ШТОРМ, ИЛИ КАК Я ПРОВЁЛ ЛЕТО

Молитве «Тунгус» научил меня и «Комара», когда мы уходили на штурм «нацпарка». Он тогда очень сильно переживал, что начальство не отпускает его вместе с нами.

Подошёл ко мне и сказал:

– …повторяй молитву постоянно, при любой возможности. Только тогда вернёшься живым и целым и ещё, присматривай за «Комаром».

Так я и делал…

«Нацпарк» мы штурмовали неделю – там такая «мясорубка» была, это полный «трэш». Первые пять дней «укроповцы» нас «разбирали на запчасти» из всего, что у них было. Миномёты, «арта», танки, «град», «ведьмы» и «камикадзе» – всё это я видел своими глазами.

Первый раз я в своей жизни был в роли «бородатой дичи» …

До этого штурма по моей позиции раньше никогда из танка не стреляли. А там, в «нацпарке», как говорится, «прочувствовал всё на собственной шкуре». Ощущение я вам скажу – ещё те…

Когда лежишь в «броне» с боекомплектом и автоматом в ямке глубиной сантиметров пятьдесят, а по тебе «хреначит» танк прямой наводкой, весь атеизм растворяется в воздухе без следа. Вспоминаешь про Бога сразу. Не зря люди говорят: «Не верующих на войне нет». Все начинают верить в что-то…

При попадании снаряда рядом тебя подбрасывает от земли сантиметров на пять. Вот тогда главное не закрывать рот, чтобы не лопнули «барабанные перепонки». Иначе контузия обеспечена – сто процентов. Лежишь и молишься вслух…

Сейчас я знаю точно ответ на вопрос: «Что страшнее танка?» – «…это сука, два танка!» Когда они одновременно, прямой наводкой, «долбят» по твоей позиции…

Именно тогда, в «нацпарке», мне было очень страшно. Не из-за того, что меня убьют – нет. К смерти я отношусь спокойно, «по-философски». Страшно было из-за того, что сильно покалечат. А вот этого мне абсолютно не хотелось.

Вот там про молитву я вообще не забывал. Повторял её постоянно – путал слова, но повторял…

Повторял, даже когда всемером ходили в лес на штурм «укроповских» позиций. Повторял, когда был артобстрел или когда прилетали «ведьмы». Повторял, когда через минное поле под миномётным обстрелом эвакуировал «затрёхсоченного Комара». Повторял молитву постоянно – на каждом выезде на «передок» и обратно. Повторял на протяжении всего времени, пока тут был. Повторял до сегодняшнего дня…

А тут проснулся – расслабился. И вот результат. Обидно, конечно. За три месяца ни одной царапины – хотя столько всяких возможностей было, а тут бац – и сразу «по тяжёлому».

Вот лежу я в «десанте бэхи Профкома», за рулём «бэхи Ман», голова моя на коленях «Ямала», он держит меня за руку. А под нами, на дне «десанта», лежит лента от пушки на сто пятьдесят выстрелов, а нам ещё до Кременной в госпиталь доехать нужно. Через весь этот «чёртов лес», полный сюрпризов и приключений…

Я много раз ездил по этому маршруту. Знаю каждый поворот, яму и пригорок, сколько времени занимает эта дорога. А сейчас вот лежу в «десанте» и шёпотом молитву повторяю про себя…

Наконец-то тронулись…

Метров пятьдесят по прямой – и налево поворот. Выехали из лагеря – теперь опасный участок, пару километров, его постоянно обстреливают. Но «Ман» топит на третьей. «Бэха» несётся как по волнам – меня и «Ямала» постоянно подбрасывает с места. Понимаю «Мана» – необходимо побыстрее проскочить этот участок. Держусь и про себя шепчу молитву: «Господи, Иисусе Христе…»

Ну всё – поворот налево, проскочили – можно выдохнуть…

Теперь сюда только «арта» добивает, ну ещё «град» может прилететь, но для «бэхи» это не проблема. Не особо точные они. БМП под управлением профессионального «механа» от обстрела всегда уйдёт.

Теперь примерно минут тридцать дороги – и мы в Кременной. Хотя какие дороги в лесах под Кременной. Это не дороги – это направления.

Один раз я даже видел застрявший танк после затяжного дождя – он «врюхался» в большую глубокую лужу из грязи. Так и стоял в этой жиже, на половину затопленный. А ещё говорят: «Танки грязи не боятся». Так что нам предстояло ещё доехать…

От монотонной тряски и, видимо, от большой потери крови, мысли в моей голове стали путаться. Что было удивительно – боль в организме не ощущалась, перестала ныть даже левая нога.

Хотя «обезбол» я так и не принял. Организм сам собой стал расслабляться – почему-то захотелось спать. Неожиданно вспомнил, что так и не вышел на связь с женой – молчал уже дня три. В лагере были проблемы с интернетом.

В общем, в какой-то момент я, видимо, всё-таки отключился. В себя пришёл от боли в кисти левой руки, которую в своих руках держал «Ямал».

Он тряс мою руку и орал мне в ухо:

– «Буддист», братан, не засыпай!

Очухавшись, я закричал ему в ответ:

– Да нормально всё! Не сплю я! Угомонись, а то ты мне сейчас руку сломаешь!

«Ямал» ослабил хватку.

«Братан». Раньше я не особо понимал значение этого слова, но тут на фронте все – «братаны». Не зря всё это называется «фронтовое братство». Сто процентов, на «гражданке» с многими из этих людей я бы и общаться не стал. А теперь они для меня настоящие «братаны». И в этом слове очень много смысла появилось для меня.

«Ямал» всё не унимался, опять начал орать мне в ухо:

– Держись братан! Скоро приедем!

По «Ямалу» было видно, что он переживает за меня больше, чем я сам. Ну это и понятно – молодой ещё…

По ощущениям неровности дороги и по манёврам «бэхи» я понял, что до асфальта Кременной нам ещё ехать минут десять. Вдруг весь организм начал болезненно ныть – особенно ноги и живот, но боль была тупая, ноющая. Терпеть её было можно.

Шепча про себя молитву, я подумал:

– «…ну вот, „Буддист“, тебе очередное испытание на прочность. Какое-то бля дежавю. В моей жизни уже аналогичное испытание было – что я сделал не так в тот раз, что не понял? Для чего сейчас мне всё это, Господи…»

Поворот влево, заезд в глубокую яму – и под траками «бэхи» ощутился асфальт Кременной.

«Ещё минут семь – держись, не засыпай», – промелькнуло в голове.

Заехали мы прямо на территорию госпиталя. Бронедвери «десанта» открылись. На улице стояли какие-то парни – они с лёгкостью вытащили меня наружу и понесли внутрь здания. Конечно, в это время кто-то что-то говорил и спрашивал, но я особо не вникал – меня настигала вторая волна «расслабона».

Разместили меня лёжа на «каталку», стоявшую возле стены, на которой висел стенд с разными нашивками. Их там было достаточно много, но почему-то патча нашего «Шторма» я не увидел, или не заметил. Мне показалось это как-то неправильно. Я сам лично, много кого из наших сюда привозил. А нашивки нашей – с скорпионом – нет …

Тут ко мне подошла девушка, по-видимому доктор. Молодая, симпатичная. Стянула с меня блестящее покрывало. Оценивающе посмотрела.

Затем спросила вызывающим тоном, обращаясь не понятно к кому:

– Кто перевязывал?

Уставилась на меня, смотря прямо в глаза:

– Чего молчишь? Кто перевязывал? Обезболивающие тебе делали?

Во рту у меня всё пересохло – ужасно хотелось пить, но промолчать от такого дерзкого обращения ко мне я не мог:

– Пацаны перевязывали. «Обезбол» не ставили – я так, на сухую терплю. А что там – что-то серьёзное?

Она ничего не ответила, снова накрыла меня блестящим покрывалом, отвернулась и, не отходя от меня, стала давать какие-то распоряжения подошедшим санитарам.

Глаза мои сами собой стали закрываться – спать очень захотелось. Привезли ещё кого-то – видимо, от боли он орал «дурниной». Да и в целом какая-то суета была в приёмном покое госпиталя.

Но для меня, после сегодняшнего приключения, наступило умиротворённое спокойствие. Не трясло, не стреляли, да и боль была какой-то далёкой. Я решил расслабиться.

Но девушка-медик сделать мне этого не дала – она опять обратилась ко мне:

– Ну что, готов? Давай, тебя сейчас обезболим.

– Нет, нет – не нужно. Не нужен мне ваш «дурадол», – в полудрёме возмутился я. – Так лечите.

Девушка многозначительно посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:

– Держите его! Ну «дружок», тогда терпи…

И с этими словами вставила мне в член катетер.

От боли и от беспардонности этой мадам, я заорал благим матом! Дрёму и «расслабон» с меня как ветром сдуло. Я даже на локтях приподнялся. Что-то даже попытался высказать этой девице, но тут моему взору открылся внешний вид моего организма…

Ноги были измазаны грязью и засохшей кровью, перемотаны в разных местах кровавыми бинтами. На животе была такая же повязка. Член был перемотан по всей длине кровавым бинтом, а из члена торчал шланг катетера с приклеенным к нему полиэтиленовым мешком. В общем, зрелище было не для слабонервных…

В лёгком шоке от увиденного я рухнул обратно на «каталку» …

Подумал:

– …а не зря «Ахун» не давал мне посмотреть, когда меня перевязывали.

Девушка-медик дала указание санитарам срезать с меня футболку, которая всё ещё оставалась на мне. И срочно готовить к эвакуации в Рубежное – в другой госпиталь.

Времени прошло не очень много – примерно минут пятнадцать. Меня и ещё какого-то парня на больничных носилках загрузили в будку грузовика. В дороге ясность мысли меня стала покидать чаще – пришла боль, резкая вперемешку с ноющей. Болело просто всё.

Сколько везли по времени – я точно не знаю. По приезду нас выгрузили из машины и занесли в полуподвал госпиталя.

Дальше всё происходило как в туманном сне и очень быстро. Мне быстро сделали рентген живота и паховой области. Снимок доктор тут же посмотрел на экране монитора компьютера. Дал команду кому-то срочно готовить операционную. Ещё что-то кому-то сказал и подошёл ко мне.

Это был молодой парень, невысокого роста, лет тридцати пяти.

– Ну ты как, «браток»? Откуда ты? Как тебя так угораздило?

– Я из «шторма тридцатьпятки», «механ». Под «кассету» попал. В целом, я нормально. Но это, слышь доктор, дай мне «обезбол» какой-нибудь вкусный. А то терпеть я уже задолбался…

– Потерпи братан. Сейчас всё будет. Сейчас мы тебя починим.

После этих слов ко мне подошли несколько санитаров и перенесли в операционную, которая была тут же в подвале здания, за полиэтиленовыми шторами от потолка до пола, с яркими операционными лампами над несколькими операционными столами.

Меня уложили на один из столов. Привязали руки и ноги. Видимо анестезиолог подошёл ко мне и поставил капельницу.

При этом успокаивающе сказал:

– Терпи братан. Сейчас полегче станет.

После этих обнадёживающих слов свет в моей голове выключили…

«ГОСПИТАЛЬ»

Сначала появился звук – монотонное, тихое звучание, похожее на музыкальную ноту: «Омм…». Затем к звуку добавились вспышки цветных пятен в разных местах «картинки». Потом посередине, прямо в центре, застыла пульсирующая белая вспышка, которая с каждым моментом становилась всё больше и ярче, пока не заполнила собой всё пространство до самого горизонта. Окружающий мир стал ярко-белым.

В далеке на горизонте возникло маленькое переливающееся цветное пятно, которое быстро приближалось. Вблизи оно превратилось в огромный многогранный цветной тоннель. Я влетел в него на большой скорости. Куда именно летел – было не совсем понятно. Полёт напоминал американские горки: то взлетая вверх, то резко падая вниз, то уходя вправо, то влево.

Но я успевал всё разглядеть. Сначала цвета тоннеля хаотично менялись и перемешивались. Затем всё пространство внутри стало похоже на калейдоскоп. Вверху, внизу, справа и слева – правильные геометрические фигуры разных форм цветов и размеров. Все стены тоннеля были сделаны из этих цветных форм.

Сколько длился полёт – не знаю, но он был затянутым, слишком много сменилось декораций вокруг.

Неожиданно всё это красочное великолепие закончилось. Я будто вылетел куда-то, в безразмерное пространство. Лёгкость и блаженное умиротворение – я парил в невесомости…

Затем снова началось ускорение. Но ощущение было другим – не таким, как в начале, когда я двигался самостоятельно. Теперь меня словно кто-то поддерживал, с двух сторон за руки. Похоже, что меня куда-то несли.

Кто сопровождал меня – не понял, но они казались очень знакомыми и надёжными. Почему-то я не стал акцентировать на них внимание. Всё моё восприятие было захвачено видом, который предстал передо мной. От этого зрелища я просто обалдел.

Перед глазами раскинулась огромная радуга – от горизонта до горизонта. Я летел спиной вперёд, поэтому видел только её. На фоне ярко-голубого неба – гигантская светящаяся радуга, от которой я стремительно удалялся.

Страха или тревоги не было. Напротив – чувство полного умиротворения. Такое же, как при возвращении домой – туда, где тебя ждут, любят и скучают без тебя…

Внезапно я услышал какие-то переговоры, похожие на разговор по рации. О чём говорили – не понял. Но направление полёта изменилось. Мы все вместе полетели обратно.

Кто-то слева что-то сказал мне на странном языке. Но я всё понял: «Произошла ошибка. У меня ещё остались неоконченные дела, поэтому мы возвращаемся». Отнёсся к этому равнодушно: «Если нужно – значит, нужно. Не обсуждается».

Теперь я летел головой вперёд, и всё моё внимание занимало зрелище радуги, которая приближалась с бешеной скоростью, увеличиваясь в размерах. Подлетая ближе, я заметил, что на всей протяжённости радуги находилось множество больших круглых иллюминаторов с выпуклыми прозрачными куполами. Иллюминаторы были примерно метров сто в диаметре. Издалека они напоминали горловины колодцев.

Мы приблизились ещё. Вблизи я разглядел, что помимо нас здесь летали и другие – небольшими группами или в одиночку. Кто это были – я не стал разбираться. Внезапно мы резко взмыли вверх под острым углом и теперь неслись над самими иллюминаторами. Внимание было приковано к ним. Я заглядывал внутрь.

Внутри кипела жизнь. Там были люди – мужчины и женщины всех возрастов и рас. Кто-то работал за столом, кто-то ехал на велосипеде по дороге, а в баре пара мужчин сидела с пивом и оживлённо беседовала. В какой-то момент я чётко понял: каждый иллюминатор на радуге – это жизнь каждого человека. А возможно, мне про это просто кто-то прошептал на ухо …

Внезапно полет прекратился. Я провалился в ярко-белое пространство, а точнее меня туда забросили, скорее всего те двое которые сопровождали меня в полёте …

Послышались голоса:

– Давай, давай просыпайся. Вот, вот молодец, просыпайся, просыпайся, давай, давай.

Открыв глаза, я увидел стоящих рядом медиков. Первая мысль была:

– Ну зачем…? Там же радуга…

Не знаю, произнёс ли я это вслух или просто подумал, но меня уже перекладывали на носилки.

Вынесли меня из помещения операционной в соседний коридор. Носилки поставили на пол рядом у стены. Длинный коридор какого-то полуподвала. Стены были выкрашены какой-то светло-зелёной краской, а потолок был – обшарпанным, белым. В голове была каша из мыслей. Мне было не уютно, холодно, ужасно хотелось пить.

Постепенно я приходил в себя. Вспомнил, что случилось и где я нахожусь. Посмотрел на свои руки и ноги – шевелятся. «Значит не всё так плохо». Заглянул под простыню. Лежу голым. На животе, ногах – белые пластыри разного размера. Ещё множество ссадин, запёкшаяся кровь и грязь.

«Да, братан, попал ты. Это надолго. Но в целом не так всё плохо. Руки и ноги на месте – уже хорошо. Нужно как-то выбираться из этой ситуации. А сначала – воды бы попить».

Зная особенности послеоперационного состояния, я понимал, что пить нельзя. Но если сделать несколько маленьких глотков, можно частично восстановить водный баланс.