Ника & Ник

– Мне пора, – с сожалением сказала Ника. – Как быстро пролетело время! У меня такое ощущение, будто после службы прошла всего лишь пара часов. А ведь на самом-то деле прошел целый день.

– Спасибо, что вы разделили его со мной, – обнажив голову, сказал Ник и поцеловал ей руку.

– Спасибо вам, – улыбнулась Ника, – я думала, что знаю этот город, но ваш Токио оказался много милей.

– Позволите проводить вас до дома? – спросил Ник.

– Не беспокойтесь, – покачала головой Ника. – Я живу рядом и, если честно, хотела бы побыть немножко одна.

– Что ж, не буду вас неволить. Тем более что это не последняя наша встреча и, если мы чего-то недоговорили, мы исправим это в следующий раз, – двусмысленно, как ей показалось, сказал Ник.

– Прощайте, – улыбнувшись, ответила Ника и, помахав ему рукой, неспешно пошла к своей остановке. Но не успела она сделать и десяток шагов, как кто-то взял ее под руку. Вскрикнув от неожиданности, она остановилась как вкопанная. Это был Ник.

– Вы меня опять напугали! – с трудом переводя дух, сказала Ника.

– Прошу прощения, – сказал Ник, – но за вами по пятам следуют два подозрительных типа, которых я сегодня пару раз уже видел. С точки зрения теории вероятности случайность этого ничтожно мала. И поэтому, хотите вы того или нет, но я вас на улице одну не оставлю.

К его удивлению, Ника скорее смутилась, чем испугалась…

Они еще долго бродили по набережной, и Ника ловила себя на мысли о том, что, гуляя с Ником, она все время вспоминает прогулки с отцом. Редкие прогулки. Отец давно уже жил в Москве, дома бывал редко, последний раз, может, в прошлом году.

«Значит, я вспоминаю не отца и не прогулки, а свое состояние в тот момент. Точнее, те чувства, – пыталась анализировать происходящее Ника. – Что это были за чувства?

Теплота. Защищенность. Надежность. Привязанность. Почему я вспоминаю об этом сейчас? Потому что испытываю то же чувство. С человеком, которого вижу в первый и в последний раз. Абсурд! А если не в последний? А если мы встретимся снова на каком-то конгрессе? Да хотя бы и здесь на будущий год… Что же, по теории вероятности это вполне возможно. Хотя… Он наверняка опять заговорит о предопределенности…. Да нет, не заговорит. Он меня даже не вспомнит».

Глава 2

Свою заначку Ника съела где-то над Сибирью. Смахнув с себя невидимые крошки, она решила чуточку вздремнуть и проснулась, когда объявили о том, что самолет подлетает к Петербургу. Потянувшись, она взглянула на часы. «Пленарное заседание конгресса уже началось, – подумалось ей, – и сейчас начнется подведение итогов с вручением памятных наград, как выразился Ник, “раздача слонов”. Он сейчас, наверное, оглядывается вокруг и ищет, в каком же ряду зала сидит его вчерашняя спутница, и ни за что не догадается, что она сидит в третьем ряду самолета. Ничего, поищет, поищет, да и забудет. Наверняка забудет».

Относительно себя ей казалось… Нет, не казалось, а она хотела убедить себя в том, что уже через пару дней она и не вспомнит о токийских прогулках. Но прошла неделя, другая, и, однажды увидев на экране отца, Ника сразу же вспомнила Ника. И поняла, что все это время тайком от себя думала о нем и даже скучала. Отец слушал доклад какого-то министра с таким же выражением лица, какое было у Ника, когда тот говорил о книге Беринга: серьезное, немного расстроенное. Торопливо схватившись за пульт, она увеличила громкость.

Хотя в углу экрана светилась надпись «прямой эфир», Ника знала, что трансляция таких заседаний идет с паузой в несколько минут. Редакторы успевали вычистить из записи какие-нибудь погрешности или непарламентские выражения, которыми славился лидер фракции либерал-демократов. По словам отца, из трансляции иногда вырезались изрядные куски, особенно если говорилось о каких-то проблемах. Посему выступления докладчиков казались зрителям однообразными, а обсуждения – пресными. И поэтому передачу «парламентского часа» никто не смотрел.

Но вот отец, поморщившись, поднял карандаш, останавливая гладкую речь министра:

– Я сразу понял, что вы вошли в роль, и не стал бы мешать, но у нас много дел, и поэтому я вас все же прерву.

Министр обреченно замолчал, понимая, что такое предисловие не может сулить ничего хорошего. Замолчал и отец. С каменным лицом он смотрел на лежащие перед ним бумаги, но Ника знала, что на самом-то деле он пытается совладать с собою и считает до десяти. По всей видимости, это помогло не очень, потому что буквально через пару мгновений он поднял голову и, в упор взглянув на чиновника, спросил:

– Скажите, я похож на идиота?

На несчастного министра жалко было смотреть.

– Нет, – ответил он еле слышно.

– А тогда на кого была рассчитана ваша речь о том, что ваше доблестное министерство «приложит все усилия для ускорения решения вопроса по стабилизации производства стройматериалов»? Может, вы держите за идиотов наш комитет? А может, народ, что случайно зашел на этот канал? – сказав это, отец кивнул на горящие рубиновыми глазка́ми телекамеры.

Министр отрицательно покачал головой.

– Странно… – пожал плечами его безжалостный визави. – Отрицая и то и другое, вы лишаете ситуацию интриги, а меня, соответственно, выбора. И поэтому не остается ничего иного, как считать… Впрочем, не будем вас больше мучить, а целесообразность вашего дальнейшего пребывания в правительстве мы обсудим на втором профильном комитете.

Бледный министр на полусогнутых ногах покинул заседание, а отец, обратившись к председателю промышленного комитета, спросил:

– Может, вы знаете, сумеем ли мы до начала весны возобновить работу этого цементного завода? Конкретно: да или нет?

«Вот-вот, – подумала Ника, – фраза вполне в духе Ника».

Она не стала слушать ответ депутата и выключила телевизор, потому что захотела увидеть кое-что более живописное, чем кремлевские интерьеры. Ника поудобнее устроилась в кресле с камерой в руках и стала просматривать видео, снятое во время прогулки по набережной Иокогамы. Море, чайки, корабли, японцы. И снова море. Ни в одном кадре не было Ника. И только иногда за кадром слышался его голос.

– Что и требовалось доказать, – сказала себе Ника. – У них даже голоса похожи. Нет, у меня не психоз. Они действительно очень похожи, вот и все.

Она могла бы сказать что-нибудь еще столь же убедительное. Но в квартире не было никого, и ей некого было убеждать. И не перед кем оправдываться в том, что она уже две недели постоянно думает о человеке, которого случайно встретила на другом конце света. И которого больше никогда не увидит.

* * *

На следующий день у нее была лекция в университете. Войдя в аудиторию, она заметила, что студенты слишком оживлены. Оборачивались то и дело к верхним рядам и как-то странно поглядывали на Нику. Но она быстро наладила рабочую атмосферу, заставив их под диктовку записывать длинные цитаты о тонкостях японской социологии из Тиэ Наканэ. Звонок прозвенел, как всегда, некстати. Сказав: «На сегодня все. До следующей недели», она села за свой стол, а студенты, в одиночку и группками, потянулись к выходу. Очень скоро в аудитории установилась тишина. Но Нике показалось, что в зале кто-то есть. Она подняла голову и едва не вскрикнула от неожиданности.

С самого последнего ряда ей улыбался Ник.

– Прекрасная лекция, – сказал он, поднимаясь. – Никогда не думал, что можно так интересно рассказывать о практике применения оператора return[2] между лидерами и сублидерами социальных групп. У вас дар трибуна.

– Вы прятались. Вы подглядывали и подслушивали, – стала укорять его Ника, пытаясь за деланной обидой скрыть охватившее ее волнение.

– Я же не виноват, что ваши студенты такие рослые. За их широкими спинами можно спрятать добрую половину Афин. А потом еще говорят, что в России вырождается молодежь! – он спустился к ее столу и остановился с поклоном. – Ну, здравствуйте, Ника. Как видите, ваша теория вероятности продолжает действовать. Мы снова встретились. И вновь – случайно. Да-да, я совершенно случайно очутился в Петербурге, со мной совершенно случайно оказался диплом, которым вас наградили на следующий день после вашего совершенно случайного исчезновения, я совершенно случайно узнал о том, что у вас лекция и, наконец, совершенно случайно оказался здесь.

С этими словами он передал ей памятный диплом прошедшего конгресса и добавил:

– Единственное, что не было случайным в этой череде случайностей, так это то, что дипломом наградили именно вашу работу.

Ника выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.

Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.

– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Нике, сказал Ник. – Его зовут Артем Ким.

Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, Артем произнес:

– Вероника Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.

Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Нике не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.

Победоносно взглянув на Ника, Артем спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Ник, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:

– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.

– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Артема, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?

– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся Артем, хотя ответ и прозвучал двусмысленно, – мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Нику…

Начальная фраза Артема смутила Ника, и это не ускользнуло от Никиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:

– А что за выставки?

– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Ник, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, возможно, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».

– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Ника.

– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Ник. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму во время лечения. Или вот еще пример – этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…

– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – удивилась Ника.

– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.

– Моя сестра Аня, – ответила Ника. – Я постараюсь вам помочь.

Созвонившись с сестрой, Ника уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.

Стояла та самая погода, из-за которой Петербург слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние сумерки. Ник взял Нику под руку, и она, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.

Артем шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья.

Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…

В вестибюле их встретила Аня. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора Академии художеств.

Ника представила ей Артема и Ника.

– А вы знаете, что у нас тут хранятся рисунки Брюллова? – спросила Аня, стягивая желтые резиновые перчатки. – Итальянского периода, с видами Петербурга, написаны по памяти. Я даже бросила мастерскую, как только вспомнила о них. Идемте, посмотрим вместе. Меня заинтриговало название вашей выставки. Думаю, зритель к вам пойдет косяком, как рыба на нерест.

Они задержались в хранилище рисунков до позднего вечера, пытаясь отыскать все этюды Брюллова. Попутно нашлось множество других замечательных работ, как живописных, так и графических, вполне отвечающих идее проекта. Артем, не переставая, уточнял и развивал замысел выставки, который все более захватывал воображение Ани, и она, несмотря на поздний час, стала обзванивать всех, кто мог бы принять в ней участие. А Ника и Ник бродили вдоль стен, увешанных картинами выпускников Академии. Они почти все время молчали. Трудно сказать, думал ли о чем-то Ник, в то время как Ника убеждала себя не думать о нем…

Расставаясь, они договорились на следующий день отправиться всем вместе в Рождествено. Там в усадьбе Набокова была выставлена самая большая коллекция ученических работ Федора Васильева. Чтобы не тратить время на лишние переезды, Ника решила заночевать у сестры. Живя в одном городе и даже в одном районе, они редко встречались в последнее время. И поэтому, оказавшись вдвоем, сестры всю ночь проболтали на кухне. Говорили обо всем. Но только к концу разговора Аня, как бы невзначай, спросила:

– Он женат?

– Кто? – сделала вид, что не понимает, Ника.

– Не прикидывайся, – взглянув на сестру, сказала Аня.

– А зачем мне знать? – отмахнулась Ника.

– Он влюблен в тебя, – накрыв рукою Никину ладонь, сказала Аня, – я это вижу. Смотри не обожгись. Потому как на сей раз тебе нравится это. Нравится не потому, что в тебя влюблены. О нет, это было бы для тебя слишком просто. А потому, что в тебя влюбился именно он. Не Пашка Мельников, не Деев, не Артем. А Ник. Да господи, о чем я говорю! Ты не поверишь, но за эту пару дней у тебя изменились глаза.

Ника вопросительно посмотрела на сестру.

– Да, да, – тебе это просто не видно. И я знаю, почему это так. Потому, что он тот, кто тебе нужен. Именно это написано в твоих глазах. Возможно, умом ты этого пока не поняла. Но душой уже знаешь. А глаза – это зеркало. Говорят же, что цена настоящего мужчины проявляется в спокойствии в глазах его женщины. Вот они, наконец, у тебя успокоились. Значит, это твой мужчина.

– А раньше какие были мои глаза? – спросила ее Ника.

– Как у потерянной собаки, – ответила Аня и тут же продолжила: – но это лирика! Будь бдительна и осторожна и, главное, не обожгись!

– Не бойся, не обожгусь, – ответила Ника. – А обожгусь – согреюсь.

Аня удивленно взглянула на сестру. Такой она видела ее впервые.

Утром Ник с Артемом заехали за ними на арендованном стареньком джипе. Как обычно, за ними увязалась охрана, и когда машина отъехала от дома, Ник глянул в зеркало и сказал:

– Кажется, за нами «хвост».

– Следят, но не за нами, – ответила Ника, – а за тем, чтобы с нами чего не случилось.

– В России телохранители есть даже у профессоров и художниц? – подняв брови, спросил Ник, прибавив газу. Поминутно косясь в боковое зеркало, он довольно уверенно выбрался из центра. Артем, сидя рядом с ним, вертел головой, словно ребенок, впервые попавший в большой город. И все спрашивал, поворачиваясь к Ане: «А это что за дом? Модерн? Неужели новодел? Но вот это здание, это же точно модерн? Как, тоже переделка?» А она рассказывала, как были загублены все памятники архитектуры, от которых остались только фасады, да и те изрядно обновленные.

Промчавшись по шоссе, джип сбросил скорость и плавно покатился к посту ГАИ, стоящему на городской границе. И здесь идущий у них по пятам «гелендваген» ушел в отрыв. Ник тоже ударил по газам, но Ника коснулась его плеча:

– Не надо. Они знают, что делают.

Миновав мост, они поехали по шоссе, то разгоняясь на ровных участках, то снижая скорость там, где дорожное полотно было разбито, словно после обстрела. За сугробами на обочинах чернели голые деревья с обрезанными ветками. Вид за окнами был угрюмым, неприветливым. Наверное, чтобы сгладить впечатление, Аня принялась рассказывать, как красиво выглядят окрестности Петербурга весной, а еще лучше – осенью. Особенно карельское направление с сопками и озерами.

В Рождествено Ник вышел из машины, счастливо улыбаясь.

– Хорошо-то как! – глубоко вздохнув, сказал он и, разведя руки, словно желая обнять все, что их окружало – и укрытую снежным покрывалом равнину, и вековые сосны подле старинной церкви, и нарядный голубой особняк с белыми колоннами, возвышающийся на холме за речкой, и саму речку, застывшую среди белых обрывов, – продолжил:

Иду к тебе. Другого нет пути,Как по заснеженной равнинеИдти к тебе. Чтоб душу обрести,Достигнув жизни середину.Мороз легко всю речку взял в полон,Пройду по льду на берег правый,Отмерю до земли поклонЦерквушке в соснах одноглавой.Имен не счесть, кто был тебе родней,И тех, кто кончил жизнь на плахеВо тьме веков. Ведь счет ведешь от днейИ славы внуков Мономаха.За восемь с половиной сотен летВода вскипела и остыла,Но помнишь ты принявших смертьОт лютой конницы Батыя.Терпеть и ждать, что день прогонит ночь.Век позади, его сменяет новый.Нам помогал несчастья превозмочьЛик Господа, написанный Рублевым.Иду к тебе. Другого нет пути.На сердце робкая надежда.Чтоб не пропасть, чтоб душу обрестиЯ на коленях каюсь, грешный[3].

Ника и сама любила это место, и ее почему-то не удивило, что Рождествено так приглянулось и Нику, словно так оно и должно быть.

– Воздух-то какой чистый! А ведь уже весной пахнет. Господи, как здесь хорошо… – блаженно улыбаясь, сказал Ник, пригоршней зачерпнув и поднеся к лицу снег.

– Да, здесь хорошо, – ответила Ника, беря его под руку, чтобы спуститься к речке. И ей на самом деле было хорошо. По-настоящему хорошо, не так, как часто бывает у всех и у каждого по поводу какого-то события или какой-то удачи, но потом проходит, не оставив за собой и следа, а хорошо так, что кажется, будто это навеки. И только одно смущало душу: она понимала, что ей хорошо оттого, что рядом Ник. И понимая это, еще и еще раз просила себя держаться от него подальше. Как можно подальше… Но то было похоже на глас вопиющего в пустыне…

* * *

Прошло несколько дней. Они продолжали встречаться. Если у Ники не было занятий, то днем они ходили по музеям и выставкам, а вечером, если позволяла погода, гуляли по городу, если природа бывала против, шли в театр или в кафе. С Артемом и Аней, реже – вдвоем. В один из вечеров, когда погода не особенно располагала к прогулкам, изучив театральную афишу, Ника сказала:

– Как насчет того, чтобы посмотреть современное? Возможно, это не Чехов, но ведь и он когда-то был Антошей Чехонте. Ну если уж очень не понравится, уйдем!

Через полчаса они были в театре. И как уже не раз с ними бывало, бумажка на кассе гласила: «Билетов нет». Но стоило Нике позвонить сестре, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, у кассирши нашлись билеты на два места в первом ряду. Скучая в ожидании звонка и разглядывая вместе с Никой развешанные по стенам портреты артистов, Ник вдруг заметил, что многие из фланирующих в фойе зрителей, поглядывая на них, перешептываются друг с другом.

– Почему на нас смотрят? Вы кинозвезда? – озадачено спросил ее Ник.

– Наверное, это мои студенты, – смутившись, ответила Ника.

– Странно, – удивился Ник, – многие из них намного старше вас.

– Ну и что же? Многие из них заочники или учатся на вечернем, – ответила Ника и, услышав звонок, увлекла его в зал.

Спектакль был сырой. Ник откровенно скучал и от нечего делать исподтишка наблюдал за ней. Вдруг перед самым занавесом на антракт события на сцене вновь привлекли его внимание. По замыслу режиссера, один из героев пьесы, почувствовав себя плохо, распластался перед Никой и Ником на самом краю сцены, а двое других собрались было перенести его на стоящую рядом скамью. Но не успели они наклониться, как Ник, встав с места, занес ногу на сцену, всем своим видом показывая, будто хочет на нее влезть. Актеры оцепенели. Ситуацию спасла Ника. Прошипев:

– Вы куда? – она обхватила его за талию и усадила обратно в кресло.

– Так помочь! Вон какой он здоровый! Эти двое не справятся, – начал оправдываться Ник, кивнув в сторону лежащего напротив них актера, который с ужасом смотрел на него.

– Кому помочь?! Это театр, не цирк! – прошипела Ника.

– Так ведь театр, как и любое искусство, пробуждает в нас добрые помыслы, в том числе стремление помочь ближним, – стал оправдываться Ник.

Через пару минут, когда дали занавес и они вышли в фойе, все косились уже на него.

– Ну о-о-очень ценная находка с подсадным актером из первого ряда, о-о-очень! – втолковывал своей даме человек с шевелюрой Альберта Эйнштейна.

– Вы этого хотели, да? С вами нельзя появляться на людях. На нас снова смотрят, но теперь из-за вас! – дернула его за рукав Ника.

– Я предлагаю покинуть театр, чтобы все подумали, что я и в самом деле подсадной актер, и поужинать, – предложил Ник, – если нам не удалось насладиться духовной пищей, будем надеяться, что в ресторане нам повезет чуточку больше, чем здесь.

Уже через четверть часа они сидели в небольшом уютном ресторанчике, коих великое множество в центре Петербурга, и под тихую музыку пили хорошее итальянское вино, заедая его удивительно свежим и нежным карпаччо. Он смотрел на нее и тонул в ее глазах-озерах, а она благосклонно позволяла ему утопать…

* * *

По традиции в Северной столице давался бал Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дамы готовились к нему с исключительной серьезностью, и предметом их особых забот были наряды, которые подбирались за несколько месяцев. Не придающая этому особого значения Ника позвонила Ане, и та привезла с собой чуть не весь свой выходной гардероб.

У сестер были не только похожие фигуры, но и одинаковый вкус. В итоге все же, едва не поссорившись из-за платья, они пошли на компромисс: старшей достаются украшения, а младшая выбирает себе наряд.

Впрочем, оглядев критическим взглядом Нику, Аня сняла с шеи ожерелье и надела его на сестру:

– Ладно. Тебе оно нужнее. Артема нет, он на встрече по выставке, а, впрочем, даже если бы и был, мне с ним все равно ничего не светит, а у тебя, может, что-нибудь и получится.

– Не получится, – сказала Ника.

– Он занят? То есть, я хотела сказать, женат?

– Я занята, – ответила Ника.

– Занята? Кем? – удивилась Аня.

– Собой, – любуясь бриллиантами, ответила Ника.

– Сколько ему? – продолжала допытываться Аня и сама же ответила: – На мой наметанный взгляд больше сорока не дашь. Разведен?

– Нет. Говорит, некогда было жениться. То одно, то другое, – повернувшись спиной к сестре, ответила Ника.

– Знакомые сказки. Отдай его мне. А заодно и красное платье.

– Не дам, – Ника как ножом отрезала.

– Его или платье?

– Ни его, ни платье.

– Смотри не обожгись, – усмехнулась сестра.

Глава 3

Из-за технических проблем организаторы бала перенесли его в самый последний момент, и так получилось, что Аня об этом не знала. В результате, когда сестры и сопровождающий их Ник – Артем срочно умчался по какому-то делу – вместе с другими неосведомленными гостями, потоптавшись у ворот Константиновского дворца, все же узнали, куда перенесли «этот чертов бал» и приехали к «Гранд Отелю», праздник был в самом разгаре.

Едва Ник под руку с Никой и Аней появился в холле, как сразу все повернулись к ним, вынудив сестер многозначительно переглянуться; от их внимания не ускользнуло то, с каким интересом посмотрели на их кавалера прочие дамы.

Зал ресторана, свободный от столиков, превратился этим вечером в бальную залу. Гости, стоя парами и группами, опоясали его стены живым шумным кольцом. Оркестр играл попурри из Кальмана. «Дворянские» балы всегда славились музыкальным разнообразием, и Ника не удивилась, заметив в дальнем углу зала замысловатую конструкцию из множества световых и акустических установок, вокруг которых деловито копошилось несколько одинаково одетых людей, готовя, видимо, сюрприз в лице приезжего артиста. На другом краю вдоль стены прогуливались с гитарами и трубами усачи в сомбреро.

– Будет весело, – кивнув в их сторону, сказал Ник. – Как вам латиноамериканские танцы?

– Я смогу только румбу, а вот с Аней можете все, – поспешила ответить за двоих Ника и сконфузилась, поймав на себе выразительный взгляд сестры.