Блюзы Среднего Запада

Владимир Сачков

Блюзы Среднего Запада

Пропавшая Cалли. Блюз

Музыкальный салун "Несбывшаяся мечта".

Джек Смоули – соло гитара, вокал, скандалы:

– Добрый вечер, леди и джентльмены! Мы начинаем!

Лу Зюсмайер – бас, вокал, клавиши, иногда кокаин:

– Откуда у тебя синяк под глазом, Джек?

Джек Смоули:

– Поспорил вчера со Скотти Бартом насчёт Салли.

Питер Клосхарт – ударные, вокал, сплетни:

– Это не та ли Салли Дэвидсон, что бегает стометровку в лыжах на велотреке за двадцать секунд?

Смоули:

– Нет, не она.

Клосхарт:

– А, может, это Салли Фергюсон, которая утонула в летнем туалете на ранчо старого Пикфорда в День Благодарения?

Смоули:

– Нет, Питер, это не она. Это Салли Фэтслоу – толстуха из Уайлд Элиджи.

Клосхарт:

– Аааа! Такая рыжая, с веснушками? Знаю. Она пропала в прошлом году.

Смоули:

– Вот об этом мы и поспорили со Скотти Бартом.

Зюсмайер:

– Да когда же мы начнём играть, чёрт подери?!

Смоули:

– Мы уже давно играем, Лу! А ты, всё-таки, убери палец с чёрной клавиши. Я понимаю, что тебе нравится чистый до диез, но нельзя же ему звучать сто шестнадцать тактов подряд?

Зюсмайер:

– А приятный был всё-таки звук. Разрешите, я начну?

Клосхарт:

– Нет уж! Пусть лучше Джек продолжит! Давай, Джек!

Что там было, насчёт Салли Фэтслоу?

Смоули:

– О, кей! Я продолжу. В Уайлд Элиджи Салли знали все. Она росла сиротой. Ох, и любила она поесть!

Зюсмайер:

– Это любят все!

Смоули:

– Ещё она любила виски.

Клосхарт:

– Это любят все!

Смоули:

– А ещё она любила делать то, что делают все свиньи на земле.

Клосхарт:

– Что же это, Джек? Валяться в грязи?

Смоули:

– Заниматься любовью, сэр!

Зюсмайер:

– Это любят все!

Смоули:

– Да, но не так, как это любила Салли. Она начала отдаваться с двенадцати лет! И в тринадцать уже родила. Знаете дебила Фрэнка? Это первое её произведение.

Клосхарт:

– Первый блин – комом.

Смоули:

– Да! Но вернёмся к главной теме. На кого только не влезала эта Салли! Испробовала всё мужское население Уайлд Элиджи, исключая только телефонный столб напротив конторы шерифа. Но, если бы Салли могла лазить по столбам – она бы и на него залезла! Так она любила это дело!

Зюсмайер:

– А шериф?

Смоули:

– Шериф Бамбузл был первым – вот от кого родился Фрэнк.

Клосхарт:

– Вот увидите – когда дебил научится читать, шериф поможет ему устроиться в полицейскую академию.

Смоули:

– Фрэнк уже сейчас делает успехи. Вот он, опять идёт сюда. Не пускай его на сцену, Лу! И не давай микрофон – а то он в него слюней напускает. Иди отсюда, Фрэнк! Мы знаем, что ты хорошо изучил букву "О" и можешь нарисовать её тысячу раз на одном месте, не отрывая карандаша от бумаги.

Лу Зюсмайер:

– Ну и клешни у него, Джек! Не могу отобрать микрофон. Куда ты его пристроил, Фрэнк? Это же не твоя красная игрушка! И не тискай его так, а то сломаешь. Ну, ладно, если ты уже делаешь это, то повернись лицом к бармену, а мы, всё-таки, блюз-бэнд, а не картинка для мастурбации. Ну, что? Кончил, всё-таки? А теперь иди к стойке – там для тебя осталась бутылка вчерашнего яблочного уксуса. Джек! Он не хочет идти! Он хочет спеть.

Джек Смоули:

– Похоже, первый куплет у нас всегда будет заканчиваться одинаково. О,кей, Лу! Пусть скажет!

Фрэнк:

– Е-е!

Зюсмайер:

– Молодец, Фрэнк! А теперь иди – бармен разбавит тебе уксус, а ты, Питер, помолоти ещё немного, пока я вытру микрофон и придумаю припев. О,кей!

Кода!

Теперь – припев. Окна, милые окна! Старые окна! Падающие, милые окна, вас уносит ветер, а некоторые ложатся у моих ног, на землю. Куча старых окон – зачем она мне нужна? А я – им?

Продолжай свой рассказ о Салли, Джек!

Джек Смоули:

– Что ты там несёшь насчёт окон, Лу? Ведь сейчас не осень.

Питер Клосхарт:

– Не спорьте, джентльмены. Поэзия – не молотилка, которую включают раз в году. Лу прав – она все четыре сезона морочит нам голову. Но когда же, всё-таки, блюзы освободятся от лирики? Может, положим этому начало? А, Джек?

Джек Смоули:

– Я не против, если только Лу в следующем припеве не станет воспевать свои любимые окна.

Лу Зюсмайер:

– Когда же ты начнёшь, Джек? Или снова позвать Фрэнка?

Смоули:

– О, кей! Итак, толстуха Салли трескала пироги с печёнкой и ежевикой и давала любому, кто их поднесёт. Иногда она давала и на голодный желудок – вот эта самая неразборчивость и привела к тому, что ею заинтересовался пастор Хитроу. Вы знаете пастора Хитроу из Уайлд Элиджи? Я с ним подрался, вернее поспорил на прошлой неделе по поводу одной клирикальной догмы. Хитроу утверждал, что Бог – это любовь, а я говорил, что любовь – это Бог. Так вот – этот пастор открыл в Салли чудодейственные способности. Он возжелал направить её на путь истинный и читал ей псалмы, а она в ответ только раздвигала ноги. Сколько он с ней возился я не знаю, но однажды он не вытерпел и схватил лопату, чтобы хорошенько проучить грешницу. Каким образом он воспользовался лопатой – тоже неизвестно, но через месяц к нему пришла Салли и заявила, что беременна.

Зюсмайер:

– От пастора?

Смоули:

– Нет, от лопаты.

Клосхарт:

– Не может быть!

Смоули:

– Вот и пастор ей так же сказал. Но ещё через восемь месяцев она позвала пастора на роды. И я там тоже был. Я своими собственными глазами видел, как она родила лопату! Точно такую же, ржавую, с загнутым гвоздём на черенке. Мы потом с пастором сравнили – обе абсолютно одинаковые. Так что он теперь не знает, какая его.

Зюсмайер:

– Что сказал пастор?

Смоули:

– Чудо!

Клосхарт:

– Чудо?

Зюсмайер:

– О, да!

Джек Смоули:

– Внимание! Пастор Хитроу! Сейчас, как всегда, подойдёт к Фрэнку, вытрет у него слюни своим собственным платком и отберёт стакан с уксусом. Что я говорил? А сейчас возьмётся за бармена. Давай припев, Лу, – самое время.

Лу Зюсмайер:

– О, мои старые разбитые окна! Раньше вас даже красили, а теперь, мои любимые окна, вы совсем облупленные. О, мои старые добрые окна! Куча моих старых окон. Вы валяетесь без дела и никто в вас не смотрит – вот так и проходит жизнь. А ещё говорят: окно! – Я не верю!

Джек Смоули:

– Ну и как же мы покончим с лирикой после этого?

Зюсмайер:

– Извини, Джек, – вырвалось! Ведь сколько лет играем одно и то же.

Питер Клосхарт:

– А вот здесь ты не прав, Лу. Сколько ни играй блюз, он всё время получается разный. Но ты заметил, Джек, в последнем припеве лирики было намного меньше? А интересно, что по поводу лирики сказал бы Джон Майлз, этот дедушка белого блюза.

Джек Смоули:

– Мне наплевать, что по этому поводу сказал бы Джон Майлз – у меня под мышками больше седых волос, чем в его бороде! Скоро концовка, так что, ты, Питер, поднимай темп. Сейчас такое завернём, что пастор чётки проглотит! А ты, Лу, только попробуй заикнуться об окнах! Вперёд!

Лу Зюсмайер:

– Да?

Смоули:

– Да!

Клосхарт:

– Да!!

Джек Смоули:

– Да!!! Она такая, эта Салли Фэтслоу! После того как Салли родила лопату, в посёлке Уайлд Элиджи стали появляться новые вещи. На следующий год доктор Самуил Бенсон лично принимал у неё роды. В этот раз родился мальчик – новенький топор фирмы "Стэпплтон и сыновья". Бенсон, раззява, не успел его подхватить и топор упал ему на ногу. Теперь у врача нет одного мизинца. А топор забрала бригада плотников, которая строила сарай на ранчо Пикфорда.

Кода!

– Потом рыжий Гарри смекнул что к чему. Он понял – что засунешь в Салли – то и родится. Гарри затащил Салли в камыши и через девять месяцев она принесла ему спининг. Теперь у него два.

Кода!

– А вот Энтони Джойсу не повезло – он насовал ей поломанным музыкальным центром – так она ему точно такой и родила.

Кода!

– Бени Эйкройд захотел компьютер четвёртого поколения и одолжил его у шерифа на полчаса, но его пятилетний сынок немного опередил отца и прибежал к Салли через девять месяцев за порцией мороженого. И что вы думаете? Он получил тройное! А старшему Эйкройду досталась только клавиатура.

Лу Зюсмайер:

– Ну и Салли!

Клосхарт:

– Удивительная Салли Фэтслоу!

Смоули:

– Всем было хорошо. Но однажды в Уайлд Элиджи появилось двое подозрительных штатских в тёмных очках и после этого Салли пропала. Это было в сентябре. Но до сих пор она не появилась. Пропала!

Лу Зюсмайер:

– Какая утрата для посёлка! Теперь здесь скучно.

Клосхарт:

– Бедная Салли!

Лу Зюсмайер:

– Я думаю, это дело рук ЦРУ! ЦРУ! ЦРУ!

Джек Смоули:

– Осторожнее, Лу! Скотт Барт тоже так думал! Теперь его лечит хромой Бенсон. Потому что я с этим не согласен. Я думаю – это военная контрразведка. Скотт не дружит с арифметикой, с головой не дружит и газет не читает, а то бы он задумался – откуда в профиците Пентагона появилось в этом году два миллиона долларов? Два миллиона долларов это знаешь что? Это два новых танка! Сопоставь сроки, Лу. Ведь сейчас уже июль. Два новых танка для Пентагона.

Кода!

Питер Клосхарт:

– Не может быть, Джек! Не может быть! Не может быть!

Джек Смоули:

– Быстрее, Питер, быстрее!

Питер Клосхарт:

– Это Салли, Джек? Это Салли?! Бедная Салли!

Джек Смоули:

– О, да! О, да! Лу, твоё последнее слово! Лу!

Лу Зюсмайер:

– Будь я проклят! Окно-о-о-о-о-о-о-о!

Кода!

Блюз сорванной крыши

Соло

Посетитель, небритый курносый парень с горящими глазами 36 лет:

– Здравствуй, Том!

Сэм Дэнжервилл, бармен, недолив 4 грамма:

– Вобще-то, меня зовут Сэм.

Посетитель:

– Какая разница кто нальёт последний стакан, Том или Сэм? Мне нужно выпить последний стакан и спеть последнюю песню. Так ты мне нальёшь?

Бармен:

– Сначала положи деньги на стойку.

Посетитель:

– У меня нет денег.

Бармен, сморкаясь:

– Так и знал!

Посетитель:

– Ты бы хотел умереть трезвым?

Бармен:

– Если б я знал, что ты точно умрёшь – клянусь, налил бы двойной бурбон или "учительской". Но таким, как ты, я не верю. Вот в прошлом году один парень приходил – тоже без денег и тоже обещал, что не доживёт до вечера. Я поверил и налил ему шесть раз, а утром он пришёл опохмеляться. Понял? Так что, дармовщины от меня не жди. Но, если ты не брезгуешь слюнями на ободе, то, вон, у того парня полный стакан. Он не жадный. Ты только попроси – и он поделится. Его зовут Фрэнк.

Посетитель – Фрэнку:

– Извини, братишка, не поделишься ли со мной выпивкой?

Дебил Фрэнк, все, кроме шерифа, знают, что он дебил:

– Ы-ы-ы-ы!

Посетитель:

– Спасибо, Фрэнк, я отпил ровно половину. Ты знаешь, неплохой яблочный уксус, только сильно разбавлен. Это, наверное, Сэм наливал.

Зал:

– Ха-а-а! Сэм!

Посетитель, обращаясь к залу:

– Яблочный уксус вместо виски перед смертью! Так мне и надо! – Я большего и не заслуживаю. Если бы вы знали как я жил и что я пил – вы бы не смеялись.

– Посмотри мне в глаза, Фрэнк! О-о! Что-то в твоём взгляде говорит мне, что между нами много общего.

В зале:

– Хи-хи!

Посетитель – идёт на сцену:

– Не смейтесь! Лучше дайте мне гитару!

– Фрэнк, у тебя есть гитара?

Фрэнк:

– Не-ы.

Посетитель:

– Дайте же мне кто-нибудь гитару! Дайте гитару!

Бармен:

– А бейсбольной биты не хочешь? Она тоже деревянная.

Посетитель:

– Про меня можно спеть и на бите – разницы нет, если я сам деревянный. А я деревянный – скоро вы узнаете почему.

Доктор Самуил Бенсон, после потери мизинца на левой ноге оформил себе тяжёлую инвалидность и уже полгода получает повышенную пенсию:

– Где я его видел?

Скотт Барт, синяк под глазом от Джека Смоули:

– Смотрите! Он плачет!

Сэм Дэнжервилл:

– А-а! Чёрт с ним! Эй, приятель, простая аккустическая подойдёт? У меня другой нет.

– Фрэнки, отнеси ему!

Посетитель, вытирая слёзы:

– Спасибо, Сэм. Не все, оказывается, бармены такие сволочи.

– Фрэнк, окажи мне услугу. Принеси, пожалуйста, стул. Да, спасибо.

Скотт Барт – Самуилу Бенсону:

– Смотри-ка, док, – пристроил гитару на колени, как Джефф Хейли. Знаешь слепого Джеффа Хейли и его команду? Нет? Смертельные вещи вытворяет на лежачем грифе, таких тараканов выковыривает из звукоснимателей, что иногда хочется обсыпать себя дустом! Вот тебе и слепой!

– Ну-ну, парнишка! Мы тебя слушаем!

Посетитель:

– Меня зовут Фредди Лонлистамп. Когда у меня были друзья, они называли меня проще – Пенёк. Просто Пень. И вот у меня в руках гитара. Просто не верится – гитара! Сколько же лет я не держал её в руках? Дайте, вспомню … Сначала я продал холодильник, потом радио, потом телевизор и только потом – гитару. Да-а. Это было шесть лет назад, я продал её за десять баксов …

Скотт Барт:

– Он опять плачет!

Доктор Бенсон:

– Где я его видел?

Лонлистамп (Пень):

– Не думайте, что я музыкант. Я и играю плохо. Пальцы слишком короткие, не могу обхватить гриф – поэтому и держу гитару на коленях.

Скотт Барт:

– Тогда с какого хода ты забрался на сцену?

Пень:

– Пальцы слишком короткие. Такие же короткие, как моё счастье, как моя жизнь. А как хочется спеть! Спеть – и умереть! Чтобы хоть раз в жизни у меня что-то получилось! Я слышал, здесь собираются лучшие музыканты. Хорошее место. Здесь я хочу умереть.

Эйкройд, хозяин салуна, подавился бесплатным дринком:

– Не вздумай, парень! Мне хватит и Юджина!

Пень:

– Вы думаете, я зря прошёл пятнадцать миль пешком? Не может этого быть! Сегодня случится. Сегодня должно случится что-то одно – или я прямо сейчас, на этом месте сложу блюз, или умру. Только бы синий костюм не помешал. Только не синий костюм!

Сэм Дэнжервилл:

– У тебя есть синий костюм? Что-то не похоже, глядя на тебя.

Пень:

– Тс-с! У каждого есть синий костюм, только его не видно.

Доктор Бенсон:

– Так-так-так!

Скотт Барт:

– Или пой или уходи!

Пень:

– О, кей. Я начну. Это будет блюз. Блюз сорванной крыши. О, господи! Дай мне силы! Или, нет, лучше дай мне ума, господи! Ведь я сошёл с ума и уже давно. Я ничего не слышу и ничего не вижу, но самое главное – я ничего не делаю, потому что я – Пень.

Скотт Барт:

– Неплохое начало. И неплохие аккорды. А говорил, что играть не умеет. Только зачем дураку просить у Бога ума? Что он с ним будет делать? В какую дырку засунет?

Пень:

– Однажды мать купила мне гитару и сказала: играй, сынок, это лучше, чем целый день сидеть в углу и молчать. Мне было тогда 14 лет и тогда я был ещё не совсем деревянным и пальцы мои были длиннее и нежнее – на них росли листья, зелёненькие, как новый доллар и гибкие, как медиатор. Я играл ими вот это – слышите? "Дым над водой". Это всё, чему я научился за год. В голове не было ума, там только бродил сок, который тащили из земли мои ноги. По весне я ещё мог что-то понять, летом мне было хорошо, но осенью и зимой я был совсем тупым. Я никак не мог понять – как же, всё-таки, музыканты складывают свои песни? Я изучил все ноты, пальцы привыкли к струнам, но песню сложить я так и не смог. Наверное, это потому, что я – Пень.

Доктор Бенсон:

– Где я его мог видеть?

Лонлистамп:

– Учился я плохо, зато хорошо сидел за партой. Я был усидчивым. Я был терпеливым и никогда не доставлял удовольствия тем, кто подкладывал кнопки на мой стул. А мне подкладывали их каждый день – ждали, когда я скажу "ай"! Но я молчал, хоть однажды и выковорил из зада двадцать шесть штук (после урока). Я не злился на одноклассников за кнопки, не обижался, что меня называли Пень, терпел, когда меня голым забрасывали в женскую раздевалку после урока физкультуры. Я терпел даже тогда, когда мною отбивали бейсбольный мяч и промахивались, я согласился сыграть Пиноккио на школьном спектакле, я смолчал и на выпускном вечере, когда директор школы при всех поставил мне на голову кружку пива.

Бармен:

– Это потому, что ты Пень!

Скотт Барт:

– Директор знает тему, а твои одноклассники – ублюдки!

Лонлистамп:

– Это директор школы подсказал мне как жить дальше. Он сказал, раз ты такой тупой, то сиди дома и жди повестки в армию – таких, как ты, там не хватает. И я уселся. Тогда я был ещё юным Пнём, тогда я ещё цвёл. Мама ухаживала за мной, поливала и я распускал листья. Целыми днями я просиживал с гитарой, пытаясь сочинить песню. Я не знал какую, я не знал о чём петь и я подумал – раз так, то, хотя бы, сочиню мелодию. Какую-нибудь красивую мелодию, свою. Но что бы я не делал, каких только комбинаций не перебирал, у меня всегда получался "Дым над водой". Обидно. Но не больно. Как первая поллюция. Только мама меня понимала, только мама звала меня Фредди.

Скотт Барт:

– Потому что ты – Пень!

Эйкройд:

– Заткнись, Барт! Парень говорит всерьёз.

Лонлистамп:

– Меня забрали в армию когда мамы не было дома. Откуда они узнали? Может, специально следили? Забежали в дом и офицер закричал: "Пять минут на сборы, щенок! Ты уже солдат!" А я и не дёрнулся с места – сидел, отдыхал. Ждал повестки. Через пять минут меня вырвали с корнем и унесли в казарму. Там обстругали, побрили наголо, обрубили корни, помыли, надели форму и вручили повестку – и я стал таким, как все. Я бегал с противогазом, стрелял, валялся в болоте, пил кисель с бромом, учился правильно применять к сержанту "да, сэр", "нет, сэр", проползал под танком и собственноручно стирал свои носки. Ничем я не выделался, но одна вещь у меня получалась лучше, чем у других – я умел лучше всех стоять часовым у знамени. Я не дышал, я не моргал, мой взгляд был туп и суров, я был торжественен как похоронный марш, я сросся с постаментом, я желал пожертвовать жизнью ради знамени. Меня заметил начальник штаба и последний год службы я провёл рядом со знаменем дивизиона.

Сэм Дэнжервилл:

– Может, налить ему?

Эйкройд:

– Подождём. Посмотрим, что будет дальше.

Лонлистамп:

– Как жаль, что в армии нет такой должности – часовой у знамени, а то бы я простоял там до пенсии. Жаль! Но как красиво я стоял! Мной был доволен не только начальник штаба, меня заметило моё счастье. Экскурсия из города проходила мимо, когда я стоял на посту. Экскурсия ушла, а она осталась. Я ей понравился. Конечно, любому солдату идёт военная форма, но во мне, когда я стоял у знамени, было что-то особенное. Она хотела заглянуть мне в глаза, но я смотрел только прямо, она хотела заговорить со мной, но я молчал – часовой нем, глух и беспристрастен. Единственный сигнал, который я мог ей послать, – это был солнечный зайчик от моей начищенной бляхи. Она поняла и осталась. Меня сменили и я прибежал к ней. Так у меня появилась Виктория – моя любовь, моё счастье, моя победа. И ещё, скажу я вам, в жизни случаются удивительные совпадения. У меня совпали две вещи – любовь и демобилизация.

Фрэнк:

– Уа! Уа! Е-е! Демоыаия!

Скотт Барт:

– Два последних пассажа совсем неплохие – чем-то напоминает Лютера Эллисона в 99-м году.

Лонлистамп:

– Любовь и лицо твоей девушки – это одно и то же? Нет! Моя любовь была чиста, а лицо Виктории – немного в прыщах. Но какое это имеет значение, если я целовал её в губы и в глаза? Ещё говорят, что с лица – воду не пить. Так же сказала и мама, когда увидела Викторию. Она разрешила нам пожениться и мы стали жить втроём. Мама работала на почте, Виктория – учительницей в школе, а я – сидел дома. Какие хорошие были времена! Какое счастье! Я снова пустил корни в родном доме. И музыка меня не волновала, гитару я забросил под кровать и целыми днями просиживал у окна, ожидая мою Викторию. Мне не было скучно – я мечтал о том, что у меня родится сын. Какой он будет? На кого он больше будет похож, на меня или на неё? А ещё я мечтал купить синий костюм. И вот он – самый счастливый день моей жизни – жена родила мне сына, а мать подарила синий костюм.

Бармен:

– Надо же, как раскочегарился!

Доктор Бенсон:

– Синий костюм?

Лонлистамп:

– Я счастлив, я купаю ребёнка, он похож на меня – Фредди Лонлистамп младший! Но Виктория говорит: ты должен зарабатывать деньги, ты должен строить дом – наш дом слишком маленький. Я должен работать? А как это, работать? А как это – строить дом? Я этого не знаю, меня этому не учили. Но, если не знаешь, зачем тогда женился? Это она говорит. Хорошо, сказал я, но мне нужна сидячая работа. И я пошёл на курсы изучения компьютера. Меня посадили на стул и показали – вот монитор, вот башня, вот клавиатура, а вот эта кнопка всё выключает. Два часа экран смотрел на меня и молчал. Я ничего не понял, нажал кнопку и ушёл. Потом сел за руль грузовика. Привёз на нём кучу кирпичей, свалил у забора, а машина сама укатилась – забыл поставить на ручник. Через полгода я сам построил дом, правда, чтобы в него зайти, нужно было нагнуться. Он был немного маловат. Тогда я пристроил второй этаж. Пеньхаус – так назвала его Виктория.

Сэм Дэнжервилл:

– Эй, Фрэнк! Я тут налил двойной бурбон. Отнеси Пеньку, пусть поправится после уксуса.

Эйкройд:

– Гм!

Лонлистамп:

– Спасибо, Сэм. Хорошие времена! У хороших времён есть плохая черта – быстро заканчиваются. Я снова врастаю в землю, меня не сдвинуть с места, а денег не хватает и жена недовольна. Мой синий костюм висит в шкафу – зачем он мне нужен? Я родил сына, я построил дом, – что ещё надо женщине? Она говорит: отштукатурить! Кому интересно смотреть на твою кривую кладку? Я молчу. Она меня пилит. Я молчу – она начинает поздно приходить с работы. Я молчу. Её подвозят на машине. Я спрашиваю: кто это? Она отвечает – твой дом слишком маленький. Ладно! Тогда я пойду в бар. В баре мне сидеть хорошо. Назавтра она снова приходит поздно. Я спрашиваю: пати? – Нет! Твой дом слишком мал.

Скотт Барт:

– А им всегда не хватает. Им нужен большой.

Бармен:

– Вкус измены как вкус виски – один раз попробовал – и уже никогда не забудешь.

Лонлистамп:

– Она меня сделала счастливым и она же сделала несчастным. Да, она мне изменила. Она сама сказала. И она сказала, что хочет уйти. Я спросил: к кому? Она сказала – вообще. Я – снова в бар. Наливаю в себя виски, немного выдерживаю – и получается коньяк. Иду в туалет и выливаю его в унитаз. Потом снова пью виски. Как мне больно! Ведь я к ней привык. Она – самое лучшее, что было у меня в жизни. Видеть её не могу. И не видеть её не могу! Как жить без неё? Кто погладит меня по голове? Кого я поцелую в губы и в глаза? А Фредди? Ведь он научился говорить. Он всё понимает. Что я ему скажу? Фредди поедет со мной – во Флориду. Это она сказала. К океану. "Океан большой" – сказал Фредди. А я его спросил, что это у тебя на руках? Бородавки? Нет, сказал Фредди – почки. И они уехали. Это было весной. Я остался один. Весь мир перевернулся вверх ногами. Чтобы лучше видеть, я стал на голову. Но скоро пришла мама и позвонила 911.

Доктор Бенсон:

– Где я его видел?

Эйкройд:

– Больше ему не наливать!

Лонлистамп:

– Меня быстро поставили на ноги. Просто перевернули. А мама получила инфаркт. И не смогла больше работать. У меня с тех пор поехала крыша. И я знаю, кто виноват – синий костюм! По ночам дверь шкафа скрипит и открывается – он хочет выйти. Сколько можно закрывать? Мне страшно. А что будет, если он выйдет? Что я ему скажу? Он уже вышел. Уйди от меня! Виски! Ага! Боишься? Ещё стакан! Вот так! Там и сиди. Сколько же надо выпить, чтобы он не вылазил! А где я возьму деньги? Я всё пропил. В доме ничего не осталось. Самый дешёвый хуч – на ранчо старого Пикфорда. Я беру в долг. Я занимаю у соседей. Я украл фен в парикмахерской. Я нанялся водителем на осинизаторскую машину, взял деньги за два дня вперёд и не пришёл на работу. Я пью хуч. Хуч! Хуч! Хуч! Меня надо лечить, я знаю. Но я боюсь. Мама берёт меня за руку и ведёт к доктору. Он открывает нам дверь, а в его руках – синий костюм!