дома дождливого вечера, как в апартаментах Джеймса, а скорее уютом хорошей веранды летней ночью. Легкая мебель, много натурального дерева и света. Хотя камин, конечно, и тут есть, иначе зимой не прожить. В верхней его части оборудована небольшая тепловая печь, а в ней уже стоит кастрюлька с напитком. Рэй протягивает мне красивую стеклянную кружку, немного похожую на кубок – высокая и на ножке. На первый взгляд кажется, что в ней чай с пряностями. Тот же цвет, только запах другой. Корица, бадьян, кардамон.

– Очень приятно пахнет. И, извините, я не представилась, меня зовут Дарина.

– Вы пейте, пейте, Дарина. Грейтесь.

Сам Рэй сразу выпивает почти половину, а потом сидит и больше нюхает, и греет руки, чем пьет. А мне так вкусно. Так пряно и сладко, что я выпиваю сразу всю кружку. Как хочется еще, только попросить стыдно. Подумает, что я невоспитанная.

– Большое спасибо, очень вкусно, – вежливо благодарю я.

Видимо, из-за резкого перехода из холода в тепло, а может еще почему, но мне становится как-то сонно. Чувствую себя вялой и тяжелой. Великий свет, какое удобное у него кресло. Только бы не уснуть, какой стыд. С трудом сажусь ровно и смотрю вперед, но перед глазами все плывет.

– Дарина, вы как себя чувствуете? Вы в порядке?

Рэй озабоченно склоняется надо мной, но я уже не в состоянии что-то объяснить ему.

– Простите, господин управляющий. Кажется, я заболела.

– Дарина, вы когда-нибудь пили алкоголь? Ром, бренди, виски?

– О нет, что вы.

– А вы знаете, что такое грог?

– Чай с пряностями?

– Чай с пряностями и ромом. И, полагаю, вы с непривычки захмелели.

Какой стыд. Что обо мне подумает Рэй? А Джеймс, когда он ему расскажет?

–Мне так стыдно.

– Глупости. Если кому-то и должно быть стыдно, так это мне. Но, во имя всех демонов, как вы умудрились до сих пор ни разу не попробовать хоть какой-то крепкий напиток? Вы уже взрослая барышня.

Могу в ответ только пожать плечами. Дома меня некому угощать, а за его пределами мне бы и в голову такое не пришло. Приличные девушки не пьют алкоголь. Да еще и с незнакомыми мужчинами. Тьма, как я домой-то пойду? Мачеха меня убьет.

– Ладно, давайте я отвезу вас домой.

– Нет, пожалуйста. Я вас умоляю! Лучше оставьте меня на улице, я погуляю по парку.

– Нет, вы определенно, не в себе. Вы мне предлагаете оставить одну на улице юную леди во хмеле? – он смеется. – Извините, но это забавно.

– Не смейтесь надо мной.

Я обижена и сердита, так что хочется оттопырить губки и похныкать. Первый раз в жизни со мной такое происходит. Нет, мне определенно, лучше уйти и не позориться. Встаю, но почему-то ноги отказываются идти и, сделав пару шагов, я сажусь на диванчик. Рэй, ухмыляясь, садится рядом.

– Ну что ж, пока вы потихоньку проходите все стадии опьянения, давайте хоть поболтаем. Не переживайте особо. Из-за того, что напиток был горячим, вы быстро захмелели, но также быстро все пройдет.

– Обещаете? Точно-точно?

– Вы очаровательны. При всей пикантности и неоднозначности ситуации мне, признаться, льстит быть первым мужчиной, наблюдающим вас в столь искреннем и открытом состоянии.

– Но вы же не воспользуетесь им?

– А вам хотелось бы?

Этот, казалось бы, простой и однозначный вопрос переворачивает у меня в голове все вверх тормашками. От Рэя исходит та же магическая, невозможная сила, что и от Джеймса с братьями. В них всех есть что-то общее, но одновременно и разное. И стоит мне только позволить себе ощутить эту силу, как я окончательно теряю чувство реальности. К счастью, хоть в этом мое состояние оказывается спасительным, и я просто засыпаю, положив голову Рэю на колени.

Снится мне утро раннего теплого лета. Уже отвела черемуха, молодые маленькие яблочки повисли на ветвях, на полянках в лесу алеет земляника, а у меня в аптекарском огороде цветет лаванда и пряно благоухает на солнце тимьян с розмарином. Теплые солнечные лучи ласкают меня, и я, улыбаясь, подставляю им лицо.

Просыпаюсь оттого, что кто-то гладит меня по волосам. Спросонья сквозь зыбкую дымку сна, вспоминается детство, что-то давнее и счастливое, и я, сладко потягиваясь, открываю глаза.

– Ой, простите, извините! Но почему вы? А почему я? – мысли валятся в кучу, но мне все-таки удается вспомнить трагическое распитие грога и последующие события.

Тихонечко поднимаю голову, отсаживаясь в дальний угол дивана. Нет, я не боюсь Рэя, но все это ужасно неловко.

– Давайте сразу договоримся, что вы не станете сыпать извинениями. Ничего страшного не случилось, но, чтобы вас не смущать, предлагаю просто забыть всю эту историю. И расскажите уже, зачем вы приходили ко мне? Не затем же, чтобы подремать на диване? – смеется он.

– А зачем вы меня по голове гладили? – недоверчиво спрашиваю я.

– Скучно было. Будить вас я не стал, но у меня не было ни книги, ни газеты, чтобы скоротать время. А у вас такие приятные шелковистые волосы, ну так, сидел… Перебирал.

Не нахожусь, что на это ответить, лишь прерывисто вздыхаю, вспоминая то мимолетное ощущение безграничного счастья. Даже и не помню, когда мне доводилось просыпаться от чьей-то ласки или доброго слова.

– У нас погибли левкои, – начинаю я, но Рэй перебивает.

– Ах да, трагическая история про разбитые теплицы и левкои для осеннего бала. Не переживайте, будут вам цветы. Но только при одном условии.

– Каком?

Хоть бы не загнул цену, мачеха тогда точно раскричится. Как обычно, начнет с цен на левкои, а закончит тем, что я слишком много ем.

– Вы обязательно придете на бал.

– Я постараюсь. Спасибо. Вы очень добрый, – неожиданное признание слетает с губ, и я смущенно делаю книксен и толкаю дверь, чтобы выйти. – Спасибо!

Никогда еще мне не доводилось побывать на балу. А вдруг там будет кто-то из братьев?

Глава 5. Какой еще бал?

– Очередная история про добрых господ? Ты меня за дуру держишь? Левкои в октябре стоят по серебряной монете за штуку! А тебе просто подарили три дюжины? Немедленно говори правду!

– Представьте себе, в мире есть добрые люди! А не только злые, как вы, матушка! Если вам не нужны левкои, я пойду скажу господину управляющему оранжереей, что в его помощи мы не нуждаемся, – фыркнув, отворачиваюсь к двери. Надоело уже раз за разом вместо благодарности или хотя бы элементарного признания моей помощи выслушивать оскорбления.

– Стой, мерзавка, – мачеха дергает меня за косу, так что брызжут слезы. – Чем это от тебя пахнет?

Он приближается нюхая. Острая боль пощечины обжигает щеку так, что я еле стою на ногах.

– Ты что еще и пьяная? Твой покойный отец сгорел бы от стыда, что его дочь пошла по рукам! Шляется по каким-то притонам, напивается и спит неизвестно с кем за подарки. Этого ли хотела твоя мать?

– Не смейте говорить о моей матери!

Пусть вспоминает отца, пусть говорит обо мне, но, если ее грязный язык посмеет порочить имя мамы, я ее убью. Клянусь, убью! Вряд ли в тюрьме будет намного хуже, чем здесь.

– Ты наказана! Немедленно ступай в свою комнату и помолись о спасении своей никчемной жизни.

Убегаю наверх, хлопнув дверью. Как же я ее ненавижу! Не может быть, чтобы не было никакой лазейки, никакой возможности избавиться от них. Как же звали того папиного друга, что вел его дела? Нужно найти его и поговорить. Может, я могу как-то получить в свое пользование хоть кусочек земли. Пусть даже дом, производство и сад остается мачехе с Алессой. Я многое умею, может, наняться горничной? А может, Джеймсу с братьями нужна горничная или помощница на кухне, или в саду?

Было бы неплохо, хоть и несколько двусмысленно. С прислугой отношений не заводят, а так, я хоть и на птичьих правах, хоть и шпыняет меня мачеха, но я все же приличная юная леди. А в статусе прислуги я смогу претендовать лишь на место в его постели, но никак ни в жизни. Ох, а я хочу!

Лежу на спине поперек кровати и смотрю в потолок. Он уже старый и повидал жизнь, но я вижу не его, а прозрачный купол с налипшими по краям желтыми, красными, оранжевыми листьями. С бегущими потоками и белесыми тучами. Как-то я и сама не ожидала, не думала, что Джеймс так запал мне в сердце. Но ведь просто невозможно быть равнодушной к нему. К ним. И это тоже правда, которую я не хочу видеть, не хочу признать.

Перед сном лежу в ванной с книгой, но не столько читаю, сколько думаю. Расслабленно вытираюсь, глядя в большое зеркало. Все-таки я красивая, чтобы там мачеха ни говорила. Пусть по теперешней моде я считаюсь немного крупноватой, но даже будь у меня возможность измениться, я бы не стала. Чем, интересно, эта доходяга Алесса лучше? Силы, как в котенке, характера, как у кружевной наволочки. Нет уж, спасибо.

Снится мне лето. Резкими порывами ветра, в него врывается осенний ветер и дождь. А я стою посреди бушующей стихии и кричу от восторга. Как будто я костер, что лишь ярче горит от ветра.

– Ну и долго ты собираешься дрыхнуть?

Спросонья ничего не могу сообразить. Мокрым шлепком на подушку прилетает какой-то тюк тряпья.

– Быстрее вставай. Нужно отпарить и отгладить платьям для бала нам с Алессой. Начистить обувь, сделать прически.

– Боюсь, вам придется заняться этим самостоятельно, – бурчу из постели, – мне еще самой нужно найти платье и сделать прическу.

– Зачем это? Мыть полы вполне можно в твоих лохмотьях.

– Вообще-то, меня тоже пригласили. Господин управляющий оранжереей сказал, что это обязательное условие, без которого левкои он не даст.

С удовольствием наблюдаю, как мачеха резко теряет гонор и спесь. Да-да, мне тоже есть что сказать вам, матушка. Удивительно, но я чувствую в себе силы, чувствую, что могу дать отпор и защищаться. Пусть не сразу все получится, но что-то изменилось в наших отношениях и безвозвратно.

– Ну что ж, я не против, можешь отправляться. Ты там произведешь фурор, – сказав, как плюнув, мачеха резко разворачивается на каблуках и уходит.

Мне требуется еще несколько минут, чтобы понять, что она имеет в виду. Мне не в чем идти! На самом деле не в чем, а не как в тех историях, где у барышни две проблемы: нечего надеть и некуда складывать вещи. Я стараюсь поддерживать свою одежду чистой и аккуратной, да и мачеха регулярно покупает мне новую, вот только она подходит для работы по дому, посещения благотворительного ужина или лавки, но никак не бала. Буду там жалким посмешищем. Я бы не постеснялась взять платье Алессы, но оно мало и по длине, и по ширине. А мачеха выше на голову. И угораздило же отца жениться на такой дылде!

Моих сбережений не хватит даже на самое простое платье. Не говоря уж о том, что готовые наряды – это почти так же плохо, как мои домашние. Умываюсь, собираю постель, расчесываюсь и все время думаю только о том, где найти платье и туфли. Ну не может быть, чтобы не было выхода!

– Дарина! – раздается на весь дом противный голос мачехи. – Пока ты не отбыла на бал, полезь на чердак, достань теплые пальто и развесь проветриться от нафталина.

Ну, конечно, кому еще лезть на пыльный чердак, если не мне? Вообще, там не так уж пыльно и даже уютно. Ворчу я не столько из-за чердака, сколько, потому что вечно дергают именно меня, как будто Алесса не в состоянии принести пару пальто и повесить на улице.

Тут все заставлено коробками со всякой всячиной, хранящейся годами: мои старые детские игрушки, парадная посуда, какие-то вещи, ненужная мебель и много всякого другого. Мачеха все перерыла после смерти отца, забрав то, что понравилось. Остальное, наверно, так и будет пылиться. Коробка с книгами. Стоит открыть, может, там найдется что-то интересное? Инструменты, колесики, подушки… «Одежда Марии». Это, наверное, папа убрал после смерти мамы. К счастью, она была невысокой, и мачеха не позарилась. А ведь говорят, что мы с мамой очень похожи.

Сдуваю пыль, протираю и осторожно открываю коробку. Спасибо, мама. Спасибо, папа. Кажется, я все-таки иду на бал.

Стою перед зеркалом и не могу отвести взгляд. Это я и не я. И дело даже не в том, что похожа на маму, я ее почти не помню, а в том, какой взрослой выгляжу. Даже взгляд другой.