Всё ещё я

Его мучил образ худого юноши, бледного, безжизненного, задранного дикими животными, валяющегося где-то там, в серо-зеленой колыбели сорняков и мокрой земли.

Разодранная плоть некогда прекрасного друга. Эти мысли продолжали сводить его с ума даже сейчас. А его друг как ни в чем не бывало сидит, нюхает кокаин и веселится по полной программе, даже не обращая внимания на усталость Сэма, который не спал из-за него две ночи подряд.

– Затем что-то коснулось меня, словно крылышками летучей мыши, и я увидел, как нечто прекрасное совершает постыдные, развратные вещи с моим пальцем, – приступ новой волны смеха окатил Юкию.

– Я ни черта не понимаю, что ты несешь, – злился Сэм.

– Как что-то настолько прекрасное, что дух захватывает от одного взгляда, может быть одновременно таким облитым с ног до головы… грязным, – выдохнул Юкия.

– Тебе виднее, – саркастически заметил Сэм, надеясь как можно больнее задеть этим Юкию, – и что тебя вывело из себя именно это? О ком ты говоришь?

– Этот розовый маленький ротик с пухлыми губками… он нежный внутри, такой розовый, с горячим красным язычком и острыми зубами… этот ротик еще не знает, как надо правильно… – обмякшее тело Юкии начало содрогаться от очередного приступа смеха.

Сэма мучило и любопытство, и внезапно уплотнившиеся в паху брюки.

– Ну, а дальше-то что было? – Сэм знал, что лучше бы ему замолчать, но его до боли в груди интересовало то, что так могло задеть его полуживого друга, обычно не проявляющего интерес ни к одной живой твари.

– На миг я подумал, – Юкия продолжал шептать немного охрипшим голосом, – каково это – засунуть в этот маленький ротик член и порвать его на части, не оставляя от этой ванильной невинности и следа, и посмотреть на его оторванную нижнюю челюсть, на его округлившиеся от боли синие глаза, на кафельный пол, который будет заливать его кровь и сказать: «Подавись своей любовью, сука!» – последнее Юкия выкрикнул так, как будто он действительно совершает то, что описал.

Сэма затошнило.

После этого странного рассказа, граничащего с безумием и отсутствием какой-либо логики, Сэм отвез Юкию в кафе, будучи уверенным в том, что тот не ел уже двое суток и поэтому его мучили бредовые маниакальные идеи вперемешку с апатией. После того, как Юкия поел, Сэм заметил, что ему стало намного легче, хотя съел он мало, и только официант менял бокалы вина один за другим за их столом.

Оба опьяневшие, они сели в машину. У Сэма все плыло перед глазами и было подернуто радужной дымкой – сказывались две бессонные ночи и выпитый только что алкоголь. Юкия сразу же уснул. Сэм решил, что никуда в таком виде он не поедет и, устроившись, насколько это было удобно, в маленьком салоне машины, повернул голову в сторону Юкии. Тот спал, развернув лицо к Сэму, завалившись на бедро, согнув одну ногу в колене на сиденье и перекинув другую сверху – так его длинные ноги хоть как-то умещались в этом тесном пространстве. Руки – длинные безжизненные плети – запутались и свисали перед ним. Сэм только сейчас заметил сбитые костяшки пальцев, на которых засохла кровь того мужика, с которым Юкия подрался возле школы.

Юкия казался умиротворенным: его спящее лицо было соблазнительным, невинным, казалось, что оно не принадлежит человеку, которого знал Сэм. Черные, как воронье крыло, немного вьющиеся на концах, давно не стриженные волосы спадали на лицо, делая его еще более выразительным. Ему до слез стало обидно за своего друга.

«Он ведь еще совсем ребенок!» – подумал Сэм.

«Как что-то настолько прекрасное, что дух захватывает от одного взгляда, может быть одновременно таким облитым с ног до головы… грязным», – пронеслись в его голове слова Юкии.

– Томас Элиот, хех, – Сэм протянул руку к лицу Юкии и провел указательным пальцем по ровной линии носа. – Похоже, что мы все заблудились в лесу, в который ты нас заводишь, и никто из нас не хочет просыпаться, – Сэм приподнялся на сиденье и поцеловал его в чуть приоткрытые губы.

В ответ на раздражение Юкия сквозь сон потерся головой о сиденье и прошептал: «Эстер».

***

Потягивая кофе, который только что принес в апартаменты Юкии швейцар, Сэм елозил на стуле, теребя утреннюю газету с нелепым заголовком на первой полосе: «Коррумпированная Америка». Именно в этот момент он заметил спускающегося Юкию, одетого в темно-синие узкие брюки, заправленную в них белую рубашку, которая на удивление была к лицу его чуть смуглой коже, и обутого в начищенные до блеска лакированные туфли. Он сначала подавился, а потом выплюнул кофе, который только что отхлебнул, прямо на газету.

– Все хорошо? – удивился Юкия явно взволнованному другу.

– Юкия… я впервые в жизни вижу тебя в таком… таким! – заикаясь, начал оправдываться Сэм.

Юкия рассмеялся, подошел к Сэму, выхватил чашку из его рук – хотя нетронутый кофе, предназначенный для него, стоял рядом – и отхлебнул.

– Мне нужно вернуть свою машину. И, да, я снова иду в школу, – как ни в чем не бывало проговорил Юкия, не обращая внимание на смущенного его поведением друга. – Подкинешь меня?

Месть

Первый урок – математика. Зачем я пришел? Этот пустой коридор, эти двери и запах краски… Меня тошнит, тошнит еще больше, когда я смотрю на двери, ведущие в туалет. Я снова опоздал. Да, мне все равно, что ты мне говоришь, выглядывая, словно злобный сурок, из своего подземного укрытия, из-за этой массивной красной дубовой двери, и только сейчас я замечаю, как много трещин на этом старом дереве, и даже сотни слоев лака не могут их полностью скрыть.

Еще раз злобно окинув меня взглядом с головы до ног, вычислительная машинка наконец-то разрешила войти в класс. Яркое солнце тут же ударило мне в глаза, ослепив на мгновение. И в этом чувстве белого разливающегося по ткани молока я начал утопать в вязком веществе, из которого не вырваться наружу. Я открыл рот, чтобы вздохнуть, но вязкое вещество уже проникло туда, и я начал задыхаться, пытаясь выплюнуть противную субстанцию.

Зачем я пришел сюда: любопытство или возмездие?

Глаза машинально забегали по лицам одноклассников в поисках одного-единственного, и он сидел возле окна, потупив взор и делая вид, что не смотрит на меня.

– Иди, пересядь на мое место, – сказал я парню, который сидел сбоку от того, из-за кого я явился в школу. Тот с недоумением посмотрел на меня, но шум поднимать не стал и уступил мне место.

Учительница погрузилась в объяснения каких-то правил, когда я пнул ногой стул сидящего рядом со мной соседа. Тот от испуга выронил книгу и ошеломленно посмотрел на меня этими своими невинными синими глазами, которые в свете заливающего класс солнца превратились в переливающиеся сапфиры. Я тоже смотрел на него, даже не намекая на то, что хотел бы с ним заговорить.

Поведение парня было явно скромнее того, что мне пришлось увидеть вчера, потому как краска начала заливать его лицо до самых ушей.

– Мистер Блондэйл, у вас все в порядке? – вдруг раздался хриплый, шепелявый голос учительницы, которая грозно посматривала то на меня, то на него.

Меня забавляла ситуация, мне было смешно, но я не мог засмеяться, скорее всего, выпрыгнул бы в открытое окно от вдруг прилившей волны адреналина.

– Все в порядке… – еле слышно проговорил он, пряча лицо за книгу.

– Хорошо, откройте учебники…

– Я забыл учебник!

– Мистер Драфт, не так ли?

– Да.

– Прекратить ребячество, – огрызнулась она на зашумевший класс, – Дэй, поделитесь с соседом учебником.

Я почти вплотную навалился на мальчишку, якобы изучая что-то там на страницах его учебника. К моему удивлению, ему совершенно не нравилось такое поведение, потому как он начал отодвигаться. Это раззадорило меня еще больше. Я начал поглаживать его бледные руки, которые он судорожно отдергивал с таким видом, будто спит и все это ему снится. Я решил проделать с ним тот же трюк, что он позволил себе со мной вчера: сначала слегка прикоснулся к его тонким пальчикам, затем резко поднес его руку к своему рту и засунул туда сразу чуть ли ни всю его ладонь. Дэй ошарашенно рванулся от меня и упал на пол.

Учительница разразилась громкими криками и направилась к нам, он, не посмотрев на меня и не позаботившись о том, чтобы забрать свой учебник из моих рук, схватил рюкзак и юркнул за дверь. Меня поразило, с какой грациозной пластичностью двигалось его тело. Движения были легкими, непринужденными, он – словно линии рисунка в искусственном пространстве.

После урока я решил найти его. В коридоре, переполненном учениками, которые ходили по солнечным окнам, голова моя шла кругом: уже очень давно я не видел такого скопления людей. Кто-то из них поздоровался со мной, я хотел ответить, но не разглядел, кто это был – в глазах все плыло. Кто-то кричал, что я иду не в ту сторону, что следующий урок будет в другом кабинете. Наконец-то, чего я и ожидал, то, что должно было рано или поздно произойти, случилось: дверь с неожиданным грохотом раскрылась прямо передо мной и припечатала меня к стене.

Задыхаясь и с жадностью глотая воздух сада между кампусами, я рухнул на скамейку. Рядом со мной стояли и курили какие-то девушки. Их соблазнительные ноги, на которые были натянуты синие гетры, немного подергивали мое извращенное воображение. Одна из девушек, недолго думая, подошла ко мне.

– Привет, хочешь закурить? – предложила она, от чего ее подруга захихикала.

– Я не люблю длинные тонкие сигареты, терпкий запах духов, исходящий от фильтра, и сладкий вкус табака. Хотя, может быть, для твоих изящных девичьих рук, курносого носика и пухлых губ это кажется вполне себе приемлемым.

– Ты его знаешь? – с недоумением спросила девушка, стоявшая рядом с курящей.

– Юкия Драфт, кто же еще? – улыбнувшись, сказала она, поставив одну из ног на скамейку, на которой я сидел, и облокатившись на нее всем телом.

Я не отрываясь смотрел на ее обнаженную стройную ногу: чулок немного съехал, и мне захотелось погладить нежную бархатную кожу бедра, на которой поблескивали в лучах солнца тонкие волоски. Как давно это было, когда я в последний раз прикасался к женской мягкой и податливой плоти, вдыхал аромат бархатной кожи и задыхался в бесконечном множестве оргазмов?

Она заметила, что я с каким-то звериным голодом рассматриваю ногу, и поспешила снять ее со скамьи.

– Аманда! – вдруг раздался крик на весь сад, но тут же оборвался на полуслове.

Он принадлежал тому, ради кого я пришел сегодня в школу.

Девушка поспешила к нему, так как он не решался подойти ближе, и что-то прошептала ему в самое ухо. Я тоже встал и направился к ним… к нему.

– Что за цирк ты устроил в классе?! – чирикнул он, словно злой и толстый птенец, вывалившийся из гнезда, без понимания холода, в котором очутился, хотя мгновение назад его согревало уютное материнское тепло.

Какая-то волна гнева вдруг нахлынула на меня. Как можно менее грубо я ударил его учебником в живот. Парень упал бы, но девушка успела его подхватить.

– Слушай, вчера у вас вышло с ним маленькое недоразумение, – девушка схватила меня за запястье, я поморщился от боли, она надавила на швы, – но это не значит, что тебе надо изводить его теперь до конца твоих дней. К тому же, это я его научила, как надо делать это, – она медленно подняла мой средний палец и уже была готова положить его в свой рот, как вдруг я заметил, что ее губы были влажными и красными, они соблазнительно начали открываться, тошнотворный ком подкатил к моему горлу и что-то вырвалось наружу…

«Не надо! Уйди! Оставь меня в покое! Нет!»

Рвотные позывы заставили упасть меня на колени.

– С ним что-то не так, – парень, все это время стоявший в оцепенении, как заледенелая статуя, вдруг пришел в себя и подбежал ко мне, схватив за плечо. – Аманда, иди позови медсестру.

Девушка убежала, оставив меня наедине с ним. Я знал, что времени немного, но этого было достаточно.

– Прости меня, – что-то хриплое вырвалось из него, словно хруст проросшей ветки, – я не думал, что эта шутка сделает тебе так больно, – он начал вытирать мне рот платком.

Растерянный, испуганный…

Непонимающий, невинный…

Чистый…

– Ты – это то, что у меня забрали, – откуда вдруг взялось это тревожное чувство? Не понимая себя, я говорил ему, глядя в эти синие глаза: – Не позволяй никому забрать у тебя эту чистоту, впустить в это теплое, нежное, доверчивое, до боли податливое и неопытное тело холод, эту боль, которая изо дня в день становится тобой, вытесняя все, что было человеком.

Он прижимался ко мне и плакал, прижимался как последний листок, срываемый потоком ветра с оголенного ствола дерева, и я был не в силах удержать его. Ветер унес последнее тепло, частичку тела, делая меня пустым и замедляя реку времени, оголяя вены, постепенно успокаивая пульсирующий в них поток.

Увидев приближающихся к нам людей, я встал, пошатываясь на неустойчивых ногах, и побежал, рубашка в том месте, где его лицо прислонялось ко мне, была мокрая, но я не оглянулся. Добежав до места, где я оставил вчера машину, я обнаружил кучу прикрепленных к лобовому стеклу штрафов. Поспешно смахнув их на асфальт, открыл дверцу машины – на этот раз никто не мешал мне выехать – и рванул, не желая думать. Убегая из этого места навсегда. Исчезая из жизни тех, кого я толком не успел узнать, но уже сделал их частью своего извращенного тщеславия, больного воздержания и развратного желания.

У одного из светофоров, ослепленный неожиданным желанием обладать, я притормозил вдруг с такой силой, что на асфальте остались следы от колес.

Еще никогда в жизни мне не хотелось с такой силой причинить кому-то боль, подчинить себе чью-то волю, поработить и свести с ума. Чувство незнакомого соперничества и приступы оглушительной ревности окатывали все тело – все это приводило меня в восторг.

Я еще не понимал, что вызвало во мне целую волну новых ощущений, но это что-то засело внутри, словно посаженное в гнилой земле семя начало вдруг прорастать. Что-то похожее я уже испытывал там, на незнакомой мне железнодорожной станции.

Немного посидев, я повернул на Пятую Авеню. Вдавливая педаль газа все глубже в пол, я понял, чего я хочу, и это была Эстер.

Накинувшись на нее с порога, я явно привел ее в восторг и одновременно с этим поверг в ужас. Мы повалили мебель. Вгрызаясь в ее мягкую розовую плоть, зарываясь во вьющиеся каштановые волосы и покусывая опухшие губы, я срывал с нее одежду с таким остервенением, что она пару раз вскрикнула от боли, но не произнесла ни слова, мягко прикасаясь к моим рукам и целуя их.

Ее стройное тело постоянно выскальзывало из моих онемевших рук, она вдруг показалась мне огромной скользкой рыбой. Я поспешил отстраниться. Она лежала совершенно голая и закрывала лицо руками, по ее щекам текли слезы. Внезапно вспыхнувшая страсть оказалась пустым пшиком, словно кто-то повернул выключатель, и в комнате вдруг стало темно.

– Зачем ты пришел? – захлебываясь слезами, кричала она. – Это что, это ты мне так мстишь?! Убирайся, слышишь, никогда не приходи сюда больше! Ты думаешь, ты поступил благородно, свалив всю вину на себя? Ты лишь себе больнее сделал! Да что мы для тебя такое?

Я обернулся уже около самой двери и посмотрел в ее красные от слез глаза. Почему-то я видел не ее, а лишь страдания, которые испытывало ее тело от моего присутствия. Ничего не сказав, я захлопнул за собой дверь, но был не в силах куда-то идти и лишь беспомощно сполз по двери ее квартиры на пол. Нащупав телефон в кармане, я позвонил единственному человеку на земле, который совершенно определенно сходил по мне с ума, но скрывал это в себе за сотнями замков, не позволяя зверю вырваться наружу… Подумав об этом, я немного задержал свой палец на кнопке вызова: а что, если он когда-нибудь все же спустит его на меня, что тогда будет?

Гудки оборвались и раздался встревоженный голос друга, который я перебил:

– Сэм…

Встреча. Пролог I

Люди – словно фигурки, вырезанные из бумаги: плоские, замирающие в колеблющихся движениях под разрывающий пространство дабстеповый, совершенно дикий ремикс. Потные и отрешенные, головы словно на шарнирах, как у игрушечной собачки. Вверх и вниз – бесконечная череда повторяющихся действий, столкновений, прикосновений в мелькающем свете прожекторов в такт музыке. Все тело взмокло, к нему прилипла одежда. Кто-то касается меня сзади, а кто-то трется спереди. Тянется к моим губам, целует их и отрывается с мечтательной улыбкой.

Фигурки крутятся в пространстве, точно кто-то выстрелил им в ноги, рассыпаются в такт неумолимо дикого резонанса, исходящего от бьющихся, похожих на вогнутые груди с приплюснутыми сосками, вибрирующих, словно крылья бабочки, гигантских сабвуферов.

Оседая и застывая в этом изогнутом пространстве светотени, с пеной у рта и грязными ногтями царапаешь меня, откладывая в ранки, размером с наконечник тоненькой иголки, белые икринки, заражая меня своими паразитами, создавая во мне благоприятный для них дом. Порабощенное сознание заселено твоим потомством. Оно постепенно съедает меня изнутри, выедает оболочку, расщепляет структурные связи моего застывшего в пространстве тела. И, словно из бумаги, слоями старой желтой книги я рассыпаюсь на этом мокром, грязном танцевальном полу.

Толпа продолжает свой бесноватый танец, я чувствую их ноги, их запах пота на себе и в то же время вдруг понимаю, что стал чем-то другим, приобрел другую суть. Сердце бьется нематериальной частью огромного кластера, объединенного высокоскоростными каналами связи. Передо мной бесконечное множество сгибается под давлением гравитационных сил, соединенных в единое скопление, на век застывшее того, что во мгновение ока. Я стал частью единого организма, в такт которому забилась в венах кровь. И вдруг оно прошептало: «На нас двоих одного пространства мало».

Словно поморщившись от приступа брезгливости, не желая принимать меня в своем огромном теле, оно подцепило ноготком то, что от меня осталось, движением, как будто выковыривавшим из зуба застрявшее зернышко мака, и вышвырнуло меня в открытое, голодное, безжизненное пространство пустоты.

Дрейфуя в межгалактическом пространстве с кучей пыли, я вдруг увидел, как ты отделилась от нематериального эфира и поплыла навстречу мне. До чего же ты прекрасна! От этой красоты у меня оборвалось дыхание, и закружилась голова.

Всем существом я потянулся к твоему высокому, стройному, словно отлитому из белого мрамора, телу. Длинные прямые волосы, точно грива, развивались за твоей спиной каким-то причудливым оттенком темного вперемешку с медовым шоколада. Густые темные брови и два темных глаза, пристально всматривающихся в меня с нотками недоверия и нетерпения. Какое же красивое у тебя лицо! Я тут же протянул свои безжизненные руки и обхватил его ладонями. Огрубевшая плоть вмиг почувствовала бархатный мед твоей кожи.

Ты – сама жизнь, рассвет в безжизненном пространстве, в котором я дрейфовал, пока ты не замаячила передо мной ярко-красным огнем совершенного тела.

Кровавые губы твоего чуть изогнутого рта зашевелились, и ты прошептала мне свое имя. И в тот же самый миг я понял – ты сделаешь меня своим рабом.

Встреча

Не знаю, зачем Сэму это было нужно, но, увидев меня сидящим на скамейке возле дома Эстер, он вдруг решил, что нам с ним необходимо развеяться. На днях ему позвонил один из его «непростых» знакомых и сообщил, что достал приглашение в клуб «Уэбстер Холл». Там как раз проходили дни электронной музыки. Так мы попали на рейв-вечеринку в самый эпицентр гламурных фриков Манхэттена.

Мы явно ошиблись с прикидом, потому как на мне была школьная форма, а на Сэме – его обычный изысканный костюм: узкие брюки, белая рубашка и приталенный пиджак на одной пуговице. Собравшаяся там пестрая толпа людей, скорее всего, в париках-дредах всевозможных цветов, была одета в удивительные костюмы из латекса, перетянутые ремнями разной длины и ширины, больше напоминающие костюмы для БДСМ-игр. И все они изображали подобие танца, содрогаясь в конвульсиях перед безумно популярным дабстеп-диджеем, ремиксы которого заставляли этих людей вытворять гротескные движения руками и ногами. Мне стало смешно, и уже через пару минут наблюдений, расположившись за стойкой, к которой нас припарковал Сэм, я разразился истеричным хохотом.

– Что будете пить? – к нам подошел чернокожий бармен с накрашенными розовыми губами, это заставило меня схватиться за живот в приступе болезненного смеха.

Не обращая внимания на мое истеричное поведение, Сэм поспешил заказать нам по коктейлю, в который, перед тем как употребить, я высыпал изрядную порцию порошка. И после этого я увидел, как беснующаяся толпа поплыла в каких-то странных сверкающих сценах с застыванием и последующим быстрым ускорением.

– Мы только пришли, – Сэму явно не нравилось то, что я уже был не в себе. – Не умеешь ты получать наслаждение, растягивать его.

– Да что ты. Значит, не умею? – пошатываясь, я сполз с барной стойки. – Тогда я доставлю его тебе, – я стянул с себя свитер, который был на мне еще с утра и являлся частью дурацкой школьной униформы.

Меня пустили в клуб только потому, что сочли Сэма за «дома», который привел своего «малыша» в школьной форме повеселиться.

Шатаясь, я направился в самую гущу бесноватой толпы в гротескной латексной одежде всех цветов радуги. По сравнению с ними я, должно быть, казался послушником церкви Святого Георгия или человеком, который сидит на очень тяжелых препаратах. Последнее вполне соответствовало действительности. Я начал двигаться в меру возможностей своего тела, подражая некоторым танцующим в толпе. Посмотрев на Сэма, я понял, что ему действительно нравится наблюдать за мной, потому как его глаза были хищно прищурены. А мне нравилось дразнить его, зная, что ему никогда не удастся подчинить мою волю, поработить и сделать своим.

Увлеченный шуточными заигрываниями с Сэмом, я не заметил, как какие-то люди из толпы начали тереться об меня, подходя все ближе и прижимаясь со всех сторон. Они трогали меня за волосы, талию, руки, лезли под рубашку, кто-то поцеловал меня прямо в губы. Я вскрикнул, когда один из них провел своими ногтями по моему животу, оставляя три кровавые полоски. Затем уже другой нагнулся и начал слизывать эту кровь. Меня затошнило.

Где-то вдалеке послышался скрип двери. Там, за окном, темный и спокойный лес. Ступая по мокрой и прохладной земле, я лишь забавлялся огнями глаз смотрящих на меня хищных зверей, готовых броситься и разодрать мою плоть.

– Ты здесь самый красивый мальчик, – прошептала она мне, подходя вплотную и отводя в сторону, заявляя свои права на меня как госпожа. Никто не смел перечить ей, она, облаченная в черное платье из латекса, высокие кожаные сапоги, с плетью в руках, была жрицей плотских утех. Ее тело было храмом, а мы – ее рабами. – Хочешь, чтобы тебя разодрали в клочья?

– А что, если хочу? – прошептал я ей в волосы, вдыхая медовый аромат.

– Привет, веселую компанию ты себе нашел, – Сэм уже был тут как тут, и хвост торчком.

– Она просто сводит мой пах с ума, – прохрипел я, облокачиваясь о стену в коридоре.

– Юкия, эта девушка, она немного не… это же любительница БДСМ-штучек. Мой тебе совет: не связывайся с ней.

– Да брось, – я отодвинул его руку в сторону, чтобы рассмотреть девушку. – Ты посмотри, какая красивая, я еще не видел таких красивых.

– В этом ты чертовски прав, – с каким-то благоговением проговорил Сэм, но тут же одернул себя, – Юкия, она тебя свяжет и исхлещет этой плеткой.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, – я подошел к ней и стал вырывать плетку из ее рук, покусывая при этомее немного округлое белое плечо.

Ей явно это не нравилось, но постепенно дикарка начала сдаваться и выронила плетку, тогда я развернул ее к себе и посмотрел прямо в глаза. Она вдруг прижала меня к стене с такой силой, что еще немного, и я бы подумал, что она трансвестит. Но, когда она положила мою руку на свою округлую, чертовски приятную выпуклость размером с мою ладонь, сомнения покинули меня, а внутри все загорелось желанием.

– Ты что это делаешь? А ну убери от нее свои грязные руки, – послышался злобный голос приближающегося к нам здорового бородатого мужика.

– А это, должно быть, ее папа? – не унимался со своими колкостями Сэм.

Он подбежал к нам, как взбесившийся вепрь, и с силой оттолкнул девушку от меня. Та, не устояв на высоких каблуках, упала на пол.

Я посмотрел на нее: судорога боли исказила ее лицо, дав мне сигнал к тому, что нужно усмирить бородача. Я схватил валяющуюся плетку и начал угрожающе рассекать воздух. Мужика это взбесило так, словно я размахивал перед ним красным пледом, и он бросился на меня, как бык. Но я начал хлестать его с такой силой, что каждый удар рассекал его толстую кожу, оставляя продолговатые красные отметины, из которых вскоре засочилась кровь. В знак своего подчинения, в меру своей извращенности, он опустился передо мной на колени, а я поставил на него свою ногу и еще раз рассек плеткой воздух. Судя по тому, что он застонал и забыл про свою госпожу, его это сильно возбудило.