Среди людей… Запоздалая попытка осмысления их внутривидовых отношений

Канал связи работал безотказно. Подключили авторитетнейшую «Литературную Газету», там нашлись одноклассники жены моего двоюродного брата.

Началась борьба за свободу Чернова.

Путь к свободе Чернова был труден. Начальник Главка, надев все ордена, ходил в прокуратуру. Ответы стандартные: «Вина Чернова доказана материалами дела». На наши письма и документы отвечали так же. Круг замкнулся. Стандартная отписка.

Нина тоже ходила на приём в Прокуратуру РСФСР к надзирающему прокурору по Иркутску. Очередь в предбаннике была большая. Кричащую громко женщину увезли санитары. Нормальная была практика судебной психиатрии.

Нина спрашивала у щеголеватого прокурора с массивным золотым перстнем на пальце, почему он не обращает внимания на грубейшие процессуальные нарушения в ходе следствия. Известно, что грубые нарушения УПК могут привести к закрытию дела решением прокурорского надзора.

У прокурора Нина разошлась и пригрозила ему всеми известными карами, забыв, куда только что увезли разбушевавшуюся посетительницу.

«Известно ли всё, что Вы изложили, иркутскому прокурору?» – спросил её визави. «Не знаю» – ответила Нина – «это же Вы только что вернулись из Иркутска, где были с инспекцией». Ему всё было до фени.

Обвиняющая сторона дошла до полного идиотизма. Паршивые торты при чаепитии в обществе с Бассейновым инспектором в день его рождения квалифицировали как взятку за «правильный» анализ промышленных стоков завода в Ангары, якобы загрязняющих Байкал, хотя Ангара вытекает из Байкала и не может его загрязнять!

Дали документы в газету «Социндустрия». Спецкор приехал в Иркутск и медленно, но дело сдвинулось с мертвой точки.

Тут пришёл Горбачёв и старые партийные следственные кадры зашевелились и, чтобы не рисковать, быстренько по решению Верховного Суда РСФСР выпустили Чернова и директора предприятия, который тоже был арестован по этому делу.

Чернов встретил в городе своего следователя Гамелуша (это не ругательство). На вопрос, зачем он сделал эту тупую, примитивную фальсификацию, тот ответил: «Против твоей и директора завода фамилий был спецзнак раскрутить уголовное дело». Спецзнак – это знак от административного органа Иркутского обкома КПСС.

Обкомовцы Иркутска отомстили двум варягам из Марийской АССР, которые навели на заводе порядок и давали план.

Вся эта компания из административных органов обкома и их подчинённые в «независимой» прокуратуре были либо пьяными, или в похмельном угаре. И это не преувеличение.

Мы с начальником Главка праздновали победу вместе с работниками Московского НИИ, которые сотрудничали с Володей.

Прекрасная Ксения Шилова из НИИ знала, что Чернов свои деньги платил модельщикам, слесарям и т.п., чтобы ускорить разработку (НИИ. Это всё было изложено в суде).

Возвращаемся к Йошкар-Олинской жизни.

Эти записки о давно ушедшем времени и должны быть, как память о далёком, сумбурны.

Но есть детали быта, вроде бы малозначащие в современном понимании, события и случаи из жизни, говорящие порой больше, чем главы из учебника истории.

Ну, как не вспомнить в годы послевоенные бесконечные очереди за мылом, ситцем, сахаром и т. д., продовольственные карточки и даже безразмерные очереди в баню.

В 90-е годы было повторение тотального дефицита всего.

После войны, правда, были волнующие снижения цен, все замирали у радиоточек.

В Йошкар-Оле при этом в то время в магазинах в больших эмалированных пятилитровых ваннах была чёрная икра свободно. Хотя, не понятно для кого.

Очень смешно выглядели очереди в баню, растянутые на 2 этажа по лестничным маршам, и дальше, граждане, сжимая под мышкой веники, с тоской и завистью провожали взглядами встречный поток отмытых сограждан.

Ну, наконец, предбанник…, шаги по осклизлым деревянным решёткам приучали нас к осторожности, а уж краны, плюющиеся кипятком, оставляем без комментариев, поскольку это можно отразить только матерной бранью.

Так и звучит в ушах по сей день: «Шайка свободна?», (шайка-это тазик).

Каждый из бани, я думаю, что-то выносил. Я еженедельную ангину (зимой) плюс всевозможные грибковые заболевания ног, весь набор кожных инфекций. Шёл активный обмен ими с естественным отбором.

Но это всё о низком.

Но был же красивый деревянный театр в стиле modem начала XX века. Гнутые перила, балясины, стилизованный растительный декор, канделябры и т. п.

Был и кинотеатр «Рекорд» – красивое здание конца 20-х -начала 30-х годов.

В вестибюле был буфет с чёрствыми бутербродами с загибающимся сыром, а на балконе штатный, загадочный в шарфе почти до пола, певец или сменная певица с музыкальной группой аккомпаниаторов.

Последний хозяин республики сдуру снёс этот редкий памятник архитектуры. Сейчас он (начальник) обдумывает свою глупейшую судьбину в следственном изоляторе «Лефортово». Следствие поздно добралось до него, город в центре изуродован надолго.

Но это отдельная тема, во что превратила город диктатура начальства местного разлива.

Здания и ансамбли, построенные в Советское время, строились без самовластных дураков.

В 90-е годы подобное руководство архитекторами было у Лужкова с его провинциальным понятием красоты.

Итог скучнейшие высотки – «карандаши» точечной застройки, например, «Наутилус» на Лубянской площади, который больше идёт к Дисней Ленду. Нелепое творение друга Церетели «Муха на игле» в парке Победы.

Техникум

Страсть к автомобилям владела мной с детства. Я прочитал книжку для детей и подростков (автор Иерусалимский) и устроил дома тренажёр управления автомобилем. Подпружиненная кнопка разбрызгивателя была газом, рядом справа налево тормоз и сцепление. Так, играя, ещё в начальной школе я довёл движения водителя до автоматизма.

Именно поэтому в автошколе техникума я поехал сразу, тронулся без рывков, но упорно рулил к обочине.

Полуторка в разобранном виде лежала, пока учили теорию, на полу в гараже техникума. Мудрый преподаватель показывал эти автопотроха живьём с их связями и функциями. Невероятно, что, соединяясь, эти узлы и детали (преподаватель всё делал при нас) превратились в авто, которое завелось с пол-оборота.

Сын директора соседнего строительного техникума, отсидевший за хулиганство, в компании с Федей Ребровым попросил меня угнать «Москвич 401» из техникумовского гаража отца, чтобы покатать его (Рудика) подругу.

Я смотрел на это, как на увлекательное происшествие и возможность (первый раз на легковушке) покататься.

Рудик отвлёк сторожа, вызвав его куда-то (как сын директора). Я с Федей и дамой поехали, подсадили Рудика и двинулись в поля по пыльным бархатным дорогам.

У всех было состояние ликования. Я ощутил, что значит «пьянящее чувство свободы…». Что-то подобное я испытал за рулём кургузого «Москвича». Права были только у меня. Конкурентов не было.

Сдуру поехали за город через реку. Милиция засекла нас. Забрали авто и права у меня. Рудик сказал: «Завтра всё вернут». Так и случилось.

Йошкар-Ола 50-е – 60-е годы

Йошкар-Ола того времени – интернациональный город, приятный даже, пожалуй, тёплый, но бывала и поножовщина.

В ходу, правда, были глупости вроде: «Ты чё, как не русский?» или «Не русский, что ли?». Но это без злобы, от глупости. Хотя я сейчас понимаю, что это не просто. Всё-таки это говорили люди, считающие, что русский – это эталон и высшее творение Божье или природы, как угодно.

Стойкая система провинциальной жизни: на троих и на танцы. Однажды танцы в музыкальном училище (почти женском) кончились дракой. Я, Володя и Федя Ребров отбивались от музыкантов. Благо мужчин там было мало.

Про мой фонарь под глазом брат сказал: «Ну, конечно, скрипичный ключ был тяжёлым».

Мои друзья, Саша Бакулевский (он вполне заслуженно стал народным художником) и Гера Огородников учились в Казанском художественном училище. Упорно шли к поставленной цели. Я же так и не мог определиться, куда податься.

Эта проблема решилась сама собой. После окончания техникума и нескольких месяцев «работы» на заводе меня призвали в Армию. Появилась возможность 3 года думать о будущем.

Служба

Вместо эпиграфа:

Подписка о неразглашении Гостайны (20 лет) закончилась (истекла?) 43 года назад

Я опускаю всё, что предшествовало этой командировке на «точку» на горе Галин-Кая (высота 3300 метров). Обо всём, по возможности по порядку, позже. А пока, пройдя 3-х месячный курс молодого солдата и приняв присягу, я, как считало командование, готов выполнить любое задание. По тем временам я был образованной персоной. В то время лейтенанты после окончания училища тоже имели лишь среднее специальное образование. Именно из-за диплома Йошкар-Олинского радио-механического техникума я и влип в эту командировку через 4 месяца после прибытия в Баку. Этот «трансфер» в горы начинался нормально. Поезд Баку-ст. Норашен в Армении шёл вдоль иранской и турецкой границ. Было интересно рассматривать, что там за колючкой. А там бело штанные пограничники, какие-то упряжки ослов, кибитки и горы, горы. Чужая жизнь. Сосед по плацкарте уверял, что кибитки с ослами (в смысле упряжки) с женской обслугой пограничников. Гуманно, однако. Может быть и врал, не знаю. Неизвестность тревожила. Что дальше? Почему начальство так доверилось моему диплому, не проверяя мои знания? Знания как раз и были слабые. Всё свалилось мне на голову неожиданно. В итоге я тащил с собой чемодан специальной технической литературы. У частей ПВО нет мирного времени. На ст. Норашен меня встретили водитель Письмеченко на грузовике, и старшина и повезли меня в Армянскую деревню. Там была база. Зимой – это тупик, конец пути. Деревня примерно на уровне 1000—1200 метров. На каком уровне появился снег, не помню, но деревня была уже в снегу. Туда, на точку теоретически можно было добраться, если нет сильных заносов, но только на бульдозере, да и то под вопросом.

В доме на базе было тепло. В углу за печкой штабель хлебных листов. Серые раскатанные «портянки». Овечий сыр в этих «портянках» и зелёный чай- обычная еда армянских крестьян здесь.

Я попробовал, но не смог это есть, и был наказан вскоре за свою разборчивость. Старшина что-то уплетал и шофёр тоже. Оба эти придурка ничего не объяснили третьему придурку (т.е. мне), что нам предстоит этой ночью.

Я должен был сменить этого старшину и быть помпотехом. Все штатные служаки телеграфировали «сильное носовое кровотечение», чтобы свалить на равнину. Старшина спешил сдать вахту мне и быстрее уехать в Баку, чтобы встретить Новый Год с невестой. Хозяева предупреждали о непогоде, снегопадах и ветрах, предлагали заночевать. Да куда там… Я не вмешивался, так как был на момент встречи подчинённым этого болвана.

Итак, с чемоданом, без еды, в шинели, (старшина-гадёныш был в овчинном армейском тулупе) двинулись в ночь на точку.

Начался подъём. Лёгкий, тихий новогодний снежок постепенно густел и стал кружить… Редкие огни деревни просто таяли где-то внизу. Появился ветерок. Улавливалось его подвывание в расщелинах. А снег всё гуще. Дорога от обочины отличалась меньшим провалом в снегу.

Я впервые попал в горы и. начал задыхаться от перенапряжения. Потом добавился какой-то дикий, опустошающий тело и душу голод. Усталость. Почти полная обессиленность.

Старшина знал дорогу, он провёл год на точке. Но на плоскогорье могли и заблудиться ночью. Не буду живописать детально. Врать не буду – страшно и одиноко. Старшина начал бормотать: «скоро огни роты», но не слишком уверенно.

Я огни видел по всем сторонам горизонта, они дрожали. Так впервые я узнал прелесть зрительных галлюцинаций.

Сколько километров по серпантину и плоскогорьям до роты не знаю. Примерно думаю 10—15. _..

Приближался рассвет. И вдруг они с шофёром заорали: «Огни, огни!!» Действительно, это был свет окна казармы (кухни). Двинулись вперёд бодрее и вдруг огни исчезли. Чувство отчаяния охватило нас, но все молчали. Это была небольшая лощина – спуск перед последним подъёмом и вскоре огни возникли вновь. Ура!!!

Никто нас не встречал, хотя была добрая традиция встречать подобных безголовых компотом.

Никто не знал об этом ночном переходе. Связи с деревней не было. Последние несколько сотен или десятков метров никто не мог передвигаться вертикально. Ползли гуськом.

Вползли на кухню. Дневальный спал как дитя, обнимая автомат и никому не мешал и ему не мешали. В обычных условиях дневальный без автомата; только штык-нож карабина, а здесь особый режим (усиленная охрана спокойного сна дневального).

Котлы из-под каши, залитые водой для отмывания, стали большой удачей. На стенках котла была каша… •

Больше не помню абсолютно ничего. Уснули, свалившись на кухне. Благо, там было тепло.

Год в горах – время словно застыло. Каждый день одни и те же лица. Если б только лица – были и рожи.

Группировка, например, с вожаком и подхалимами. К ночи лучше не вспоминать.

Впрочем, однообразие жизни в высокогорной точке иногда нарушалось запоминающимися эпизодами.

Главный из них – это случай в столовой, но об этом позже.

Отдельная рота, куда я был прикомандирован, была, в основном, из старослужащих (3 года службы).

Я прибыл к Новому Году. Заносы на дорогах отрезали «точку» от остального мира. Пейзаж унылый и одновременно грозный – бесконечные цепи гор.

Только Арарат из двух вершин всегда выше пелены облаков, закрывающих Араратскую долину. Араратская долина – это Армения, а Большой и Малый Арарат и часть долины оттяпаны Турцией. За той стороной и надо было наблюдать не визуально, конечно.

Какие развлечения были? Никаких. Правда, всю зиму после отбоя в казарме крутили (смотрели из коек) один и тот же фильм. Авто связи с Большой землёй зимой не было. Крутили и задом наперёд, и произвольно чередуя части и т. д. Самое смешное, что я не помню, как и все, ни одного кадра из него.

В Красном уголке была гармонь 2-х рядка. Я на своей радиостанции в Автофургоне подбирал мелодии, пытался играть одновременно левой и правой рукой.

Мрачный капитан – начальник «точки» (А чего ему веселиться – он явно был умным мужиком), изоляция от мира достала и его. Он избавил нас от всяческих армейских ритуалов, изнуряющих людей. (Вечерние и утренние поверки, гауптвахты, отбой по команде и т.д.). Не говорю уж о муштре. После дежурства – свобода.

Прямой начальник, лейтенант, зелёненький только из училища, почему-то заигрывал с нами. С ним было уютно. Ходили в Пещеры стрелять из его пистолета. Славный парень.

Разнообразие вносили грозы, особенно зимние. Тучи накрывали всё вокруг. Вся аппаратура в металлических автофургонах и, когда источник разрядов рядом, грохот непередаваемой силы. Старослужащие бросали своё боевое дежурство и выбегали из фургонов в соседний домик, стоящий рядом. По моим понятиям в металлическом заземлённом фургоне безопасней, но этот грохот за пределами того, что может выдержать человек.

Спускались на лыжах в базовую деревню, где армяне брали в стирку бельё, обратно – спиртное.

Меня предупреждали, что ни грамма в деревне перед подъёмом не употреблять. Я всё- таки, утоляя жажду, допил вино из кружки и едва добрался до казармы. Сердце выскакивало. Отдыхал лёжа на снегу. Правда, встретили меня примерно за километр по традиции с компотом, за что я до сих пор благодарен сослуживцам. А армянскую чачу выпить – это просто беспримерный подвиг. Старослужащие, чтобы не попортить аппаратуру, пили это пойло над тазиком.

Итак, событий почти не было. Я придумал себе поездку в Нахичивань, к зубному, вернулся со справкой и без зуба. Помню, зашёл в чайхану, гудящую от мух. Сел за столик. Когда мои соседи взмахивали ладонями, то в вазочках вместо чёрной шевелящейся массы, появлялся белый сахар. Никому это не мешало.