Если только дозвонюсь…

Филолог повернулся и двинулся прочь из комнаты.

Все оказалось бессмысленным, мелким, ничтожным: все эти страхи, сомнения… Опять же, напоминание о якобы взятой кастрюле и робкий давешний стук в чужую дверь. Можно было бы и не стучаться. И к Драморецкому не заходить. А главное, не вспоминать ни о чем. Не беспокоиться. Не терзаться.

Оказавшись у себя в комнате, филолог взялся было за Кампанеллу, но передумал. Пошел на кухню – ставить чайник на газ. Опять передумал. Возвращаясь, сердито торкнулся в туалет. Неужели свободно? И все равно передумал. Так и ушел на свои квадратные метры, забыв прикрыть в туалете дверь.

В комнате филолог рухнул ничком на кровать. Долго лежал, уткнувшись лицом в подушку. Вспомнил классика. Не того, что с ботинками, а другого – помельче, но тоже с бородой. Ведь умели же раньше страдать! Хоть рассказ пиши, хоть роман, страниц на пятьсот. А здесь и на единый абзац страданий не хватит…

Филолог тяжко вздохнул. С трудом перевернулся на спину. Закрыл глаза. Жизнь казалась бессмысленной, как томик Ли Бо без перевода.

Потом он долго лежал, глядя в высокий потолок.

Потом закрыл глаза.

Полежал так еще с полчаса. И, кажется, умер.

А назавтра пришел из гостей старик Драморецкий. Повел носом на дверь в туалет, сердито ее прикрыл. Покосился на комнату соседа. И рассердился еще больше.

Но сдержался. Подался на кухню – рыбу жарить, сковородкой греметь.

Отменный получился минтай!

Сделать соседу замечание, чтобы дверь не забывал закрывать, старик решил чуть позже – когда сковородку вымоет.

Пуховики из Эфиопии

Не иначе как перелётная птица, возвращаясь домой из Африки, заночевала однажды вечером у Еремеева на балконе. Ну, кто бы ещё мог нашептать Александру Ивановичу о том, что в далёкой Эфиопии можно запросто приобрести партию пуховиков буквально за копейки? Положим, с птицей все ясно: переночевала да и подалась к себе на родину – в одну неприметную рощицу под Рязанью. А вот с Еремеевым приключилась целая история.

* * *

Началось все в четверг пополудни, часа примерно в четыре. Помнится, Еремеев вернулся домой задумчивым, чуть ли не малахольным, долго возился в прихожей, переобуваясь в тапочки, и пошёл после этого не на кухню, как всегда, а двинулся в ванную, где минуть пятнадцать шумел водой и фыркал, словно морж в зоопарке. И лишь отфыркав своё, показался, наконец, на глаза супруге – весь мокрый, взъерошенный и решительный.

– Так что готовь, Эльвира, чемодан – скоро в Африку еду! – объявил Еремеев, и для начала подсел к столу. – Что там у нас? Опять пельмени в горшочке?

– В горшочке, как ты и просил, – отвечала супруга.

– Могла бы и два горшка на стол поставить. Или три, – ворчливо заметил Еремеев,. – Я ведь тебе не профессор какой, мне калории ох как нужны! Да ты не суетись, второй попозже подашь. Когда я с первым управлюсь.

И споро заработал вилкой, отложив разговор про Африку на сладкое.

Еремеев не лгал: действительно, профессором он ни разу не был. Как начал году в восемьдесят восьмом с кладовщика, так двадцать с лишним лет по складской части и проработал. Потом склад акционировали, а Еремеев опять при нём. Святое дело! Тем более что у склада были не только надёжные стены, но и солидная крыша, преимущественно генеральского состава.

– Так вот, значит, Эльвира, решил я в Африку съездить, – продолжил Еремеев после того, как с горшками было покончено. – На пальмы хочу посмотреть, да и вообще… По делам туда еду. Да я со своей работой, считай, года четыре как в отпуске не был! Давно бы отдохнуть пора.

– Может, и меня с собой в Африку захватишь? – робко спросила супруга. – Вместе бы на пальмы и смотрели. Опять же, обеды бы тебе варила…

Но Еремеев так выразительно на неё посмотрел, что проблема африканских обедов отпала как бы сама собой. Обидевшись, супруга загремела посудой. А Еремеев допил кофе и отправился в свою комнату, где плотно подсел к столу и занялся необходимыми вычислениями.

Если кто-то думает, что в наше время съездить за границу так же легко, как смотаться в Бирюлёво на дачу, тот сильно ошибается. Сотни вопросов буквально сваливаются на голову каждому, кто вознамерился провести уик-энд где-нибудь в Гонолулу у двоюродной тёти. И какие, замечу, вопросы! Прямо оторопь берет. Например, какая водка лучше всего подойдёт в качестве презента – «Господа офицеры», «Чарка» или обычная «Капель»? А главное, сколько бутылок?

Опять же, закуска нужна. Интересно, красная икра пойдёт? Или все таки на чёрную настраиваться?..

Вопросов было много, и на каждый из них необходимо было дать хотя бы приблизительный ответ. Удивительно ли, что в тот день Еремеев засиделся за столом далеко за полночь? Уже давно был выключен свет, и супруга спала, не дочитав у Марининой в «Шестёрках» полторы странички, а из-за двери комнаты, где засел Еремеев, все ещё доносился озабоченный шепоток:

– Значит, бутылка «Капели» и бутылка «Капели» – получается две бутылки «Капели», да по сорок восемь рубликов за штуку, это девяносто шесть целковых, да закуска сюда же… А может, в Африке без закуски пьют? Да, ещё десять рублей дяде Лёше из Внукова-1, чтоб чемодан аккуратно погрузил… И до хрена же расходов получается!

Однако, посчитав прибыль, которую можно извлечь из африканских пуховиков после их реализации на заснеженных российских просторах, Александр Иванович воспрянул духом и пришёл к выводу, что поездка должна получиться фантастически выгодной. Шутка ли, три тыщи процентов прибыли с каждого пуховика? С ума сойти можно!

«А потом ведь ещё и поторговаться можно, – думал Еремеев, уже засыпая. – Бутылку местным грузчикам поставлю, так они мне пару лишних пуховиков запросто в самолёт кинут. Им-то какая разница, сколько штук я с собой повезу?»

С такими вот мыслями Еремеев и уснул. И спал, как всегда, без отягчающих сновидений.

А со следующего утра все и началось: паспорта, билеты, визы, вещи, «Капель»… Да, и подполковнику Сидорову неплохо бы звякнуть. Словом, остаток этой недели и четыре следующих прошли у Александра Ивановича в трудах и заботах. Эльвира Витальевна сначала дулась на своего супруга и все норовила то суп ему недосолить, а то отбивную недожарить. Но потом успокоилась и принялась активно помогать Еремееву, в частности, лично собрала ему в дорогу венгерский чемодан на молниях. А «Капель» и прочие сувениры Александр Иванович решил в отдельную сумку положить.

Накануне отъезда Еремееву позвонил уже мелькнувший в предыдущем абзаце подполковник Сидоров.

– Ты, главное, не волнуйся, Александр Иванович, ежели что, мои ребята прикроют, – пообещал Сидоров. –Так что спокойно ходи по ихнему рынку, присматривайся, торгуйся… Только не переборщи! Короче, наводи с местными грузчиками контакты. Да, и самое главное не забудь…

– Что – не забудь? – переспросил Еремеев.

Но здесь как раз в трубке щёлкнуло, послышались короткие гудки, и конец предложения сгинул в телефонном проводе. Пришлось перезвонить. Голос дежурного сообщил, что подполковник Сидоров уже ушёл домой и раньше понедельника на работе не появится. А дома, кстати, ответили, что Сидоров уже четвёртый день как на работе пропадает! Вот как очередной орден получил, так с тех пор дома и не показывался.

«Ладно, приеду из Аддис-Абебы, тогда уж о главном у Сидорова и спрошу», – решил Еремеев. И на следующее утро уже ехал первым трамваем в сторону Эфиопии.

Однако, прежде чем улететь в далёкую Аддис-Абебу, Еремееву пришлось пять часов проторчать в аэропорту Шереметьево-1.Там Александр Иванович чуть было не заблудился в чужих вещах. Бог знает, сколько времени ему пришлось бы скитаться среди тюков и чемоданов, если бы часы оказались без компаса. А так, сориентировавшись во всех частях света, Еремеев взял азимут на ближайший Эверест из картонных коробок и вскоре уже был у его подножья.

А дальше все было легко и просто. Так, где у них там посадку на самолёт объявляют? Прикинем. Значит, 35 градусов 42 минуты северной широты, 76 градусов 15 минут восточной долготы… Стоп! А там кто стоит? Да это же подполковник Сидоров, собственной персоной. Перед стойкой с надписью «No exite» прохаживается.

– Спешить надо, Иваныч, пока место не заняли, – деловито сказал Сидоров, не здороваясь. И повёл Еремеева кружным путём к самолёту компании «Afrikan airlines». – Как прилетишь к ним в Африку, не забудь мне телеграмму прислать, – давал подполковник на ходу последние наставления. – Так, мол, и так, тётя здорова и замуж выходить пока не собирается. Запомнил?

– Не собирается, – старательно повторил Еремеев. – А почему, интересно?

– Много будешь знать – хрен до Аддис-Абебы долетишь! Шучу, – и в самом деле пошутил Сидоров. – В общем, Александр Иванович, твоё дело маленькое: ходить, торговаться… И пока все. Ты, я слышал, партию пуховиков решил прикупить?

– Решил, – сурово отвечал Еремеев.

– Ну и молодец, что решил. Пуховик, он и в Африке – пуховик! Не то, что наша телогрейка, – похвалил Сидоров. – Только ты там, Иваныч, гляди в оба: на рынке народец шустрый! Кошелёк стырят – и не посмотрят, что издалека прилетел. И руками там поменьше размахивай, а то без часов останешься… А вот, кстати, и твой самолёт.

Остановились у трапа и помолчали с минуту.

– Пора! – торжественно произнёс Сидоров. – Лети, значит, Саня… Да, и вернуться не забудь.

– Не забуду, – пообещал Еремеев, и побежал вверх по трапу, который уже готовился отъезжать от самолёта.

– Стой, Иваныч! Я же тебе ещё самое главное не сказал! – крикнул Сидоров беглецу вослед. Но тот лишь махнул рукой и юркнул в чрево «Боинга». Тотчас же взревели турбины, и самолёт начал выруливать на взлётную полосу, покачивая крыльями, как канатоходец балансиром.

«Хороший он парень, этот завскладом. А главное, надёжный, – думал Сидоров, возвращаясь из Шереметьева-1. – Но вот „Капели“ он, кажется, мало захватил. И „Чарки“ лишних пара бутылок ему бы не помешали». И тут же позвонил знакомому в Анкару, чтобы встретил Еремеева в аэропорту и передал ему хотя бы литра два… Или даже три литра «смирны» пусть в сумку положит. Ничего, не обеднеет. А Еремееву без презента появляться в Аддис-Абебе никак нельзя. Кто его знает, какие там у местных грузчиков аппетиты?

Словом, в Аддис-Абебу Еремеев летел уже с двумя сумками – своей и той, что ему вручил в Анкаре какой то хмурый турок в штатском. Когда «Боинг» проваливался в воздушную яму, в сумках булькало: в одной – тихо и сдержанно, в другой – громко и от всей души.

А здесь как раз загорелась в салоне надпись, призывающая пассажиров застегнуть ремни, и дальше скучать Еремееву уже было некогда. Проверка паспортов, выдача багажа, таможенный контроль, поиски такси на жуткой африканской жаре… Да, и грузчику на чай хотя бы доллар дать не забыть, иначе поразбивает он в сумках со зла все, что булькает.

Но вот проверили, выдали, взяли на чай, привезли. Однако в гостинице все номера оказались занятыми.

– Да вы хотя бы в вестибюле мне раскладушку поставьте! – взмолился Александр Иванович, от волнения переходя на знакомые реалии времён глубокого застоя. Но портье лишь пожимал плечами, бормоча как заведённый:

– No andestend! – мол, не понимаю ни хрена. И отводил глаза в сторону.

Вздохнув, Еремеев вынул из сумки бутылку «Капели».

– O! Yes, my friend! – моментально оживился портье, лихо брякнул на стойку ключ и добавил на чистом русском: – Номер типа люкс. Гад буду, начальник!

Еремеев застыл, поражённый.

– Это они от наших туристов научились, – раздался за спиной голос соотечественника. Еремеев обернулся. Мужчина скромной наружности улыбался ему во все пломбы. – Будем знакомы: Кривоножко, Вадим Петрович. Божьей милостью предприниматель, правда, без образования юридического лица, – отрекомендовался соотечественник, и протянул ладонь дощечкой.

Пришлось дощечку пожать.

– Еремеев…

– Отлично! А вы, как я полагаю, первый раз в Аддис-Абебе? – Еремеев кивнул в ответ. – Я так и понял. Подождите, сейчас ключ от номера возьму…

И Кривоножко со стуком выставил перед портье бутылку «Банкира».

Поднялись наверх, завернули в номер к Еремееву, выпили по сто пятьдесят и разговорились.

– Пуховиков, говорите, решили здесь прикупить? Что ж, неплохо, неплохо, – Кривоножко снисходительно похлопал Еремеева по плечу. – Но лично я на плоды киви нацелился. Думаю, тонны три запросто подниму. Погружу ящики в самолёт – и в Воркуту. Там киви очень даже неплохо идёт… Да, кстати, Иваныч у тебя десять долларов не найдётся, чтобы мне свою сотню в трамвае зря не разменивать?

Десятка нашлась. Кривоножко горячо поблагодарил соотечественника и убежал искать киви в ящиках. А Еремеев завернулся в мокрую простыню и свалился на кровать, под ледяную струю кондиционера. Погоды в Аддис-Абебе в тот год стояли жаркие.

Утром Еремеев был уже на ногах. Наскоро перекусив тем, что с вечера осталось, Александр Иванович поспешил на местный рынок. А по дороге завернул на почту и дал телеграмму насчёт тёти, мол, жива здорова и замуж пока не собирается.

– И правильно делает, что не собирается, – сообщил в тот же день подполковник Сидоров своему непосредственному начальнику – полковнику Петрову. – Вот если бы Кривоножко не десять, а сто долларов у Еремеева взаймы попросил, тогда, конечно… Тогда бы эта тётя как минимум простуду подхватила!

Что же до Еремеева, то бродил он по рынку часа полтора, но так ничего и не нашёл. То есть все было на прилавках: и маечки хоть куда, и сандалеты на любую ногу. А вот пуховички так ни разу на глаза и не попались. Выходит, зря наболтала залётная птичка из под Рязани?

Избороздив рынок вдоль и поперёк, Еремеев слегка подустал и зашёл в местное кафе – хлебнуть оранжада со льда. Тут его и застал давешний знакомый Кривоножко.

– Привет соотечественнику! – воскликнул давешний, и взмахнул стодолларовой бумажкой. – Слышь, Иваныч, ты на мелочь не богат? Горло хочу промочить, а у них сдачи нет.

Пришлось притвориться богатым. Кривоножко хлебнул оранжада и ожил прямо на глазах.

– Ты представляешь, Иваныч, что я нынче в трамвае услышал? С завтрашнего утра негры собираются цены на пуховики взвинтить.

– Как – взвинтить? – ахнул Еремеев.

– Да вот так. Молча! – рубанул Кривоножко, не глядя: и так знал, что не промахнётся. – Теперь меньше чем за пятьсот долларов пуховик не укупишь.

Кока-кола зашипела у Еремеева в горле.

– Пятьсот? Вот ведь, черт! – закашлялся он, огорчённый.– Из соболей они, что ли, пуховики здесь шьют?

– Иваныч, могу помочь, – пришёл на помощь Кривоножко. – Говори честно, сколько тебе пуховиков? Тыщу, две?

– Да хотя бы штук сто…

– Нет проблем! Сделаем, – Кривоножко хлопнул Еремеева по коленной чашечке. – Есть у меня один знакомый на примете – Джон Буль. Это по-эфиопски. А по-нашему – просто Женя. Да вот же он сам к нам идёт!

И точно, уже подходил к Еремееву негр ростом шкафа в полтора, и улыбался пухлыми аддис-абебовскими губами. Степенно поздоровался по-английски, добавил на международном русском «Трасите, корефана!» И тут же без приглашения присел за столик, да так уверенно, словно бы из-за него и вовсе не выходил.

– Вот это Джон Буль и есть, – восхищённо сказал Кривоножко. – Ну, вы тут пока пообщайтесь насчёт пуховиков, а я пойду свои киви поищу…

– А может, ко мне в гостиницу поедем? – предложил Еремеев. – Смирны попробуем, поговорим по душам…

– Отличная мысль, – подхватился Кривоножко. – Едем! Только ты, Иваныч, имей в виду: больно такси здесь дорогое…

Приехали в гостиницу, сели как водится за стол и приступили к делу. Торговались недолго – часа полтора. Сначала Джон Буль упирался и отнекивался, но, выпив и закусив, пообещал подумать. И тут же принялся усиленно шевелить мозгами, после чего торг пошёл гораздо быстрей. А когда Еремеев откупорил ещё турецкую, Джон и вовсе расслабился: раза два сочно выругался по-русски, а один раз довольно внятно произнёс на чистейшем английском: «А на хрена попу гармонь?» После чего обречённо махнул рукой: мол, забирай, Иваныч, пуховики, да и дело с концом! Сколько надо, четыреста штук? Бери! Короче, по пять долларов за пуховик и сговорились.

Две тысячи долларов зелёным веером легли на стол, и тут же их со скатерти словно ветром сдуло. Не удержался на стуле и сам Джон Буль – тем же ветром вынесло его из номера, только шум по лестнице пошёл. Кривоножко, напротив, оказался парнем крепким – таки усидел за столом. Пришлось ещё одну турецкую открывать, но это уже под самую развязку.

Уходил Кривоножко по частям. Сначала добрался до туалета и там застрял примерно на полчаса, потом переместился в прихожую – и немного подремал в поисках двери. Наконец, открыл, что искал, и вежливо выпал в коридор, где Кривоножко и подмела охочая до мужиков уборщица. Словом, чинно все получилось и пристойно. Еремеев, помнится, даже порадовался за соотечественника: а молодец Кривоножко, умеет, собака, пить! Не то что Джон Буль… И тотчас же Александру Ивановичу от этих мыслей стало дурно.

«Деньги-то я отдал, а вот насчёт пуховиков и не договорился!» – подумал Еремеев с запоздалой тревогой. И правда, четыреста пуховиков – не четыре штучки, их голыми руками не принесёшь. А между тем, про машину и разговора не было. Так что не ясно, кто будет шофёру платить – Еремеев или Джон Буль? А кто машину будет разгружать – Джон Буль или Еремеев?

Короче, мыслей появилось столько, что ясно было: в одиночку их не разгрести. Тотчас же Еремеев ойкнул и помчался за помощью к Кривоножко. Однако номер у соотечественника оказался закрытым на два замка, а спросить, куда делся постоялец, было не у кого, кроме как у дверной ручки.

Пришлось спускаться вниз – к портье.

– No andestend! – сказал тот. Подумал и добавил на русском языке. – Ноги сделали!

Как долетел Александр Иванович до дома, одна лишь «Afrikan airlines» и знает. Хорошо ещё, что билет на самолёт был куплен заранее, иначе супруга Эльвира Витальевна до сих пор бы мужа ждала. Пролетая над Анкарой, Еремеев вспомнил по «смирну» и невольно сглотнул слюну. От пары стопок турецкой он бы, пожалуй, не отказался…

– Как съездил? – спросила супруга, увидев бледное мужнино лицо. – Отдохнул среди пальм? А товар – привёз? Покажи!

А что мог ей Александр Иванович показать, кроме классической фиги?..

* * *

Здесь можно было бы и закончить рассказ о бедном предпринимателе Еремееве, нагло обобранном в далёкой Эфиопии, однако ставить большую лиловую точку после слова «фига» автору, право, не хочется. И вот почему.

Рассказ должен быть таким, чтобы и читателю было в нём уютно, и автору за героя не стыдно. А то ведь каким-то хроническим недотёпой Еремеев в рассказе выглядит. Нехорошо это. Нежизненно! Здесь иная концовка нужна. Хотя бы такая.

Не успел Еремеев как следует голову от Эфиопии подлечить, как позвонил по телефону подполковник Сидоров:

– Гражданин Еремеев? А я вам кое-что хочу передать… Да, ваши законные. Приезжайте, вместе и пересчитаем. Жду!

И часа не прошло, как Еремеев уже сидел в кабинете у Сидорова.

– Мы этого Кривоножко прямо в Шереметьево взяли. И Джона Буля в придачу. Сейчас оба у нас сидят, объяснительные пишут. А денежки – вот они, ещё тёплые. Пересчитайте! И распишитесь, вот здесь…

Вот это и есть приятная читателю концовка.

Нет, ещё один маленький штрих. Уже собираясь уходить, Еремеев спросил у Сидорова:

– А что вы мне хотели тогда, в аэропорту, сказать? Ну, помните, ещё крикнули: мол, самое главное то я тебе и не сказал! Что это за главное такое?

– Ах, это! – тонко улыбнулся подполко… нет, уже полковник Сидоров. – Ну, как же, помню, был такой эпизод. А хотел я тебе, Александр Иванович, вот что сказать…

Извините, но это уже конфиденциальная информация.

В Канаду, к шурину

В понедельник выдавали зарплату. Дали столько, что стыдно в карман положить. Вот учителя по географии и замкнуло. Его и раньше от хронического безденежья все тянуло куда-то, все маялась у него душа. А нынче терпение взяло, да и лопнуло.

– А ну вас всех! – сказал учитель Огаркин в сердцах, и подался в ПВС. Стало быть, получать загранпаспорт, а касательно гостевой визы – шурин обещал помочь. Тот уже лет пятнадцать как обретался в Канаде, успел жениться на правнучке белогвардейца и даже ПМЖ получить.

– Ты, главное, Саша, ничего лишнего с собой не бери, на месте все купишь, – консультировал по телефону канадский шурин. – С евро не связывайся, они здесь не в ходу. Меняй все на доллары – и в добрый путь! Кстати, черной икры не забудь захватить. Баночку, две… Здесь она дорогая, икорка. Кусается.

– А с работой-то как? Можно устроиться? – пытал Огаркин. Шурин вяло отбивался:

– Здесь работы как грязи. Главное, собеседование пройти. Ты там – кто? По научной части? Ах, историю в школе преподаешь? Ничего, приглядишься, притрешься… Покедова!

Закрутилась машина: запросы, анкеты, кабинеты… Опять же, с жильем надо было что-то решать. Наконец, позвонили из посольства, вызвали оформлять гостевую визу. Огаркин дрогнул, но устоял и от приглашения не отказался.

В посольстве было: долгое ожидания в очереди и тихий ужас, когда офицер спросил, что такое по-русски «шурин», что он делает там, в Монреале, и зачем к себе господина Огаркина зовет. Может, они собираются фальшивые бумажки печатать? А может, и того хуже – русскую мафию организовать.

– Какая мафия? Да я и слова такого не знаю! – ахнул Огаркин.

Визу ему в загранпаспорт шлёпнули.

Бывшая жена Огаркина против отъезда не возражала.

– Катись, Сашок, – напутствовала она своего неверного, провожая на автовокзал. – Если повезет, может, и найдешь там, в Канаде, такую же дуру, как я. Только вряд ли.

– А вот и найду, непременно найду, – отвечал Огаркин, держась покрепче за чемодан. – Только не дуру найду, не дуру!

Но бывшую все же поцеловал на прощанье. Забрался в автобус. Глянул на чахлую городскую липу (попалась на глаза), подумал: «Может, Верку попросить, чтобы листок мне сорвала – на память?..» Но представил себя на таможне, с гербарием в руках – и рассмеялся от этих мыслей. Подмигнул своей бывшей через пыльное стекло. И поехал.

В аэропорт Огаркин прибыл за три часа до регистрации. Бродил по залу, разглядывал интуристов. Пачка долларов (квартира, проданная по срочному варианту) оттопыривала карман, и Огаркин то и дело прикладывал руку к сердцу.

– Вам плохо, месье? – спросила у Огаркина какая-то дама с парижским лицом. – Может, позвать врача?

– Мерси, мадам, – не растерялся Огаркин. – Мне уже лучше. А скоро будет и вовсе хорошо!

И правда, до Канады добирался без приключений.

На таможенном контроле заглянули в декларацию, но ничего не сказали. В самолете, напротив, говорили аж до самого Монреаля: предлагали кофе, коньяк, сигареты, виски… ну и чтобы господа пассажиры не забывали застегивать ремни. Европа Огаркову понравилась. Глядя сверху на чужие города, он вспомнил свою квартиру на улице Гоголя, проданную за полцены, и ему стало грустно. «А может, и поторопился я с этой квартирой, – думал Огаркин. – А ну как ничего у меня с Канадой не получится?» Взял у стюардессы банку пива, выпил и задремал прямо над Великим океаном.

Снилась неверному Огаркину его бывшая жена (кстати, тоже неверная). Будто бы сидят они на берегу реки, на бревнышке, и ловят рыбу. И все-то у неверной так ловко получается – одного за другим окуней тягает, а у Огаркина поплавок словно примерз к воде. «А ты на доллар попробуй ловить, – говорит неверная. – Может, какая дура и прицепится. На доллар лови, на доллар!»

Плюнул Огаркин, удочку бросил. И руку прижал к груди.

А тут тебе уже и Монреаль. Стало быть, прилетели.

Из аэропорта ехали на машине. За семь лет пребывания на чужбине шурин стал куда как бойчей и развязней, чем был у себя в Тамбове. Лихо крутил баранку и трещал без умолку. Угощал Огаркина сигаретами, а про икру даже и не спросил.

– Домик у меня так себе, в два этажа, но зато соседи хорошие. Слева – бывший полковник из КГБ, справа – то ли бизнесмен, то ли сын бизнесмена, еще не разобрал.

– Недавно, что ли, дом купил?

– Да нет, уже года два, как квартиру снимаю. Девятьсот долларов в месяц. Канадских, разумеется.

Огаркин что-то прикинул в уме и слегка побледнел.

– Да ты не волнуйся, – успокоил шурин. – Для начала у меня поживешь. Притрешься, присмотришься… Жена у меня нормальная, я с ней о тебе говорил. А насчет работы придется самому крутиться.

– Так ведь виза у меня гостевая, на три месяца. Могу и не успеть.

– Не волнуйся, я тоже с гостевой начинал. – Шурин притормозил, пропуская машину, и свернул на тихую улицу, всю в канадских деревьях. – Как работу найдешь, тут же подпишешь контракт, для начала хотя бы на год, и считай, ты уже почти канадец.

– А если не найду?

– Найдешь, – успокоил шурин. – Ты ведь там по научной части работал? Ах, да, в школе историю преподавал… Ну, ничего. Для начала на стройку зайди, поинтересуйся. Там, я слышал, каменщики нужны. А лучше вот что сделай: купи газету с объявлениями – и почитай на досуге. Потом свое резюме по всяким фирмам разошлешь. Я тебе помогу текст составить. Ну, это уже детали…