Загадай желание. Книга I. Дитя

Полина Полунина

Загадай желание. Книга I. Дитя

Пролог

Тонкая стружка свивалась кольцами, падала на землю и блестела среди травы, словно была золотой, а не деревянной. Резец в руках мастера двигался точно и легко, оживляя заготовку маленькой птички. Вот у неё появились глаза, вот – перья на округлой грудке. Длинный изгиб обозначил одно из крыльев, и мастер принялся за перья на нём, но опустил инструмент и негромко произнёс:

– Доброе утро. Не ждал тебя так рано. Думал, ты будешь занята до обеда.

Женщина за его спиной улыбнулась и укоризненно покачала головой:

– Именно поэтому ты сбежал пораньше, чтобы не столкнуться со мной утром?

– Я знаю, что тебе не нравится это, – мастер обернулся и взвесил заготовку в руке. – Не хотел лишний раз…

– Не придумывай, – оборвала его женщина.

Шёлк её платья зашуршал по траве, она приблизилась, собираясь сесть рядом. Мастер поспешно расправил подол своего плаща, прикрывая им ствол поваленного дерева, чтобы собеседница не испачкала молочно-белой ткани.

– Я просто не понимаю. Ты каждую весну приходишь сюда и делаешь этих птиц, – тихо произнесла женщина, садясь. – Зачем? Люди уже давно перестали верить в старые сказки.

Мастер промолчал и вернулся к работе. Шелестела на ветру ярко-зелёная листва, где-то в зарослях заливался соловей. Женщина запрокинула голову, подставляя лицо мягким солнечным лучам, вдохнула ещё по-утреннему свежий воздух вперемешку с терпким запахом черёмухи.

– Я всё ещё чувствую себя виноватым, – наконец сказал мастер. – И хочу получить шанс хоть что-то исправить.

– Я давно простила тебя, – откликнулась женщина.

– Знаю, – мастер искоса посмотрел на её профиль, очерченный солнечным светом, и улыбнулся. – Но это ещё не всё. Перед людьми я тоже виноват. Потому что рубил с плеча. Потому что позволил закрыться воротам в мир, полный чудес. Потому что сам ушёл с вами, а им оставил только страхи.

– Ты часть нашего мира, а не их нянька, – женщина повернулась, посмотрела мастеру прямо в глаза. – А люди сами сделали выбор.

– Этот выбор делали не люди, – мастер выдержал её взгляд, упрямо качнул головой. – Но понял я это только теперь.

Снова воцарилось молчание. Женщина наблюдала, как резец, ловя солнечные лучи на лезвие, заканчивает второе крыло.

– Поможешь мне? – спросил мастер.

– Чем?

– О, сейчас! Подержи, – он сунул заготовку собеседнице в руки и полез в холщовую сумку. Порылся там, перебирая инструменты, пучки трав и другие заготовки, достал со дна небольшую деревянную шкатулку, украшенную резьбой. На боках её были вырезаны ветки яблони с цветами и яблоками, на крышке – схематичная птичка.

– Это… – охнула женщина, неотрывно наблюдая, как откидывается крышка.

– Те самые, – кивнул мастер.

Внутри шкатулки, в маленьких квадратных отделениях, обитых сукном, стояли стеклянные пузырьки с красками, в более длинном и узком лежали кисти.

– Ты знал, что я приду! – обличающе ткнула пальцем в мастера женщина.

– Нет, – рассмеялся тот. – Носил их с собой каждый раз и ждал.

Женщина покачала головой, но суровой остаться не смогла, улыбнулась. Положила заготовку в подол и осторожно, словно хрустальную драгоценность, взяла шкатулку. Вдохнула смесь запахов: дерева, ткани, красок и черёмухи, – зажмурилась от удовольствия.

– Мне нужна вода, – потребовала она. Не сдержала ехидства: – Об этом ты, конечно, не вспомнил?

– Хм, – мастер на секунду задумался, не желая признавать поражение, достал из сумки флягу. – Пойдёт?

– Выкрутился, – со смехом одобрила женщина. Отделила от внутренней стороны крышки шкатулки дощечку-палитру, положила себе на колено, взяла первый пузырёк.

Вскоре фляга стала разноцветной от потёков краски, впрочем, как и подол платья, и даже местами плаща. Женщина не обращала внимания на то, что испачкалась. Набирала густую, словно патока, краску из пузырька, разводила на палитре каплей воды, а потом испытывала на оставшихся от заготовки обрезках. Удовлетворившись результатом, взяла птичку и посмотрела на мастера:

– Что она понесёт?

– Надежду, – не колеблясь ответил тот. – Надежду на то, что, каким бы ни был беспросветным мрак, всегда найдётся тот, кто сумеет зажечь свет в темноте.

Женщина погладила заготовку кончиками пальцев, кивнула и взялась за кисточку. Едва ворс с первой порцией краски коснулся деревянного бока, мастер негромко запел.

День медленно подбирался к середине, солнечные зайчики танцевали в пузырьках с краской в такт мелодии, женщина ловила их кисточкой, разбавляла водой и наносила на заготовку. Ложились они ровно и сияли не хуже солнца. Женщина стряхивала лишние золотистые искры и продолжала. Мастер пел, и ему отвечали птицы, а дерево заготовки тихонько вибрировало.

Остановились они одновременно: лёг последний мазок и прозвучало последнее слово. Женщина откинулась назад, рассматривая птичку, обернулась на мастера.

– Прости, Соловей, – подмигнула она. – У меня вышла синичка. Хотелось сделать её поярче.

Мастер рассмеялся в ответ и бережно забрал птичку из её рук:

– Спасибо. У тебя вышло великолепно.

Синичка смотрела как живая чёрными глазками-бусинками и, казалось, вот-вот полетит. Мастер спрятал её в ладонях, подул в щёлку между большими пальцами. И – подбросил вверх. Птичка неуклюже взмахнула крыльями, но быстро нашла воздушный поток, сделала, щебеча, круг над головами создателей и понеслась прочь. Вскоре её силуэт потерялся на фоне ярко-голубого безоблачного неба.

Женщина поднялась.

– Раньше этим птицам было принято загадывать желания, – смотря вслед синичке, произнесла она. – Я могла бы пожелать, чтобы ты нашёл путь, которого так жаждешь, но не хочу, чтобы ты уходил.

– Тогда пожелай, чтобы у этой сказки был счастливый конец, – улыбнулся Соловей.

Часть 1. Новый дом

Глава 1. Птичка

Жизнь у Дарёны и раньше была не сахар, а как затеяли строить новый дом, так совсем разладилась.

В свои одиннадцать девочка уже выучила: если у тётки плохое настроение, то лучше не попадаться ей на глаза. Она вспомнит все оплошности и разбитые горшки, обзовёт бастрючкой, нахлебницей и рыжей ведьмой, и хорошо, если пожалеет тумака. А из-за нового дома избегать взбучек стало сложновато: проблемы на стройке случались частенько и тётка ходила злющая почти каждый день. Для того чтобы предсказать, на ком она сорвёт всю злость, ведьмой не надо было быть, и так всё ясно.

К колодцу Дарёну отправили с крепким наказом: не обернёшься, пока половина лучины сгорит, – получишь розги. И всё бы ничего: если не копаться, успеть можно. Беда была в другом.

Сегодня Дарёну там снова поджидала деревенская ребятня.

Это было их излюбленное место: у дома тётки за девочку могла заступиться бабушка, а если Дарёне удавалось сбежать в лес, то охотников её преследовать надолго не хватало. Леса побаивался даже старостин младший сын Ванёк, там и настоящую ведьму можно встретить. От колодца же деваться Дарёне было некуда.

Слюна у Дарёны во рту стала вязкой, в горло не протолкнёшь, ноги одеревенели, словно чурбаки, и шагать на них стало невозможно. Ребят у колодца было много. Они точно что-то задумали. Не успеть ей обернуться за пол-лучины.

– Здравствуй, Дарёна, – крикнула Златка, единственная мельникова дочка.

Вместо ответа Дарёна втянула голову в плечи. Сейчас посадят в сугроб, проломив хрусткую колючую корочку наста, накидают за шиворот снега, он потечёт ледяными струйками по спине…

Златка рассмеялась, словно прочитала Дарёнины мысли, откинула, красуясь, за спину богатую светло-русую косу. Тулупчик на Златке был новый, суконный, празднично-жёлтый. Никак похвастаться перед подружками надела: из-за оттепели даже Дарёна не мёрзла в худой душегрее. Понять Златку можно было. Только обновку из города привезли, а тут вдруг тепло! Как будто прошла новогодняя неделя, последняя зимняя, а весна за ней взяла и наступила сразу. С самого первого дня.

– Да чего ты скуксилась? – насмешливо спросил Ванёк, обходя Дарёну справа. Был он невысок, тощ и плюгав, но бить умел болюче. – Мы ж просто поиграть!

Девочка поскорее повернулась за ним: ударит же! Запнулась о что-то, неловко взмахнула вёдрами и коромыслом, зажатыми в руках. Ребята захохотали и засвистели, кто-то крикнул за её спиной:

– Сама бы и падала, чего кобенишься!

Посадят в сугроб, поколотят или только дразнить будут? Дарёна до белизны в стынущих пальцах сжала плечо коромысла. Вот бы кто из взрослых прошёл! Им до рыжей сиротки хоть и нет дела, но ребята при них бить не станут.

Сама Дарёна считала, что она русая. Да, с рыжиной слегка, ну, блестит на солнце, невелика же беда! И веснушек у неё не так уж и много, на носу чуть-чуть да на скулах. Как-то раз у тёткиного мужа-лавочника охранник куда рыжее, чем она, был! Как морковка, яркий, и веснушки огромными пятнами по всему лицу и шее – вот это точно рыжий! Да только соседи не сравнивали, всё равно называли Дарёну ведьмой и постоянно напоминали, что богиня рыжих не любит.

– Дарён, – подала голос Марыська, тёткина дочка, Дарёнина двоюродная сестра и ровесница, – а бабушка весенних птиц раздавала?

Сбитая с толку девочка кивнула, даже обернулась на сестрицу, упустив из виду Ванька.

Каждый раз, когда зима шла на убыль, их с Марыськой бабушка выстругивала из мягкой древесины маленьких птичек. Едва заканчивали праздновать Новый год, она раздавала их деревенской ребятне и рассказывала, что раньше верили, будто только эти птички могут привести весну с острова Буяна. А ещё – что им можно загадать три желания. Если повезёт, то птичка нашепчет твоё желание хозяевам острова – чудам и они могут его исполнить. Ни Марыська, ни Златка не брали этих птичек, из-под бабушкиной уже неверной руки они выходили не самыми ладными. Зачем сестрица тогда спрашивает?

– А знаешь, – влезла Златка, – что поп велел их жечь?

Дарёна знала! Как не знать! Постоянно прятала свою птичку от его взгляда! Потому, наверно, и дёрнулась проверить, на месте ли она – за пазухой, под душегреей и рубахой, у самого тела, да коромысло в руке толком не дало.

– За пазухой! – закричал вдруг Ванёк. – Хватай!

– Хватай Дарёнку! – поддержала его Златка.

Дарёна развернулась: бежать! Но оказалось, что ребята уже замкнули за её спиной кольцо. Между Сбыней, вечным Ванькиным подпевалой, и одной из кузнецовых близняшек была брешь побольше, девочка наметилась в неё. Не успела даже шагнуть. Подол душегреи натянулся, затрещали поистёршиеся нитки. Порвётся, Дарёну ещё и тётка отлупит! Девочка махнула наугад вёдрами, попала по кому-то, в ответ получила больной тычок в бок. Выронила и вёдра и коромысло, отпихнула от себя мальчишку помладше, Любима. Остальные ребята смеялись, тянули со всех сторон руки к её вороту, Дарёна, не разбирая, хватала их за пальцы, за запястья, отталкивала прочь. Кто-то всё равно успел схватиться за ворот душегреи, потянуть за него, обнажая рубашку. Дарёна взвизгнула, отшатнулась, но вместо свободы попала в крепкий захват.

– Держу! – крикнул Ванёк, прижимая её локти к телу. – Бегом давайте!

Прямо напротив Дарёны стоял Сбыня, его девочка боялась поменьше, оттого рискнула отогнать пинком, почти повиснув у Ванька в руках. Место Сбыни быстро заняла Марыська. Она шагнула ближе и запустила руку Дарёне за ворот рубашки. Чужие холодные пальцы коснулись кожи, Дарёна завизжала, забилась как рыба на краю проруби, ребята заулюлюкали.

Выскользнуть из хватки Ванька не получалось, Дарёна попробовала пнуть и сестрицу. Делать это было себе дороже, с ней ещё на одних полатях спать, отомстит с лихвой, но думать было некогда. Дарёна лягнулась раз-другой, но Марыська увернулась. Ворот затрещал – ох, а если порвётся ещё и рубашка! – сестрица запустила руку глубже и, видимо, нащупала то, что искала. Отпрыгнула в сторону, вскинула руку, показывая всем деревянную игрушечную птичку.

– Достала! – объявила сестрица.

Дарёна дёрнулась – отнять! – но к ней подбежала Златка, снова оттянула ворот рубашки и пихнула туда целую пригоршню снега. От холода у Дарёны перехватило дыхание. Ванёк оттолкнул её, девочка споткнулась о коромысло, шлёпнулась на дорожку.

Ребята вокруг смеялись. Провалиться, пропасть, исчезнуть – Дарёне хотелось чего угодно, только не оставаться здесь. Под свист мальчишек она стала выгребать дрожащей, коченеющей рукой снег, что не успел растаять за воротом. У неё готовы были хлынуть слёзы, но Дарёна знала: плакать нельзя. Ребята не пожалеют её, только смеяться станут ещё сильнее.

– Дарё-о-о-онка! – пропела Марыська, показывая зажатый между пальцами деревянный бок игрушки. – Смотри, что у меня!

Первым порывом Дарёны было вскочить, попробовать отнять: птичка эта была её единственным подарком за целый год! Только вот девочка прекрасно слышала, как за её спиной хрустит снег под ногами Ванька. Наверняка дождётся, когда она встанет, и либо под коленку ударит, либо пинок под попу даст, направляя в сугроб. Поэтому Дарёна была вынуждена остаться сидеть, только глаз с сестрицы не спускала. Что та будет дальше делать? Что заставит делать Дарёну, обещая отдать за это птичку?

– Ну чего ты? – досадливо скривилась сестрица. – Что, все желания уже загадала, не нужна птичка?

Первыми засмеялись кузнецовы близняшки, их смех подхватили остальные. Щёки у Дарёны вспыхнули вмиг.

– Она что, ещё верит? – спросила одна из близняшек. Марыська кивнула, Златка засмеялась звонко, привлекая к себе внимание. Спросила:

– А жениха она себе из теста не лепила?

Хохот грянул с новой силой, Дарёна сжалась под него, словно это могло ей помочь стать меньше, незаметнее. Да, она верила. Ведь сбывалось иногда! Чтоб котёночек у кошки обязательно рыжий народился, чтоб тётка не ругалась сильно, когда Дарёна порвала что-нибудь или уронила. По мелочи, но сбывалось же! Со вчера ни одного желания она, конечно, загадать не успела, берегла их всегда на особый случай. А теперь выкинет Марыська птичку в сугроб, как найти потом? А искать она будет до самой темноты, и пусть её потом хоть исхлестают розгами за то, что воды не принесла! У Дарёны не было вещицы дороже.

– Ой, ну всё, скучная ты сегодня, – махнула рукой сестрица, когда смех утих. Протянула Дарёне на раскрытой ладони птичку. – На, забирай.

– Чего-о-о? – затянул кто-то у Дарёны за спиной.

– Не поиграли даже, ну! – крикнула одна из близняшек.

Дарёна тоже удивлённо моргнула раз-другой. Услышала, как за спиной скрипит снегом Ванёк, отступая. Сомневаться было некогда. Даже если сестрица не передумает, кто-нибудь из ребят возьмёт и перехватит! Дарёна поднялась, оскальзываясь на утоптанном и немного подтаявшем снегу дорожки, шагнула к сестрице, робко, медленно протягивая руку к игрушке.

– Лови! – крикнула Марыська, размахнулась и отправила птичку в полёт.

Кинула она высоко, Дарёна растерялась, не успела подпрыгнуть. Птичка, кувыркаясь, пролетела над самыми кончиками пальцев вытянутой вверх руки. Боясь потерять её из виду, Дарёна обернулась и увидела, как игрушка упала ровно Ваньку в руки. Так вот зачем он отходил! Девочка побежала к нему, споткнулась, упала, едва успев подставить руки. Подскочила, не замечая ссаженных ладоней.

– Достанешь, сопля рыжая? – рассмеялся Ванёк и кинул птичку Дарёне за спину. Девочка крутанулась на пятках скользких лаптей, ища кому. Увидела, что Златке, замерла.

– Мне кидай! – крикнула одна из близняшек, и Дарёна бросилась к ней. До того, как кузнецова дочка поймала игрушку, она оказаться рядом не успела. Попыталась перехватить уже у неё, подпрыгивая и размахивая руками, но противница всё равно отправила птичку дальше, Любиму.

– Ещё давай, ещё! – смеялся кто-то за спиной.

У Любима можно было попробовать отнять. Мальчишка понял, что она хочет сделать, с перепугу запустил птичку сильно, по большой дуге. Игрушка пролетела над Дарёниной головой, но девочка не пошевелилась: слишком высоко, не допрыгнуть… Сбыня, к которому она летела, тоже не достал, птичка упала на дорогу. Дарёна кинулась с мальчишкой наперегонки, толкнула его со всей силы, усаживая в сугроб, потянулась поднять. Пробежавшая наперерез Златка оказалась быстрее. Схватила птичку, увидела, что Дарёна совсем близко, и припустила прочь по деревенской улице, Дарёна побежала за ней.

– Помогите! За мной ведьма гонится! – хохоча кричала Златка.

Сзади ребята тоже сорвались на бег, закричали, заулюлюкали, словно загоняли. Дарёна уже не знала, она Златку догоняет или от них спасается.

По деревенской улице они бежали недолго. Перед девочками как-то вдруг вырос длинный прямоугольный дом без окон с двускатной крышей, печной трубой и одним-единственным входом. Златка взлетела на высокое крыльцо, поспешно сотворила перед собой богинин серп и нырнула в распахнутую дверь. У Дарёны захолонуло под ложечкой: баловаться в часовню бежать! Это же всем влетит! Но остановиться она не могла, ребята были уже совсем близко. Что сделают, если догонят? Сил у девочки тут же прибавилось, она взбежала на крыльцо, на ходу тоже осеняя себя по полукругу, от сердца до пупка, богининым серпом, поклонилась изображению священного серпа со срезанными колосьями над входом и шмыгнула внутрь.

Там её встретил душноватый полумрак: огонь горел только в алтарном очаге да нескольких светцах на стенах – подальше в глубине и у входа, чтобы ноги об порог не сбить. Златкин силуэт с трудом угадывался впотьмах, Дарёна шагнула следом, под её ногой заскрипели половицы, заставив беглянку обернуться.

– А ну не хулигань в часовне, попу всё расскажу! – пригрозила Златка и побежала дальше между скамей к алтарному очагу.

Дарёна замерла на пороге, устрашённая, а потом поняла, зачем Златке к алтарю. Птичка! Она хотела её сжечь! Догнать Златку уже вряд ли выйдет, но Дарёна всё равно сорвалась с места, побежала по узкому проходу, цепляя скамьи подолом юбки. Успеть бы! Вдруг выйдет успеть! Да вот только разница между девочками уже была с десяток шагов, а Златкины валенки, в отличие от Дарёниных промёрзших лаптей, не скользили по деревянным половицам. Щепка бы не успела прогореть, как Златка очутилась около алтаря – белёной печи с огромным устьем, в такое взрослый мужчина войдёт только чуть пригнувшись. Взмахнула рукой, отправляя в последний полёт деревянную игрушку.

Обидные слёзы подступили к Дарёниным глазам. Нет, только не птичка! Только не бабушкин подарок! Девочка подскочила к алтарю так близко, как только поп имел право, сунулась в огромное устье. Оттуда на неё дохнуло таким жаром, что, казалось, вмиг высохла промокшая от талого снега рубаха. Дарёна отшатнулась, закусила губу, потянула горячий воздух носом, стараясь унять всхлип. Тело её болезненно напряглось. Где в пылающих почерневших дровах разглядеть ещё одну деревяшку? А если и разглядишь, как достать? Кочергой в богинин очаг лезть? Да и кому, ей? Девчонке рыжей? С нарисованных вокруг устья образов и сюжетов из Священной Книги на Дарёну неодобрительно взирали богиня и её соратницы. Отсветы огня плясали на ликах, делая их ещё более суровыми, чем девочке всю жизнь казалось издалека. Они словно ждали, посмеет ли она совершить святотатство.

Дарёна не посмела.

– А ну, что тут? – раздался с улицы гневный окрик.

– Батюшка идёт! – закричал Ванёк, и все, кто толпился у входа в часовню, исчезли, только хохот и свист продолжили эхом биться в стены. Побежала на выход и Златка, оставив растерянную Дарёну одну у алтаря. Только вот поп успел подняться по ступеням раньше, чем мельникова дочка пробежала хотя бы половину часовни.

– Это что за дела? – громыхнул он, закрывая свет в дверном проёме.

– Здравствуйте, батюшка Иннокентий! – не растерявшись, звонко ответила Златка, подбежала к нему, остановилась. – А я Дарёнину птичку сжигать приходила!

– С поддержкой что ли приходила-то? – уже мягче хмыкнул поп, качнув головой куда-то назад.

– Так она отдавать не хотела! – наябедничала Златка. – У-у-у! Как клещ вцепилась и не выпускала!

До Дарёны только сейчас дошло, что стоит она к алтарю всё ещё слишком близко. Она стала осторожно отступать к первому ряду скамеек, споткнулась о чуть выступающую половицу, неловко топнула.

– Опять ты за своё, Дарёна? – больше с досадой, чем со злостью, спросил отец Иннокентий. Шагнул внутрь часовни, махнул Златке рукой. – Иди гуляй. Ты молодец, Злата, но больше около богининой часовни такой балаган не устраивай. А то родителям расскажу. Ясно?

Златка кивнула: чего уж тут не ясно, что наказания удалось избежать! Поп уедет к себе в приход, а когда по делу какому вернётся, уже и не вспомнит, кто и что нашкодил в прошлый его визит. Перед тем как выскользнуть наружу, Златка повернулась к Дарёне, но та не увидел против света её лица. Язык, наверное, показала, зачем ей ещё поворачиваться?

Когда Златка исчезла на улице, поп велел Дарёне подойти, и та покорно поплелась ему навстречу. Жар очага отдалялся, девочка отходила медленно и неохотно. Дело было не в том, что она боялась взбучки или замёрзла из-за снега за пазухой. Это тепло было тем, что осталось от её птички, и терять его не хотелось. Пусть это было нелепо, но Дарёне думалось, что это тоже какая-никакая, а память.

– Дарёна, каждый год одно и то же, – больше устало вздохнул батюшка Иннокентий, когда девочка остановилась перед ним. – Повзрослеть бы уже пора! Одиннадцать лет тебе, а всё с этими птичками!

Что ему отвечать, Дарёна не знала. Рассматривала мыски потемневших от влаги лаптей, потому что глаза поднять не решалась. Хорошо, что она не полезла в алтарный очаг! Иначе сейчас вообще умерла бы со стыда.

– Вот Бажановна, тоже мне, – продолжил поп. – Всё голову тебе дурит. Нет чтобы про богиню тебе рассказывать, а не эту чушь про чудов!

Дарёна всё-таки бросила быстрый взгляд на его лицо. Ну вот, теперь и бабушке из-за неё попадёт! Справедливости ради – бабушка и про богиню рассказывала. Велела слушаться её заветов и почитать. Дарёна слушала и почитала, иначе как? Но перебить батюшку Иннокентия и возразить не посмела.

– Ты, Дарёна, помни, – он чуть наклонился к ней, и девочка разглядела крупные хлебные крошки в его бороде, – все эти истории про чудов и птичек, которые к ним на остров Буян летают, слуги Смерти выдумали. Подумай, разве может кто-то просто так желания выполнять?

Дарёна, зная, что от неё ждут, покачала головой: нет, мол, не может. Поп удовлетворённо кивнул, продолжил ещё вкрадчивей:

– Ну вот, сама всё понимаешь. Чтобы заслужить что-то, нужно усердно работать. Тогда будет тебе и награда: попадёшь к богине в Солнечные Сады. А чуды эти все как есть слуги Смерти, точно так же как ведьмы и колдуны. Им всем только дай кого запутать, в Царство Смерти забрать и все желания к худу обернуть.

Возразить Дарёне хотелось очень сильно. Бабушка ей всегда рассказывала наоборот, что чуды богине помогали против Смерти сражаться. К тому же – ни разу так не бывало, чтобы её желания приводили к худу. Бывало, не исполнялись, и всё. Говорить об этом служителю богини, конечно, не стоило, так бабушка наказывала. Поэтому Дарёна опять промолчала, только кивнула, потупив взгляд. Почему отца Иннокентия это разозлило, она не поняла.

– Кивает она мне, – пробурчал он, отворачиваясь. – А потом всё одно и то же! Говоришь им, говоришь, но они же лучше знают! То обряды у них языческие рядом с богиниными, то сказки эти!

Дарёна, привычная, что на неё ругаются и посильнее, сделала маленький шажок назад, втянула голову в плечи. Чем незаметнее ты и покладистей, тем проще пережить грозу.

До настоящей грозы дело всё-таки не дошло. Отец Иннокентий опомнился, безнадёжно махнул на Дарёну рукой:

– Иди отсюда. И чтобы птичек этих я больше не видел!

Быстро, пока он не передумал, Дарёна поклонилась, сотворила священный серп и выскользнула из часовни.

Воздух снаружи ей показался божественно чистым. Он пах талым снегом, новой весной и ветром с южной, богининой стороны. Дарёна вздохнула: так себе у неё начинался новый год. И сама без птички осталась, да ещё и бабушке из-за неё от попа влетит. А если тётка узнает? Наверняка за розги возьмётся. Тут ведьмой не надо быть, чтобы угадать.

Розги! Дарёну как молнией прошибло – она же давно должна быть дома! Уже не то что половина, целая лучина сгорела! Девочка со всех ног помчалась к колодцу. Благо ребята, разбегаясь от попа, позабыли про её вёдра и коромысло. Если бы спрятали, то искать по всей деревне можно и до самой темноты. А можно – и не найти, если кто-нибудь придумает за частокол выкинуть.

Дом встретил Дарёну тишиной, из-за высокого забора не раздавалось ни звука. Это ничего не значило, когда она уходила, тётка была зла не настолько, чтобы поджидать на крыльце, но настолько, чтобы выполнить обещание про розги. Дарёна прошла вдоль забора, потом вдоль лавки, из-под двери которой виднелся свет. Значит, дядька, тёткин муж Федот, ещё не закончил с расчётами. Лавка вообще-то принадлежала Дарёниному деду, но после того, как его старшего сына загрызли волки, стала приданым старшей дочери. Дед нашёл себе преемника, женил на нём дочь и перестал ездить в город, свалив на Федота большую часть дел. Всё это Дарёна знала со слов бабушки, конечно. Деда она совсем не помнила, он умер вскоре после её рождения. Тётка, когда сильно злилась, говорила, что не выдержал позора, который Дарёнина мама на семью навлекла.