Герман в семье

Александр Покатнёв

Герман в семье

1

К своему одиночеству Герман относился философски. Философия эта основывалась на довольно простом и незамысловатом умозаключении: все бабы – дуры. Опыт отношений твёрдо убедил Германа, что даже несмотря на редкие исключения, что существовали среди женской половины человечества, не стоит питать иллюзий, что философия его однажды даст течь и пойдёт ко дну.

Да, исключения ему попадались. И дурами они не были, да вот только как бы Герман ни старался, дураком всегда оказывался он. Женщины эти были опытны, умны и проницательны, обладали утончённым чувством юмора, а некоторые даже имели неплохой заработок, что существенно прибавляло им в самодостаточности и независимости. А Герман терялся на фоне этих особенных женщин, терялся, бледнел и скукоживался, как сдувшийся шарик, и потому приходил к единственно верному для себя выводу – эти тоже дуры, только ещё и напыщенные и самодовольные.

И всё-таки он тосковал. Тосковал по настоящей любви, по той, что придёт и рассмотрит все глубоко спрятанные качества его уникальной личности, отыщет скрытую сокровищницу, которую он бережно хранит для особенной женщины. Она явится, уверенно скомкает листочек с его устаревшей доктриной о бабьей дурости, бросит за спину, точно попав в мусорное ведро, и прильнёт к его груди, слушая биение родного сердца. Герман знал, что где-то существует такая душа, ей лишь нужно дать немного времени созреть, и тогда она станет готова нырнуть в отношения с головой, оставив своё прошлое позади.

Ещё он знал, что когда перестаёшь искать, то человек сам появляется в твоей жизни, поэтому Герман старался не искать. Ну разве что в часы, когда одиночество становилось особенно невыносимым, он позволял себе шерстить социальные сети в поисках подходящей особы, но только для того, чтобы ей самой легче было его найти. Для этого он выбирал кандидаток с достойными фотографиями и ставил под ними лайки, как бы говоря: «если что – вот он я, готов и в ожидании».

Практически всегда кандидатки неразумно молчали в ответ.

Важно отметить, что Герман обладал собственной трёхкомнатной квартирой, что досталась ему в наследство от почивших родителей, и считал данный факт определяющим в ценности своей личности перед толпой претенденток. Толпа эта существовала в его воображении и являла собой стадо разбежавшихся овечек, которые в силу своей глупости паслись везде, но только не на лужайке Германа, где травка была самой сочной и привлекательной. Возможно заблудшие овцы вели бы себя куда более сговорчиво, если бы он на первом свидании как бы вскользь упоминал о своих шестидесяти трёх квадратах, но Герман был а) скромен и б) осторожен – вдруг под овечьей шкурой прячется волчица со своими шкурными интересами. Поэтому большинство претенденток на место королевы его трёхкомнатного царства оставались в неведении, пока Герман не решал открыть завесу тайны достойнейшим из достойных, но даже тогда некоторые из них воротили носы, закладывая очередной кирпич в неприступную стену философии о женской глупости. Их, видите ли, не устраивал он сам, о чём одна или две сообщили ему в тот момент, когда взяли на себя оплату счёта в кафе и уходили, оставив Германа в недоумении вдыхать ароматы их дорогих духов. Тогда он откидывался на спинку стула и в очередной раз вспоминал об аксиоме «баба=дура», которая с каждым разом всё больше крепла и превращалась в непреложную истину.

2

Стоял ноябрь, вечер плавно перетекал в ночь. Холод, слякоть и колючий ветер совсем не способствовали романтичному настрою, но Германа это не останавливало – он шёл на очередное свидание. Шёл достаточно быстро, потому что мёрз, а мёрз, потому что решил не тратить деньги на общественный транспорт или такси. К тому же оделся он именно для свидания, а не для прогулок посреди ноября, но что такое несколько кварталов, если ты летишь на крыльях волнительного предвкушения? Ещё и сэкономил на дороге, а значит в случае неудачи и разочарования можно позволить себе лишнюю баночку пива, дабы скрасить очередной вечер в одиночестве.

Ветер дул. Залезал в уши, под свитер, леденил шею и запястья, что торчали из карманов. Ветер-гнида, ветер-паскуда, ветер-отморозок. Свистел меж голых ветвей, бил в лоб и выдувал из головы приятные мысли, задувая неприятные.

Герман злился. Ругал ветер за хладнокровие и издевательства, перекладывая на него ответственность за то, что шапка осталась дома, ведь негоже появляться на свидании в шапке, скрывающей густо намазанные гелем волосы.

– Сука, – шепнул Герман, и ветер сдул слово, будто его никогда и не было. – Мразь.

Идти оставалось не больше десяти минут, а если прибавить ходу, возможно, даже девять, и Герман ускорился. Он хвалил себя, что не стал покупать цветов – с цветами пришлось бы отморозить руку, а если незнакомка окажется очередной дурой, на сэкономленные деньки к пиву можно было бы заказать пиццу. При данном раскладе, даже разочаровавшись в свидании, вечер обещал быть уютным, и Герман в очередной раз похвалил себя за столь благоразумную дальновидность.

Светофор на перекрёстке замигал жёлтым, чтобы смениться красным, и не просто красным, а обещавшим Герману, что простоит он на этом перекрёстке не меньше двух минут. Очередная подстава, подлость судьбы, козни всевышнего, кем бы он ни был.

Герман принялся наворачивать круги, пытаясь нащупать ту часть пространства, где ветер дул бы чуть менее назойливо, но попытки оказались тщетными. Тогда он придумал встать за деревом, что одиноко торчало в нескольких метрах от перекрёстка. Встал, вытер нос, из которого подтекало всякий раз, когда он оказывался на холоде, и принялся периодически поглядывать на красные секунды. Секунды, по всей видимости, замёрзли не меньше – сменялись медленно и неповоротливо. Раздражали.

«Если эта девица окажется идиоткой, – думал Герман, – скажу, что у меня дед умирает. Только что сообщили. Прости, надо бежать, он был мне как отец».

Всегда нужно иметь запасной план, план тактического отступления. Особыми актёрскими задатками Герман не обладал, но холод уже добрался до костей, а значит шла бы к лешему эта дамочка, если засомневается в его истории. Можно было бы вообще ничего не говорить, а спрятаться неподалёку и оценить её хотя бы внешне, и в случае визуального провала, незаметно ретироваться, но это был крайний вариант, который на несколько вечеров заставил бы совесть плевать ему в душу.

Выглянув из-за дерева в очередной раз, Герман в ужасе заметил, что горит зелёный, причём судя по вполне резвым секундам, горит уже давно. Нужно было спешить, иначе ему грозит смерть от переохлаждения и досады.

Герман рванул. Ветер оказывал сопротивление, тормозил, выступал в роли коварного предателя, бьющего в лицо, а не в спину. Пришлось щуриться и материться. Нога в туфле ступила на первую жёлтую полосу разметки пешеходного перехода и тут же взлетела вверх – подошва не справилась с обледенением, подстроенным, очевидно, тем же самым ветром. В момент взлёта ноги, остальное тело поспешило в обратную сторону, забыв о равновесии и всех приличиях, и момент спустя коснулось затылком бетонного бордюра.

А дальше… А что дальше?

3

А дальше Герман проснулся. Ему было тепло и комфортно, он выспался и чувствовал себя на редкость отдохнувшим. Своё состояние он успел проанализировать пока открывал глаза, потом его сразу отвлекла одна необычная деталь, занимавшая всю область зрения полуоткрытых глаз. Герман решил, что этого недостаточно, чтобы окончательно удостовериться в необычности детали, и открыл глаза полностью. Необычность так и осталась необычностью. Даже странностью. Нет, даже ошарашивающей неожиданностью.

Рядом лежало лицо, женское и незнакомое. Довольно милое, если не считать чёрных волос, тронутых сединой и мелких морщинок у глаз и губ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.