Тайная сторона

Проводив незнакомца до дивана, Слава устало опустилась в кресло напротив. Появилась возможность рассмотреть гостя чуть более внимательно. Тот, положив локти на подушку, тоже разглядывал Славу. В зале на несколько секунд повисла напряженная тишина, в которой каждый из них пытался решить, что делать дальше.

2. Иглы, зеркала и секреты

– Так ты, значит, Мирослава, девочка с фотографии? – нарушил молчание парень.

Он лежал на животе, опустив щеку на скрещенные перед собой руки. Старенький дедушкин диван оказался маловат ему, и парню пришлось свесить ноги с края. Вечная проблема высоких людей, которая обошла Славу стороной с ее ростом чуть выше среднего.

– Просто Слава, – отозвалась она, едва не скривившись от звучания полного имени, которое обрело небывалую популярность в последнее время и потому невероятно ее раздражало. – А ты?

– Януш.

– Что за имя? Немецкое?

– Польское. Родители переехали в Смоленск… много лет назад.

Волнение из-за недавней операции и пережитого потрясения потихоньку проходило, и теперь никто из них не понимал, как себя вести. Незванный гость вел себя настороженно, словно присматривался. Размышлял, стоит ли ей доверять. Слава не винила его. Понимала.

Она с большим подозрением, хоть и без страха, относилась к незнакомым людям, не торопилась переводить их в разряд знакомых, да и в принципе общение не было ее коньком. Окружающие частенько видели в ее манере высокомерие и грубость, хотя она всего лишь пыталась быть честной с самой собой и всеми остальными. Если кто-то не нравился ей, она не стеснялась об этом заявить. А уж то, что в последнее время людей, которые нравились ей, становилось все меньше и меньше, своей проблемой она не считала.

Пауза затянулась, и когда стало понятно, что Януш не собирается рассказывать семейную историю и что он не из тех, кто с легкостью идет на контакт, Слава протянула:

– Ясно.

Что еще тут скажешь?

– Виктор Иванович много о тебе рассказывал, – заметил Януш.

– Правда? И что же? Кто ты вообще такой?

Этот вопрос давно крутился в голове, но только теперь появилась возможность уделить ему внимания чуть больше. Поспешное решение впустить незнакомца в квартиру внезапно начало беспокоить.

Полнейшее безумство. Никто в здравом уме не стал бы делать того, что сделала Слава, а на вопрос “почему” она и самой себе не смогла бы дать четкого ответа.

– Я понимаю, как все это выглядит, и мне жаль. Но я не знал о его смерти. А кроме него мне больше не к кому было идти.

Слава поджала губы и прищурилась. Интересно, как давно дедушка переключился с лечения животных на помощь людям? Возникло предположение, что он связался то ли с какой-то бандой, то ли с непонятной организацией. Хотя, может, парень был единичным случаем, каким-то давним знакомым. Слава не удивилась бы, что это так. Вполне в характере деда – помогать всем, кто просит помощи.

Удивительно, что, сидя с незнакомцем в одной комнате, она не чувствовала страха, хотя ситуация вполне располагала. Должно быть, сказывались ее старые связи с компаниями людей, которых в обществе принято называть “плохими”. Теперь же они остались в далеком прошлом вместе с юношеским духом бунтарства.

– Мы с Виктором Ивановичем знакомы много лет, – снова заговорил Януш. – Он был хорошим человеком и я многим ему обязан. Мне не хочется доставлять тебе беспокойство, и, если позволишь, я немного приду в себя, а потом уйду отсюда.

– Ладно. А как вы познакомились?

– Он иногда заходил в наш детдом. Помогал чем мог. – Печальная улыбка появилась на его губах. – Научил меня играть в шахматы.

В голове словно щелкнуло, всплыли обрывки телефонных разговоров с дедом. Слава изумленно приподняла брови.

– А, теперь я вспомнила. Он что-то рассказывал о тебе.

– Правда?

Она пожала плечами.

– Я не вслушивалась.

Его улыбка сразу потухла. Возможно, он хотел услышать что-то другое, возможно, ему важно было знать, как дед отзывался о нем. Но что Слава могла сказать? Едва ли она придавала значение рассказам о незнакомом человеке, и чаще всего они быстро вылетали из головы.

Однако теперь у нее стало чуть меньше причин для недоверия. Возникла даже какая-то благодарность к Янушу, который оставался рядом с дедушкой в те моменты, когда не могла она. И вина, потому что ее рядом не было.

Парень бросил хмурый взгляд на трельяж, что стоял у окна напротив дивана. В трехстворчатом зеркале отражался почти весь зал.

– Надо бы закрыть.

– Серьезно?

– Да, так будет спокойнее.

Слава скептически изогнула бровь, однако спорить не стала. Суеверия суевериями, но иногда сознание играет с людьми злые шутки в моменты сильного душевного потрясения. Наткнуться на зеркало ночью и в полусне увидеть там покойника она не горела желанием, так что закрыла створки трельяжа, а зеркало в коридоре занавесила простыней. После этого вновь опустилась в жесткое кресло напротив дивана, получив от Януша благодарный кивок.

– И часто ты приходил к деду вместо того, чтобы пойти в нормальную больницу?

– Довольно часто. Он многим из нас помогал.

– А вы – это кто?

Януш прищурился, поерзал немного и осторожно спросил:

– Виктор Иванович не рассказывал тебе?

– О чем именно? – сухо проговорила Слава, изогнув бровь. Пришло в голову недавнее предостережение соседки. Хотя, может, он имел в виду всего лишь детдомовских детей. – О связях с нелегалами, смоленских бандах, сектах? Я уже и не знаю, о чем думать.

– Раз не рассказывал, то, видно, у него были причины. Значит, и я не должен говорить.

– Ой, да брось! Я только что уйму времени зашивала твою спину! Что хоть произошло?

Януш задержал изучающий взгляд на сердитом лице Славы. Его молчание красноречиво говорило о том, что правды от него можно не ждать. В конце концов он вздохнул:

– Можешь считать это дворовыми разборками.

– Класс. – Слава с разочарованием скривила губы, скрестила на груди руки и холодно бросила: – Уберешься отсюда как только полегчает.

– Как грубо.

Он и бровью не повел, тогда как Славе все сложнее удавалось сдерживать свое раздражение. Она ненавидела пребывать в неведении, ненавидела ситуации, в которых ничего не может контролировать, но больше всего ненавидела ложь. Узнать, что дед скрывал от нее что-то, было не слишком приятно, так еще и этот парень подливал масло в огонь ее праведного гнева, скрывающего запрятанную глубоко обиду.

– По-моему, грубо воспользоваться моей помощью, а потом отказать в помощи мне. Я просто хочу понять, что происходило в жизни дедушки в последнее время. А ты, очевидно, знаешь о нем больше, чем родная внучка.

– Кто, по-твоему, в этом виноват?

Его слова вызвали в душе горечь. Слава всплеснула руками.

– Ладно! Разумеется, во всем виновата Слава. Пойду поставлю чайник.

Она резко поднялась с кресла и сделала несколько шагов к выходу из зала, желая в этот момент только остаться в одиночестве, но Януш окликнул ее, заставив остановиться в проходе:

– Погоди! – С трудом он приподнялся и сел, чтобы видеть ее. В голосе появилась некоторая мягкость и намек на раскаяние. – Ну ладно тебе, извини. Я правда не могу рассказать. Может быть, Виктор Иванович хотел защитить тебя, и я не собираюсь его подводить, раскрывая чужие секреты.

Он замолчал в ожидании реакции Славы. Та молчала тоже, но и уходить не спешила. Искоса глядела на него, раздумывая, не слишком ли она резка и почему так запросто выходит из себя. Должно быть, так она переживала утрату: злясь на себя и на весь мир.

Януш смотрел на нее без осуждения. Понимал, а, значит, и сам пережил нечто подобное. Помолчав, он тихо спросил:

– Как он умер?

– Сердечный приступ.

– Уже похоронили?

– Нет. Я как раз приехала, чтобы этим заняться.

– Мы могли бы помочь. Собрать немного денег или что-то еще в благодарность за все, что он для нас сделал.

Слава задумалась, прежде чем ответить. Она плохо знала город, не имела понятия, что делать, куда идти, а от одной мысли о куче документов, которые придется оформлять, и куче инстанций, которые придется посетить, начинала болеть голова. По хорошему, не следовало отказываться от помощи, но привычка решать все в одиночку пока что брала верх.

Она решила немного отложить принятие решения. Протянула уже без прежнего раздражения в голосе:

– Опять эти загадочные “мы”.

– Его друзья, – с неподдельной грустью ответил Януш. – Он был хорошим человеком, и для меня он – почти как второй отец. Я сочувствую тебе, Слава.

Он глядел ей прямо в глаза, разделяя с ней ее горе. Она поджала губы и потупилась. Не могла вынести этого сочувствия, потому что казалось, еще немного – и потянет всплакнуть.

– Ага, – пробормотала она, вновь повернувшись к дверному проему и узкому коридору за ним, провела пальцами по старому деревянному наличнику. – Так ты чай… Ай.

Палец наткнулся на что-то острое, Слава тут же отдернула руку и оглядела ее. На коже не осталось ни заноз, ни крови.

– Что там? – встревожился Януш, но Слава его проигнорировала.

Она пригляделась к проему. Тусклый, едва заметный блеск металла привлек внимание. Прямо за краем наличника в обои была воткнута игла, только самое ушко ее торчало на поверхности. Сложно было заметить ее, если не приглядываться специально. Слава подцепила ногтями иглу, вытащила и продемонстрировала Янушу.

– Игла.

– Нехорошо, – нахмурился парень. – Это значит…

– Разумеется, я знаю, что это значит – я же смотрю телевизор. Кто-то пытался навести порчу. Только не говори, что веришь в эти глупости.

– Это не глупости. Дай сюда. Ее надо раскалить и закопать на перекрестке.

– Серьезно? – скривилась Слава, но все-таки вложила иглу в протянутую ладонь Януша.

Парень внимательно оглядел иглу, повертел головой в поисках подходящего места и положил ее в итоге на стол, завернув в какой-то старый купон из тех, что лежали здесь же на аккуратной стопке книг. Вновь вернувшись на диван, он с мрачной серьезностью заметил:

– Даже если ты считаешь, что подклад не несет никакого воздействия, это все равно означает, что кто-то желал зла Виктору Ивановичу.

Слава на это лишь пожала плечами.

– Видимо, так.

– Нужно узнать, кто это и почему. Может, его смерть вовсе не была случайной.

– Нет уж, – отрезала Слава, сложив руки на груди. – Дед умер от старости, а порча и прочее – как минимум неправдоподобно. Я не собираюсь задерживаться здесь дольше необходимого. Улажу дела, разберусь с похоронами, выставлю квартиру на продажу – и прощай, Смоленск.

Януш вскинул на нее изумленный и даже немного печальный взгляд.

– Ты собираешься продавать квартиру?

– Я ведь только что сказала.

Парень тяжело вздохнул, так, будто ему и правда было какое-то дело до чужой квартиры в старом доме, тихо произнес:

– Что ж… Твое право, – и положил голову на подушку.

Крохотная кухня тоже ничуть не изменилась. Она вмещала в себя старенький холодильник, белый раскладной стол и белые же шкафчики, которые от времени посерели, пожелтели и кое-где расклеились. Холодильник нещадно дребезжал и гудел во время работы, а когда выключался, его трясло так, что внутри слышался звон стеклянных банок. Неподъемная газовая плита с духовкой занимала центральное место, и на ней сиротливо стоял закопченный чайник на пару чашек.

Порядок чувствовался во всем, и это каждый раз поражало Славу. На ее-то съемной квартире такая чистота возникала не чаще раза в месяц во время уборки и держалась обычно не дольше пары часов.

По коже пробежал легкий холодок, заставив поежиться. Форточка оказалась открытой, ночной воздух шевелил полупрозрачный тюль и приносил снаружи редкие звуки проезжающих машин и пьяную ругань соседей. Привстав на носочки, Слава закрыла окно, задержалась немного взглядом на черноте за стеклом, но не увидела ничего, кроме своего искаженного отражения.

Все же история с иглой оставила неприятный осадок в душе, и против воли появилась навязчивая тревога. Назвать это страхом было бы серьезным преувеличением, но теперь квартира не казалась такой же уютной, как раньше.

Наверно, любой дом, где совсем недавно побывала смерть, внушает подсознательную тревогу, и находиться внутри некомфортно из-за той внезапной, окончательной пустоты, что остается на месте любимого человека.

Вдруг остро захотелось вернуться в свою крохотную студию за МКАДом и продолжить привычное размеренное существование без всех этих странных незнакомцев, внезапных операций, подкладов и тайн.

С тяжелым вздохом Слава набрала в чайник воды и поставила на газ. Улыбка на миг появилась на губах, когда она отыскала среди чашек свою любимую.

Дедушка не признавал чай в пакетиках, так что его пришлось заваривать отдельно. Вспомнились долгие чаепития по утрам с обязательным чтением бесплатной газеты – старая привычка деда. Как он добавлял в ее чай несколько ложек сахара и дольку апельсина. Слава вечно воротила нос от всего, что не похоже на какао, но почему-то любила сладкий чай деда. Как он готовил ей на завтрак блинчики с домашним вареньем – клубничным, – которое делал специально для нее.

Никто больше не умел готовить такие же вкусные блинчики и заваривать такой же вкусный чай.

Прошло немало времени, и когда Слава наконец зашла в зал с двумя чашками черного чая в руках, незваный гость уже тихонько посапывал. Он лежал на животе, положив под щеку подушку. Болезненная бледность начала понемногу сходить с его лица, на бинтах проступили бурые пятна, но не так уж много.

Оставалось только подивиться его невероятной способности так запросто засыпать. Сама же Слава ни за что не смогла бы уснуть в подобной ситуации даже несмотря на усталость: напряжение и тревога прогоняли любые намеки на сон.

Девушка поставила чашки на раскладной стол, помедлив немного, достала чистый пододеяльник и укрыла им Януша. Хоть парень и показался вполне нормальным на первый взгляд (если не считать отказа от квалифицированной медицинской помощи), он все же оставался незнакомцем. Идея, что придется ночевать с ним в одной квартире, не приводила в восторг, но ничего поделать Слава не могла. Не выгонять же его в ночь со свежими швами.

Она зажгла торшер с тряпичным абажуром, стоящий в углу рядом с диваном, погасила остальной свет и застыла в дверях дедушкиной спальни. Запах старых вещей и лакированного дерева смешался с воспоминаниями.

У дальней стены стояла кровать, а ближе к проходу шкаф с неизменными пиджаками и рубашками и письменный стол. Мягкий свет единственной лампочки придавал окружающему желтоватый оттенок и поблескивал на поверхности темно-коричневой мебели. На столе ровной стопкой лежали книги и тетради для записей, а прямо по центру сложенный в несколько раз лист, подозрительно похожий на записку.

Сердце тут же ускорилось от волнения. Не зная, чего ожидать, Слава подошла к столу и развернула бумагу.

“Слава, в последнее время я чувствую себя неважно, и это наводит на определенные мысли. Если предчувствие меня не обманывает, то ты прочтешь это, когда я буду уже на том свете. Прошу тебя, не печалься и не ищи виновных, даже если очень захочется возложить на кого-то вину. Я прожил достаточно хорошую жизнь, чтобы уйти с миром и без сожалений.

Дарственная на твое имя в столе, распорядись квартирой как тебе угодно. Единственная просьба: пусть мое тело кремируют, а не похоронят в земле. Для меня это важно, надеюсь, ты поймешь.

Любящий и никогда не забывающий о тебе дедушка”.

Ком горечи подступил к горлу и защипало глаза, когда Слава положила записку на место. Чувство вины обрушилось на нее тяжелым грузом, который стал теперь еще больше. Сожаление, что не приехала раньше, что редко отвечала на его звонки и еще реже звонила сама, что постоянно выбирала незначительные дела, откладывая все дальше и дальше то, что действительно важно. Сожаление, что всегда думала лишь о себе и не хотела понимать, что иногда даже простой разговор может значить для человека очень многое. Столько лет он был одинок: семья распалась и разъехалась по миру, старых друзей не осталось, а о бабушке, которая оставила его уже очень давно, вообще не принято было говорить. Чувствовал ли он обиду? Ощущал ли себя никому не нужным, брошенным своими же, когда всю жизнь только ради них и старался?

Тринадцать долгих лет превратились в никогда. Как же так вышло?..

Сердце сжималось от скорби, ужасной несправедливости и оттого, что уже ничего нельзя изменить, а глаза готовы были наполниться слезами, но Слава заставила себя их проглотить. Они все равно ничем не помогут, не облегчат горе. Придется просто пережить его, принять, смириться с чувством вины, которое теперь останется с ней навечно.

Она постояла так еще немного, в раздумьях глядя на безукоризненно заправленную кровать. Видимо, это произошло не здесь, но все равно мысль о том, чтобы лечь спать там же, где совсем недавно спал ныне покойный дедушка, вызывала отчаянный протест. Это казалось куда более некомфортным, чем посидеть немного в одной комнате с чужаком, который навещал деда куда чаще, чем родная внучка.

С тяжелым вздохом и тоской на сердце Слава подхватила чашки с остывшим чаем и отправилась на кухню. В несколько глотков выпила чай, показавшийся совершенно безвкусным. Несмотря на то, что в последний раз она наспех перекусила круассаном и кофе еще днем в Москве неподалеку от Белорусского вокзала, есть не хотелось. Потому оставалось только принять душ и надеяться, что сон как-нибудь придет сам после такого длинного и насыщенного событиями дня.

Сначала пришлось отмывать ванную и коридор от капель крови, уже успевших подсохнуть на мелком кафеле и деревянных досках пола. Потом Слава долго крутила вентили в попытках настроить воду, но та как назло текла из душевой лейки то слишком холодная, то слишком горячая. В конце концов пришлось смириться с провальностью затеи и немного постоять под терпимо холодной водой.

Слава сменила дерзкий кроп-топ на безразмерную футболку, на ногах оставила широкие черные джоггеры и, завернувшись в чистый пододеяльник из дедушкиного шкафа, устроилась в кресле.

Густую темноту комнаты разбавлял тусклый свет из окна. Серебристый месяц висел над крышами домов и верхушками деревьев в небе, подсвеченном никогда не затухающими огнями города. Этот свет тянулся к центру зала, наискось лежал на ковре, перечеркнутый прямыми линиями оконных рам, ажурный из-за прикрывающего проем тюля. Тикали настенные часы и слышалось тихое размеренное дыхание Януша.

В любое другое время Слава чувствовала бы себя неловко, сидя напротив незнакомого парня, спящего в ее квартире. Но сейчас все, о чем она могла думать, это записка дедушки, а все, что могла чувствовать, это вина. Не стоило даже и надеяться, что этой ночью ей удастся поспать.

Она сидела, прижав ноги к груди, следила за движением пятна света по ковру и за тенями на потолке. Раз за разом прокручивала в голове воспоминания, среди которых первыми как назло приходили на ум не слишком приятные, те, в которых она вела себя грубо или безразлично, и о которых жалела сейчас, хоть и понимала, что все это бессмысленно. Вспоминала до тех пор, пока мысли не сделались вязкими, неразличимыми, словно сплошной тревожный ком.

Немало времени прошло, прежде чем Слава погрузилась в зыбкую полудрему. Сквозь сон ей казалось, что она сидит на том же самом месте, видит ту же самую квартиру, но что-то в ней изменилось. Стало вдруг холодно, а в воздухе появился странный запах, напоминающий то ли слизь на стенах подвала, то ли сырую землю. Необъяснимое беспокойство объяло ее, и Слава попыталась проснуться, так как понимала, что спит.

Она часто заморгала, пелена полудремы сошла с глаз, и очертания в комнате приобрели четкость. Побаливала поясница из-за неудобной позы, деревянная ручка кресла впивалась в бок – все это совершенно точно не было сном. Однако беспокойство и запах сырости никуда не делись. Слава попыталась подняться, чтобы включить свет и рассеять остатки кошмара, но к своему ужасу поняла, что не может пошевелиться.

Тень в дальнем углу вдруг увеличилась, растеклась по стенам и полу, словно нечто живое. Центр ее сделался неестественно темным даже для ночного времени. Появилось стойкое ощущение, что оттуда, из самой глубины этой тьмы, кто-то наблюдает.

Холодные мурашки пробежали по позвоночнику, дыхание участилось и сердце бешено заколотилось в груди, готовое вот-вот остановиться. Изо всех сил Слава попыталась дернуться, закричать, но тело оцепенело и не слушалось, из горла не вылетело ни звука и даже рта не удалось раскрыть. Все, что она могла, неподвижно и беспомощно глядеть в темный угол круглыми от страха глазами и надеяться, что это просто сон.

Медленно, мучительно медленно тьма собралась в силуэт с неясными очертаниями. Фигура отделилась от сгустка теней, бесшумно скользнула вдоль стены. Лунный свет выхватил на пару мгновений длинные спутанные волосы, спадающие на лицо, тонкие руки и крючковатые пальцы, словно вылепленные из мрака. За занавесью прядей блеснули глаза. Они глядели прямо на Славу, белесые, нечеловеческие. От этого взгляда стыла кровь, сердце грохотало в ушах, в глотке застрял безмолвный крик. Слава задышала коротко и часто, почувствовала, как кожа ее покрывается холодным потом. Все ее мысли захватил оцепеняющий страх, и даже если бы тело не было приковано к месту, она все равно не смогла бы пошевелиться.

Темная фигура все приближалась, перетекая из одной тени в другую. Слава не видела ее ног и не слышала шагов, замечала только покачивание прядей и блеск устрашающих глаз. Фигура пересекла зал и остановилась напротив, так близко, что Слава чувствовала исходящий от нее холод и запахи сырости и разложения, что стали теперь во много раз ярче. Костлявые руки медленно потянулись к ее горлу, темное лицо, на котором ничего, кроме глаз, нельзя было рассмотреть, приблизилось к ее лицу. Кончики волос коснулись кожи Славы, вызвав ледяные мурашки. Грудь словно что-то сдавило, девушка не могла вдохнуть, в уголках распахнутых до боли глаз собралась влага.

Длинные узловатые пальцы зависли над ее шеей. Слава не видела ничего, кроме этой расплывчатой, дрожащей тьмы, принявшей некое подобие человека, не чувствовала ничего, кроме леденящего ужаса. Казалось, сердце ее не выдержит и остановится. Казалось, это будет лучшим исходом.

Кончики пальцев впились в кожу, холодные и склизкие, словно прикосновение мертвеца. Слава зажмурилась и приготовилась уже к неизбежному, как вдруг в закрытые веки резко ударил свет. Ощущение пальцев на шее мигом исчезло, тело охватила дрожь. Сбросив с себя остатки оцепенения, Слава вскочила с места и кинулась в сторону, чуть не запутавшись в своем пододеяльнике, задела раскладной стол и едва не уронила книги. Дыхание стало судорожным и хриплым, словно она долгое время провела под водой. Яркий свет резал глаза, но она быстро смахнула с них влагу и ошалело огляделась в поисках темной фигуры, уверенная, что та еще здесь.

Однако в зале был только Януш. Рука его все еще висела над выключателем торшера, стоящего рядом с диваном, а на лице сохранился испуг. Он глядел на Славу такими же круглыми глазами, какими она глядела на него.

– Что это, мать его, было? – севшим голосом прохрипела она, по-прежнему не решаясь отлипнуть от стола. Казалось, стоит ей потерять опору, как ноги подведут, и она просто рухнет на пол.

Януш откинул в сторону пододеяльник и приблизился к Славе. Потрясение на его лице быстро сменилось беспокойством. Он протянул было руку, но тут же опустил ее, словно никак не мог понять, что делать.

– Ты как? В порядке?

– В порядке? Да я только что чуть инфаркт не схлопотала и едва не навалила кирпичей! Боже! Что… – Слава отдышалась немного, провела по лицу все еще немного подрагивающими ладонями и уже чуть спокойнее уточнила: – Ты ведь тоже это видел? Я не сумасшедшая?

Януш медленно кивнул. Хмурая морщинка залегла между его бровей, когда он украдкой оглядел комнату и включил дополнительный свет.

– Видел. Не уверен, но думаю, это змора.

– Чего?

– Ночной кошмар. Злобный дух, который вызывает сонный паралич, душит по ночам человека и вытягивает из него силы, пока не вытянет все до последнего.

Это звучало невероятно, немыслимо, просто фантастически. Всего лишь день назад Слава рассмеялась бы ему в лицо и покрутила пальцем у виска. Но вот нечто, что можно было представить только в легендах, на страницах книг или в фильмах ужасов, оказалось прямо здесь, реальнее некуда, и Слава совершенно не понимала, что с этим делать.

Мысли все еще путались, их занимали попытки переварить пережитое недавно потрясение, и сложно было на чем-то сосредоточиться, но Слава попыталась сложить два и два.

– Ты что, уже видел нечто подобное?

– Нет, только слышал истории.

Януш тем временем подобрал с пола отброшенный Славой пододеяльник и заботливо накинул его девушке на плечи, заметив, как та изредка подрагивает. Потом потянулся к ее волосам, чтобы осмотреть скрытую под ними часть шеи – не осталось ли там следов, – но Слава отшатнулась. Растерянно покачала головой.