Добрыня и Змей

– Прости, матушка, но рыбу уж ты сама как-нибудь девкам передай, – свирепо сопя, Добрыня поставил котелок на пол и, развернувшись, пошёл, кипя от гнетущего изнутри возмущения, к двери.

– Ну для чего ж она тебе, а?! – Вскочив с лавки, побежала за ним матушка, пытаясь схватить то за плечо, то за локоть. Но всякий раз вырывался сын и упрямо шёл к выходу. – Наверно, красавица какая вызов бросила там искупаться, а ты, дурачок, и повёлся.

– Ты уж определись наконец: я самый умный человек или дурачок, – проскрежетал Добрыня и дверь открыл.

– Добрыня, стой! В народе говорят, там пропал кто-то. Не хочу я, чтобы и ты…

Но не дослышал окончания речи сын. Выскочил на улицу, встретившую его теплом безмятежного лета.

Ему многое нравилось в отпуске: и с пользой время проводил, и отдыхал.

Только не дома.

Хоть и чтил он сыновий долг, но очень сильно им тяготился из-за непростого характера своей матушки, которая считала, что для Добрыни есть лишь два пути: правильный и дурной. Правильным путём считалось следование всем её советам и наставлениям. Ведь она мать – плохого не пожелает.

Вот только приходится порой богатырю и на жертвы идти…

Этого путь правильный никак в себя вобрать не мог.

***

Простой рязанский мужик вряд ли бы удосужился сюда идти, чтобы искупаться. Добрыня это понял, пока за второй час пути ещё и намёка на горы даже не видал вдали. Полноводная Ока же под боком протекала: спускайся к гавани или чуть дальше выбирай место для купания – всё рядом.

Но сюда идти…

Воистину матушка могла про Добрыню как про дурачка подумать, не зная его истинных мотивов.

Когда же до самой реки наконец добрался, понял также, что тут и сравнивать нечего с Окой: в три-четыре взмаха руки до того берега доплыть можно. Это ж и плаванием не назовёшь. Баловство одно.

Ну как тут здоровый муж потеряться мог? Утоп, что ли, по своей воле?

Разделся Добрыня, вещи и оружие под камень сложил, чтобы шальным ветром не разметало. Посмотрел на небо: чистое какое до сих пор. Ни облачка! Благодать-то божья! И места вон сколько – вокруг ни души! Жить бы всем и радоваться – тогда б и богатырская служба не востребована оказалась. Но Добрыня и не прочь иную службу найти: лишь бы всем достаточно для счастья было вот так просто жить, солнцу и холодной воде радуясь.

– Опробуем-ка тебя, Пучай-речушка, – проговорил богатырь и вошёл в быстрый поток, спускавшийся с возвышенности. – У-у-ух, ледяная какая! У-у-ух, студёная! Да уж – такого точно в Оке не найдёшь. Может, потому и ходят сюда…

Не успел договорить Добрыня сам же себе умную мысль про омоложение холодной водой, как почувствовал огромную тягу – вправо, к истоку, и вниз резко дёрнуло его ноги, хотя поток Пучай-реки привычно двигался в сторону Оки. Оттолкнувшись обеими ногами, богатырь заработал руками, как широкими вёслами, пытаясь уйти от воронки. Грех здесь не выплыть – вон до берега два аршина!

Или три?

Несмотря на все усилия, берег уходил всё дальше, а голова пропадала под водой. Добрыня захлёбывался. Пробовал плыть вперёд, но сильно засасывало его куда-то в самый ил и песок.

Ох, права был матушка!..

Что ж, она может себе позволить высказать это перед всем честным людом на его похоронах.

Добрыня тонул, в глаза и ноздри лезли песчинки. Казалось, голова вот-вот лопнет, треснет и потечёт.

И вдруг его словно выкинуло на жёсткий берег. В копчик впился острый склизкий камень. Добрыня оттолкнулся от него, проплыл немного вперёд и вылез на другом берегу. Успокоился, отдышался и пригляделся к очертаниям во тьме. Проход под водой вытолкнул его, видимо, в пещеру с озером. Главное, жив – выбраться и отсюда можно.

– Добро пожаловать в мою обитель! – внезапно прогрохотал под сводами зычный голос.

Добрыня вздрогнул, чувствуя, будто попал из огня да в полымя. Что за тварь говорящая могла называть обителью тёмную пещеру? Как назло, оружие осталось снаружи.

– Ты не похож на других. Ты крепче и куда храбрее. Не отчаиваешься и не пищишь, как твои сородичи. Даже нагим будто хочешь сражаться! Советую даже не пытаться – сейчас ты для меня как мышонок в коробке. Могу коготком твой хвостик прижать, а могу и огнём коробчонку обдать.

– Кто же ты такой?! – прокричал Добрыня во тьму.

И тьма ответила:

– Я?.. Я тот, кто был здесь испокон веков, кто сторожил проход из одного царства в другое. У меня много имён. Отныне мне судьбой доверена новая задача… И потому мне интересно было б знать, а кто ты таков?

– Я? – переспросил Добрыня. Надо делать ход. Но фигуры врага скрыты. Стоит попробовать разведать позиции, выдав пешку. – Я тот, кто не был здесь ни разу, кто службу служил, а потом приехал в Рязань к матушке погостить. А вот имя у меня всего одно…

– Сразу же я понял, что на других ты не похож. Да и шутник к тому же, гляжу. В лицо смерти можешь, не боясь, смотреть. Откуда пожаловал в здешние края?

– Из самого Киева. Я там при дворе служу.

– Хороший ответ. Он подарил тебе жизнь. На время.

– Что же может увеличить время?

– Твоя польза мне, – прогремело из тьмы, теперь уже за спиной Добрыни. Вскочил богатырь и побежал наугад, пока не наткнулся на стену. Развернулся – в другую сторону ринулся, как вдруг перед ним возникло препятствие – блестящая чешуйчатая преграда. Поднял голову Добрыня: в пяти аршинах от него в высоту – огромная чёрная змеиная голова с длинным языком.

Упал богатырь и стал медленно отползать, пытаясь не обезуметь от дикого страха. Таких чудищ отродясь не встречал никто из живущих на земле русской. А если и встречал, то это последняя его встреча была.

– Видишь, я тебя пока не трогаю, – говорил Змей. – Надеюсь на пользу твою. Будет от тебя польза?

Добрыня кивнул. Слопал его пешку огромный конь – время менять тактику игры. Отступить нужно, с мыслями собраться.

– В Киеве есть князь. Живёт он во дворце. Ты бываешь во дворце?

– Бываю, – ответил Добрыня, поднимаясь с земли и отряхиваясь. – Служба у меня там, говорю же.

– Так это замечательно! – Коварно блеснули глаза Змея. Он отвернулся от богатыря и направил поступь свою во тьму. – Кем же ты там служишь?

– Виночерпием, – солгал Добрыня, прижимаясь к стене и тихо двигаясь вдоль неё к просвету вдали.

– Виночерпием? Разве не отроки вино гостям подносят?

– Я старший виночерпий. Мне выше подниматься и некуда…

– Значит, найдётся куда. Ты мне поможешь, а я не только тебя отпущу, но и открою новые дороги, – неотступно, но незаметно следя за передвижениями богатыря, голова Змея насмешливо подёргивалась.

– Какие такие дороги? – любопытно стало Добрыне, да и надо было зверя дальше заговаривать – пусть же всласть языком почешет.

– Разные… Могу открыть дороги жизни: если службу мне сослужишь, сделаю так, что для народа киевского ты навсегда героем останешься. И уж тогда тебя из виночерпиев в князья удельные пожалуют. Могу и дороги смерти открыть. Я ж здешней реки страж. Хочешь кого из мёртвых проведать? Прощенья попросить или узнать, кто их убил…

Подумал Добрыня про отца своего. Свидеться бы с ним… Это ж мечта недостижимая.

Но разве можно со Змеем сделку заключать?

– А что взамен попросишь? – Опять же и время потянуть, и о планах разузнать.

– Князь мне нужен киевский. Хочу изничтожить его. Да ты не пугайся: на его место потом новый придёт, а потом ещё один, пока не начнут бояться в дружине место княжеское занимать. Вот тогда и можно серьёзную смуту засеивать по Руси… – последнюю фразу Змей произнёс тихо. Не для Добрыни, а больше для себя.

– Тут я тебе не помощник. Князь Владимир со мною речей не ведёт: только пальцами щёлкает, когда в чарку вина подлить надо. Про товар же свой, про склады и погреба только со старшей дружиной беседую, – еле сдерживался Добрыня. В голову словно туман наползал, мысли путал, и уже не понимал он: то ли за себя говорит, то ли за выдуманного виночерпия. Как бы не спутаться, чтобы не раскусил Змей? Как бы живым уйти и тайны княжеские не выдать?

– Охрана есть ли при нём?

– Дружина всегда на страже.

– Ну а расскажи, как день у князя проходит.

– Всё в делах… Обычно день он у себя проводит или на торжественных приёмах в большом зале. Гуляет, с дружиной беседует или с послами иноземными. Порой в покои царевны Анны направляется в западном крыле хором, а иногда детей навещает. Слышал, приехала к нему погостить племянница-красавица на выданье. Он её в тереме поселил, подальше от любопытных глаз, – говорил и говорил Добрыня без умолку. Хотел себе даже рот ладонью прикрыть, но понимал, что добром такое не кончится. – Нашли ведь уже ей жениха – едет в Киев с подарками.

– Хватит про девиц вещать! – вместе с грозным рыком дым повалил изо рта Змея. – Я про князя спрашивал. Где его можно за пределами хором одного найти, без охраны?

– Нигде. А что тебе его охрана? Ты ж вон какой огромный да страшный – разбежится дружина, если ты подлетишь на широких крыльях.

– А если нет? – Огромная морда приблизилась к богатырю. Повеяло смрадом и копотью. Два красных глаза с чёрными зрачками немигающе всматривались в Добрыню, словно пытаясь приковать к стене. – Я страж прохода по ту сторону Пучай-реки, и я очень долго пребывал там… Наслушался от приходящих туда всякого о деяниях богатырей дружины киевской. Есть там храбрые молодцы – тебе не чета, виночерпий. И потому рисковать жизнью отныне буду лишь там, где без того не обойтись. Ведь обратно, по ту сторону Пучай-реки, мне совершенно не хочется.

– Значит, я тебе помочь смогу, – сам вызвался Добрыня, отворачиваясь от пронзительного взгляда.

– Как же, виночерпий? – хитро прищурившись, спросил Змей. До просвета в пещере, казалось, всего-то с два шеста дойти, но под пристальным наблюдением и шага сделать не получится.

– А я подговорю князя одного на прогулку за город выйти. Уж я найду способ: погреба, мол, новые осмотреть или с принцессой иноземной познакомить. Выйдем мы с ним через главные ворота, на поляне усядемся – ты и подлетишь к нам…

– Хороший план, – подтвердил Змей, совершенно прижимая Добрыню к стене, так что чувствовал он горячее дыхание его ноздрей на плече. – Нужно день только выбрать.

– Лучше всего подойдёт неделя, чтобы никакая служба не помешала. Князь заутреню отстоит, а потом я его и уговорю со мной пойти.

– Какой сейчас месяц?

– Изок разноцвет.

– Значит, жди меня в третью неделю страдника. Прилечу, князя изничтожу, а тебя награжу. Но если не приведёшь на поляну Владимира к этому дню, то я вернусь сюда и всю Рязань пожгу. Не останется у тебя, виночерпий, ни кола ни двора, ни родни. Так договорились?

– Договорились, – кивнул Добрыня и руку на сердце положил.

***

– Договорились? – Князь рязанский даже поперхнулся сбитнем, отчего хмельной напиток хлынул через нос. Тут же подбежали слуги с платками и полотенцами. Он их отогнал, как мошкару, движением руки. – Со Змеем договорились?

Даже гусляр, худощавый мужчина средних лет, в бирюзовом смешном колпаке, без бороды, но с аккуратными усиками, тихо наигрывавший каждый день одни и те же мелодии, замер в предвкушении скандала. Вот о чём следующая песня будет: как богатырь киевский договоры с нечистью заключает!

– Да, – смело отвечал Добрыня.

– Но кто же это договаривается с чудищами? Их убивать надо!

– Так, может, оно и не чудище вовсе. Вот же меня отпустил подобру-поздорову.

Бояре за столами неодобрительно качали головами.

Меж тем подали янтарную уху и принесли новые караваи хлеба и кувшины с мёдом.

– А кто вообще от Змея пострадал? – продолжал настаивать на своём Добрыня, пока все прочие были заняты вторым приёмом пищи.

– Глебка Шальной, – выкрикнули откуда-то с другого конца пиршественного зала.

– Он везде окрест гулял, каждый камушек знал, – добавил беззубый старик, сидевший напротив князя и потрошивший варёную рыбу, бдительно рассматривая кости и косточки, чтобы потом сложить их аккуратной горкой рядом с тарелкой ухи. – Говорил Глебка, будто поселилось зло возле Пучай-реки. Неспроста он туда отправился. Ой, неспроста…

– Так, может, и бродит где-нибудь до сих пор окрест ваш Глебка. Я в пещере змеевой его не видал. А сам Змей клятвенно мне обещал не трогать Рязань и на жителей не нападать. А если никто купаться в Пучай-реке не будет, так вы вообще о нём и не услышите больше.

– Подожди, давай ещё раз, – не притронувшись к ухе, но опорожнив очередную кружку сбитня, князь решил собрать воедино все сведения об угрозе, появившейся в окрестностях его города. – Ты решил сегодня днём искупаться в Пучай-реке. Так? Залез в воду. И вдруг из ниоткуда прилетел Змей. Верно?

Добрыне достаточно было всякий раз кивать, потому что князь не дожидался ответа.

– Змей напал на тебя, но ты был безоружен. Вот тогда… Тогда ты взял…

– Сколько раз повторять?! – пришлось отвечать именно на этом, самом спорном, моменте, выдуманном на ходу, чтобы прославить новую веру князя Владимира. – Тогда я взял шапку земли греческой, запустил в Змея…

– Шапку земли греческой! Нет, вы послушайте! – усмехнулся длиннобородый боярин, сидевший в окружении купцов, которые ловили каждое его слово. – А что она делала, интересно, там?

– Что делала? – возмутился Добрыня тому, что не все охотно верят в его выдумки. – Лежала она там.

– И часто же у нас вдоль Рязани шлемы византийские бесхозными валяются? – теперь князь уже открыто потешался над Добрыней.

– Не знаю уж, часто или нет, но взял я её и в того самого Змея бросил. Она все хоботы Змеевы отбила.

– Хоботы?! – хохотнул боярин, а вслед за ним и дюжина купцов. – Афанасий мой видал вон твои хоботы в заморских краях. У диковинных зверей они есть – слонами их прозывают. Но чтоб у змея хоботы! Чудеса!

– Ну тебя с твоими слонами! Уморил! – захохотал князь, сам утирая лоб платком. – Наш богатырь про хвосты же говорит. Только как твоя шапка земли греческой ему все хвосты-то поотбивала? Полями острыми отрезала или ты её метнул так сильно, что хвост сам отпал? Как у ящера, да?

Встал Добрыня из-за стола, губы узорчатой ширинкой утёр и произнёс громко:

– Спасибо всем за гостеприимство и, главное, за доверие. Но слишком долго отдыхал я на родной земле – на службу пора. Ждут меня подвиги славные. Здесь же, как я понял, не верят слову богатырскому…

Гусляр снова перестал бренчать. Повисло неловкое молчание. Конечно, никто не верил россказням Добрыни, но вслух сейчас сказать об этом – особенно когда богатырь уходить собрался – было бы верхом неприличия. Уж лучше потом они будут вдоволь смеяться над «хоботами» и «шапкой земли греческой».