В городе 33"n"

Елена Пономарева

В городе 33"n"

Кому-то эта книга покажется не очень страшной, кому-то – очень странной. Всё дело в том, что автор до этого писал(а) весёлые истории, а тут вдруг взялся попугать читателя. Мой вам совет: не мучайте себя, закройте книгу и забудьте её как страшный сон.

Кому же интересно, что за город с интригующим названием «33 n», и что в нём произошло, попрошу немного внимания.

Итак, мои аплодисменты всем, кто догадался, что означает буква n в названии города! Тем же, кому её значение незнакомо, придётся пояснить: в математике n – число неизвестности. И скрываться за ним может любое другое число. Но в нашем случае число известно, значит за таинственной буквой n скрывается слово.

Так 33 – кого? Или 33 – чего?

Точно, не тридцать три буквы русского алфавита, среди которых большинство согласные, меньшинство совсем несогласные и две – воздержавшиеся. И не тридцать три зуба, которые вопреки здравому смыслу, выросли у героя одноимённого фильма. И не тридцать три коровы, сочиняющие стихи – весёлую песенку про которую, вы все, должно быть, знаете:

Тридцать три коровы,

Тридцать три коровы,

Тридцать три коровы,

Свежая стpока.

Тридцать три коровы,

Стих родился новый,

Как стакан парного молока.

Что ж, пришло время раскрыть ужасную тайну. За буквой n кроется слово «несчастья». Да, да, вы правильно поняли, город так и называется: Тридцать Три Несчастья.

Сначала город назывался…, назывался…. Возможно Замухранск, а быть может Счастливый. Собственно, какая разница, как он назывался сто или двести лет назад. Название его менялось несколько раз и со временем изменилось до неузнаваемости. Дошло до того, что произнести его вслух решались немногие. Никому не хотелось навлечь на себя неприятности. Хотя причину появившихся невесть откуда этих n не знал никто. Шли годы. Несчастья вошли в привычку. Жители города даже перестали акцентировать на них внимание, но положения города это не изменило. Здесь постоянно возникало что-то из ряда вон происходящее: то утечка газа, то нашествие крылатых кровопийц, то домотрясение. Или вот, радиоактивный дождь…

Конечно, дачники сразу обратили внимание на поникшие кусты томатов и почерневшие огуречные плети. Они с оптимизмом бросились на спасение будущего урожая. Некоторым оптимистам удалось добиться определённого успеха. Но в целом и главном их усилия не принесли никаких мало-мальски приличных результатов.

Только у известного в городе садовода-огородника Мичуринского томаты дали небывалый урожай. Мало того, что кусты буквально ломились от обилия плодов, так каждая помидорина вымахала размером с голову самого Мичуринского. А голова у него – о-го-го! а не голова. Всем головам голова!

Нашлись люди, которые смекнули, что виновата в том радиация, и соответственно употреблять в пищу плоды размером с голову опасно для здоровья. Садовод-огородник только покрутил пальцем у виска, сказав, что люди они тёмные, ничего не понимают в современной агромелиорации, и трескал эти головы за милую душу. Уж как он там дальше жил-поживал, никто толком не знает. Хотя слухи ходили, что Мичуринский стал светиться как глубоководная рыба Мичман. И не ровен час встретишься с ним ночью в глухом переулке. Заикание или тик гарантированы, а то и чего похуже.

Работники газовой компании тоже не остались в стороне и с особым тщанием проверили газовую магистраль. Перекопав весь город, они оставили его буквально в траншеях и воронках, словно после метеоритного дождя.

И на борьбу с кровопийцами город вышел под девизом «Один за всех и все за одного!». Но увы, враг оказался не только кровожаден и коварен, но и численно превосходил замухранчан.

Количество несчастий росло с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым часом, с каждой минутой, давно перевалив за цифру тридцать три. Их стало столько, что обо всех в одной небольшой книге не расскажешь. Из коллекторов, срывая чугунные люки, вырывались вверх фонтаны бурой жидкости, причём одновременно в нескольких районах. Плавился асфальт, лишарилась земля –ходила ходуном так, что казалось будто она реально уходит из-под ног.

В конце концов местные учёные списали происходящее на высокое залегание грунтовых вод, геомагнитную активность, отклонение земной оси и кучу всевозможных природных явлений.

Нужно заметить, что временами случались и такие несчастья, которые назвать несчастьями язык не повернётся.

Например, в квартире Матросовых, проживающих в доме № 13/7, что стоит как раз напротив Комбината газированных вод, из крана вылилось тридцать три ведра сладкого «Байкала». И надо же такому случиться, что в тот самый день семья всем составом собиралась в отпуск на озеро Байкал. Поездку, понятное дело, отложили, так как соседи снизу нажаловались куда надо. В общем, вырученные деньги с путёвок пришлось потратить на ремонт аж тридцати трёх квартир. Зато Матросовы, а с ними и жильцы почти целого подъезда выкупались в Байкале за здорово живёшь!

Взрыв на макаронной фабрике, который случился аккурат на первое апреля, наделал много шума, о чём не преминули написать в газетах и рассказать по радио. Новости со скоростью звука долетели до соседнего города, где их поначалу приняли за первоапрельскую шутку.

– Не надо ля-ля! – говорили одни. – Нас на мякине не проведёшь!

– Именно ля-ля, ля-ля-ля! – поёт весь город на разные голоса. А, как говорят, на чужой роток не накинешь платок. И кляп в рот всем не вставишь. Уши-то протрите! – отвечали радиожурналисты и включали вещание на полную катушку.

– Не вешайте нам лапшу на уши! – говорили другие.

– Да ни в коем разе! Приезжайте и посмотрите: все жители города ходят с лапшой на ушах. И не только. Лапша у них на темечке, на носах, на плечах и на других частях тела. – оправдывались газетчики.

– Не гоните пургу! – говорили третьи.

И тут поднялась такая пурга, что вся лапша слетела с ушей горожан. И не только с ушей, но и плеч, с носов и других частей тела. Зато жители города три месяца и три дня были обеспечены бесплатным питанием, отчего поставщики макарон, вермишели и лапши претерпели большие убытки.

Местные рыбаки рассказывали, что как-то раз в Замухранске случилось такое диво: море вздыбилось бурливо и явились из пены морской тридцать три богатыря в чешуе как жар, горя. Только ведь рыбаки – народ известный, прихвастнуть любят и соврут – недорого возьмут. Их послушать, так каждый второй побывал в щупальцах гигантского спрута, каждому первому русалка голову задурила.

Но в общем и целом, несмотря на всевозможные несчастья, город продолжал жить по установленному порядку.

Газовики регулярно подавали газ в квартиры жильцов. Пекари выпекали булки, плюшки, батоны. Дети ходили в школы. Учителя ставили двойки. Родители ругали за неуспеваемость своих чад.

Но вдруг возникли несчастья совсем иного свойства. Ни с того ни с сего стали пропадать дети. Хорошие, послушные, умные, воспитанные – всякие-разные. Один за другим. Нельзя сказать, что исчезали они бесследно, но странно то, что все следы вели в никуда.

По прошествии немалого времени учёные занялись поисками причинно-следственных связей, проще говоря, копали откуда ноги растут, вот и докопались.

Послушный Дима Мышкин

Четвероклассник Дима Мышкин – был мальчиком хорошим, это вам любой скажет. Тихий, как мышка. Вежливый, воспитанный, послушный – родители не могли нарадоваться, до чего славный у них сынок.

Конечно по душе ему было далеко не всё, чем любили напрячь родственники. Но Дима был не только послушным, но рассудительным, потому поручения исполнял беспрекословно.

Например, ему ужасно не нравилось чистить зубы. Но, встав засветло с постели, Дима первым делом шёл их чистить. Он знал, что если мама заметит обман, то придётся чистить и зубы, и уши, и другие части тела. А их у него было предостаточно, поэтому ни свет, ни заря Дима нехотя плёлся по длинному тёмному коридору в ванную комнату. Пробирался на ощупь, не включая света, чтобы ненароком не разбудить домочадцев. Но не было случая, чтобы, выходя из ванной, Дима не наткнулся на полусонную маму, зевающую, широко открыв рот. Он вытягивал губы трубочкой и, усыпляя материнскую бдительность, дышал ей в нос «Ягодным взрывом». Отчего мама мгновенно просыпалась.

Манную кашу Дима не любил. Но ежедневно ел на завтрак. А всё потому, что овсянку он не любил ещё больше – до нервного тика, до судорог во всём теле. Стоило положить в рот ложечку, да что там, пол ложечки, язык Димы скукоживался, глаза выпрыгивали из орбит, а по телу пробегал ток высокой частотности. Мало кому придутся по вкусу подобные ощущения. И Дима явно не из их числа.

Каждое утро по дороге в школу Дима выносил мусор. Не по своему хотению и не по щучьему велению, а по настоятельной просьбе бабушки.

– Ага, попробуй не вынеси, так заставят плинтусы драить по всей квартире или того хуже, пыль из ковров выбивать. – оправдывал он своё рвение к мусорным бакам.

У Димы на пыль была какая-то там аллегория или даже аллигатория, одним словом чихал Дима на пыль и на ковры с плинтусами.

Чихал и шёл в музыкальную школу, взвалив на спину тяжеленную виолончель. И всё потому, что мама у Димы была музыкантом, а точнее пианисткой-аккомпаниатором в детском саду.

Она спала и видела своего любимого сыночка прославленным музыкантом. Еженощно мама сидела в кресле под номером тринадцать седьмого ряда парижского Гранд Опера и, отбивая такт ногой, следила за игрой Димы. Оттого каждое утро она просыпалась уставшей и разбитой. Дима тоже не успевал выспаться как следует. Ведь известно, что по затрате энергии игра на рояле равна работе тракториста во время уборки урожая. И вот однажды после очередного энергозатратного сна, махнув на всё рукой, мама разрешила Диме самому выбрать инструмент.

Дима чихнул в знак благодарности и выбрал виолончель. Ровно четыре года по чётным дням послушный мальчик таскал на себе эту громадину. Спина его ныла и просила пощады, но Дима не сдавался. Ведь дураку понятно, что виолончель куда легче контрабаса, от которого пупочную грыжу можно заработать в два счёта. Или взять, с позволения сказать, фортепиано. Так под ним же сложишься пополам на раз. И пиши пропало!

По нечётным дням Дима чихал на китайский язык. Потому что его папа спал и видел, а когда не спал, то грезил наяву, что любимый сын станет китаистом, как и он сам.

Но Диме само слово «китаист» было неприятно до зубовного скрипа, до заворотка кишок. Так как ассоциировалось оно с рыбой кета, которую Дима ненавидел всеми фибрами души. Но бабушка упорно каждый четверг жарила ту самую кету, считая её исключительно полезной.

Если бы только с кетой! Слово «хоккеист» вам ничего не напоминает? Ну конечно, хоккеист – китаист. Китаист – хоккеист. Не удивлюсь, если вы уже догадались, что дедушка Димы в молодости был хоккеистом и ему нередко приходилось ловить шайбу зубами. По этой самой причине дедушка сменил не одну челюсть за не очень-то долгую жизнь. И, недолго думая, Дима выбрал английский язык. Хотя и этот язык был ему не по вкусу, да и не по зубам, но с переменным успехом мальчик продолжал его жевать.

Но вот что действительно доставляло мучительную душевную боль Диме, так это математика. Мозги его буквально плавились от школьных задачек. Он считал гением того, кто мог решить, к примеру, такую задачку.

Задача: Колхоз отправил в город три машины с арбузами. На одной машине 176 арбузов, на другой на 234 арбуза больше, чем на третьей, а на третьей столько арбузов, сколько на первой и на второй вместе. Сколько арбузов довезёт водитель до города, если за три остановки по пути он съел три арбуза и положил в свой карман три тысячи рублей?

Своими далеко не куриными мозгами Дима, конечно, понимал, что водитель не довёз до города значительную часть арбузов. И что, положив в карман кругленькую сумму денег, водитель продал сочный груз. Но главный вопрос: Сколько продал и сколько довёз? – оставался для Димы неразрешимым.

Ломая голову над подобными задачками, Дима сначала впадал в ступор, затем надувался, сопел-пыхтел-потел. Порой ломал ручку или карандаш, что был в руках, и принимался грызть. И когда последний кусочек исчезал в чреве ученика, он принимался за ногти. Грыз неторопливо, обстоятельно, как учила бабушка.

– Каждый кусочек пищи необходимо тщательно прожёвывать. Запомни или запиши – тридцать три раза! Тридцать три! – говорила она, тыча пальцем в ненавистную кету или любимую сосиску.

И Дима жевал-жевал-жевал всё, что попадало к нему в рот. Ногти в том числе. На домашнее задание как правило хватало ногтей одной руки. Другие исчезали на уроке математики. И, хотя они успевали отрасти за пару дней, к следующему уроку их было явно недостаточно.

Подумаешь, ногти – не локти. Отрастут. Кто не грыз их в детстве, бросьте в меня камень. Родители Димы, именно так и думали, мало обращая внимания на обглоданные ногти сына.

Но только не бабушка. Засучив рукава, она принялась за искоренение дурной привычки.

– Привычка – не отмычка, в кусты не выбросишь. – аргумент бабушки был более чем убедительным.

Идея номер один: надевать перчатки на время решения задач – завершилась неудачей. За пару домашек пальцы перчаток были съедены под ноль. За другую пару от перчаток остались только резинки на запястьях.

Идея номер два: натирать пальцы рук луком и чесноком. Провалился в тартарары, так как обострилась Димина аллигатория. Слёзы, сопли, вопли, сопровождаемые смачным чихом, разлетались в разные стороны, раздражая при этом мамин музыкальный слух.

Идея номер три: мазать пальцы горчицей – тоже не увенчалась успехом. Мало того, что в тетрадях оставались жирные пятна, так ещё и страницы слипались друг с другом намертво. Дима быстро смекнул, что ненавистная кета с этой горчицей, пусть ненамного, но всё же вкуснее.

Бабушка поменяла горчицу на хрен и… у Димы разыгрался аппетит. Жареная кета сметалась одним махом.

Потирая руки от кулинарного триумфа и подкладывая внуку добавку кеты в горчично-хреновом соусе, бабушка ликовала.

Дима тоже. Теперь он ел и кету с хреном, и кашу с горчицей.

На математике же, за неимением полюбившихся блюд, Дима по-прежнему грыз ногти в чистом виде, но куда чаще в виде затрапезном. Ко всему прочему уроки русского языка, природоведения, рисования и даже физкультуры не стали исключением.

И только бабушка объявила, что умывает руки, как на сайте «Здоровые ногти» ей на глаза попался пост о новом чудодейственном средстве. В нём говорилось, что одного глотка «Ногтевина» достаточно, чтобы привычка грызть ногти исчезла навсегда! Не теряя ни минуты, бабушка заказала спасительное средство.

И уже через несколько часов Дима сделал маленький глоток густой бурой жидкости. Результат оказался ошеломительным – мальчик тут же потерял всякий интерес к ногтям. Пропала охота даже смотреть в их сторону.

Тут и началось такое, что держите меня двое!

Ногти стали расти на глазах! Сначала со скоростью звука. Потом со скоростью света. Потом в пять раз быстрее и всё быстрее и быстрее. Дима игнорировал свои ногти, а они росли, росли, росли…

Мальчику стало неудобно музицировать. Ногти то и дело застревали между струн. Лопались струны. Падал смычок. От виолончели пришлось отказаться раз и навсегда.

Английский язык держался как стойкий оловянный солдатик, пока Дима заучивал наизусть слова. Но когда потребовалось записывать их, возникли непреодолимые сложности. Длинные ногти выскребали бумагу до дыр, собирали её в гофре, ручка выскальзывала, падала на пол и, грызть её совсем не хотелось.

Не только ручку, но и вилку, и ложку, и их содержимое Дима отказывался есть. У него пропал аппетит.

Родители были в отчаянии. Врачи разводили руками.

Все без исключения домочадцы вооружились ножницами и взялись за уничтожение Диминых ногтей. Но чем чаще их стригли, тем быстрее они росли. Мало того, становились толще и крепче. Ножницы уже не справлялись со своей задачей. В дело пошли более мощные инструменты.

Мама перестав пиликать, сменила фортепьяно на ножовку по металлу, и пилила, пилила, пилила…

Папа орудовал топором. Отрубленные ногти отскакивали и улетали куда попало. Одни застревали в щелях между половых досок. Другие вонзались в обои, оставаясь там незамеченными до поры, до времени.

Бабушке достались кусачки. Сделанные из горячекованной стали, они легко справлялись с тросами и многожильными кабелями, но, чтобы перекусить Димины ногти, бабушке приходилось прикладывать немало усилий.

Ногти росли хаотично: одни завивались в спирали, другие закручивались в виде ракушек, третьи торчали в разные стороны. Рукоприкладством в буквальном смысле этого слова заниматься стало невозможно. К чему не приложишь руки, всё из них выпадало, выскальзывало, валилось.

Дошло до того, что Диме стало невозможно показываться на люди. Он перестал умываться, чистить зубы, чесаться, ковыряться в носу. Днями и вечерами он сидел у телевизора, обрастая ногтями.

Однажды, когда весь дом погрузился в сон, ногти стали появляться из стен. Острые как лезвия, колкие как шипы, они разрезали обои. Впивались в кожу спины, царапали плечи, руки, голову.

Белые щупальца ногтей прорастали сквозь пол. Извиваясь и корчась, они тянули к Диме острые кончики. Цеплялись за одежду. Тянулись вверх. Обвивали горло. Переплетались между собой. Смыкались, образуя плотный кокон. Сопротивления были бесполезны.

К утру кокон заключил Диму в свои крепкие объятия.

Страшно красивая девочка

Жека Жеребцова росла обычной девочкой, ничем не выделяясь от сверстниц. Но едва стукнуло четырнадцать, и её как подменили. Жека вытянулась, преобразилась. Руки, ноги, глаза и другие части тела – ну, всё при ней. Что в общем-то не странно, есть было в кого.

Ноги от ушей, как у бабушки. Та, по преданиям, балериной была. Искусной. Правда, правильнее говорить «техничная» или «виртуозная». Крутила не пресловутые тридцать два, а тридцать три фуэте! На целое фуэте переплюнув знаменитую итальянскую танцовщицу. А какие гранд жете, какие гранд батманы делала бабушка – одна нога здесь, другая там. Умереть не встать! Так в конце концов и случилось. Гранд батман, кто не знает, в переводе с французского – большой бросок. Однажды, исполняя партию Одиллии в балете «Лебединое озеро», бабушка так вошла в роль, что не рассчитала. Бросок получился не просто большим, а просто огромным. Взлетев, правая бабушкина нога сбила софиты, декорации и ведущего танцора Замухранского театра оперы и балета. А те в свою очередь сбили бабушку с оставшейся левой ноги.

От папы Жеке достались: косая сажень в плечах, ямочка на подбородке и улыбка от уха до уха. Был он капитаном дальнего плаванья. Плавал аж до самого Сингапура! Хотя правильно говорить «ходил», потому что корабли ходят по морю, моряки бегают по кораблю и лазают по канатам, а капитаны стоят на капитанских мостиках. Хм, тогда, пожалуй, правильнее сказать «стоял». Так вот, папа-капитан стоял на мостике, который шёл и шёл к Сингапуру, поэтому-то Жека не видела его ни разу.

Да и маме выпало счастье увидеться с ним один единственный раз, когда корабль вынужденно – по техническим причинам причалил к берегу Замухранска. Зато пластинку с песней про бананово-лимонный Сингапур Жекина мама крутила и крутила бесконечно. В минуты грусти и печали, в секунды радости и веселья, в часы нахлынувших воспоминаний. Жека практически выросла на ней.

Глаза у Жеки – два синих омута. Точь-в-точь как у мамы. Сколько бравых молодцов кануло в этих омутах – не счесть!

Первым удостоился этой чести курсант лётной академии, что в общем-то не удивительно, потому что плавать он не умел. Хотя нырял на оценку отлично. Был он гордостью и одновременно позором академии. Его знаменитый нырок «топориком» был настолько техничным, что парня не глядя включили в олимпийскую сборную по прыжкам в воду с трамплина. Зрители Олимпиады трижды ему аплодировали стоя. И трижды рыболовными сетями поднимали курсанта со дна. На четвёртый раз его выключили из сборной – окончательно и бесповоротно.

Вторым был рыбак с рыболовецкого сейнера. Где и как случилась сия трагичная история – тайна, что называется, покрытая мраком.

Третьим – водолаз-подводник. Бедолаге просто не хватило кислорода. Что тут скажешь: не везёт, так не везёт.

Четвёртым – Нептун. Правда, настоящий или ряженый, история умалчивает. Хотя…, чем чёрт не шутит.

Пятым – тот самый красавец каперанг, корабль которого бороздил то Тихий, то Индийский океаны, так и не пристав к берегам Сингапура. Всё потому, что встретил Жекину маму, нырнул в омут её глаз и поминай как звали. И концы в воду. И только его и видели. И как водой смыло. И нет как нет. И след простыл. И…

А вот нос Жеке достался от дедушки. Ш. Нобель по рассказам бабушки был знаменитым носом. Нос – это специалист по запахам, который может различить до десяти тысяч различных оттенков. Так вот Ш. Нобель различал тридцать три тысячи! И считался виртуозным носом или парфюмером, это кому как нравится. Ходя в данном случае правильнее говорить «великий нос» или «нос блистательный». Пожалуй, можно сказать и «выдающийся», тем более, что это чистая правда. Нос выдавался вперёд на, боюсь приврать, сколько см.. Говорят, он был в постоянном движении, вынюхивая новые необычные ароматы, которых повсюду хоть пруд пруди. Взять к примеру склад строительных материалов. Или полигон с бытовыми отходами. Или Замухранский химкомбинат. А блистал! Как начищенная кокарда каперанга. Нос был гордостью Ш. Нобеля и всей парфюмерной фабрики № 13. Даже висел на Доске почёта до гробовой его доски! А какой непередаваемый флёр шлейфом вился за ним! Закачаешься! Бесчисленные поклонницы как назойливые мухи вились вокруг выдающегося носа. Но не о них сейчас речь.

Дядя Жеки по материнской линии был старателем. Золото-серебро, пириты-лазуриты из недр земных добывал. Копал, не покладая рук, на благо родины. И о себе не забывал. От ежедневных стараний руки его стали не только золотыми, но и загребущими, и широкими как лопаты. Крепкими как дубовые черенки. Длинными, как не знаю что.

Уши… Уши как уши. Причём, свои собственные. Ни на чьи непохожие.

Одним словом, вся эта умопомрачительная красота, всё это роскошество в виде сногсшибательной внешности досталось Жеке Жеребцовой по наследству. И поразило директора Дома моды местного разлива с первого взгляда в самое сердце.

Недолго думая, подписала Жека контракт и вышла на подиум. От одного её вида у посетителей Дома начиналось головокружение. А уж как выбросит Жека ногу из-под платья да заплетёт одну за другую, так начиналось у них помрачение ума. Который раз с одного на третий, а когда у каждого второго. Дошло до того, что на директора обрушилось несчастье в виде убытков. Вскоре ни покупателей, ни посетителей у Дома не осталось. Всех ветром сдуло прямиком в дом для умалишённых.

Одним словом, Жека пришлась не ко двору.

Недолго думая, пришла она в клинику пластической хирургии.

– Режьте мой нос, – говорит, – рубите мои руки, ноги, хвост! Выколите мне глаза! Не хочу, – говорит, – Чтобы все поголовно умопомрачались. И точка!

– Где это видано, где это слыхано, – отвечает ей доктор, – чтобы такую редкую красоту да под нож!? Я же с дедушкой твоим знался накоротке. Я же бабушки твоей горячий поклонник. Я же в омутах мамы твоей тонул аж целых три раза. Не сойти мне с этого места! Шла бы ты, Жека Жеребцова, отсюда подобру-поздорову, пока чего не вышло.

И даже сказал куда. В общество охраны общественного порядка. Вздохнула Жека, выдохнула и пошла, куда послали.

Но видно, нет худа без добра. Взяли там Жеку под белы руки да в дружинницы определили. По ночным улицам ходить-бродить, всяким-разным нечестивцам на их непристойное поведение указывать да на место ставить.

– Красота у тебя, Жеребцова, сногсшибательная. Кого хошь, с ног собьёт. И ноги у тебя длинные, кого хошь догонят. И убежать сможешь, если что. И руки хваткие, загребущие руки. В нашем деле – это самое наипервейшее дело! – сказал ей командир дружинного отряда точно слово в слово.

Не прошло и полгода, как в Замухранске все правонарушители перевелись. Воры и бандиты по кустам попрятались. А как вылезут из кустов, как попадутся Жеке на глаза, так или в омутах тонут, или с ног сшибаются. Никто устоять не смог от её сногсшибательной красоты.

В первый же день Китайчик – вор и бандит, каких мало, которого Интерпол ухайдакался искать, прямо-таки на Жеку вышел. Из подвала многоэтажки. А как увидел, так красота неземная сразила его наповал. Хрясть фейсом в грязь – ни ногой, ни рукой пошевелить не может.