Мы – Сильные

Яна Сибирь

Мы – Сильные

Глава 1

Никто не расскажет вам эту историю, так как я, ведь именно я непосредственный участник этого безумия. Когда мир окончательно сошел с ума, и природа уже не знала, чтобы еще такое выдумать, она подарила человечеству нас и снова допустила ошибку. Мы – Сильные. Это название придумали для нас обычные люди, те, что остались в стороне и не были одарены матушкой природой.

Наш дар заключался в следующем – мы рождались со способностью забирать у обычных людей их боль, страх, раны, страдания, болезни и многое другое посредством рукопожатия. Все плохое, что случалось с ними, мы должны были носить на себе. От этого Сильные очень быстро старели и приходили в негодность. Их эксплуатировали так много и так часто, что они дохли как мухи, и вот тогда природа поняла, что сотворила, но было уже поздно.

Когда-то давно к Сильным относились с уважением. Их ценили и оберегали, но время шло и нас стало рождаться все больше и ценность наша сошла на нет. Нас превратили в рабов без права голоса и без права выбора. Нами просто пользовались, как донорами, а потом так же просто хоронили и брали в дом другого Сильного. И жизнь продолжалась.

Для таких как мы были созданы специальные питомники, куда приезжали наши будущие хозяева и выбирали нас, как племенной скот. Мерзость. Но, никуда от этого не денешься. Будущий хозяин ходил по рядам выстроенных Сильных и тщательно присматривал себе товар получше. Самых маленьких забирали сразу, ведь чем моложе Сильный, тем больше у него сил. Горько было их матерям, которые стояли там и не могли ничего сделать. Единственное, на что они могли рассчитывать, это на то, что новый хозяин смилуется и купит в нагрузку к ребенку и его мать. Такие случаи были, но их было так мало, что в них никто не верил. Чаще всего обезумевшую мать вытаскивали из строя, уводили в подвальное помещение, избивали и оставляли наедине со своим горем. Надо отдать должное охранникам – они никогда не мешали таким женщинам покончить с собой. Очень милосердные люди.

Слава Богу, что все это не коснулось меня напрямую. О питомниках я знаю лишь по чужим рассказам, так что можно сказать, что этот ад обошел меня стороной. Зато не обошел другой. Но, обо всем по порядку.

Меня зовут Ясмина, но чаще просто Яся или Яська. Я второй ребенок в семье, а точнее, вторая дочь. Мои родители – мама Домна и отец Давид были куплены одним хозяином с разницей в два года. Купил их благородный человек – Вениамин Штырь, который считал, что не имеет морального права оставить свой дом без Сильных. У него семья, у него дети и множество проблем и всяческих забот, так что ему просто необходима помощь.

Когда господин Штырь привез в дом мою маму, мой взбалмошный отец сразу влюбился и уже через пять месяцев просил у хозяина разрешение на брак. Господин Штырь согласился, но, никакой свадьбы не было – такие праздники были не для Сильных. Вениамин просто записал в своей большой книге, имена моих родителей, потом обвел их кружком, написал число, месяц и год, а внизу подписал – «объединились». Вот и все торжество. Уже потом от этого самого кружка были сделаны две черточки – дочь Лия и дочь Ясмина. Вот так я и пришла в этот мир, в доме господина Штырь, ровно через четыре года после моей сестры, которая с каждым годом ненавидела меня все больше и больше. Она никогда не упускала случая подставить меня, чтобы меня наказали как можно жестче.

Откуда в ней было столько желчи и зависти мне до сих пор не понятно. Не понятно, чему она завидовала, ведь у нее было все, то же самое, что было и у меня, а может даже больше. Хотя нет, не все. У нее не было дара. Но, разве можно этому завидовать? Я бы не стала.

Неизвестно, как и зачем, но природа иногда преподносила такие сюрпризы, и у двух Сильных родителей мог родиться обычный ребенок. Совершенно обычный. Тогда в его жизнь вмешивался хозяин дома. Он мог избавиться от него в любой момент, любым удобным для него способом, хоть свиньям скормить, а мог оставить у себя для домашней работы, которой всегда было много. В основном, хозяева практиковали второй вариант, так как наш дар проявлялся ни сразу после рождения, а со временем. Должно было пройти не меньше пяти лет, прежде чем детей начинали проверять на имеющуюся или не имеющуюся у них силу. А, так как хозяева тратили свои ресурсы на еду и одежду для этих детей, то они и не спешили с ними расставаться, а быстро присматривали для них работу по дому. В общем, это было что-то вроде долгосрочных инвестиций.

Вот такой инвестицией была моя старшая сестра Лия и за это она проклинала меня каждый Божий день. Родители ничего не могли с этим сделать. Они не понимали Лию. Лия не понимала родителей. А я так вообще ничего не понимала. Ну, пока не подросла, конечно. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я уже понимала все. И, что происходит в мире и что твориться в доме после смерти Вениамина и почему моя сестра так меня ненавидит. Банальная ревность и глупая уверенность старшего ребенка в том, что младшего любят больше.

Надо сказать, что все мы очень боялись смерти господина Вениамина, потому что не знали, что тогда будет с нашей семьей. Конечно, мы знали, что после ухода нашего хозяина в мир иной, его место займет его единственный сын Герман, но вот как это отразится на нас, оставалось только догадываться.

Чтобы хоть как-то быть в курсе дальнейшей судьбы своей семьи, мои родители, по очереди, приходили в дом к господину Вениамину и как могли, поддерживали в нем жизнь. Это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный дождливый день господин Вениамин не позволил моему отцу взять его за руку.

– Хватит, – грозно сказал он. – Не хочу больше. Надоело. Устал я от этой искусственной жизни. Пора с этим кончать.

– Надо, господин, – спокойно сказал мой отец и снова попытался взять тонкую, сухую руку своего хозяина, который за столько лет стал ему почти родным другом.

– Хватит, говорю, – огрызнулся старик и убрал свои руки под одеяло. – Я свое уже прожил. Что мог – имел, что не имел – не заслужил, значит. Дом есть, сын есть, деревьев, мать их, целый лес насадил. Короче, все сделал.

– А, может не все еще? – спросил, отец слегка улыбнувшись. – Может, еще что осталось?

– Нет, мой друг, – ответил Вениамин. – Ничего не осталось. Об одном жалею. О том, что жена моя любимая покинула меня так рано, и осиротел я наполовину души. Да что я говорю. Ты же сам все знаешь. Помнишь ее?

– Помню. Как не помнить, – ответил отец. – Жаль, что все так случилось. Если бы эта была не авария, я бы помог. Обязательно помог бы.

– Знаю, – сказал Вениамин. – Знаю, что не отказал бы ты мне, старику. Именно поэтому я взял со своего сына слово, что он выполнит мою предсмертную волю и никогда не разлучит вашу семью. Он обещал. Если он слово свое нарушит, я до него и с того света доберусь. Я ему так и сказал. Оттуда прокляну весь род до седьмого колена.

Старик сделал попытку засмеяться, но она быстро переросла в дикий кашель и громкие хрипы.

– Спасибо, – искренне сказал отец и на его глазах, уже не молодых и не ярких, выступили слезы. Он вновь потянул свои руки к хозяину, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. – Давайте я помогу.

– Хватит, – умоляюще произнес старик. – Не надо меня лечить. Мне больше в этом мире делать нечего. Уходи. Спасибо тебе за все, друг мой. А теперь уходи и не приходи ко мне больше. Дай старику помереть спокойно.

Спустя несколько дней после этого разговора Вениамин Штырь скончался. Его место везде, в доме и в компании, занял его сын Герман Штырь. К этому моменту у него уже была жена Илина и двое детей – сын Филипп и дочь Ника. Никто из этих людей не относился к нам по-людски, поэтому мы вспоминали господина Вениамина чуть ли, не каждый день. Но, всем ведь известно, что время лечит. Нас оно, конечно, не вылечило, но зато дало возможность свыкнуться с новой жизнью и ее новыми правилами.

У семейства Штырь была огромная усадьба и огромный дом, похожий на дворец, в котором полностью пустовало процентов шестьдесят его территории. Меня всегда удивляло, зачем человеку столько, сколько ему в принципе не надо.

Наш маленький домик стоял так, чтобы не бросать тень на хоромы хозяев. Мы, как могли, старались быть в нем счастливыми. Этот домик нам построили по приказу Вениамина, который считал, что если есть семья, значит должен быть дом, пускай маленький и с виду невзрачный, но дом. В нем я и росла.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, моей сестре было уже девятнадцать, и она почти перестала ко мне цепляться. Она снизошла до игнора и меня это вполне устраивало. Думаю, на нее повлияли друзья, которые у нее были, в отличие от меня, потому что Лии разрешалось выходить за территорию усадьбы, а мне нет.

Мы – Сильные и мы всегда жили в клетке. Нам выдавали только черную одежду на все времена года и очень длинные черные перчатки, в которых мы должны были ходить всегда. Через перчатки мы не могли помогать людям и за этим зорко следили хозяева. Летом этот странный предмет одежды доставлял жуткий дискомфорт. Руки ужасно потели и постоянно чесались. То еще удовольствие.

Перчатки разрешалось снимать только вечером дома, и не при каких обстоятельствах не лечить никого из родных. Для них существовал врач и дешевые пилюли. Конечно, многие пренебрегали этим законом. Например, моя мама всегда лечила Лию сама и вызывала врача лишь для отвода глаз. Догадывался ли наш старый хозяин? Конечно, да. Но, он никогда не говорил об этом. Все-таки и у него был ребенок, и ему было с чем сравнить. Не многие хозяева шли на такое, но некоторые все же шли.

Самое смешное и самое абсурдное было то, что матушка- природа не просто дала нам этот дар, а дала его, так сказать, с оговоркой. Сильный ничем не мог помочь Сильному. Мы не могли лечить друг друга. Не могли даже снять головную боль. И не могли помочь себе. Ничем. Мы могли только облегчать жизнь обычным людям, а на свою жизнь не обращать внимания.

Мало кому из Сильных удавалось перешагнуть рубеж в тридцать лет. Обычно к этим годам они уже были похожи на глубоких стариков и старух, которые темными ночами призывали в гости смерть. С их рук уже не сходили черные и серые пятна, которые покрывали их, когда они забирали страдания своих хозяев. У молодых Сильных эти пятна быстро впитывались в кожу, но со временем, когда организм был уже переполнен чужими бедами и напастями, руки приобретали черно-серый оттенок и это был знак, говорящий о полном истощении Сильного.

Моим родителям повезло, как везло тогда немногим. Отцу было сорок два года, а маме – сорок лет. Вениамин, пусть земля ему будет пухом, хорошо обращался с ними, а меня так вообще ни разу не заставляли никого лечить, хотя мой дар открылся еще в три года. Об этом мне позже рассказала мама, утаив это от других и запретив говорить об этом отцу, которому все же пришлось в этом признаться. От отца она ничего не могла скрыть. Любовь – штука серьезная.

Я все знала про дар и знала, что он у меня есть. Однажды, мне даже удалось в тайне ото всех вылечить раненную собаку. Одни приличные люди, которые приезжали в гости к нашим хозяевам, на своем шикарном автомобиле, сбили бедное животное. Собака смогла доползти до нашего сарая и уже явно собиралась на тот свет, как вдруг ей улыбнулась удача. Маленькую любознательную десятилетнюю девочку отправили в огород рядом с домом за свежей зеленью к ужину, а эта девочка, увидев мучение животного, быстро стянула перчатку и прикоснулась к собачьей морде. Секунды через три-четыре, собака вскочила на лапы и бросилась в кусты, громко лая и повизгивая от радости. Ну, это я тогда так подумала. Странно вспоминать все это.

За три месяца до моего пятнадцатилетия мой отец умер. Умирал он долго и мучительно. Лежа в своей кровати, он страдал от боли, которая пульсировала в каждой клетке его измученного тела. Я это знала и понимала, но не видела. К отцу меня не пускали. Тогда я не понимала почему, но потом поняла, когда это уже не играло никакой роли, ни для него, ни для меня.

После ухода отца, мама как будто окаменела. Застыла на месте. Она ни делала ничего. Просто сидела на любимом стуле отца и смотрела в окно. На какое-то время мир для нее исчез. Тогда я подумала, что со мной будет то же самое, когда я лишусь мамы. И я не просто это чувствовала. Я точно это знала.

Знаете, как иногда меняются семьи, стоит одному человеку, хочет он того или нет, покинуть свою семью. Место освобождается. Возникает пустота и она давит и угнетает каждую минуту. Но, всем известно, что природа не любит пустоты или даже не терпит ее, поэтому, как только люди начинают приходить в себя, они заполняют эту пустоту, каждый по-своему. Иногда это получается. Иногда, нет.

В нашей семье все поменялось быстро. Лия стала злобной, невыносимой сукой, для которой слова матери не имели никакого значения. Она стала в тайне путаться с хозяйским сыном Филиппом, которому к тому времени исполнилось двадцать лет. Ее мотивы были ясны и вполне понятны. Она надеялась на чудо. А, вот его мотивы были мне не совсем понятны. Хотя, не сказать, что я об этом много думала. Тогда я больше переживала о маме. Каждый вечер, когда она снимала перчатки, я тайком смотрела на ее руки, и внутри меня все тряслось от страха. Я боялась ее потерять, ведь я знала, что больше никому не нужна в этом мире. Печальная история, но дальше будет еще печальнее.

Глава 2

– Я сама.

Так чаще всего говорила моя мама.

– Я сама.

Говорила она всегда, когда в хозяйский дом вызывали Сильного.

– Я сама.

Твердила она, оберегая меня из последних сил.

Естественно, что это не осталось незамеченным. Усталый вид матери не просто говорил, а уже кричал о ее бессилии, но она стойко переживала это и продолжала приходить к хозяевам одна. Я уверена, что она никогда бы не отправила меня туда, если бы не один случай.

Была середина октября. Не люблю октябрь. До моего шестнадцатилетия оставалось совсем немного. День рождения у меня десятого декабря, прям как у мамы. В общем, в один серый октябрьский вечер к нам в дом постучались. Мама медленно встала с отцовского стула и направилась к двери. На пороге стояла Наташа, девушка, которая работала в доме хозяев. Там, под чутким руководством главной кухарки Серафимы, Наташа выполняла поручения всех членов семьи Штырь.

– Проходи, Наташа, – сказала мама, стараясь быстрее пропустить девушку в дом, чтобы из него не ушло тепло от печи, через открытую дверь. – Я сейчас соберусь. Присядь пока.

– Извините тетя Домна, но я не за вами, – смущенно ответила Наташа. – Меня послали за Ясей.

Словами не передать, какой ужас застыл в глазах мамы. Ее колени ослабли, и она тихо опустилась на отцовский стул.

– Почему? – еле слышно спросила она.

– Я не знаю, тетя Домна, – ответила девушка, перетаптываясь с ноги на ногу. Было видно, что ей неловко, но она это и не скрывала.

Я сидела на стареньком, клетчатом диване, возле печки и вязала для мамы шарф. Тогда я любила вязать. Это меня успокаивало. Как только я услышала свое имя, я отложила вязание и встала.

– Я готова, – сказала я, ликуя в душе от мысли, что это может продлить жизнь моей маме. – Пошли, Наташа.

Лия, которая сидела в кресле у окна с очередным любовным романом в руках, лишь хмыкнула и бросила на меня секундный ядовитый взгляд. Мама продолжала сидеть без движения.

Все так, как должно быть. Это правильно. Это спасет маму…. Об этом я думала, когда натягивала свои перчатки, надевала пальто и ботинки и натягивала шапку. Оглянувшись на пороге, я увидела, что моя мама плачет. Я никогда не видела, как она плачет. Никогда. В мое сердце, будто самолет врезался. Это лицо в слезах навсегда осталось в моей памяти.

Я быстро вытолкала Наташу за порог и захлопнула дверь. Было уже поздно, и дорогу нам освещала луна и несколько фонарей. Уже пахло зимой. Погода стояла противная, и жутко раздражал постоянный ледяной ветер. Не люблю октябрь.

Я часто бывала в хозяйском доме, так как моя обязанность заключалась в том, чтобы быть у всех на побегушках. Мне давали разные поручения, но только те, которые я была способна выполнить, не снимая перчаток. Меня берегли для чего-то важного и вот это важное, видимо, настало.

Я хорошо помню тот вечер. Меня сразу провели в хозяйскую спальню, в которой собрались все члены семьи Штырь. Это слегка удивило, но по моему лицу всегда было сложно распознать какие-то эмоции, а вот по лицам моих хозяев можно было понять все. Все они были недовольны и раздражительны, хотя хозяйка, которая лежала на кровати имела неоднозначный вид.

Увидев эту картину, до меня мигом дошло, зачем меня вызвали. Хозяйка заболела. И, по-моему, у нее что-то серьезное, раз в ее комнате пасется все семейство. Я не стала ничего говорить, не принято, пока тебя не спрашивают. Я сразу стянула с себя перчатки, давая всем понять, что знаю, что меня сюда позвали ни чай пить. Снять пальто и шапку мне не предложили, а разуться заставили у самого порога, чтобы не таскать в дом грязь. Хотя хозяева ходили в обуви, но у них, должно быть, грязь другая, не такая, как у меня.

В общем, я продолжала стоять и ждать, пока мне разрешат приступить к делу. Мне было не комфортно морально и очень жарко физически. Они же просто смотрели на меня и молчали, как будто каждый из них что-то решал у себя в голове. Наконец, глава семьи не выдержал и твердо, грубым тоном, заявил:

– Дети, покиньте комнату.

– Ну, почему? – запищала Ника, шестнадцатилетняя дочь хозяев. – Почему мы должны уходить? Мы хотим остаться!

– Престань ныть! – рявкнул Филипп. – Если отец сказал, что нужно выйти, значит нужно выйти, а не канючить, как сопливая девчонка.

– Но, я не хочу, – продолжала капризничать Ника. – Я хочу посмотреть.

– Слушайся меня и своего старшего брата, – грозно скомандовал Герман. – Быстро вышли из комнаты! Я больше повторять не буду.

Они еще что-то там говорили, но я уже не слушала. Я умела отгораживаться от всего, что не представляло для меня никакого интереса. Я забралась в свои мысли и там, уютно устроившись, почему-то подумала, что было бы лучше, если бы у меня был старший брат. Но, только хороший старший брат, а не ублюдок, вроде Филиппа. Вот мой брат всегда бы был рядом. Оберегал, защищал, помогал и давал мне нужные советы. Да, мой брат был бы именно таким. Ума не приложу, почему Бог решил, что старшей сестры, похожей на сволочь, мне вполне достаточно.

Я могла бы долго мечтать. Я часто так делала. В реальность меня вернул холодный грубый голос хозяина, и когда я вернулась, то в комнате уже не было слабо воспитанных детей Штырь, а были лишь Герман и Илина.

– Приступай, – бросил Герман и мотнул головой в сторону супруги. – Твоя мать уже не справляется. Выдохлась.

Я промолчала. Хотела, конечно, нагрубить и дать ему по роже, но этот жест вряд ли помог бы моей маме. За Лию я не волновалась. Она за меня, в принципе, тоже. Я вовремя сказала себе, что я здесь, чтобы помочь моей маме, а не сделать ее положение еще более невыносимым. Вот почему я промолчала. Уверена, что у многих такое было, хоть раз в жизни, но точно было. Противное чувство.

Я медленно приблизилась к Илине, к хозяйке дома и взяла ее за руку. Первый раз в своей жизни я лечила человека. Я не была готова к тем ощущениям, которые вонзились в мое тело. Я как будто горела. Мне казалось, что в моей руке не рука хозяйки, а раскаленные угли. Мне захотелось избавиться от этого чувства, но я знала, что нельзя. Надо поставить Илину на ноги и, возможно, тогда эти люди ненадолго оставят мою маму в покое.

Тогда же я в первый раз и увидела, как мои руки становятся серыми, словно их запачкали пеплом. Это страшно, но в тоже время, удивительно. Может я даже могла бы получить удовольствие от этого процесса, если бы знала, что помогаю хорошему человеку. Но, это было не так.

Илина Штырь была неприятной женщиной. Она плохо обращалась со всеми, даже с самой собой. Она не любила себя наедине с собой, но всегда восхищалась собой на публике. Единственное, что немного любила эта женщина, так это своих детей. Да, она, конечно, старалась выглядеть счастливой, но те, кто видел ее каждый день, никогда бы не подумали о ней, как о счастливой, умиротворенной женщине. Она это знала, оттого и злилась еще больше.

Держа ее за руку, я чувствовала ее злость. Я чувствовала все. Мне было плохо. Тогда я еще была неопытна в таких делах и не знала, как блокировать часть того яда, который получаешь от простых людей, поэтому в мой первый раз я получила весь спектр эмоций и ощущений, которые только можно было получить.

Сильным запрещалось первыми отпускать руку. Нужно было ждать, пока хозяева сами освободят твою руку и только тогда сеанс считался законченным. Это я знала, поэтому смирно стояла и впитывала в себя все нехорошее из организма и мыслей хозяйки. Но, вдруг, среди всей этой гадости я почувствовала что-то очень хорошее. Что это? Через минуту ответ сам пришел мне в голову. Я даже не поняла, откуда он взялся. Я улыбнулась.

Заметив мою улыбку, Илина испугалась и отшвырнула мою руку, как будто обожглась.

– Можешь идти, – слегка запинаясь, сказала она. – Сегодня ты мне больше не нужна.

– Ты уверена? – спросил Герман, но без особого расстройства в голосе.

– Уверена, – отчеканила Илина.

– Может, оставим ее у Серафимы, на случай, если тебе снова станет плохо? – вновь спросил Герман, стараясь проявить заботу, которой никто от него не ждал.

– Я же сказала, что она мне сегодня больше не понадобится, – заявила Илина и бросила на супруга ледяной взгляд.

– Ясно, – с облегчением ответил Герман, который не любил порхать возле жены. – Скажи хотя бы, тебе стало лучше? Она тебе помогла?

– Да, – заверила его Илина.– Со мной все в порядке. А, теперь ты можешь убрать из нашей комнаты эту девушку?

– Могу, – устало произнес Герман и указал мне на дверь.

Я пошла к выходу, натягивая свои перчатки и стараясь хоть как-то сбросить с себя тяжелые ощущения. Мне самой хотелось уйти как можно быстрее. И вот уже дотянувшись до ручки и на половину открыв дверь, я вдруг услышала уже довольно бодрый голос хозяйки:

– А, ну-ка, стой, – сказала она, чем очень удивила мужа. – Почему ты улыбалась?

Я не знала, что ответить.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – отчеканил Герман.

– Будет девочка, – осторожно шепотом сказала я. – Она здорова. Все хорошо.

В комнате стало тихо. Там и до этого было не очень шумно, а после моих откровений появилась возможность потрогать тишину руками.

– О чем ты говоришь? – в недоумении спросил хозяин дома. – Какая девочка?

– Этого не может быть, – уверенно оповестила мужа Илина. – Ты, верно, что-то напутала. Уходи.

– Нет, подожди, – приказал мне хозяин и бросил на меня такой взгляд, который пригвоздил меня к месту. – С чего ты взяла, что она беременна?

– Я почувствовала жизнь, – ответила я.

– Ну, так, естественно, моя жена ведь жива! – воскликнул Герман, и по его возмущению я сразу поняла, что эта новость не стала для него хорошей.

– Я почувствовала новую жизнь, чистую, – попыталась объяснить я, но лучше бы я этого не делала.

– По-твоему, моя жизнь нечистая? – злобно спросила хозяйка и тут я осознала, что и для нее эта новость не лучшая.

Я замолчала и опустила голову. Я не знала, что говорить. Я хотела уйти. От страха меня охватил озноб, и я вся сжалась на пороге в этом душном пространстве, которое мне не давали покинуть.

– Убирайся отсюда! – рявкнула Илина. – Вон!

Я выскочила из комнаты, как ядро из пушки. Пока я бежала до входной двери, я думала не о своем идиотском поступке и не о том, кто меня все время за язык тянет, а о том, как плохо, еще не родившись уже быть никому не нужным. Очень пугающая мысль. От нее мне стало как-то жутко.

Домой я вернулась тихая и задумчивая. Мама так и сидела на отцовском стуле, а Лия давно спала. Я знала, что мама не ляжет, пока меня нет дома. Мамы – они такие.

– Ну, как ты, милая? Все в порядке? Тебя не обижали? – засыпала меня вопросами встревоженная мама. – У тебя ничего не болит? Как твои руки?

– Все нормально, мама, – ответила я и попыталась улыбнуться. Вышло не очень. – Со мной все хорошо.

Я подошла к ней поближе. Она встала со стула с мучительной тоской в глазах. Она всегда так вставала с отцовского стула, как будто теряла с ним какую-то невидимую связь. Я обняла ее, а она меня. Так мы и стояли. Я потихоньку поглаживала ее по спине, чтобы успокоить, а она просто прижимала меня к себе. Это лучшее, что было в моей жизни. О таких моментах стоит помнить всегда и никогда не забывать. Ведь если ты лишился этого, то уже никогда и ни с кем ты не испытаешь такой искренней, безграничной, всепоглощающей любви.

Сама того не замечая я погладила мамину руку, но вдруг она быстро отстранилась. К тому моменту она уже стыдилась своих рук, да и не только их. Она знала, что умирает. Она чувствовала, что ее время подходит к концу. Я тоже это чувствовала. Мне было страшно.