Сны Эйлиса. Душа мира

– Отчасти.

– Король-то ты король, а на вид…

– А что на вид? Тараканы не устраивают? Так мы друг другу не мешаем.

Нармо все больше веселился, словно вместе с картиной сжег свое ранение, само воспоминание о нем.

– Да, вот именно: на вид тебе только мятого «бычка» не хватает, – ухмыльнулся Сумеречный Эльф.

– Пожалуй, да, «бычка» определенно не хватает, – вспомнил о своей давней дурной привычке Нармо.

– Поберег бы себя. Долгоживущие вы, конечно, но сейчас-то… – все еще проявлял непонятное для самого себя участие Сумеречный Эльф, словно наличие врага, который добровольно принимал эту роль, придавало разворачивающейся мистической истории особый смысл.

– Какая забота! Просто бездна сострадания и сердобольности. – Нармо отвратительно осклабился, отвечая на проявление доброты черной неблагодарностью издевки, как ударом кинжала в спину. – Только, бессмертный наш, почему во всех мирах люди гибнут, а ты видишь проклятые линии мира вместе с рычагами, но ничего не делаешь? Почему кто-то осыпан всеми благами, а кто-то гниет в яме? Ответишь мне? А? Почему у кого-то есть «тонкая ранимая» душа, а кому-то по статусу с рождения, наверное, не положено? Что там у вас, Стражей? Учили отвечать на такие вопросы глупых людишек?

Он зашелся в кашле, впервые так повышая голос, точно выплеснулась вся его обида. И Сумеречный Эльф молчал, хотя сердце его разрывалось. Лишь на бледном лице невольно застыла маска скорби, а что крылось под ней – он и сам не ведал. Может, свет милосердия, может, тьма холодного цинизма, может, сумрак печати вечного бездействия.

Жалости к Нармо не проявилось, хотя в тот миг он все-таки невольно обвинял Стража в своей неправильной изломанной судьбе. Наверное, обвинял… А потом Нармо вдруг хрипло рассмеялся, небрежно отбрасывая со лба непослушные сальные пряди цвета воронова крыла.

– Пх-х-х! А ты повелся! Да-да, повелся на мое небольшое представление. Какая драма! Неплохо, не правда ли?

– Переигрываешь.

Сумеречный Эльф раздраженно сжал кулаки, пальцы невольно потянулись за спину – к ножнам и рукояти меча. Так происходило всегда, когда его кто-то сильно злил. Но он сцепил руки в смиренный замо́к. Меч и покаяние – свет и тьма.

– Зависит от жанра. Я избрал своим гротеск, – продолжал свое шоу Нармо, опасно приближаясь к Сумеречному Эльфу, чтобы прошипеть: – Мы оба! Оба… рассказчики этой истории. – Он снова зашелся смехом. – Только я на роли злодея в этот раз. Кто знает, может, в следующий раз повезет. Пока мой главный бенефис – это убийство Раджеда. Такова уж роль, я сам написал сценарий.

– И как же ты намерен это осуществить, если я против? – Сумеречный Эльф все-таки выхватил меч, ощутив, как тьма отступила, забилась в дальний угол сознания. Еще не пришло время! Хотя для нее никогда не выдавалось верной минуты.

– Придумаю. Например… – Нармо повел рукой, ухмыляясь, – доведу тебя до состояния тьмы. Ты ведь непредсказуем и беспомощен. Можешь разнести по ошибке полмира, а потом сокрушать себя, доводя… до психушки и бессилия.

Нармо ведал о нем то, что Сумеречный Эльф старательно скрывал. Но такие страшные случаи и впрямь происходили в разные периоды странствий. После сильных потрясений, неудач и утрат он порой впадал в состояние неконтролируемой тьмы. И тогда убивал от бесконечной жажды уничтожения. Не случайных жертв, а только обреченных, тех, чьи жизни обрывались в течение суток. Так распорядилось мироздание – вернее, те, кто одарил силой-проклятьем. Они словно установили предохранитель на свой безумный механизм. И когда сбивались алгоритмы и лопались рамки дозволенного, Сумеречный Эльф вымещал свою тьму на всех и по-разному, но светлая сторона в ужасе сокрушала себя, когда лицезрела кровавые последствия.

И потом он сходил с ума окончательно, забивался в самые дальние и темные уголки, ограждая от себя людей; прятался то в пещерах, то в палатах психиатрических клиник в разных мирах. Впрочем, никакой врач не нашел бы лекарств от его недуга, от его разлада с самим собой. Только Раджеду иногда удавалось гасить эти ужасные припадки. Но Сумеречный Эльф не всегда был желанным гостем янтарной башни, как и теперь.

«Яшма! Ее магии нет, но талисман гнева все еще действует через Нармо!» – внезапно догадался Сумеречный Эльф, ужаснувшись, как легко и вероломно льор кровавой яшмы намерен осуществить свой черный замысел. Что, если та пелена незнания, которая нависала над грядущим, была покровом кромешной тьмы, под действием которой Страж себя почти не осознавал?

– Для мусорного короля ты слишком хорошо осведомлен, – мрачно бросил он.

– Приходится, – как будто скромно отозвался Нармо, с деланой беззаботностью продолжая: – Наблюдаю через зеркало, подслушиваю все, что творится в мире людей. Кстати, твоя девушка тоже попала в мой объектив. Эленор… Так вроде ее? Пожалуй, оставлю ее себе, когда захвачу Землю. – Жабья самодовольная улыбка заиграла на губах. – А то твое проклятье все равно не позволяет… даже дотронуться вам друг до друга! Уникальный случай, не правда ли?

Сумеречный Эльф задохнулся от ярости, уже не испытывая и толики сочувствия к врагу. Разведенный костер задул ветер, по стенам прошел иней, смертельный хлад тьмы. Нармо едва успел чиркнуть своей слабой магией, а Сумеречный Эльф уже сдавил мощную шею чародея, ощущая, как напряглись сильные мышцы под стальной хваткой. И у льора хватало мужества и коварства отвратительно ухмыляться.

– Не смей говорить об Эленор! – рокотал голос Сумеречного Эльфа. – Если я убью тебя прямо сейчас, то ты… ты!..

– А как же пресловутый баланс? Порушить все ради очередной юбки? – просипел Нармо. Сумеречный Эльф отпустил его – вернее, отшвырнул, ударив о настенный ковер, из-за которого разбежался рой потревоженных тараканов.

– Нет. Поэтому ты еще жив, – глядя на собеседника как на падаль, отрезал Сумеречный Эльф. Но Нармо либо совсем потерял рассудок, либо слишком хорошо все просчитал, когда продолжал насмехаться:

– Ты кое-что не знаешь. Я вижу. О да! Момент недалекого будущего скрыт для тебя пеленой. Или, может, там развилка, варианты? И ты боишься. Страж слишком привык все контролировать. Что же там? Кто строит козни всезнающему?

– А ты не трус, Нармо, так-то со мной разговаривать. – Сумеречный Эльф вскинул брови.

– Что поделать, сорассказчик, страх есть только у тех, кто чем-то дорожит. – Нармо встал в полный рост, потирая шею; теперь он глядел куда-то вдаль, точно через незримые книги и миллионы строчек в далекие миры. – Кому есть что терять. Кто что-то чувствует. Вы все уязвимы. Ты, Раджед, Илэни… А я – нет.

– Нармо, это твое представление вовсе не представление.

– Я знаю, – негромко отозвался льор, однако вновь растянул бледные губы в ухмылке, разводя руками. – Но что поделать? Я сам написал сценарий. Следующая глава – это подчинение новых камней. Дальше атака на портал. После решат перо и чернила. Вернее, мечи и магия. Мир – это полотно, пергамент. Мы сами пишем наши истории. А кто-то наблюдает, и это зритель, читатель всей этой канители. Эй вы, кто читает, кто осуждает, что вы сами-то написали?

– Вряд ли столько же темных дел, сколько ты, – отозвался Сумеречный Эльф, не желая более продолжать этот ненормальный диалог. Он покинул башню в твердой уверенности, что его участие в этой истории только начиналось, а появление и побег Софии – очередной виток в жизни Эйлиса. Как известно, все возвращается. Но всему свое время.

Эльф еще два дня бродил по дорогам Эйлиса. Бывшие просторные тракты сначала заросли травой, а потом окаменели. Страннику не встречались ни великаны, ни орлы. Только изредка под подошвой тяжелого сапога с загнутым окованным носком хрустели рассыпающиеся пылью цветы, что превратились в холодный гранит. Снег лишь в отдельных местах укрывал поземкой растрескавшуюся почву, что едва ли напоминала землю.

«Это крематорий душ… – рассматривал безучастно-грустные картины Сумеречный Эльф. – Эйлис, Эйлис, кто же разбудит тебя?»

Раньше все представлялось предельно ясно, и Страж почти смирился с ролью наблюдателя, безмолвного, почти неуловимого. Но черная пелена неведения отныне давала немало преимуществ и долгожданную свободу. Сумеречный Эльф осмыслял это, пока пешком добирался до башни Раджеда. В лицо, совсем как в старые времена, ударял привычный ветер, сбивал капюшон и превращал свисавшие до плеч каштановые волосы в сосульки. Холод, пронизывающий тело, отрезвлял и отвращал от преступных мыслей о безысходности и тьме.

Если уж Нармо намеревался так или иначе довести Стража до состояния бессилия, то оставалось лишь одно: не поддаваться ни на какие провокации. Мрак в последнее время слишком проникал через створки сознания, точно петли незримых ворот срывал ураган.

Да еще тяжелым камнем на сердце лежала ссора с Раджедом. Раньше удавалось поделиться с ним своей болью и выслушать его печали. Раньше Сумеречный Эльф верил, что у него есть друг. Но после случая с Софией убежденность растаяла. С одной стороны, Сумеречный Эльф ни в чем не винил себя, ведь он поступил честно и защитил девушку. Но с другой – Раджед бессчетное число раз проклинал его, в каждом уголке Вселенной острым ударом плети доносились его возгласы.

«Прости меня, но так нужно. Но… Прости. Это для твоего же блага», – вздыхал Сумеречный Эльф, пока где-то далеко в янтарной башне сыпались лепнины и разрывались когтями гобелены. Ярость чародея не ведала границ, он метался, точно зверь в клетке. Пару раз пытался напасть на владения Нармо, но мощная защитная магия не пропускала его, отчего он погружался в еще большее остервенение. И в последнее время во всех бедах обвинял Сумеречного Эльфа.

Побитый пес – лучшее определение того, как чувствовал себя неудачливый Страж, притом незаслуженно побитый. Он отчаянно старался в своей светлой форме быть для всех хорошим, но в итоге все его обвиняли, все находили повод напомнить, что безмерно сильная магия способна принести куда больше пользы. Да вообще в ход шли самые неприятные аргументы, которые пронзали сердце пиками. И в нем пробуждалась тьма.

Ошибка мироздания, тот, кого не должно было существовать, он приходил странной нелепостью в любой ситуации, словно бестактный гость, который на похоронах пошутил о смерти. Всем казалось, будто он запоздало прибывает туда, где требовалось его вмешательство, и неуместно влезает, когда никто не просит. Но лишь он видел, что скрывается за тончайшим узором судеб. Впрочем, все это не имело ничего общего с человечностью.

И раз ему представился шанс на свободные действия, он безнадежно отправился в башню к Раджеду. Стоило лишь пройти через каменную кладку и очутиться в тронном зале, где на стенах все еще сохранялись следы от когтей, как и на подлокотниках трона. Янтарный льор обнаружился там же. Точно безумный, он стоял напротив зеркала, проводя по нему чуть подрагивавшими пальцами. Но не страх или печаль служили причиной озноба, а бесконечный сжигающий гнев.

– Сломал… фамильное сокровище… какой-то выскочка… София… – бормотал в полубредовом состоянии чародей, что вызывало серьезные опасения за целостность его рассудка. Впрочем, очередной золотой камзол его выглядел по-прежнему шикарно, волосы безукоризненно отливали оттенком спелой пшеницы, даже ногти блистали чистотой. Разве только морщин возле глаз и губ словно прибавилось за короткое время. Да на теле самой башни не до конца зажили следы недавней вспышки ярости хозяина, этого тигра в клетке.

– Здравствуй, друг, – стараясь сохранять твердость голоса, начал примирительным тоном Сумеречный Эльф, сцепляя руки, но не закрываясь ими.

– Ты мне не друг, здоровья тебе не пожелаю, – обернулся Раджед, и в его горящих глазах отпечаталась нескрываемая ненависть. Сумеречный Эльф отступил на шаг, чувствуя, как сжимается сердце. Одно дело – где-то в других мирах слушать в общем гомоне отголоски чьей-то неприязни, и совсем иное – предстать друг напротив друга. Алчные дети Эйлиса – чародеи в башнях – не желали слушать ни слов примирения, ни предупреждений, ни иных советов.

Сумеречный Эльф тонул в растерянности и неуверенно подбирал слова для невозможного в сложившейся ситуации разговора. Веселые шутки не спасли бы, легкие подколки – тем более. В который раз Страж убеждался, как бесполезны все его знания и сила, ведь они за две тысячи лет так и не научили находить верных слов поддержки и объяснения.

– А я вот пришел… на скрипке сыграть, – нарочито беззаботным тоном ответил Сумеречный Эльф, вжимая голову в плечи. Давно он не ощущал большей неловкости. Нет тяжелее встречи, когда один все еще верит в братские чувства, а другой уже навесил ярлык врага.

– Только не надо в моей башне, – повелительным тоном прошипел Раджед. Все в нем буквально клокотало от рвавшихся наружу противоречивых чувств. Прошло достаточно времени, чтобы понять: София не вернется, а собственная магия не в силах починить разбитое зеркало. И ни в ком не удавалось найти поддержки, чтобы хоть как-то выплеснуть эту бурю, эту великую боль, этот уязвленный эгоизм.

– Я-то думал, мы дуэтом сыграем Моцарта. Я – на скрипке, ты – на альте, как обычно, – успокаивающе говорил Сумеречный Эльф, но нервно запинался, потому что и сам прекрасно понимал, что представление идет ужасно. Да, он вмешался в самый неподходящий момент, когда Раджед предполагал вкусить сладкий мед победы; да, не так ожидал льор защитить Софию, не столь бескорыстной ценой.

– Да что ты говоришь? Прямо так и думал? – Чародей дрожал от гнева, порывисто негромко отрезав: – Будь ты проклят! Будь ты еще сотню раз проклят своим даром! Ты разрушил все, что я так упрямо выстраивал.

Слова пронзали вернее меча. Сумеречный Эльф сжал кулаки, напористо приближаясь, поддерживаемый сознанием своей правоты.

– А что я разрушил? Не позволил тебе заполучить очередную куколку? Разрешил остаться ей личностью? Сберег тебя от очередной душевной пустоты? Ты не янтарь, а полая порода, раз не понимаешь этого.

Прорывалась сущность Стража, это всепоглощающее желание всех поучать, всем советовать. А ведь сам-то совершенно запутался.

– София не со мной! Это я понимаю! И ты заблокировал портал! – воскликнул как в экстазе Раджед. Он почти выл, точно раненый зверь.

– Для твоего же блага! – отчаянно убеждал Сумеречный Эльф, ведь он пообещал и Софье защитить ее. Но сколько же боли отразилось в золотистых глазах льора, будто вся Вселенная опрокинула в них юдоль скорбей. Казалось, если доставить мановением чуда Софью, то всем бедам вмиг настанет конец. Если бы Сумеречный Эльф обладал только силой, то так бы он и поступил, но всезнание упрямо твердило: «Еще не время». И он терпел словесные побои.

– Хочешь объяснить это опять высшей целью? Ты лишил меня моей добычи! – прорычал Раджед, точно слова ему подсказывали львы с массивных кованых замков и чеканки дверей.

– Вот как ты ее называешь, да?! Вот за это и лишил! Она этого не заслужила, а сам ты бродишь в тумане своего гнева.

Раджед отвернулся, зажмурившись, неровно дыша, точно в порыве рыданий, но глаза его оставались сухими и ясными.

– Гнева… Гнев не на нее. Нет, она… она действительно не заслужила. «Добыча»… что я говорю… – Голос его стал спокойным, тоскующим, но вновь окрасился тонами ярости: – Гнев на тебя! Может, она бы вернулась! Сама!

– Кому суждено вернуться, тот вернется. А кто похищен, того тянет домой.

Сумеречный Эльф выпрямился, радуясь, что его все-таки слушают.

– Опять загадки? Где же истина в этом лабиринте лжи? Она вернется? Эльф! Проклятый предатель, Эльф!

– Не знаю! Я уже ничего не знаю в вашем мире! Знаю, как было неправильно. И это исправил по мере сил. Остальное за вами.

Сумеречный Эльф замолчал, точно все слова мира иссякли, источник звуков задавил колоссальный валун безмолвия, испарились робкие дождевые капли понимания. Наставала великая засуха молчания, от которой почва душ покрывалась трещинами, точно просторы Эйлиса.

– Эй… Радж…

– Я тебе не Радж, – резко оборвал льор, поправляя жабо, хотя оно и без того слишком безупречно держалось на длинной шее. В присутствии этого блестящего аристократа Сумеречный Эльф как нигде осознавал, какой же неопрятный бродяга он сам, пусть и в кольчуге, пусть и с мечом.

– Ну что ж… – вздохнул он, твердо отзываясь: – Раджед! Похоже, в ближайшее время не сыграть нам дуэтом.

– Похоже, – с обиженным снобизмом подтвердил льор, небрежно махнув рукой. – Пиликай один на своей скрипке. Мне нужно время, чтобы успокоиться. Может, позднее поговорим. Через пару-тройку лет.

Что-то предельно холодное поселилось в гортани полынным привкусом, провалилось в видимость желудка и отравило льдом сердце. Из-за этого руки и ноги пронизал озноб. Не тьмы, а беспомощности, от которой сводило зубы. На благо глобальным целям Сумеречный Эльф сделал так, что в его разговорах с другом уже ничего не было бы по-старому. Он предал. Так или иначе, но предал, даже если ради истины.

– Договорились, – нарочито официальным тоном изрек Сумеречный Эльф.

– Да что мне твои договоры, что тебе они! – оскалился Раджед, беспощадно заключив: – Ты просто не человек. И никогда им уже не будешь.

Сумеречный Эльф покинул башню, Раджед же очень надеялся, что навсегда. Неприязнь к этому проклятому созданию возрастала буквально от каждой его высокопарной фразы, от каждого жеста. Он вечно твердил об их дружбе, вроде бы всегда помогал, но вот доказал, что верить в Эйлисе – да и во всей Вселенной – нельзя абсолютно никому.

Раджед недовольно бродил по своей башне и мучился от зимних сквозняков, которые то и дело проникали изворотливыми ворами, несмотря на магический щит. Впрочем, стоило лишь представить лицо Софии, ее тонкое изящное тело, облаченное в синее платье, как неминуемо бросало в жар. А образ преследовал, точно навязчивое видение. Ни по одной девушке еще так не тосковал, ни одна пассия так не ранила сердце. И он опасался, что все эти чувства – наваждение от того, что вожделенный приз в последний миг ускользнул.

Раджед ловил себя на мысли, что, в сущности, ничего не знает о настоящей любви. Он прочитал сотни книг из разных миров, в большинстве из которых авторы стремились изобразить это чувство. Но удавалось ли хоть кому-то? Или на страницах оказывался лишь бледный призрак запредельного чудесного нечто? Неизвестно. Может быть, ее и вовсе никто не испытывал.

Многочисленные людские истории доказывали, что под любовью часто пряталась то выгода, то взаимные уступки с вежливостью, а то и вовсе крайняя форма отчаяния. Но к Софии все это определенно не относилось. Нет… нет-нет!

Он все вспоминал, как вложил нож в ее руку, и корил себя за эту дешевую театральщину. Избитый прием: убей или люби. Большинство красавиц в реальности и в книгах заливались слезами, бились в истериках, согласные после такой сцены на все. Но София показала пример непоколебимой стойкости и небывалой отваги. Раджед пораженно ловил себя на мысли, что обязан ей жизнью. И тут же вступала в свои права уязвленная гордость.

Так и длились его суматошные, но одновременно бесполезные дни, испещренные колеями противоречивых чувств и оценок. Сутками он торчал в тронном зале возле портала. Пару раз готовил новую атаку на владения Геолиртов, чтобы добить – по долгу мести – проклятого паука Нармо. Впрочем, вокруг яшмовой башни колыхался очень прочный щит. Раджед тщетно измышлял новые способы нападения. И только тем спасался от всепоглощающей скуки и безысходности.

Одиночество пропитало его насквозь. Порой он сутками молчал, теряя рассудок от установившейся в башне неестественной тишины. Казалось, в те минуты он слышал, как пыль оседает на позолоченные рамы картин, а перегоняемая кровь мерно отсчитывает удары сердца. Он впервые так ясно ощущал собственное тело и впервые осознал, что ему четыреста лет. Столько времени прошло, за которое он не совершил ничего стоящего, кроме бесполезных завоеваний! Внезапно старость навалилась на него непомерным грузом. Не из-за прожитых лет. Он просто оглянулся назад и не нашел в том прошлом ничего хоть сколько-нибудь важного или полезного.

Что несло их с Илэни победоносное шествие по трупам королей? Что доказала их ссора? Пустая порода, а не люди. Они все, все семь королей, – скупая насмешка, упрек предков. Хотя и древние правители не принесли Эйлису никакого расцвета; ячед кое-как прозябал сам по себе, они же сами по себе тонули в роскоши.

Возможно, София была совершенно права в своих язвительных упреках: они все потеряли душу. Хотелось бы сказать ей об этом и хотя бы поблагодарить за самоотверженный шаг в поединке с Нармо. Но вряд ли удалось бы благоразумно остановиться на столь малом, потому что в сердце полыхал опасный пожар. И среди каменной вьюги он не остывал, но и не находил выхода, прорываясь то ненавистью к другим льорам, то омерзением к себе.

– Ничего, я просто починю портал – и все изменится. Или я не льор? – ободрял он самого себя, но звук голоса неприятно отражался эхом от слишком высоких потолков. И Раджед предпочитал дальше молчать. Он погружался в подробное изучение свитков с записями о портале, обо всех его свойствах и об истории создания. Выходило, что зеркало сотворил его далекий предок с помощью родной магии янтаря, а значит, и разрушить чары Стража предстояло с ее же помощью.

Часами и даже днями Раджед пропадал в библиотеке, морщил высокий лоб, растирал тонкую переносицу и виски, чтобы лучше соображать, когда усталость брала свое. Иногда буквы просто расплывались, тогда он рассеянно перебирал фолианты.

«А вот эту Эльф притащил…» – вздрагивал Раджед, когда зачастую натыкался на разнообразные книги в дорогих переплетах. И при воспоминании о бывшем друге накатывал такой гнев, что лишал и без того плохого сна.

В тревожных видениях в последнее время чудилось, будто руки покрываются каменными чешуйками. Разрозненные слухи доносили, что самый старый льор, Аруга Иотил, намертво прирос к окаменевшему трону. Через пару лет старик рисковал целиком превратиться в изваяние.

– Хорошенький мы после себя мир оставим. Только археологов на нас не найдется, никто не запечатлеет. Эльф, ты этого хочешь? Прикидываешься другом, но не пытаешься даже намекнуть, как спасти Эйлис, – вновь обращался к подаренным книгам Раджед, порой отбрасывая их от себя, как и неверного друга.

Льором овладевали то приступы безудержной жажды деятельности, то нестерпимой глухой апатии. Казалось, он все ждал чего-то, кого-то, а потом напоминал себе, что его мир обречен. Тогда обрушивалась глухая злоба и зависть к силе Стража. Раджед представлял, что первым делом совершил бы, обрети он такую же мощь. Но тут же терялся…

Сказывались усталость и губительное разочарование от несостоявшейся победы. Давило осознание, сколько еще лет суждено просуществовать в полнейшей изоляции. Он не привык, он хотел играть на публику, поражать эпатажными выходками зрителя, заслуживать его восхищение. Теперь же его, точно в гроб, наглухо запаяли в кокон собственной башни.

Он коротал время в оттачивании магического мастерства, окружал свою крепость все более искусными защитными заклинаниями, создавал изощренные ловушки. И вскоре уже не опасался покидать убежище. Оставалось только бродить по пустоши, ведь портал в мир Земли все равно не работал.

Кажется, Нармо об этом еще не догадывался. Раджед порой даже представлял, как он на живца заманит чародея кровавой яшмы в свою башню, как треклятый колдун попытается влететь в зеркало, но лишь с перекошенной рожей врежется в непроницаемо твердое стекло. От такого зрелища разбирал злорадный смех.

Наверное, ради этого Раджед и начал постепенно покидать башню, бродя по своим владениям. Страх открытых пространств медленно отступал, пока льор в течение многочасовых прогулок мерил шагами пустошь. Магия башни отныне сама себя обороняла. Определенно, он стал сильнее. Лишь третьего слоя реальности с момента побега Софии достичь больше не удавалось, словно сломалось что-то.

– София… Эльф, что же ты наделал! София, я еще столько всего тебе не успел сказать, – шептал Раджед, в замешательстве глядя в пространство: то на тусклое сизо-желтое небо, то на многочисленные звезды. И где-то очень далеко – возможно, в другой галактике – находилась возле раскаленного желтого карлика планета Земля.

В книгах из иных миров сохранились записи о том, что кое-где технологии позволяли путешествовать среди звезд. Но в Эйлисе не разрешал слишком плотный слой магии, укрывший мир непроницаемым панцирем. Да и кто сумел бы построить те чудесные корабли? Из чего? Ведь даже большинство полезных ископаемых обратились в грубый камень. И единственным способом побега оставался по-прежнему портал.

«Здесь ничего нет, совсем ничего… Только пустошь», – вздохнул льор.

Как-то раз Раджед в глубоких раздумьях добрался до деревни каменных великанов. И тогда вспомнил, какой тяжкий грех гнева лежит на нем.