Ревизор: возвращение в СССР 35

– А что там с моим братом? Получится помешать его поездке в Берлин?

Немного помявшись, майор ответила:

– Не буду тебе врать. У нас сейчас организационные вопросы серьезные возникли. Точно не до этого начальству будет. Да и на будущее лучше с такими просьбами к нам не обращаться. Мало ли какие казусы возможны. Я попрошу, а меня как-то не так поймут. Организация у нас специфическая, все же.

***

Москва, Лубянка.

Третьяков понял, что информация о его скором уходе с должности уже распространилась. Собранные им подчиненные слушали его указания с ленцой, которой раньше не было. И в коридорах прежней почтительности к своим полковничьим погонам он уже не видел. Не сотрудники комитета, а сплетники какие-то!

Что же делать? Его вот так просто возьмут и уволят?

Внезапно вскипев, он сказал сам себе:

– Хрена с два! Я не уйду просто так.

И, выйдя из здания в обеденный перерыв, пошел звонить своему покровителю в Саратове. Он хвалился, что Вавилов его однокашник, вот пусть и разруливает как-то вопросы с ним. В конце концов, кто же так свирепствует по отношению к человеку, который едва приступил к своим обязанностям?

***

Заехал сразу после четвертой лекции к маме. Первоначально хотел только книги отвезти, чтобы не скучала в больнице. Взял с собой целиком собрание сочинений Конан Дойля. Вряд ли Ахмад о книгах подумал, когда вещи второпях собирал.

Как бывает у мужчин, когда дело касается хозяйственных дел, мысль потихоньку дозревала, пока занимался своими делами. Подумал, уже в дороге, почему бы ей какие-нибудь фрукты консервированные тоже не отвезти? Консервный ключ купил в магазине между второй и третьей лекциями.

Покопался поблизости от больницы в багажнике, посматривая, чтобы никому не было видно, в каких деликатесах я роюсь, нечего злить людей. Дары снова были щедрыми, было из чего выбрать. Отобрал две банки с персиками, взял еще и немецкую шоколадку.

Пока шел к матери, благо номер палаты вчера, когда Инна позвонила вечером, она сообщила, мысль продолжала работать. Подумал, что надо было с утра на базар смотаться за свежими фруктами… Ладно, это уже завтра, и сразу же завезу.

Мама устроилась в палате с тремя другими беременными женщинами. Палата, как палата, окна открыты, что при такой жаре не удивительно. Главное, что кровать не на сквозняке, молодец, сестричка, подумала об этом.

Аполлинария, конечно, тут же начала ворчать про то, что это вы тут удумали. И что она полностью здорова, и что дома ей удобнее. Чтобы отвлечь ее, рассказал, как я сегодня выступал в Вахтанговском театре. Как я начал рассказывать про Этуша, Ульянова и Яковлева, в палате установилось мертвая тишина, все мне откровенно завидовали. Рассказал еще маме, что узнал от Яковлева, что историческую комедию про Ивана Грозного закончили снимать, скоро на экранах появится.

– Яковлев сказал, что хороший фильм получился, у него большие ожидания по его поводу, – сообщил я, и все в палате, включая маму, тихонько ахнули, словно только что окончательно поверили, что я рассказываю правду и действительно видел сегодня всех этих знаменитостей.

Так что, когда я уходил, завидовали все уже моей маме, что у нее такой сын. Ну, всяко теперь ей лежать тут будет полегче… Отблески славы Этуша, Ульянова и Яковлева упали и на нее после моего рассказа. А ведь наверняка и пациентам в соседних палатах кто-нибудь расскажет, и медсестричкам…

Приезжаю домой. Затаскиваю первую партию трофеев в логово. Все тихо и спокойно, дети спят. Валентина Никаноровна встречает меня в прихожей со словами:

– Павел, я тут подумала. Раз ваша мама в больнице на сохранении, может быть, ваш отчим пока что у нас будет столоваться? Мне все равно, на двоих готовить, или на троих…

– Очень признателен вам за это предложение! – кивнул я, – спасибо большое! Может, он и волноваться тогда будет поменьше, будет с кем пообщаться дома. Все не одному сидеть все время после работы в четырех стенах.

– Вот именно! – кивнула няня, – и вам еще звонил сразу, как вы уехали, какой-то представительный мужчина. Сказал, Муравьев от Румянцева. Я ему велела вечером перезвонить.

– Спасибо! – ответил я, нахмурившись. Так, что-то КГБ начинает меня злить. Никак не отцепятся. Муравьев? Если Валентина Никаноровна не перепутала Соловьева с Муравьевым… Хотя пока что она не путала ничего ни разу. Значит, какой-то новый деятель из комитета рвется со мной общаться. Ну, если опять начнется песня про подписку и о счастье, что она мне принесет, то я за себя не отвечаю. Никогда не вкладывался ни в МММ, ни в Гербалайфы, и подписок мне комитетских тоже не надо… Рубль за вход, пять за выход. К Межуеву, что ли, на прием записаться? Рассказать всю правду – как прислали по линии «Знания» лекции читать. Попросили еще читать лекции, но уже за оплату на полставки. А потом начали терроризировать своей подпиской… Думаю, он сразу достанет шашку поострее, и полетят клочки по закоулочкам…

Но ладно. Вначале все же переговорю. Если не угомонились, то точно схожу к Межуеву.

Подхватил пакеты с добычей и понес на кухню, по дороге продолжая размышлять.

Или пойти к Захарову? Нет, к Захарову не вариант. Мы с ним не те дела делаем, чтобы вообще обсуждать любые мои отношения с КГБ… Неохота проверять, поверит ли он, что все лекциями ограничивается…

И тут я едва не выронил один из пакетов, настолько резко остановился от пришедшей в голову мысли. Блин! Я ведь сам инициировал периодическую проверку всех членов нашей группировки топтунами Мещерякова. А если в один из дней, когда я снова пойду с КГБ общаться, он за мной проследит? Достаточно увидеть, как я в их здание вхожу… У Захарова и Бортко может возникнуть определенное непонимание… В девяностых такое приводило к тому, что человек просто-напросто исчезал. Сейчас, конечно, в особенности у нашей группировки, таких методов нет, но что я точно понял за предыдущую жизнь, что никогда не надо вводить людей в искушение…

Хотя в ближайшие дни мне точно волноваться не о чем. Мещеряков явно кинул все силы на проверку, что от нас хочет Дружинина. Все топтуны наверняка ей заняты. И кстати, когда уже хоть какой-то отчет будет?

Но что-то со всем этим делать надо… Пока что есть время подумать – так что буду думать.

Рассказал за ужином Ахмаду и Валентине Никаноровне, что сегодня выступал в Вахтанговском театре. Выслушали в тишине, ожидаемо задали пару вопросов по актерам, кто как выглядит. Потом Ахмад спросил:

– Ну ты же сказал им, что сам драматург, и твоя пьеса скоро будет поставлена в Ромэне?

– Да ты что! – замахал я руками, чуть чаем не подавившись, – у меня нет никаких иллюзий. Я написал чисто проходную вещь, чтобы людям помочь, просили очень что-то на злобу дня. Я вообще не собирался этого делать, и вначале отказался, просто в голове просьба засела, и как-то все это взял и придумал. И у меня же и опыта никакого не было. Поставят мою пьесу несколько раз, и в запасники отправят. И все на этом с Ивлевым как драматургом. Говорить об этом людям, что в пьесах по Шекспиру играют так, что люди от восторга заходятся… По меньшей мере вызывающе, если не самонадеянно до прискорбности…

– Да ладно, а вот я верю в твой успех! – не согласился Ахмад.

Зазвонил телефон. Кажется, я знаю, кто это звонит, и совсем этому не рад…

И точно, это оказался тот самый Муравьев. Голос живой, с приятными интонациями. Совсем не похож на тот казенный голос с обвинительными нотками, которым со мной разговаривал Соловьев. Даже извинился, что, возможно, отрывает меня от ужина. Спросил, будет ли мне удобно встретиться с ним завтра, ему необходимо уладить со мной небольшое недоразумение, которое возникло с предыдущим сотрудником. Договорились на встречу в десять утра.

Положил трубку с надеждой, что, возможно, завтра встречусь с вменяемым человеком, который не будет размахивать приказами, которые ему отдали офицеры «старше майора Румянцева» в качестве повода для глупостей. Ну ладно, посмотрим, посмотрим…

***

Глава 4

УКГБ по Саратовской области.

Рабочий день давно закончился, но генерал Михаил Иванович Кудряшов все еще был в своем кабинете. Стемнело, но он и свет не включал. Думы его были невеселыми.

Шаг, призванный упрочить его положение в КГБ, обернулся совершенно неожиданными последствиями. Он отправил Олега Третьякова в Москву, чтобы, помимо Вавилова, обзавестись дополнительными связями в московском управлении КГБ. Но совершенно загадочным образом все пошло прахом. Третьяков звонил ему сегодня с совершенно ужасными новостями. Его отстраняют от должности, и более того, грозятся и вовсе выкинуть из комитета. Сколько он пробыл-то начальником отдела? Едва пару недель набралось, не больше…

Конечно, по телефону приходилось разговаривать без деталей, но основную провинность Третьякова он понял. По словам того, он зацепил в своем интересе не того человека, возможно, сына самого Вавилова.

Похоже, Вавилов был этим оскорблен. Да чего там, точно. Он тут же набрал его, в надежде поговорить и решить эту проблему, пока она не привела к увольнению из органов Третьякова. Хотел сказать, что тот просто не разобрался еще, должно же быть снисхождение к офицеру, который только что вступил в новую должность. Но помощник Вавилова сказал ему, что тот занят и не может с ним переговорить. И такая ситуация затянулась на весь день. Такого еще никогда не было…

Ясно, что Третьяков не может сам приехать к нему и все объяснить. Значит, ему самому нужно брать отгулы и ехать в столицу. Нужно срочно разбираться, что это за дело такое, что может лишить его и покровителя, и офицера, которого он старался продвинуть на будущее…

***

Москва, квартира Эль-Хажж.

Вечером Диана лежала на диване с книгой на арабском языке. Она взяла за правило, по совету преподавателей, читать книги только на иностранных языках, которые изучает. На арабский и французский ей рекомендовали летом сделать упор в чтении, поскольку занятий по ним до сентября не будет.

– Иностранный язык очень легко и незаметно уходит, если им не пользоваться, – объясняла ей одна из преподавательниц.

– Ну уж нет, – подумала тогда Диана. Столько усилий спустить в унитаз из-за отсутствия практики. Так что теперь каждый вечер она читала что-то из того, что набрала в библиотеке и достала через торгпредство с помощью Фирдауса.

У Фирдауса просто глаза лезли на лоб каждый раз, когда он видел полки с книгами на четырех языках и свою красавицу-жену, старательно каждый день их изучающую.

«Жена дана нам, чтобы услаждать взор своей красотой, слух своим чарующим голосом, чтобы создавать уют в доме и позволять своему мужу и господину отдохнуть и расслабиться в неге и покое», – вспоминал он высказывания своего деда о семейной жизни.

Да, дедуль, не встречался ты с русскими женщинами, – с легкой грустью размышлял Фирдаус, вспомнив любимого деда, к сожалению, уже почившего. – Взор моя девочка услаждает без сомнений, голос чудесный, дома уютно, а вот дальше, – как Пашка говорит, – уже начинаются нюансы. Про негу и покой давно не слышал, еще языки эти, подумать только, четыре уже, а начинала ведь с одного арабского, а если еще вспомнить, что она, случись что, за автомат уверенно берется…. Или за молоток. Домик для птиц тогда так лихо сколотила…

Неспешные размышления Фирдауса о суровых семейных буднях ливанских миллионеров были прерваны междугородним звонком. Сняв трубку, он услышал голос брата жены Тимура. Поздоровавшись и перекинувшись с ним парой фраз, передал трубку тут же подбежавшей Диане.

– Привет, сестренка! – радостно поприветствовал Диану Тимур. – Как жизнь?

– Привет, Тимур, – с улыбкой ответила брату Диана. – Очень рада тебя слышать. Так соскучилась, не представляешь.

– Я тоже. – немного смущенно сказал брат. – Ну ничего, на свадьбе ведь увидимся. Как там, все уже в курсе? Все смогут приехать?

– Все знают, да, – погрустнела Диана. – Но Пашка приехать не сможет.

– Вот блин! Как же так? – расстроился Тимур

– Его отправляют на конференцию в Берлин, – начала поспешно объяснять Диана, – в приказном порядке. Пашка пытался отказаться, но слышать никто ничего об этом не хочет. Неприятности будут, если не поедет.

– Брательник от поездки в Берлин из-за меня хотел отказаться? – ошалело переспросил Тимур, а потом рассмеялся. – Да, это в его духе. Про кого угодно такое скажи, не поверил бы, а вот про него верю сразу.

– Это точно, – улыбнулась Диана.

– Но что делать-то тогда? – озадачился Тимур. – Я без брата свадьбу играть не хочу. Он же меня из таких проблем вытянул. Фиг бы я сейчас в таком знаменитом училище учился… Скорее ухо бы давил на шконке.

– Да, жаль… А что тут сделаешь?

– Ну, слушай. Переговорю сейчас с Веткой, – начал суетиться Тимур. – Роспись в загсе мы не перенесем, конечно, не разрешат. А вот саму свадьбу вполне можем передвинуть. По крайней мере попытаться надо, вдруг получится договориться в столовой.

– Ты серьезно? – изумилась Диана планам брата.

– Конечно, – абсолютно уверенно подтвердил Тимур. – Я Пашке очень многим обязан в жизни и на свадьбе своей хочу видеть его обязательно.

– Ладно. Ты прав, попытаться стоит, – согласилась Диана с братом, – только не спеши сразу бежать договариваться. Давай я Пашке позвоню сначала и узнаю, когда точно он сможет в Святославле быть. Не знаем ведь, когда он из Берлина приедет.

– Правильно, – поддержал ее Тимур. – Ты тогда, как узнаешь все, матери звони. Она организацией свадьбы занимается вместе с Веткой.

Они еще немного поговорили, обсудили Дианины новости и попрощались. Диана, посмотрев на часы, решила позвонить Пашке сразу, не откладывая. Не так уж поздно еще.

***

Москва, квартира Ивлевых.

Минут через пять после майора КГБ неожиданно позвонила Диана. Ошарашила новостью, что Тимур из-за меня свадьбу хочет перенести. Порадовался, конечно, что брат меня ценит, приятно. Да и сам очень хотел лично их с Веткой поздравить. Убежден, что эта девушка – одна из самых больших удач Тимура в жизни. Но перенос свадьбы из-за меня все же смущал немного. Все из-за этого дурацкого Берлина… Вот не зря не люблю этот город…

Признаться честно, у меня уже мелькала мысль попросить брата перенести свадьбу на пару дней, чтобы я успел на нее приехать. Но… как это было бы по-новорусски, что ли. Мол, такая важная птица, что из-за нее свадьбу сдвигать надо, гостей заново приглашать, на другие даты. А брат вот порадовал, сам такое решение принял. Ну, это другое дело. Я лично руки не выкручивал, он сам так решил.

Решил немного посодействовать Тимуру. Все же из-за меня весь сыр-бор. Позвонил Шанцеву.

Тот, это было отчетливо слышно, обрадовался моему звонку. Поболтали с минуту о том, о сем, в частности, его интересовала беременность Аполлинарии и как дела у Галии. А потом я объяснил ситуацию и попросил, если нужда будет и мать Тимура к нему обратится, помочь ей со столовой.

– Паша, это даже не просьба, а так, пустяк. Сделаю, конечно. Я, кстати, по городским делам скоро в Москву намылюсь. Приютишь меня на ночь или две? Раз уже ты все равно пока в холостяках, не стесню?

Конечно, согласился. Договорились, что он позвонит перед выездом.

Довольный, положил трубку. Я прекрасно понимал, что Шанцеву на такой должности не проблема найти номер в лучшей гостинице Москвы. Все ему устроят, только отдай приказ своим сотрудникам. Но он, попросившись на ночлег, таким образом подчеркивает наши с ним особые отношения. Ну что же, так оно и есть, как-то мы по очереди друг другу и помогаем, это верно.

***

Загит после разговора с потенциальным заказчиком зашел домой в приподнятом настроении. Анна сидела в комнате и что-то вязала, периодически сверяясь с лежащим рядом журналом. Он ей пока что ничего не говорил про Крым. Считал, что мужчина должен быть уверен в своих словах, а не трепать языком на авось. Авось получится, авось все сложится. Вот когда все уже твердо договорено, и у него в кармане уже и аванс есть за будущую работу в Крыму, тогда можно жене и сообщать.

– У меня отличные новости, Аннушка! – радостно сообщил ей Загит, присаживаясь рядом.

Жена отложила вязание и удивленно посмотрела на него.

– Мы с тобой едем в Крым через пару недель где-то. Недель на пять.

– Это как? – изумленно переспросила Анна. – Больше месяца. Кто ж нас отпустит?

– Мне предложили заказ очень хороший на шкафы, – начал рассказывать Загит, – надо в Крыму в одном пансионате на берегу моря ими два этажа номеров укомплектовать. Это где-то 4-5 недель работы мне.

– Ничего себе, – всплеснула руками Анна. – Такой большой заказ. Один делать будешь?

– Да. Заказчик хотел, чтобы я бригаду обучил и за две недели управился. Но Паша посоветовал все делать самому и договариваться на более длинный срок, так безопаснее.

– Очень правильное решение, – тут же закивала головой Анна Аркадьевна. – Но на пять недель? Как нас отпустят на такой срок?

– Да ладно, решим, – махнул рукой Загит, – сама же говорила, что у тебя куча отгулов накопилась. Так и у меня тоже, все время кого-нибудь подменял. К отпускам все отгулы добавим накопившиеся, а остальное за свой счет. Должно получиться… Зато представь, больше месяца моря, фруктов, жаркого солнышка. Красота!

На лице Анны при этих словах появилась мечтательная улыбка.

И заработаю вдобавок очень хорошо, если все сложится, – добавил довольный Загит. – Мечта, а не отпуск, ведь правда!

Анна Аркадьевна обняла его порывисто, поцеловала и тут же развила бурную деятельность, забегав по квартире.

– Так, завтра же на работе все надо узнать. Отгулы посчитаю. Отпуск согласовать надо с точными датами. А если получается, то билеты нужны в Симферополь. Лето же сейчас, попробуй достать!.. – она замерла на секунду, потом махнула рукой, – Пашу просить придется, если что… Ой, и купальники ведь нужны, – она как вихрь метнулась к шкафу и начала перебирать его содержимое, выкладывая на диван…

Загит, расслабленно улыбаясь, наблюдал за радостной женой.

***

С самого утра мотанул на рынок. Деньги есть, у кого что брать, знаю, так что привез маме в больницу и яблок, и мандаринов, и даже связку бананов мне Сосо по блату нашел, отвел к тому, у кого было. Конечно, цена была не те пару рублей, по которым изредка выкидывали в открытую продажу, но меня и пятерка вполне устраивала.

Смотрел, конечно, на Сосо я с двойственными чувствами. У человека внук родился, а я даже сказать ему не могу об этом. Не мой секрет, не имею права. М-да… Но нет, рот на замок. Учитывая непростой характер Ксюши и особенности кавказской диаспоры, может все выйти предельно плохо.

С Муравьевым мы встретились в Нескучном саду. Он сам ко мне подошел, потому что я его никогда в жизни до этого не видел, а у него всяко имелась моя фотография. Сдавал же я в НИИ Силикатов фотографии при оформлении? Сдавал. Наверняка они с комитетом поделились одной из них. Да и до этого где угодно могли сделать, даже когда я, вдохновенно размахивая руками, им лекции читал. Самая та организация, чтобы скрытно и незаметно меня где угодно сфотографировать.

Неплохое место, утром в будний день я не ожидал здесь встретить кого-то из знакомых. Да и если встречу, что с того? Гуляю и беседую с кем-то, кому какое дело, с кем именно? Ясно, что майор придет на встречу не в форме.

Как и большинство офицеров КГБ, с которыми я встречался по жизни, неприметный человек, способный легко затеряться в толпе. Походка только пружинистая, выдающая хорошо тренированного человека.

– Слушаю вас, Михаил Андреевич, – достаточно сухо сказал я, когда мы обменялись приветствиями.

– Как я уже говорил по телефону, произошло досадное недоразумение, – развел он руками, делая немножко виноватое лицо, – ваш куратор уехал в отпуск, и вами стал заниматься совсем другой человек, не знавший всей подноготной… Отсюда и эти нелепые требования подписки, и увольнение из НИИ Силикатов…

Тут мне, видимо, по его задумке, нужно было сказать что-то типа – ах, какие пустяки, товарищ майор! Главное, погоды-то какие стоят чудесные! Но нет. После тяжелой школы девяностых я не покупаюсь на разводы. Со стороны КГБ был допущен немалый такой косяк, нервы мне попортили. Молодцы, что осознали, конечно, но я был зол. С какого перепугу мне их просто так прощать? Да и почувствовал интуитивно, что и сам майор также считает, что они крупно облажались. Уж слишком он старается меня умиротворить… Так что выбрал другую тактику…

– Я не совсем погружен в особенности вашей работы, но категорически недоволен тем, что мной стал заниматься кто-то, кто явно некомпетентен. Я точно на такое не соглашался, когда мы договорились, что я буду читать лекции. Неприкрытое давление, угрозы в мой адрес… Так что вполне определенно могу сказать, что теперь мне не хочется продолжать какое-то сотрудничество по тому образцу, что было раньше…

Муравьев тяжело вздохнул. И моментально преобразился, словно скинул одну личность и тут же нацепил другую. Только что был интеллигентный добряк, растерянно разводивший руками и просивший войти в положение, а теперь передо мной предстал вполне себе деловой человек с хорошей хваткой. Его бы в Вахтанговский театр на пробы отвести, – тут же подумал я, – глядишь, подошел бы им и без профильного образования…

– Вы правы, мы опростоволосились… От лица организации уполномочен принести вам наши извинения и заверения, что такое больше не повторится. – сказал он. – Разумеется, вы будете немедленно восстановлены в НИИ Силикатов. И в качестве дополнительной мотивации для продолжения чтения лекций в нашем комитете есть у меня для вас одно предложение. Вам дачный участок не нужен?

Хм… А разве есть человек, которому не нужна дача под Москвой? В эти блаженные времена, когда еще не принято из Москвы на дачу ездить за триста километров в одну сторону, то есть, явно имеется в виду ближнее Подмосковье, которое потом частично и в столицу войдет. Но сразу соглашаться все равно не стоит.

– Не знаю… Хлопоты с этим дачами большие… Кстати говоря, мне там еще раньше поездку на Кубу обещали. Семейную. Я Румянцева просил прояснить, он так и не ответил ничего перед отпуском.

– Думаю, вопрос с Кубой можете считать решенным, мы своими обещаниями не разбрасываемся. Назовите примерное время, а мы прикинем по рейсам, что летают на Кубу, и сориентируем на конкретные даты. А про дачный участок все же подумаете?

– Надеюсь, вы предлагаете его не в вашем служебном кооперативе?

– Как можно, мы же не маленькие дети… – улыбнулся Муравьев, – сами понимаете, у нас есть связи во многих министерствах. Выбирайте направление, и все устроим. Только не Переделкино, там слишком сложно.

– Ясно. Не Переделкино.

На этом мы и расстались, ничего больше не обсуждая. Выкуп за провинность предложен, теперь мне нужно определить, где я хочу этот самый дачный участок…

Первая мысль про Рублевку, конечно. Это сейчас там не очень популярное направление, Москва еще вполне резиновая, численность населения столицы жестко регулируется. А когда в девяностых все эти ограничения снимут, люди ломанут в столицу, и она начнет резко расширяться во все стороны. Но есть один важный довод против…

Мне повезло со второй жизнью, но я все же не бессмертен. Допустим, получу я этот участок на Рублёвке, оформлю на семью, а меня через полгода после этого машина собьет насмерть? А потом придут девяностые. И новые русские, сколотив состояния на крови и подставах, почему-то решат, что Рублевка лучшее место в стране для жизни. Неизбежно однажды и к Галие с сыновьями зайдут посланцы криминала с предложением-требованием продать участок под элитную застройку. А советчиками у нее в этом опросе будут Загит, Марат и Ахмад. Достаточно прямые люди, которые вряд ли быстро сориентируются в резко изменившейся ситуации и поймут, что никакого закона в стране больше нет… Посоветуют ей отказаться от такого предложения, выяснив, что на самом деле цены сейчас на Рублевке намного выше, и тогда в ход у криминала пойдут совсем другие аргументы… У них же задача купить дешево и продать дорого, и нет никаких проблем утопить целую семью в ближайшем болоте, если она уперлась и не хочет продавать по-хорошему…

Нет уж, такое сомнительное наследство оставлять мне совсем неохота. Ну ее, эту Рублевку… Так что надо доставать карту и долго думать – где именно я хочу эту самую дачу строить.

***

Болгария, Солнечный берег.

Любомир встал пораньше и тщательно приводил себя в порядок. Вчерашний день вышел суматошным. С самого утра, даже позавтракать не успев, чтобы не ехать по самой жаре, пришлось везти всю группу в студию научно-популярных и документальных фильмов в Софию, где они и пробыли весь день до самого вечера. Кормили там хорошо, конечно, но он устал переводить все эти разговоры о сотрудничестве. Сосед по номеру еще спал, так что можно было спокойно занять ванную комнату, не беспокоясь, что кто-то начнет ломиться. Надо сегодня быть во всеоружии, думал Любомир, вспоминая новую знакомую из подшефной ему группы.