Дом за васильковым полем

Весна

В маленьком посёлке пройти практику повара – это задача не из лёгких. Все рабочие места (школьная столовая, столовая в тепличном хозяйстве) расписаны, и на всех мест не хватает. Не хватило места в этом году и для Нади, даже несмотря на то, что у неё в теплицах тоже работает мама, как и у Оли.

Выход из затруднительного положения подсказала педагог Татьяна Леонтьевна. Она позвонила и договорилась, чтобы Надю взяли на двухнедельную практику в местный «Дом престарелых».

Это заведение расположено на самом краю посёлка, в тихом месте, в окружении высоких тополей.

К этому Дому для стариков ведёт всего одна дорога. В детстве местная ребятня оббегала стороной и тополиную рощу, и большое двухэтажное здание, обнесенное покосившимся от времени сеточным забором, так как это место казалось им мрачным и страшным. Да еще и соседство этого Дома со старым кладбищем лишь увеличивало количество страшилок об этом Доме в умах впечатлительных ребятишек.

Но сейчас, узнав, что её будут ждать в столовой Дома престарелых, Надя лишь посмеялась над своими детскими страхами и с нетерпением стала ждать дня начала практики.

И вот этот день пришёл.

Взяв с собой форму, состоящую из рабочего кителя, мягкой, но закрытой обуви, штанов и колпака, Надя, нарядившись в кроссовки, джинсы и футболку сочного сливового цвета, отправилась в Дом престарелых. От того места где находится её дом это не очень далеко: надо всего лишь пройти два переулка, затем свернуть на просёлочную дорогу, а затем можно срезать огромный крюк, если пройти не по дороге, а через старое, давно не засаживаемое культурными растениями поле.

Уже шагая по высокой траве и наблюдая, как из-под её ног разлетаются в разные стороны кузнечики и бабочки, Надя улыбалась и радовалась тому, что она не забыла взять с собой альбом и карандаши. Сегодня, на обратном пути, она обязательно остановится и сделает рисунок этого поля, а может и два!

Красота-то какая!

И в этот момент, пока Надя шла и вертела головой, любуясь красотами, где-то совсем рядом с ней, из густых зарослей травы вспорхнула, громко хлопая крыльями, коричневая птица, и поспешила отлететь в сторону окраины поля, высоко не взлетая. Видимо, эта птичка надеялась увести подальше от места своего гнездования Надю.

А сама Надя, полюбовавшись птицей, улыбнулась и подумала:

– Даже три рисунка нарисую!

Дом стариков встретил девушку распахнутыми железными воротами, перекрытыми шлагбаумом. Будка, в которой должен был, по всем правилам, сидеть сейчас охранник пустовала, и Надя, никем не остановленная, прошла на территорию.

Центральная широкая аллея, ведущая к главному корпусу, была ухожена и чисто выметена. На местах, выделенных под клумбы, росли лишь одуванчики и старые кусты роз которые пока еще не цвели.

На установленных в ряд лавочках вдоль аллеи сидели несколько сгорбленных пожилых людей. Проходя мимо них, Надя со всеми вежливо поздоровалась и получила в ответ одобрительные кивки и невнятные приветствия. И при этом все старички, как один, улыбались Наде своими беззубыми ртами.

Поднявшись по двум ступеням в главный корпус, девушка прошлась по гулкому, отдающим эхом коридору и, почувствовав запах пригоревшей молочной каши, направилась именно туда – в конец коридора, находящийся за просторным и светлым холлом, освещенным большими, высокими окнами.

– Что значит: вы одна и ничего не успеваете? А почему тогда ваша сменщица Лидия Семеновна всё успевает?

Полная и румяная женщина в белом халате и высоком колпаке, с жидкими, завязанными на сальном затылке в пучок волосами, активно помешивая огромным черпаком в блестящей кастрюле что-то сильно парящее, глянула на мужчину средних лет, одетого в джинсы и белую рубашку взглядом, в котором совершенно не было ни вины, ни раскаянья, и ответила, прежде громко постучав черпаком по ободку кастрюли:

– А потому, что Лидия Семеновна ваша родилась с пропеллером в одном месте! А я, как видите, дама тучная, и порхать здесь бабочкой у меня не получается. Я работаю! И работаю не хуже вашей Лидии Семёновны! Но на кухне должен быть помощник повара! Вы же с этим согласны, Григорий Иванович?

– Согласен, конечно, – отвечал ей мужчина, в этот момент вытянув шею и заглядывая в кастрюлю – но нет у меня сейчас человека на это место. Ищем. А пока вам и посудомойка тётя Глаша не отказывается помогать. Ведь это так?

– Так! Но мне нужен помощник повара, а ваша посудомойка полдня тратит на то, чтобы всех котов местных накормить! И ведь это вы сами, Григорий Иванович, позволяете ей это делать!

Мужчина вздохнул, оглядел кухню, удушающее пахнущую подгорелым молоком, внимательным взглядом и ответил поварихе устало:

– Да, Варвара Семеновна. Я разрешаю тете Глаше кормить наших котов, но, насколько я вижу, она успевает и свою работу делать, и вам помогать. Ведь даже сейчас она сидит в подсобке и чистит овощи на ужин, а вы митингуете и задерживаете завтрак!

– А потому что не буду я еще раз варить кашу, дорогой Григорий Иванович! Она тогда у меня в калькуляцию не войдёт! Ничего, съедят и такую! Подумаешь, немного подгорела.

– Не съедят. И калькуляция ваша прекрасно сойдётся. Я вам даю полчаса, чтобы приготовить нормальный завтрак на наших пятьдесят несчастных стариков! И если вы еще будете возмущаться и дальше я вас, Варвара Семеновна…

– Хорошо! ХОРОШО! Сварю я еще раз кашу! Давайте только без угроз, пожалуйста, Григорий Иванович! У меня итак сегодня скакануло давление. Я бы могла и на больничный уйти, между прочим!…

Надя всё ждала, что её, стоящую в широких, распахнутых дверях столовой заметят, но безуспешно. Понимая, что неприлично вот так стоять и слушать чужой разговор, она решила сама обратить на себя внимание, громко со всеми поздоровавшись.

На её приветствие и Григорий Иванович и Варвара Семеновна (теперь Надя уже знает имена всех присутствующих) сразу обернулись, поздоровались в ответ.

Григорий Иванович, догадавшись, что к ним пришла студентка на практику (он лично, как директор этого учреждения разговаривал с педагогом училища), произнес, приветливо улыбаясь девушке:

– О! А вот и помощница вам прибыла, Варвара Семеновна. Встречайте!

– Без колпака и формы на мою кухню чтоб ни ногой! Раздевалка прямо по коридору и налево! – скомандовала повариха строгим, недовольным голосом, и Надя, лишь согласно кивнув головой, попятилась к выходу.

Уже в коридоре её окликнул Григорий Иванович

Когда они оказались друг напротив друга в этом широком коридоре, в котором живёт эхо, Григорий Иванович произнес, посмотрев в зелёные, лучистые глаза этой совсем еще молоденькой девушки :

– Напомни мне своё имя, пожалуйста.

– Надя. Надежда Одинцова.

– Очень приятно, Надя. А я Григорий Иванович, директор этого Дома. Прежде чем приступить к практике на кухне, я прошу тебя сейчас пройти со мной в мой кабинет. Мне необходимо провести вводный инструктаж и озвучить наши внутренние правила. Сама понимаешь, Наденька, у нас здесь не совсем обычное место. Ну что? Идём?

– Идём – ответила Надя Григорию Ивановичу, и зашагала рядом с ним по коридору.

Глава 3

Кабинет директора встретил Надю хаосом. Повсюду: на полу, на столе и на стульях, возвышались какие-то папки с документами, стопки со старыми газетами, свёрнутые в трубочки плакаты разных размеров. Прислонённой к стене стояла здесь же и выкрашенная в красный цвет «Доска почета», с пожелтевшими от времени старыми фотографиями. Все дверки шкафов в мебельной стенке были распахнуты, без стеснения демонстрируя Наде еще какие-то кубки, папки и кипы бумаг.

Сдвинув по полированной столешнице в сторону «План зданий» на листе ватмана и несколько тусклых рамочек с почетными грамотами, Григорий Иванович указал Наде на пустой стул, а сам обошёл стол и сел на место руководителя.

Сложив руки на столешнице и сцепив пальцы в замок он, посмотрев на Надю своим внимательным и одновременно мягким взглядом карих глаз, произнёс:

– В общем так, Надя. Твой график и твои обязанности тебе расскажут наши повара, а я вот о чем хочу с тобой побеседовать…

Во-первых, это самое важное – у нас в Доме нельзя грубить пожилым людям – нашим жителям, даже если тебе этого очень захочется. А такое вполне может случиться. Дело в том, что среди наших подопечных есть личности с очень тяжелыми характерами.

Так один из самых сложных в общении – это Павел Игнатьевич Ромов. Этот мужчина имеет нехорошую привычку переворачивать тарелку с поданной ему едой вверх дном на стол. Раньше он вообще мог смахнуть со стола на пол всё, включая и тарелки других людей, сидящих с ним рядом за одним столом. Однажды это закончилось ожогами и травмами. С тех пор мы нашего Павла Игнатьевича усаживаем за отдельный стол ради безопасности окружающих.

И в выражениях наш Павел Игнатьевич совершенно не стесняется. Так что если ты, вдруг, попадешь под его гнев и услышишь очень неприятные слова в свой адрес, постарайся не обижаться, и не вступай с ним в конфликт. Лучше сразу зови меня. Договорились?

Надя согласно кивнула головой, продолжая внимательно слушать мужчину и, пользуясь случаем, рассматривать его.

У директора «Дома престарелых» мужественное лицо. Его карие глаза и уверенный, спокойный голос располагают к себе. Особенно взгляд Нади притягивали к себе его по-мужски крепкая шея и широкая грудь и плечи, как художник, она видела в этом особенную красоту.

Григорий Иванович среднего роста и носит стрижку «короткий ёжик». На вид ему лет тридцать пять. Если кратко о его внешности, то можно сказать так: он мужчина, которого хочется слушать, и на которого приятно смотреть.

Пока Надя разглядывала директора и делала свои выводы, он продолжал говорить с ней:

– Во-вторых, не держи за это на него обиду. Всегда помни – здесь, в основном, живут люди, которых уже обидела сама жизнь. Наше дело не воспитывать их, а просто помочь им жить в этих условиях, по возможности, комфортно и спокойно.

И, в-третьих, ты, видимо, успела немного поприсутствовать при нашем разговоре с Варварой Семеновной, и у тебя уже могло сложиться какое-то представление об этом человеке. Так вот. Варвара Семеновна, действительно, остра на язык. Ты, пожалуйста, постарайся не вступать с ней в споры. Просто делай свою работу, помогай, перенимай опыт. Ведь ты именно за этим к нам и пришла.

Мужчина, глядя Наде в глаза, сделал лёгкий кивок головой, как бы спрашивая:

«Ты поняла, что я хотел тебе сказать всеми этими словами?»

И Надя согласно кивнула в ответ:

«Поняла»

– Ну и последнее. Я тебя вот еще о чем попрошу, Надя. И это ни в коем случае не приказ, а только просьба: пока ты будешь эти две недели с нами, помогай, пожалуйста, тёте Глаше разносить завтраки и обеды нашим лежачим старикам по комнатам. Из-за возраста ей уже сложно это делать и она точно не откажется от помощи и будет очень тебе благодарна.

– Конечно, Григорий Иванович! Я буду помогать тете Глаше. – Поспешила пообещать Надя.

Услышав такой ответ от юной студентки, Григорий Иванович улыбнулся и произнёс:

– Спасибо, Надя. А теперь иди, переодевайся и приступай к работе. С дневником по практике для заполнения подходи к Лидии Семеновне. Она у нас главный повар.

– Спасибо, Григорий Иванович! До свидания.

Надя встала со своего места и вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собою тяжелые двери.

Теперь её путь лежал к раздевалке для сотрудников.

Григорий, оставшись в кабинете один, вздохнул и осмотрелся. В этом кабинете десятилетиями хранилось то, что и рука выкинуть не поднимается, но при этом это всё это уже совершенно ненужные вещи.

Сделаю музей

Приняв решение, мужчина подошёл к открытому окну с рацией и произнёс, нажав кнопку для связи:

– Николай, зайди ко мне в кабинет и захвати картонные коробки, если есть у тебя такие в хозяйстве. Если нет – спроси на кухне. Может у Варвары Семеновны от макарон остались?

– Сей момент! – услышал он в ответ голос работника Николая, который показался ему не совсем трезвым.

Григорий отключил связь и остался стоять у окна, наблюдая за маленькой каморкой дворника под сенью деревьев.

Прошло несколько минут в ожидании и вот, пошатываясь, из помещения вышел лысоватый и худенький мужчина лет сорока пяти. Под мышкой у него уже был зажат картон (видимо, разобранные коробки). Сделав несколько шагов и подойдя к кусту сирени, растущему у аллеи, горе-работник сорвал с него лист и засунул его себе в рот. Пожевав листик, старательно шевеля челюстями, мужчина скривился и выплюнул остатки, а затем бодрым, но не очень уверенным шагом направился к главному корпусу.

Григорий вздохнул. Прошло только две недели с того дня как он заступил на должность директора этого Дома престарелых. До этого он работал в молодёжной организации, затем в благотворительном фонде, и вот сейчас, по просьбе районных властей, принял на свои плечи этот груз личной ответственности.

С первых дней было ясно – этот Дом такой же ветхий и дряхлый, как и его жители. Все здания на территории пятидесятых годов прошлого века. Здесь только и гордости – это почти метровые в ширину стены, а вот отопление, крыша, водопровод – это всё действует на последнем издыхании, грозясь в любой момент или затопить или спалить всю эту «богадельню». И штат сотрудников здесь настолько урезан, что ему и спросить не с кого толком. Две технички, один дворник Коля, он же сантехник, электрик и разнорабочий в одном лице, две поварихи, посудомойка тётя Глаша, приходящий с поликлиники терапевт и две дежурных медсестры на всех пятьдесят старичков. Вот и всё «войско», что оказалось под его командованием.

– Драсьте! – прежде постучав, Николай зашёл в кабинет и посмотрел на Григория преувеличенно серьёзным взглядом, сдвинув брови к переносице.

– Здравствуй. Николай.

Поприветствовав работника, Григорий отошёл от окна и встал возле стола, расставив ноги на ширину плеч для упора. Уже через секунду он уловил своим обонянием стойкий запах перегара, распространяющийся от этого человека по всему кабинету, и произнёс:

– Вот это всё добро нужно упаковать в коробки, затем перенести в библиотеку и сложить аккуратно на столы. Не на пол! На читальные столы. Ты меня понял?

– Конечно, понял. Что ж тут непонятного- заверил его работник, и сразу же принялся за дело, а Григорий, взглянув на циферблат своих часов, добавил:

– Хорошо, что понял. Я тогда пока пойду, прослежу, как проходит завтрак, а ты работай. Как всё перенесёшь, найдешь меня и доложишь. Я буду или еще в столовой, или пойду на обход территории. Как всё перенесешь и мне отчитаешься, так можешь сразу считать себя совершенно свободным.

Григорий, взяв со своего стола чистый лист и ручку, демонстративно положил их на стол, на то место, где недавно сидела студентка, и продолжил разговор с работником:

– И можешь писать заявление об уходе без отработки с завтрашнего дня. Я подпишу.

Увидев, как округлились пьяненькие глаза Николая после его слов, Григорий всем своим видом дал понять, что он не шутит:

– Но если тебе всё же НУЖНА эта работа, то я тебе даю на завтра отгул, и в среду жду совершенно трезвым на работу. Только так и только один раз. Пьянство я не потерплю, Коля. В следующий раз уволю по статье.

И Григорий вышел из кабинета, не дожидаясь ответа от Николая.

А работник, проводив нового директора взглядом долгим и обиженным, произнес философски, успокаивая сам себя:

– Ой, напугал! Видали мы таких грозных! Чё ты без меня делать потом будешь, Григорий Иванович? Сам лампочки начнешь вкручивать и краны чинить? Нет! Не примет твоих революционных идей наш пролетариат. Хочешь заявление – будет тебе заявление!

Прошло два дня

Наде нравилось чувствовать себя нужной в Доме престарелых. Так получилось, что она легко нашла язык и с Лидией Семеновной, и с Варварой Семеновной, а уж с тётей Глашей они вообще сдружились. Пожилая женщина искренне была ей благодарна за помощь, и не уставала хвалить и благодарить.

Теперь каждый день Надя, пройдя через поле, приходила в этот Дом и растворялась в его жизни.

Она чистила овощи, мыла посуду и полы. Слишком серьёзных поручений ей не доверяли, но мелкие дела на кухне она выполняла ответственно. А еще Надя разносила завтраки и обеды старичкам в комнаты. Несколько раз девушка даже кормила самых слабых с ложки и поила через трубочку. Таких старичков в Доме престарелых было двое: Мария Ивановна – в прошлом учительница химии и биологии, сейчас страдающая от сильного тремора во всем теле, и Мирон Гаврилович – бывший столяр и плотник, а ныне практически слепой и беспомощный старик.

И Надя, помогая им завтракать и обедать, сама задавала вопросы, интересовалась их жизнью, и старики, найдя в ней благодарного слушателя, с удовольствием делились своими воспоминаниями о тех временах, когда они еще были полны сил и надежд и приносили пользу обществу.

А сегодня на завтраке Надя увидела «в деле» и того самого Павла Игнатьевича, старичка с характером, которого очень не любили все работницы кухни, и особенно тётя Глаша. Ведь именно ей приходится постоянно убирать за этим мужчиной разлитую еду и осколки разбитой посуды.

Увидев, во время завтрака, как перевернул тарелку с гречневой кашей и мясной подливой этот худой старик с красивой седой бородой, Надя остановила рассерженную тётю Глашу, и сама пошла в обеденный зал с тряпками и ведром.

Попросив дедушку пересесть за другой стол, Надя сначала вымыла столешницу, а затем, сходив за ведром с половой тряпкой и веником с совком, принялась за уборку пола.

И в какой-то момент, заметая очередной осколок на совок, она заметила большую выщерблину на нём, и даже приподняла брови от того, что её, вдруг, осенила догадка!

Дело в том, что вот таких старых тарелок, с большими выщерблинами и сколами, на кухне довольно много. Надя обратила на это внимание, так как точно знает, что такой посудой пользоваться в местах общественного питания нельзя. Но здесь, в этом Доме, и чайные кружки, и тарелки в большинстве своем именно такие.

Никому ничего не сказав, Надя всё убрала, одновременно со стороны наблюдая, как старику тетя Глаша принесла новую порцию еды и поставила перед ним, с явным недовольством, написанном на её лице.

Надя видела, как старик, взяв ложку узловатыми пальцами, сначала легонько стукнул её о край тарелки. Наде даже показалось, что он прислушался к звуку, а затем Павел Игнатьевич начал мешать кашу ложкой. И только через минуту этого монотонного помешивания он поднёс ложку к своим губам и начал есть медленно и неторопливо, с таким видом, как будто ничего и не случилось до этого.

И Надя, проследив за действиями этого мужчины, уже в обед сама подала ему еду в новых тарелках, которых к слову, на кухне было «раз, два и обчёлся».

Расставив перед мужчиной борщ и второе, девушка вернулась за раздаточную стойку. И когда дедушка, так же как и за завтраком, сначала легонько стукнул о тарелку ребром ложки и только потом начал помешивать еду и есть, победно улыбнулась и продолжила наблюдать, не забывая подавать еду другим старичкам.

С того дня Надя взяла под контроль все завтраки и обеды Павла Игнатьевича подавая ему еду только с хорошей посуды, без сколов и трещин, и его переворачивания тарелок прекратились.

Единственное, что было интересно для неё, так это то:

Почему мужчина просто не высказал своих претензий вслух?

Зачем он столько времени вредничал и заставлял бедную тётю Глашу убирать за ним?

Вывод напрашивался сам собой – это просто вредность и больше ничего.

И почему иногда в старости люди становятся вот такими вредными и безжалостными к окружающим?

Последний день практики

Надя, прощаясь со всеми на кухне, и благодаря за помощь и получение нового опыта, подарила поварихам и тете Глаше, нарисованные ею простым карандашом, портреты на альбомных листах. И ей было очень приятно видеть радость на лицах женщин, получивших от неё такие памятные подарки.

За две недели Надя успела нарисовать почти три десятка портретов стариков, делая зарисовки и в комнатах, и в столовой, и заставая пенсионеров, прогуливающимися по аллее. Каждый из своих рисунков она внизу подписывала «Надя Одинцова» и складывала в папку с белыми завязками.

И вот сегодня, прежде постучавшись и зайдя в кабинет к директору чтобы получить его подпись в Дневнике практики и поблагодарить за саму возможность пройти эту практику, Надя положила перед Григорием Ивановичем эту папку с завязками на стол.

– Что это, Надя?

– А это на память от меня вам. Посмотрите когда я уйду. Спасибо вам за всё, Григорий Иванович. До свидания.

– До свидания, Надя. И тебе спасибо от всех нас за помощь! Доучивайся и приходи к нам работать. Место помощника повара на кухне тебя будет ждать, а как отработаешь год, так я тебя и поваром назначу.

Еще раз поблагодарив и попрощавшись с директором, Надя покинула этот кабинет, теперь ставший таким светлым и просторным без лишних в нём вещей, а затем в последний раз прошла по аллее и вышла через железные ворота.

Уже идя неспешным шагом через поле, девушка улыбалась, чувствуя какое-то тихое счастье внутри. В свои семнадцать лет она не почувствовала в этом Доме ни близости смерти, так как никто из постояльцев не умер за эти две недели, ни уныния. Наоборот, это место оставило в её душе приятный след, так как там она встретила много добрых людей, которые к ней отнеслись также очень доброжелательно, как и она к ним.

Надя навсегда запомнит и двух поварих, и посудомойку тётю Глашу, и того вредного старика, переворачивающего тарелки, и учительницу, и слепого столяра. И, конечно же, она запомнит директора этого Дома, мужчину с теплым взглядом карих глаз, Григория Ивановича.

Именно таким и должен быть директор! Понимающим, строгим, сдержанным, всегда готовым лично урегулировать любой конфликт и помочь в любой ситуации.

Прощай, «Дом стариков»! Прощай директор этого дома. Прощайте все. Спасибо вам.

Сдав на следующий день свой дневник практики с отличными оценками, Надя вновь окунулась в свою студенческую жизнь, и вскоре совсем перестала вспоминать тот Дом за полем и его обитателей.

Прошёл ещё год

– Зачем тебе этот город, Надя? И в посёлке можно найти работу! Не хочешь в теплицы идти, так иди в стардом! Тебя ведь сам директор звал на работу поваром как закончишь училище! Ты же сама мне рассказывала!– возмущалась Валентина, глядя на то, как дочь складывает свои вещи в две дорожные сумки.

– Мама, я же тебе говорила, что не хочу быть поваром. – Отвечала маме Надя, пряча глаза.

Девушке, конечно, было жалко оставлять маму без своей помощи, но собственные желания манили её, нашептывали о новой, интересной жизни и новых возможностях там, в большом городе!

– А кем ты хочешь быть? Художником, да? Так художники, чтоб ты знала, всегда нищие и голодные! Почитай историю, доченька! А повара все всегда сытые и работают в тепле и довольствии! И зарабатывают хорошо!

Но Надя никак не реагировала на слова мамы, и она продолжала говорить уже на повышенных тонах:

– Имей в виду дочь, если уедешь, я тебе денег высылать не буду! Как хочешь, так и вертись там, в своём городе! Ни копейки не дам! Поняла меня?

– Поняла. Только я и не прошу ничего у тебя, мама.

Надя застегнула молнию уже на второй сумке, так и не поднимая глаз, и не глядя на маму.

– Куда денешься! Еще попросишь! По чужим углам мыкаться радости-то мало! Это ты сейчас геройствуешь с мамиными пирожками и жареной курочкой в сумке! А вот когда одна останешься еще вспомнишь меня! Но запомни вот еще что, Надя:

Если сейчас вылетишь из моего гнезда обратно не приму! Хочешь быть взрослой и самостоятельной – будь! С этого дня ко мне только в гости! Ясно тебе?

– Ясно. – Ответила Надя, и только теперь посмотрела в глаза родной матери, увидев в них лишь злость и обиду.

Через несколько минут Надя выйдет из дома и пойдёт по дороге к автобусной остановке, так и не получив материнского благословения в свою новую жизнь. Девушку будут душить слёзы, но она не позволит себе слабости расплакаться.

За неё расплачется слезами небо, пролившись на землю холодным, мелким дождём, намочив девушке волосы и одежду.

У Нади есть зонт, но нет третьей руки, а в двух её руках тяжелые сумки с вещами.

Казалось, даже небеса в эти минуты уговаривают Надю остаться в поселке и вернуться домой, к маме, но девушка продолжила свой путь, шепча тихонько слова себе под нос:

– Ничего. Не сахарная. Не растаю.

А в это время Валентина, оставшись одна в доме, не сдерживая эмоций, горько плакала, сетуя на судьбу за то, что вырастила такую неблагодарную дочь.

Через какое-то время женщина встанет с дивана и пойдёт на кухню.

А там, на столе, она увидит сумку с пирожками и жареной курицей, которую дочь собиралась взять с собой в дорогу.