Люди, которым нельзя

Наталия Дмитриева

Люди, которым нельзя

Предисловие

Давайте я расскажу вам одну историю. Точнее, много историй, но начну с признания: я коллекционер. Только собираю не марки или старые монеты, а истории о "нельзя". Подслушиваю их в кафе, в метро, в очередях. "Я бы хотела, но…", "А вот если бы тогда…", "Наверное, уже поздно…". Знакомо, правда?

Эти "нельзя" живут в каждом из нас, как незваные квартиранты. И говорят они удивительно знакомыми голосами – наших мам, учителей, случайных знакомых и даже совершенно посторонних людей, чьи слова почему-то застряли в памяти.

Знаете, что я заметила за годы своего странного коллекционирования? Что каждая такая история – это история о том, как человек сам себе становится тюремщиком. Как сам рисует границы своего возможного. Как сам запрещает себе быть счастливым. И самое удивительное – часто мы даже не помним, откуда взялся тот или иной запрет. Просто в какой-то момент решили, что "так нельзя" – и живем с этим годами. Как будто носим чужую одежду, которая давно стала мала, но выбросить жалко.

Пока вы будете читать, прислушайтесь к себе. Может быть, вы узнаете в этих историях свои сомнения. Свои страхи. Свои "нельзя". И тогда, я надеюсь, мы вместе сможем тихонько сказать им "до свидания".

Идеальная мама

Марина точно знала три вещи о материнстве. Во-первых, настоящая мать никогда не устаёт. Во-вторых, настоящая мать всегда знает, что делать. И в-третьих, настоящая мать справляется со всем сама.

Проблема была в том, что Марина устала. Чертовски устала. Настолько устала, что однажды утром обнаружила себя в ванной, пытающейся почистить зубы детским кремом от опрелостей. И это было даже не самым странным, что случилось с ней за последнюю неделю.

Вчера, например, она провела сорок три минуты (да, она засекала) в попытках уговорить двухлетнего Мишу съесть кашу, которую он ещё позавчера ел с удовольствием. Сегодня каша стала "фу". Когда ваш ребёнок говорит "фу", это не просто слово. Это приговор. Это объявление войны. Это начало переговоров с террористом, у которого в заложниках ваше душевное спокойствие.

Марина работала удалённо веб-дизайнером, что, по мнению её подписчиков в инстаграме, было просто идеально для молодой мамы. "Ты же можешь работать, когда малыш спит!" – писали они под её фотографиями, где она сидела с ноутбуком, а рядом мирно играл Миша. Что ж, технически это было возможно. Если бы Миша спал. Если бы он вообще когда-нибудь спал.

Но Миша был тем ещё партизаном по части сна. Он, казалось, вообще не признавал эту странную человеческую потребность. Особенно в те дни, когда у Марины были важные созвоны с клиентами.

Сегодня был именно такой день. Зум-встреча с крупным заказчиком через час, а Миша решил, что лучшее время для изучения законов гравитации – это прямо сейчас. С помощью маминой любимой кружки.

– Мам, смотри!

Есть определённые слова, которые, когда их произносит ребёнок, заставляют родительское сердце замирать. "Смотри" – одно из них. Особенно если оно сопровождается звуком чего-то падающего.

Марина обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как её кружка с надписью "Сегодня будет лучший день" совершает свой последний полёт. Ирония ситуации не ускользнула от неё.

– Миша, нет! – крикнула она, хотя прекрасно понимала бессмысленность этого возгласа. Кружка уже была в свободном падении, и законы физики пока ещё никто не отменял, даже очень уставшие мамы.

Звон разбившейся кружки совпал с звуком входящего сообщения в рабочем чате. "Марина, не забудьте про презентацию макетов в 11:00!"

Марина посмотрела на часы: 10:15. На разбитую кружку на полу: осколки везде. На Мишу: он уже нацелился на следующий эксперимент, на этот раз с вазой.

Сорок пять минут. Ей нужно было убрать осколки, спасти вазу, переодеть Мишу (потому что каким-то необъяснимым образом он уже был в кофе), доделать презентацию, и… О боже, она же ещё не причесалась.

Где-то в глубине души шевельнулось предательское желание позвонить свекрови. Людмила Петровна жила всего в двух подъездах от них. Она сто раз предлагала помощь. "Маришка, ты только скажи, я в любой момент приду!" Но нет. Настоящие матери справляются сами.

Марина глубоко вдохнула и выдохнула. Сорок четыре минуты.

– Миш, давай поиграем в игру, – начала она дипломатические переговоры. – Кто быстрее соберёт свои игрушки…

– Нет! – прозвучал решительный ответ маленького диктатора.

Сорок три минуты.

Телефон снова пискнул. Теперь уже личное сообщение от мужа: "Как вы там? Может, маму попросить приехать?"

"Всё отлично!" – напечатала Марина одной рукой, другой пытаясь удержать Мишу подальше от осколков. – "Справляюсь!"

Потому что она должна справляться. Потому что она не имеет права уставать. Потому что она обязана быть идеальной.

Только вот в этот момент Миша решил, что лучший способ помочь маме – это рассыпать коробку с кукурузными палочками по всей кухне. Чтобы было веселее убирать.

Тридцать минут до встречи.

В такие моменты Марина часто думала о своей маме. Она никогда не видела её уставшей. Никогда не слышала жалоб. Даже когда растила троих детей, работала на двух работах и успевала печь этот её фирменный яблочный пирог по выходным. Марина до сих пор помнила запах корицы и ванили, пропитавший всю квартиру. Интересно, её мама тоже иногда запиралась в ванной, чтобы поплакать? Или это только она, Марина, такая… неидеальная?

– Мам, а почему тётя в компьютере всегда говорит "созвон"? – внезапно спросил Миша, отвлекаясь от попыток построить пирамиду из кукурузных палочек. – Это потому что она потом будет звонить?

Марина замерла с совком в руках. Господи, он же всё слышит. Всё запоминает. Даже эти глупые офисные словечки. А она-то думала, что он не обращает внимания на её рабочие разговоры…

Двадцать пять минут.

Звонок в дверь раздался так неожиданно, что Марина вздрогнула. На пороге стояла соседка Светлана, держа в руках тарелку с чем-то, исходящим умопомрачительным ароматом.

– Привет! Я тут пирог испекла, яблочный, с корицей. Думаю, может, зайду угощу…

Марина моргнула. Яблочный. С корицей. Прямо как мамин.

– Спасибо, но я… – начала она, пытаясь одновременно удержать дверь, Мишу и остатки своего достоинства. – У меня тут небольшой… творческий беспорядок.

Светлана окинула взглядом поле боя, в которое превратилась прихожая: разбросанные игрушки, следы кофе на стене (как?!) и дорожку из кукурузных палочек, ведущую на кухню.

– О, у меня такой творческий беспорядок был постоянно, когда мои были маленькие, – улыбнулась она. – Слушай, а давай я с Мишей погуляю? Всё равно собиралась во двор выйти, а одной скучно.

Двадцать минут.

"Нет-нет-нет", – пронеслось в голове у Марины. Нельзя. Она должна справиться сама. Должна успеть всё убрать, привести себя в порядок, закончить презентацию…

– МАМА! – радостный крик Миши прервал её мысли. – Смотри, что я нашёл!

Марина обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как её сын гордо демонстрирует флешку. Ту самую флешку с презентацией, которую она готовила вчера полвечера. Ту самую, без которой встреча через девятнадцать минут потеряет всякий смысл.

Флешку, которую Миша сейчас старательно пытается засунуть в розетку.

Пятнадцать минут до встречи.

И тут Марина сделала то, чего не делала никогда в жизни.

Она сдалась.

– Спасибо, – прошептала она. – Я была бы очень благодарна.

Светлана как будто только этого и ждала. Через три минуты она уже была в курсе ситуации с презентацией, помогла спасти флешку от трагической гибели в розетке и каким-то чудом уговорила Мишу надеть сапоги вместо любимых сандалий (это при том, что на дворе октябрь).

– Вернёмся через час, – подмигнула она, выводя сияющего Мишу за дверь. – И пирог не забудь попробовать!

Десять минут.

Марина стояла посреди квартиры, не веря своему счастью и одновременно сгорая от стыда. Хорошие мамы так не делают. Хорошие мамы не отдают детей соседкам. Хорошие мамы…

Телефон завибрировал. Свекровь.

"Маришка, я пирожки напекла. Можно к вам сегодня заскочить?"

Пять минут до встречи.

И тут впервые за два года материнства Марина написала то, что хотела написать всегда: "Людмила Петровна, я буду очень рада. Правда. Мне… нужна помощь".

Одна минута.

Марина включила компьютер, пригладила волосы и впервые за долгое время глубоко вздохнула. На столе стоял пирог от Светланы, в воздухе пахло корицей и ванилью, прямо как в детстве. И может быть, только может быть, подумала она, хорошие мамы – это просто мамы, которые не боятся быть неидеальными.

В конце концов, даже супергероям иногда нужна помощь. А мамы – они посильнее супергероев будут.

Особенно когда они наконец-то разрешают себе просто быть собой.

2. Помощь помощнику

У каждого психолога есть свой психолог. Это что-то вроде профессиональной шутки, которую Алёна обычно рассказывала на первой встрече с клиентами – помогало разрядить обстановку. Только вот шутка была не совсем шуткой, потому что у каждого психолога действительно должен быть свой психолог.

У всех, кроме Алёны.

Потому что Алёна была профессионалом. А профессионалы не нуждаются в помощи – они помогают другим. По крайней мере, именно это она говорила себе каждое утро, стоя перед зеркалом и репетируя свою фирменную "я-всё-понимающий-специалист" улыбку.

– И как давно вы практикуете? – спрашивали клиенты.

– Семь лет, – отвечала она с этой самой улыбкой.

– А у вас есть свой психотерапевт? – иногда интересовались особо любопытные.

– Конечно! – лгала она, и улыбка становилась чуть шире. – Это базовое правило нашей профессии.

Ложь во благо – так она это называла. Маленькая профессиональная неточность. Кому станет легче, если она признается, что последний раз была на терапии три года назад? И то только потому, что это было обязательным условием супервизии.

В конце концов, она же помогает людям. У неё полная запись на два месяца вперёд. Её рекомендуют коллеги. А этот периодический шум в ушах и бессонница – просто издержки профессии. Как и желание расплакаться посреди сеанса, когда клиент рассказывает что-то особенно трогательное. Но Алёна никогда не плачет. Психологи не плачут. Особенно на работе.

Она как раз размышляла об этом, просматривая записи перед очередным приёмом, когда в дверь кабинета постучали. На пороге стояла молодая женщина с растрёпанными волосами и следами недосыпа на лице.

– Здравствуйте, я Марина. Я немного раньше, извините. Можно войти?

Алёна автоматически включила свою профессиональную улыбку:

– Конечно, проходите. Я как раз просматривала ваш запрос. Вы писали о…

– О том, что я ужасная мать, – выпалила Марина, плюхаясь в кресло. – И жена. И работник. И вообще человек. Потому что хорошие люди так не устают. И не злятся. И не хотят всё бросить и уехать на Бали. Одна.

Что-то в этой тираде царапнуло Алёну. Что-то слишком знакомое.

– А вы бывали на Бали? – спросила она, пытаясь следовать протоколу первой встречи.

– Нет, – вздохнула Марина. – Я даже в отпуск толком не хожу. Всё время кажется, что я не имею права отдыхать. Что я должна быть сильной. Справляться сама. Быть… идеальной.

Алёна почувствовала, как комната слегка поплыла перед глазами. Странно, обычно кондиционер работал исправно, но сейчас почему-то стало невыносимо душно.

– А вы… – начала Марина, и Алёна поняла, что сейчас последует тот самый вопрос, которого она втайне боялась на каждой первой встрече. – А у вас бывает такое чувство? Ну, знаете, когда вы просто не можете признаться, что вам тяжело? Что нужна помощь?

Существует негласное правило: психолог никогда не говорит о себе на сессиях. Это время клиента, его история, его проблемы. Алёна знала это правило наизусть. Она сама преподавала его на курсах для начинающих специалистов.

Поэтому она открыла рот, чтобы произнести свою коронную фразу: "Давайте сосредоточимся на ваших чувствах". Простая, отработанная до автоматизма фраза. Она говорила её тысячу раз.

Но почему-то именно сегодня, именно сейчас, эти слова застряли где-то между профессиональной маской и внезапно пересохшим горлом.

– Вы знаете, – вместо этого услышала она свой голос, какой-то странно надтреснутый, – у меня есть кактус.

Марина моргнула:

– Кактус?

– Да, – Алёна показала на подоконник, где стоял маленький кактус в смешном горшке в виде совы. – Он единственный выжил из всех растений, которые мне дарили. Потому что ему не нужна забота. Он сильный. Самодостаточный. Идеальное растение для тех, кто не умеет просить о помощи.

Повисла пауза. Такая, какая бывает только в кабинете психолога – густая, вязкая, полная невысказанных слов.

– А вы тоже кактус? – спросила вдруг Марина.

И это был момент, когда что-то треснуло. Как будто в идеально выстроенной стене профессионализма появилась маленькая, но неустранимая трещина.

Алёна посмотрела на свои руки – они слегка дрожали. На кактус в горшке-сове, который храбро делал вид, что ему не нужна вода. На клиентку, которая почему-то смотрела на неё не как на психолога, а как на человека.

– Знаете, что самое смешное? – сказала Алёна, чувствуя, как предательски щиплет в глазах. – Кактусам тоже нужна вода. Просто они научились делать вид, что справляются без неё.

Марина кивнула и полезла в сумку:

– У меня есть вода. Хотите?

И Алёна вдруг рассмеялась – нервно, почти истерично, но так искренне, как не смеялась уже очень давно.

– Я ведь даже не помню, когда в последний раз пила воду на сессиях. Всё время забываю. Некогда. Нельзя отвлекаться. Нужно быть… профессиональной.

– Быть профессиональной – это обязательно забывать о себе? – спросила Марина тем особенным тоном, каким обычно сама Алёна задавала свои терапевтические вопросы.

И тут случилось то, чего не случалось за все семь лет её практики.

Алёна заплакала.

Не рыдала навзрыд, нет. Просто по щеке скатилась одна слезинка. Потом вторая. Как будто тот самый кактус наконец-то получил свою каплю воды.

– Простите, – пробормотала она, лихорадочно вытирая слёзы. – Это непрофессионально. Я сейчас…

– А может, это как раз профессионально? – тихо спросила Марина. – Показать, что психологи тоже люди? Что всем иногда нужна помощь?

Алёна замерла. В голове вдруг всплыли все те случаи, когда она говорила своим клиентам: "Просить помощи – это признак силы, а не слабости". Сколько раз она повторяла эту фразу? Сотни? Тысячи?

Но почему-то ни разу не применила её к себе.

– Знаете что? – сказала она, выпрямляясь в кресле. – Давайте сделаем так. Я верну вам деньги за эту сессию, потому что… потому что я не могу сейчас быть тем терапевтом, который вам нужен. И я порекомендую вам другого специалиста. Очень хорошего.

– А вы? – спросила Марина.

– А я, кажется, наконец-то готова найти своего терапевта.

Через неделю Алёна сидела в другом кабинете. По другую сторону кресла.

– Что привело вас ко мне? – спросила немолодая женщина с добрыми глазами и морщинками от улыбки.

– Понимаете, – начала Алёна, чувствуя, как дрожит голос, – у меня есть кактус…

И она рассказала всё. О том, как научилась быть сильной, потому что папа говорил "психологи – это для слабаков". О том, как старалась быть идеальной во всём, потому что мама всегда повторяла "ты же будущий психолог, ты должна быть примером". О бессонных ночах, о шуме в ушах, о том, как страшно признаться себе, что помогающему тоже нужна помощь.

А потом она достала из сумки маленький кактус в горшке-сове:

– Я подумала… может быть, ему здесь тоже будет полезно. Говорят, комнатные растения помогают создать атмосферу доверия в кабинете терапевта.

Женщина улыбнулась:

– Знаете, что я заметила за двадцать лет практики? Часто самые сильные люди похожи на кактусы. Они такие колючие снаружи, потому что внутри – очень нежные. И им просто нужно разрешить себе эту нежность.

Алёна посмотрела на кактус. В лучах утреннего солнца она вдруг заметила то, чего не видела раньше – маленький, едва заметный бутон.

Кажется, он собирался зацвести.

Вечером того же дня Алёна переписывала текст на своём сайте. Раздел "Обо мне" гласил:

"Здравствуйте! Я Алёна, практикующий психолог. И знаете что? Я тоже хожу к психологу. Потому что верю: признавать, что тебе нужна помощь – это не слабость. Это мудрость. И первый шаг к настоящей силе.

P.S. А ещё у меня есть кактус. Он тоже учится принимать помощь. И, представляете, начал цвести".

3. Право на мечту

Все знают, что на антресолях живут чудовища. Нет, не те классические, с рогами и клыками, а куда более коварные: старые мечты, забытые обещания и упущенные возможности. Светлана знала это наверняка, потому что именно поэтому не открывала антресоли уже… сколько? Пять лет? Семь?

Но сегодня был день генеральной уборки, а генеральная уборка – это такая штука, которая заставляет нас делать то, чего мы избегали годами. Например, открывать антресоли.

– Паша, подай, пожалуйста, стремянку, – крикнула она мужу, который в этот момент самоотверженно пылесосил под диваном.

Бывший учитель физкультуры Павел Николаевич относился к уборке как к особому виду спорта. "Так, командная работа!" – говорил он каждую субботу, и Светлана иногда гадала, не достанет ли он однажды свисток.

– Может, не стоит? – он выглянул из-под дивана, и в его голосе прозвучала странная нотка беспокойства. – Там же только старьё.

Но Светлана уже решилась. В конце концов, ей сорок два года, у неё высшее педагогическое образование и двадцать лет стажа преподавания МХК. Она не может бояться каких-то там антресолей.

Первыми появились зимние сапоги (купленные "на всякий случай", но так ни разу и не надетые), потом старые журналы "Художник" (выписывала по привычке ещё год после того, как ушла из школы), потом…

– Ох.

Папка. Старая, потёртая папка с тесёмками. На углу выцветшая надпись: "Этюды. Лето 1999".

Светлана села прямо на пол, не обращая внимания на идеально вычищенный паркет. Развязала тесёмки. И мир вокруг внезапно наполнился запахом масляных красок, летнего дождя и чего-то такого пронзительно юного, что защемило сердце.

Акварельные пейзажи – неумелые, но искренние. Наброски углём – торопливые, живые. И масло… Она помнила этот закат. Помнила, как сидела на берегу реки, забыв про комаров и время, пытаясь поймать то особенное состояние неба, когда оно словно плавится от собственной красоты.

– Света? Ты чего там затихла? – голос мужа вернул её в реальность.

– Паш, смотри, что я нашла! – она протянула ему папку с таким видом, будто нашла сокровище. Впрочем, для неё это и было сокровище.

Павел осторожно взял рисунок:

– Это… твоё?

– Ага! Представляешь, я же собиралась поступать в художественное. Помнишь, я рассказывала?

– Но ты выбрала педагогический, – в его голосе прозвучало что-то похожее на облегчение. – И правильно сделала. Какое творчество в наше время? Нужно думать о стабильности.

Светлана посмотрела на свои руки – они были в пыли от старой папки. Когда-то эти руки умели держать кисть. Умели смешивать краски. Умели создавать…

– А знаешь, – сказала она вдруг, сама удивляясь своим словам, – я видела объявление. Про курсы живописи в центре творчества. Для взрослых.

Павел застыл с таким видом, будто она сообщила, что собирается полететь на Марс. Верхом на единороге.

– Света, тебе что, заняться нечем? – он нервно одёрнул футболку. – У нас ипотека, ремонт на кухне, да и вообще… Ты в своём уме – в сорок два года краски покупать?

Краски. При этом слове что-то дрогнуло внутри. Она вдруг так ясно почувствовала их запах, будто только вчера стояла в художественном салоне, выбирая свой первый набор масла.

– А что такого? – Светлана провела рукой по старому этюду. – Вон, Марина из третьей квартиры рассказывала, что…

– Марина молодая! – перебил Павел. – А ты… ты же серьёзный человек. Педагог. Была завучем…

"Была". Это слово упало между ними, как камень в воду. Да, была. А потом ушла, потому что устала от бесконечных отчётов, от системы, от того, что приходилось учить детей не искусству, а правильным ответам на тесты.

– Знаешь, – сказала она тихо, – а может, именно потому, что я была завучем, мне и нужно что-то… другое?

Павел смотрел на неё так, будто впервые видел. Может, так оно и было.

– Света, – он присел рядом с ней на пол, – ты что, серьёзно? Это же… несолидно. Что люди скажут?

"Люди". Светлана вдруг представила этих абстрактных "людей" – как они стоят вокруг, качают головами и цокают языками: "В её-то годы… С её-то положением…"

И тут в дверь позвонили.

На пороге стояла высокая девушка лет семнадцати с копной рыжих волос:

– Здравствуйте! Я София, живу этажом выше. Простите, что вот так врываюсь… Я шла мимо, а у вас дверь приоткрыта, и я увидела картины… – она замялась. – Понимаете, я тоже рисую. Точнее, пытаюсь. И когда увидела ваши работы… Можно посмотреть поближе?

Такие простые слова. И такие важные. Светлана вдруг поняла, что сама не смотрела на свои картины по-настоящему уже много лет. Боялась смотреть.

– Они удивительные, – сказала София, разглядывая этюды. – Живые.

Светлана моргнула:

– Живые?

Светлана смотрела на девушку, и что-то переворачивалось у неё внутри. Как будто та юная художница с берега реки, которая умела видеть закаты, вдруг проснулась и потянулась к солнцу.

– Заходи, – сказала она, игнорируя предупреждающий взгляд мужа. – Я как раз собиралась чай пить.

За чаем София рассказала, что готовится к поступлению в архитектурный. Что родители настаивают на экономическом. Что она прячет альбом с рисунками под кроватью, как другие прячут дневники.

– А можно посмотреть? – спросила Светлана.

И София побежала за альбомом.

Через полчаса кухонный стол был завален рисунками – и старыми Светланиными, и новыми Софииными. Они говорили о перспективе, о композиции, о том, как свет меняет цвет предметов. Павел несколько раз заглядывал на кухню с озадаченным видом, но его не замечали.

– А вы правда пойдёте на курсы? – спросила София, когда часы показали почти полночь.

Светлана открыла рот, чтобы сказать "нет, что ты, это глупости". И вдруг услышала свой голос:

– Да. Пойду.

Этой ночью она не могла уснуть. Лежала, смотрела в потолок и думала о том, сколько лет запрещала себе мечтать. Потому что "надо быть серьёзной". Потому что "время уже ушло". Потому что "что люди скажут".

А наутро купила себе альбом для скетчей. Самый простой, в мягкой обложке. Положила в сумку и поехала на курсы.

Через три месяца в их квартире пахло краской, скипидаром и счастьем.

Павел сначала ворчал, потом смирился, а потом как-то незаметно начал гордиться. Особенно когда Светлана нарисовала его портрет – она сама не ожидала, что получится так похоже.

– Знаешь, – сказал он однажды вечером, разглядывая её новую работу, – а ведь ты другая стала. Живая какая-то.

"Живая". Как тогда сказала София.

А ещё через месяц случилось то, чего никто не ожидал. К Светлане подошла соседка с первого этажа:

– Слушай, я тут слышала, ты рисовать учишься… Может, с моей дочкой позанимаешься? А то в художественную школу не берут, говорят, поздно уже…

И понеслось.

Сначала одна ученица. Потом вторая. Потом София привела своих друзей. Потом кто-то рассказал знакомым…

– Нам нужно помещение побольше, – сказал как-то Павел, глядя, как в их гостиной умещаются уже шесть мольбертов. – Я тут присмотрел одно… В соседнем доме, где раньше была библиотека. Недорого просят.

Светлана замерла с кистью в руке:

– Ты серьёзно?

– А что? – он пожал плечами. – Раз уж моя жена решила стать Репиным в юбке…

Она рассмеялась и запустила в него тюбиком с краской.

Теперь у Светланы своя маленькая художественная студия. На стенах – работы учеников. На подоконниках – горшки с цветами (потому что "художник должен уметь рисовать с натуры"). В углу – тот самый этюд с закатом, который она нашла на антресолях.

А ещё у неё есть правило: она никогда не говорит своим ученикам слово "поздно". Потому что для мечты не бывает "поздно". Бывает только "время пришло".

И каждый раз, когда кто-то говорит "я уже старый для этого" или "что люди скажут", она достаёт ту старую папку с тесёмками и рассказывает свою историю. О том, как однажды открыла антресоли и выпустила на волю свою мечту.

А в художественный салон она теперь ходит, как в парфюмерный бутик – нюхает краски, перебирает кисти, любуется мастихинами. И каждый раз покупает что-нибудь новенькое.