Аркан. Книга 5. Исход

– Вы же слышали про Первую Гавань. – Гонзак отпил ко и с удовольствием скривился.

– На Фрагонаров, значит… – Вдруг Аркан замер как громом поражённый. – Да не может быть! Диоклетиан… Диоклетиан… Диоклетиан Гонорий Фрагонар! Вот кто вы такой!

– Тихо, тихо! Не шумите так сильно! Если башелье Ромул Беллами может оказаться Божьей милостью герцогом Аскеронским Тиберием Арканом Буревестником, то почему скромный негоциант Диоклетиан Гонзак не может оказаться…

– …дядей нынешнего князя Первой Гавани и бывшим имперским магистром оффиций, экс-главой службы фрументариев! – ошарашенно закончил Буревестник. – Да-а-а-а…

– Послушайте, ну кому-кому, но вам-то должно быть понятно. – Некогда один из самых могущественных людей империи, а сейчас – правая рука и первый советник самого влиятельного из ортодоксальных владетелей, отпил ещё немного ко. – Сидеть во дворце и перебирать бумаги, принимать посетителей и решать вопросы государственной важности – скука смертная! Я нахлебался всего этого ещё при последнем императоре! Сейчас мне семьдесят, и я хочу пожить в собственное удовольствие!

– Интриги, заговоры, подкуп, шпионаж… – Аркан никак не мог успокоиться: новость-то была шокирующая. – Что касается удовольствий, так ваши вкусы весьма специфичны, ваше превосходительство.

– Чья бы корова мычала, – совсем по-простонародному откликнулся Диоклетиан Фрагонар. – Вас-то прельщают забытые Богом глухие дебри, пыльные книги и малопонятные личности типа Флоя или той северной нойды… Каждый сходит с ума по-своему, главное, чтобы наше сумасшествие служило на благо людей и…

– …к вящей славе Господа. – Буревестник отсалютовал старому ортодоксу чашкой. – Не стану спрашивать про вашего племянника и господина Люциана, но с вами-то мы – союзники?

– Если иметь в виду задачу пережить выборы и убраться из Кесарии после их окончания – то да, определённо союзники. А если говорить о ходе выборов и политической борьбе – то уж простите, ваше высочество, даже ваш родной отец понятия не имеет о ваших планах!

– Что ж. – Рем поставил чашку на стол. – Я собираюсь подложить Синедриону великолепную свинью и поиметь оптиматов так, что они сами этого не поймут. Я думаю, что и вы, и все остальные тоже меня не поймут и заклеймят сумасшедшим, но…

– …каждый сходит с ума по-своему, – понимающе кивнул лже-Гонзак. – Посмотрим, что вы задумали. И вот ещё что – через четыре дня Люциан будет давать приём для всех ортодоксальных владетелей с принцепс электорум. Вы приглашены – и не смейте игнорировать такой аванс в вашу сторону. Это будет воспринято как оскорбление!

– И не подумаю. Давно стоит познакомиться с единоверцами с юго-востока, а то мы там, в своей аскеронской провинции, одичали, мхом поросли… – принялся паясничать Аркан.

– Ну-ну… А вот и ваш маэстру Ауррэче! – кивнул бывший магистр оффиций на маленького толстенького человека, который проталкивался меж столами. – Мне удалиться?

– Останьтесь, – пожал плечами Рем. – Это, кажется, касается нашей совместной цели – убраться из Кесарии невредимыми после выборов.

– Зелёные насаждения? – удивился Диоклетиан Фрагонар. – Действительно?

– О да, – ухмыльнулся Аркан.

Ему льстило, что даже такой матёрый интриган кое-что упускает в раскладах местного гадюшника. Всё-таки аркановская манера работать с простолюдинами порой приносила куда более весомые плоды, чем шепотки и заговоры высшего света…

– Доброго-бодрого времени… – начал бормотать эдил, подобравшись к ортодоксам вплотную.

– Документы для маэстру Агиса? – поднял бровь Буревестник.

– Вот! – положил на стол кожаную папку чиновник. – Деньги?

– Вот, – прихлопнул ладонью кожаный мешочек Аркан.

– С вами приятно… – снова начал свою песнь бюрократ.

– И с вами, – кивнул Буревестник. – Всего вам доброго-бодрого во все места.

– И вам, и вам! – запыхтел Ауррэче и заторопился прочь из заведения.

– А теперь давайте вместе посмотрим, какие скверы, парки и сады высажены при участии наших незабвенных остроухих туринн-таурских долгожителей… – Рем открыл папку и развернул план города на столе. – И что-то мне подсказывает, что кроме частновладельческих усадеб, острые уши будут торчать практически отовсюду…

* * *

Аркан ожидал чего-то подобного – но не так скоро. Не прямо сейчас.

В том самом проулке, под эркером, над трупом пухлого эдила Ауррэче стоял эльф, который старательно прятал свою расовую принадлежность. Самая яркая черта этого племени – уши – скрывались под матерчатой шапкой, нижняя половина лица была замотана шарфом, одежда могла принадлежать как небогатому дворянину с северо-востока, так и какому-нибудь зажиточному кесарийскому горожанину. Правда, узкие клинки в руках туринн-таурца выбивались из целостного образа, да и движения, и характерная форма глаз – всё это выдавало намётанному взгляду Рема эльфийскую сущность незнакомца.

– Это вы дали деньги мёртвому человеку, – непривычно звучащим гортанным голосом проговорил ванъяр. – Дайте мне то, что мертвец дал вам.

Фразы звучали неестественно, чуждо. Аркан шагнул вперёд, меняя стойку, и положил руку на эфес скимитара. От эльфа можно ждать чего угодно!

– Дайте бумаги! – снова потребовал убийца.

– Я намереваюсь арестовать вас и передать для правосудия в городскую стражу Кесарии, – заявил Аркан. – Вы убийца и прикончили безоружного человека, служащего Ратуши.

Эльф прошипел что-то из-под платка, его глаза прищурились, клинки в руках вздрогнули… Ещё мгновение, и ванъяр рванул в сторону, оттолкнулся ногами от стены и ласточкой полетел к Аркану, занеся клинки для удара. Буревестник действовал хладнокровно. Акробатика и хореография эльфов были ему хорошо знакомы, он множество часов провёл, тренируясь с Эадором, сражался с чудовищами и фоморами, так что выбрал самую правильную тактику: отпрыгнул в сторону. А потом – ещё и ещё, пока не оказался рядом с телом эдила Ауррэче.

– Бумаги! – снова потребовал эльф.

– И что? Отпустишь меня с миром? – глумился Аркан. – Не вижу ни одной причины отдать тебе их.

– Ты не смеешь…

– Я-а-а? Я – башелье Ромул Беллами!!! – заорал Буревестник, выхватил спату и, изрыгая самые страшные проклятья, на какие только был способен, атаковал туринн-таурца, нанося жестокие удары со всех сторон. – А ты – эльфийский сукин сын!

Аркан решил помедлить с использованием скимитара – всё же пока факты свидетельствовали о том, что его противник – просто убийца, и не самый умелый. Никакой магией тут и не пахло.

Спата сверкала в отблесках уличных фонарей, эльф теперь сам был вынужден отступать, иногда блокируя клинок ортодокса и редко огрызаясь выпадами. Человек был выше, сильнее, его клинок – длиннее, чем оружие убийцы. Рем нарочито шумел, высекал искры из камней мостовой ударами клинка, поносил эльфа и теснил его, теснил из проулка на тротуар.

Люди уже выглядывали из окон, из «Ча, ко и молоко» высыпали наружу клерки. Эльф затравленно озирался. Наконец он, рассмотрев у перекрёстка, шагах в пятидесяти, кавалькаду нарядно одетых всадников с плюмажами, смахнул с головы шапку, шарф на его лице размотался… Люди ахнули: в их присутствии ещё никто открыто не скрещивал оружие с эльфом!

– Я – подданный Туринн-Таура! – прокричал убийца, глядя на дворян. – И прошу покровительства у благородных господ!

Аркан воспользовался этой его фатальной ошибкой и мощным ударом спаты раскроил ему голову. Кровь и мозги брызнули во все стороны, тело эльфа рухнуло на мостовую. Рем плюнул на него и нарочито громко проговорил:

– Ты мертвец, и никакое покровительство тебе не поможет! – А потом тяжелым взглядом осмотрел толпу зевак. – Этот выродок убил служащего магистрата Кесарии – эдила Ауррэче! Орудия убийства – перед вами. Раны на теле несчастного Ауррэче говорят сами за себя. Я – башелье Ромул Беллами и, как и все мои предки, служу императорам Империи Людей! И если кто-то в столице Империи убивает имперского служащего – мне не нужны судьи и следователи, чтобы доказать его вину. Я покарал его здесь же, на месте преступления, и готов сразиться со всяким, кто посмеет оспорить это моё право!

Кавалькада приблизилась, аристократы в ярких пышных одеждах явно популярского кроя полуокружили место схватки. Их лидер – грузный светлобородый мужчина в бархатных бордовых штанах пузырями и в жёлтом богатом кафтане спрыгнул с лошади и подошёл к Рему и убитому эльфу, звеня шпорами. Руку он держал на вызолоченном эфесе кавалерийского полуторного меча. Остановившись и присмотревшись к бездыханному телу, вельможа смачно харкнул на труп ванъяра.

– На погибель нелюдям! Виват, Империя! – выкрикнул он, и вся его свита разразилась одобрительными возгласами. – Я – курфюрст Людвиг Вермален, и если нужно будет выступить в суде в вашу защиту, храбрый маэстру, – можете на меня рассчитывать. Как ваше имя?

– Башелье Ромул Беллами, – откликнулся Аркан. – Рад знакомству. Приятно видеть, что даже среди людей другой конфессии есть настоящие имперцы.

– В первую очередь мы все – люди, – кивнул популярский владетель и жизнерадостно осклабился. – Нас должны разместить где-то на Благородной стороне, башелье. Заходите в гости. Таким, как вы, в доме Вермаленов всегда рады!

– Не премину воспользоваться приглашением… – коротко поклонился Аркан, а потом потыкал носком ботфорта тело эльфа. – Пусть сгниет здесь, или пусть его приберут эльфийские подстилки – мне плевать. На сём позвольте откланяться…

– Мне нравится этот парень! – басовито расхохотался Вермален. – До свидания, башелье! Надеюсь – свидимся.

Когда Рем уже стоял на палубе гребного судёнышка, которое должно было доставить его как можно ближе к дому маэстру Агиса Кабатчика, он думал об окнах Овертона – ещё одном философском принципе прежних. Если кесарийцы будут изредка видеть трупы ванъяр в грязи – то вскоре настанет момент, когда такое зрелище станет для них привычным, а потом недалеко и до времени, когда спесивых туринн-таурцев начнут поднимать на вилы.

И это было бы совсем неплохо… О да!

Глава 4

Открытое забрало

Три листа желтоватой бумаги смарагдского производства были покрыты ровными строчками убористого текста с по-девичьи круглыми буквами. И пахло от письма лучшим ароматом в мире: песочным печеньем и алхимией.

«Хороший мой Рем! Я не знаю, как правильно надо к тебе обращаться. Слишком у нас с тобой всё странно и интересненько, и я не хочу писать тебе „дорогой Тиберий“, или что-то ужасненько банальное, как „любимый“ или „ненаглядный“. Хотя чем дальше я думаю, тем больше становлюсь уверена, что ты действительно для меня и то, и другое. Я не знаю, что для меня сейчас дороже, чем знать, что есть такой замечательный и только мой Рем, которому я могу писать письмо. У меня раньше никогда не было никого такого. Это ведь в конце концов просто романтично: я сижу за столом, в окно светит луна, рядом со мной стоит чашка с травяным настоем, и перо скрипит по бумаге, а я о тебе думаю. Ой, я вспомнила: в Аскероне делают металлические перья! Мне срочно нужно такое, потому что очинять гусиные – сущая морока. А у меня добавилось писанины, так как я всё время думаю про твоё САМОЕ ГЛАВНОЕ ДЕЛО, и как я ещё могу тебе помочь, и ставлю эксперимент с плесенью.

Ты ведь знаешь легенду о чуде святого Флеминия и святой Ермолии? Прости, если я умничаю, но мы ведь договорились писать всё подряд и вообще – я знаю, что ты ужасненько много читаешь и не можешь не знать о Флеминии. Мориц Жеральд, тот студиозус, что работает у меня на зале – он принёс мне пару книг по истории медицины, как раз про Ермолию и Флеминия за авторством ПЕРВОЙ! И я подумала – если ОНА писала, что плесень может помочь против заражения и инфекций (ты же знаешь про инфекции, да?), то почему в нас так мало веры? Великие умы и именитые медики прошлого делали десять, двадцать, пятьдесят экспериментов – но сдавались, не доводили дело до конца. Я сделаю сто пятьдесят! Двести! У меня есть всё время жизни! ПЕРВАЯ пишет, что использование снадобий на основе особого вида плесени снижает количество ампутаций на тридцать процентов, а выживаемость при ранениях с инфекциями – на восемьдесят! Рем, восемьдесят процентов выживших раненых бойцов! Я клянусь тебе, что у нас будет это снадобье и зверобои получат его первыми. Ведь ранить могут кого угодно, и тебя – тоже, а я очень хочу, чтобы мы с тобой вместе провели ещё много, много вечеров, таких, как те наши три вечера…

А ещё – Смарагда стоит на ушах, особенно ортодоксы. Все только и говорят, что об Арканах и Деспотии, многие наши единоверцы как будто с ума посходили: считают Аскерон землёй обетованной, а Арканов – кем-то вроде новых пророков… От этого страшно: папа думает, что надо готовить фургоны. А я люблю Смарагду. Я бы хотела иногда приезжать сюда после того, как мы поженимся. И да-да-да. Тысячу раз да, я не передумала, я вообще, чем больше времени проходит с нашей последней встречи, тем сильнее по тебе скучаю и тем отчётливей понимаю, что это никакая не блажь, а потребность моей души – быть рядом с тобой хоть в Смарагде, хоть в Аскероне, хоть на Низац Роск или за Наковальней Солнца. Ой как хорошо получилось, почти как в куртуазных романах, да? В общем, так и знай: я продолжу эксперименты, и когда мы наконец увидимся, я подарю тебе самый лучший свадебный подарок в мире – плесень!..»

Аркан запрокинул голову и захохотал как безумный, до слёз, так громко, что его соратники стали просыпаться, очумело вертя головами и пытаясь понять, что происходит.

– Чего орёшь, монсеньёрище? – Борода Ёррина была всклокоченной, а глаза – опухшими и налитыми кровью спросонья, после галлона пива.

– Спите, спите, друзья! – Рем подавил улыбку. – Просто – когда закончим весь этот бардак, поедем свататься. Я женюсь, точно!

– Ну, поздравляю, – сказал гном и рухнул обратно на тюфяк.

Остальные, утомлённые полным забот на благо герцога и Ордена днём, тоже поворчали некоторое время и легли досыпать, только Скавр поднялся, сунул ноги в ботфорты и, шаркая, двинул в нужник. Передовой отряд аскеронцев так и квартировал в гетто, у сородичей Ёррина, так что туалеты, пусть и специфической конструкции, можно было найти внутри здания. Гномские нужники, которые подгорники устраивали даже в своём квартале в Кесарии, заслуживали, по мнению Рема, отдельного научного исследования, ибо и в городских условиях привыкшие к тесноте и бескормице подземелий кхазады очень бережно относились к любой органике. Но нужники были совсем не тем, о чём сейчас хотелось думать.

Сейчас Аркан думал о плесени. Ну и о любви, конечно.

Цирюльник, вернувшись, спросил:

– Это та девушка, из Смарагды?

– М-гм, – утвердительно промычал Рем, дочитывая письмо.

«…а ещё я надеюсь, что волосы у тебя уже выросли, они мне всегда нравились. Но и без волос ты всегда будешь самым лучшим в мире. Очень жду твоего письма и тебя всего. Твоя Зайчишка».

Почему-то именно эти слова вселили в душу молодого Аркана уверенность: он всё делает правильно.

Это – война за будущее. Будущее для него раньше было абстрактным: торжество ортодоксальной веры, процветание Аскерона, в глобальном плане – безусловный ренессанс Империи. Когда у Децима родились дети – замечательные аркановские разбойники Прим Тиберий и Секунд Тиберий, – абстракция постепенно начала обрастать плотью: Рем сражался за будущее своего рода. За этих двух черноглазых мальчишек и многих других, которые родятся спустя годы, десятилетия, а даст Творец – и века. А теперь, с Зайчишкой, Аркан понял: он сражается и за своё будущее, и за будущее своей пока ещё не созданной семьи. И его семья будет жить в чистой, богатой стране, где на улицах не нападают на прохожих за другой фасон одежды или форму бороды, от людей пахнет дегтярным мылом и здоровым потом, а не дерьмом, гноем и духами, где мужчины похожи на мужчин, а женщины – на женщин. Где верят в Бога, умеют сражаться, работать и веселиться. Где плесень – при определённом стечении обстоятельств – действительно может стать самым лучшим свадебным подарком. Если для этого нужно, чтобы половина Империи горела огнём – плевать. Он не станет поджигать, но горе тому, кто первым поднесёт факел. Горе ему и всем его присным – до седьмого, десятого, сотого колена.

– Потому что жизнь одного аркановского мальчишки, да что там – любой ортодоксальной сельской девчушки… – Аркан замер, боясь договорить даже про себя эту страшную, но правдивую мысль до конца. – Их жизни для меня дороже всей Кесарии и Центральных провинций, вместе взятых. Если хотят гореть – пусть горят.

– Пусть горят, ваше высочество, – проговорил Скавр, который, оказывается, не спал и слышал его рассуждения вслух. – А мы подбросим дровишек.

* * *

Рано утром кавалькада всадников с замотанными шарфами лицами и в плотных кожаных плащах с капюшонами покинула Кесарию через ворота Благородной стороны. По прибрежной дороге таинственные маэстру промчались вдоль Рубона, вниз по течению, и, удалившись вёрст на пять, у грязной пристани безымянной рыбацкой деревушки остановили бег лошадей.

– Что ж, маэстру, а вот и наш транспорт, – проговорил Скавр, который и являлся организатором этого побега. – Капитан Долабелла – наш человек. Ортодокс!

На самом деле опрятная речная плоскодонная барка выгодно отличалась от окружающей замызганной и обшарпанной действительности. Свежеокрашенные борта, чистота на палубе и молодцеватые члены экипажа в добротной одежде и кожаных доспехах – всё это представляло собой предмет гордости матёрого речного волка, капитана. Он явно любил своё дело, свой корабль и своих людей.

Этот суровый мужчина с обветренным лицом, колючей седой бородой и коротко стриженной головой встречал Аркана и его свиту у сходней, на почерневшем от времени деревянном причале.

– Это честь для меня, ваше высочество. – Маэстру Долабелла коротко кивнул и сделал широкий жест рукой. – Я, мой корабль, мои люди – в вашем распоряжении. Виват, Аркан!

Буревестник спешился, не чинясь подошёл к единоверцу, крепко пожал ему руку и хлопнул речника по плечу:

– С нами Бог!

– С нами Бог, а мы – с герцогом, – ухмыльнулся капитан. – Добро пожаловать на борт.

Рубон не зря прозвали Великим. Главная имперская река имела ширину от двух до четырёх вёрст, изобиловала островами, глубокими омутами, быстринами… По-весеннему полноводный, Рубон был пригоден для судоходства, хотя и представлял собой опасность для неопытных корабельщиков. Однако и маэстру Долабелла, и его команда, состоящая из двух десятков воинственных и умелых ортодоксов, дело своё знали туго.

Искусно пользуясь парусом и где надо – вёслами, речники вели судно к противоположному берегу.

– А ну-ка! – Рем, убедившись, что лошади надёжно устроены в трюме, скинул с плеч плащ и подошёл к гребной скамье, где веслом орудовал крепкий светловолосый парень, чьи щёки ещё не знали бритвы. – Подвиньтесь, маэстру!

Скавр, Сухарь, Ослоп, Гавор и Тимоня переглянулись, а потом старый каторжанин, который знал Аркана с той самой злосчастной ночи в трюме корабля популярских вербовщиков, коротко выдал:

– Пст! – и двинул к соседнему руму – гребной скамье. Он просипел: – Мы на корабле, маэстру. Такое правило – гребут все!

Капитан Долабелла уважительно хмыкнул, когда герцог и его охрана расселись рядом с членами экипажа, а потом Аркан хохотнул и крикнул:

– Хоп!

– Давай-давай! – откликнулась вся команда и пассажиры, наваливаясь на вёсла. – Веселее загребай!

– Хоп!

– Давай-давай!

– Герцога на рум сажай!

– Хоп!

– Давай-давай!

– Оптиматов унижай!

– Хоп!

Барка Долабеллы пересекла Великий Рубон, прошла вдоль заросшего лесом берега примерно полверсты вниз по течению и, ведомая крепкой рукой капитана, свернула в скрывающийся в зарослях затон. Пассажиры барки оставили вёсла и встали у борта. Рем первым увидел чёрные знамёна с оскаленной рожей Красного Дэна Беллами, которые реяли над ровными рядами воинов в шапелях и чёрных коттах. В глазах у него защипало: его люди были здесь! Пять сотен отборных дружинников, настоящих зверобоев – они пришли к своему герцогу и своему Командору в самое сердце Империи!

– Барра!!! – Клич ортодоксов разнёсся над речной гладью.

Воины заколотили оружием в щиты, затопали ногами, вызывая дрожь земли. Патрик Доэрти, всё-таки не усидевший в Цитадели, привёл отряд к условленному месту и выдвинулся вперёд. Два старых служаки – Шарль и Луи – немедля набросили на плечи Аркана чёрный плащ с багряным подбоем, а южанин водрузил на его голову герцогский обруч.

Один из офицеров подвёл под уздцы Негодяя, который прядал ушами и топтался на месте, косясь дурным глазом на своего блудного хозяина.

– Орра, мы были молодцами, – сказал Доэрти. – Восемнадцать дуэлей, две – от твоего имени. Мы всех убили. Одно нападение разбойников – и мы вычистили целое лесничество в герцогстве этого, как его… Краузе? Развесили вдоль дороги полторы сотни оборванцев, которые посмели тыкать в нас своим дрекольем…

– С табличками? – невесело усмехнулся Буревестник, поправляя на голове обруч.

– А как же! – вернул мрачную улыбку Патрик. – Через каждые пятьдесят шагов на дереве – труп. У каждого трупа – дощечка. На дощечке всякий может прочесть: «Он посмел напасть на Арканов»… Маэстру, а что дальше там написано?

Южанин весело смотрел на дружинников-ортодоксов.

– И так будет с каждым! – рявкнули воины.

Они явно готовились! Рем почувствовал себя так, как будто вернулся домой после долгого путешествия. Немного поразмыслив над этим, он подошёл к своему скакуну, хлопнул его по морде – и мигом взлетел в седло. Негодяй, показывая норов, тут же взвился на дыбы и громко заржал, взбивая воздух передними копытами. Аркан сжал ногами его бока, крепкой рукой заставил успокоиться и недрогнувшим голосом проговорил:

– Каждый из нас, маэстру, скучает по дому… Но дом – это люди! Я дома, маэстру! Вы – мой дом!

Зверобои несколько секунд переваривали то, что услышали. Эти пятьсот человек шли в самое логово исконного врага – Синедриона – и при этом не сомневались ни секунды: они ведь следовали за своим герцогом! За Буревестником каждый из них готов был отправиться хоть к чёрту в пасть, хорошенько там набедокурить и вернуться обратно – с очень ценной добычей, конечно.

– Виват, Аркан! – выдохнули аскеронцы, салютуя своему герцогу.

Негодяй выплясывал под вновь обретённым седоком, ветер трепал плащ за спиной Буревестника, волосы Рема Тиберия Аркана развевались, глаза горели мрачным пламенем.

– Маэстру! Не буду обещать вам лёгкой прогулки. Пока мы здесь, на пустынном берегу Рубона Великого – скажу вам истинную правду: нас ждут жестокие испытания. Мы – в лагере врага. Нас будут хотеть убить оптиматы, туринн-таурцы, популяры и, возможно, наши братья-единоверцы – ортодоксы. – Послышался ропот, но Аркан поднял вверх руку: – Тихо! Тихо!!! Мы войдём в Кесарию как на свадьбу, с песней и развёрнутыми знамёнами, с открытым забралом, марш от Ремесленной стороны до Благородной ясно покажет, кто нам друг, а кто враг… Готовьтесь, братья, мужайтесь: будут поносить вас, и гнать, и всячески неправедно злословить – за меня и за вашу веру. Но сторонников в Кесарии у нас тоже хватает, и мы запомним всех – и друзей, и врагов, и каждому воздадим по заслугам, когда настанет судная ночь… Будут проклинать вас – молчите. Будут лжесвидетельствовать против меня – молчите и терпите! Будут клясть нашу веру, Орден и Аскерон – бейте в ответ так, чтобы слышали во всей Кесарии плач и скрежет зубов нечестивцев! Помните – мы пришли сюда не за славой мирской и не за императорской властью. Мы здесь, чтобы спасти тех, кто захочет быть спасённым! С Божьей помощью и по своему собственному разумению мы сделаем это. С нами Бог!

– С нами Бог! – откликнулись зверобои.

Буревестник принял из рук Патрика Доэрти чёрное знамя с Красным Дэном. Всё-таки прежде всего он был ортодоксальным баннеретом, а уж после того – герцогом, Командором и кем угодно ещё… Удерживая древко штандарта на плече, Рем тронул поводья, и Негодяй сразу же взял бодрый темп, крупной рысью рванув вперёд вдоль берега Рубона. Следом за сеньором с места двинулся ближний круг.

Конный отряд в пять сотен бывалых, закалённых в боях воинов – мощная сила. Однако герцогу и не подобает путешествовать с эскортом в пару дюжин охранников, особенно – на Magna Electio, Великие Выборы… Каждый из владетелей, имеющих статус принцепс электор, постарается привести с собой как можно более представительную свиту. Кесария будет полна вооружённых людей, отборных бойцов во время процедуры голосования… А учитывая ворох противоречий между аристократическими семьями, городская стража и люди бургграфа Штадлера, Кесарийского коннетабля, с ног будут сбиваться, пытаясь предотвратить конфликты… Да и захотят ли?

Аркан горделиво подбоченился и тряхнул головой: всё-таки не каждый из имперских владетелей сможет привести за собой такой отряд, не опасаясь оголить рубежи своего домена! Даже Краузе – и тот, проходя сквозь Благородные ворота, продемонстрировал всего четыреста шестьдесят латников в своих цветах! Конечно, были ещё богачи-популяры Вермалены из Тимьяна, они тоже привели с собой настоящую армию, но… Появление Арканов запомнят надолго!