Лиделиум. Пламя Десяти

Нейк Брей сцепил руки в замок. Слова Люсии явно задели его больше, чем он показывал.

– То, что грядет, намного страшнее войны Константина. Вы думаете, что это вас не затронет, – но вы и ваши сыновья всегда будете первой и главной мишенью для Диспенсеров. Хотите защитить их, перестаньте бежать. Люди не пойдут за мной, но они пойдут за вашим сыном. Его права на престол не в силах оспорить ни Диспенсеры, ни Галактический Конгресс.

– Не смейте, – яростно прошипела Люсия, – не смейте говорить так, будто оказываете мне услугу! Деванширские отдали слишком много, пытаясь противостоять Диспенсерам, и проиграли. Их долг перед Рианской империей выплачен с лихвой. Ни один из моих сыновей больше не пожертвует своей жизнью и тем более не обречет миллиарды людей на новую войну!

– Сколько осталось вашему старшему сыну? – резко, с нескрываемой неприязнью бросил Брей. – Месяц? Полгода? Год? Думаю, год в лучшем случае. Это максимум, на который хватит ваших денег и сил мальчика для борьбы с болезнью. Вы все еще пытаетесь высоко держать голову, доказать всем, что не нуждаетесь ни в какой помощи, но ваше окружение, ваш вид и ваш дом вас выдают, – Нейк обвел рукой их скудную лачужку. – На лечение сына вы потратили все средства, что у вас были, но лишь продлили его мучения. Ваша семья на грани нищеты. Сколько ему осталось? Сколько дней жизни сына вы купили на последние деньги?

Андрей стоял, прижимаясь от слабости к дверному косяку. Его сердце гулко билось в груди.

– Убирайтесь! – закричала Люсия. Ее трясло как в лихорадке. Андрею казалось, что еще немного – и от боли, отчаяния и ярости от ее голоса начнут плавиться стены. – Вон! Убирайтесь из моего дома!

Андрей еще никогда в жизни не видел мать такой. Она словно обезумела, крича на Нейка Брея и задыхаясь.

– Не смейте появляться здесь! Не смейте приближаться к моим сыновьям! Вон! Вон из моего дома!

При каждом новом крике Андрей вздрагивал всем телом и вжимался в стену. Он не заметил, как от слабости и перенапряжения у него пошла носом кровь. Он все еще стоял, облокотившись о дверной косяк, и каждые несколько секунд ему приходилось вытирать с него мутно-бордовые разводы.

Нейк Брей при криках Люсии даже не вздрогнул. Он устало поднялся, последний раз хмуро оглядел помещение и направился к двери. Он оглянулся лишь у самого порога. Его взгляд скользнул в сторону приоткрытой двери в другом конце комнаты, словно мужчина знал, чувствовал, что тот, кто ему нужен, был там.

– Какая жалкая, печальная картина, – приглушенно сказал Брей. Ни в его голосе, ни в глазах больше не было ни капли гнева. Там осталась лишь глубинная печаль. – Наследники одной из самых знатных династий лиделиума обречены прозябать в нищете из-за слепого скудоумия и трусости одной-единственной женщины.

А потом он ушел. Еще с минуту Люсия смотрела на хлопнувшую перед ее лицом дверь. Андрей дождался, пока его мать, обессилев, словно в трансе скрылась на кухне, и, даже не накинув куртки, тихо выскользнул на улицу. Пока он пытался бежать за удаляющейся фигурой Нейка Брея, его пульс раздирал барабанные перепонки. Кровотечение из носа усилилось. Андрею так и не удалось настигнуть герцога, когда он изнеможенно склонился, упершись ладонями в колени.

– Постойте! – его сил хватило лишь на то, чтобы охрипшим от слабости голосом выкрикнуть одно-единственное слово.

Нейк Брей обернулся. Он остановился в нескольких метрах от Андрея, но не сделал ни шага ему навстречу. Его лицо ничего не выражало.

– Постойте, – слабо повторил Андрей, вытерев нос окоченевшей ладонью. – Я согласен. Согласен на ваше предложение, но у меня будут условия, – закончил он на одном дыхании.

– Условия? – переспросил герцог.

– Да. Три условия. Согласитесь на них, и я сегодня же отправлюсь с вами. Сейчас же, если потребуется. Только… – он чуть замялся и кивнул головой в сторону дома, – только попрощаюсь с семьей.

– Сынок, – с искренним недоумением сказал Нейк Брей, – разве я и так не пообещал твоей матери все, что только возможно?

– Нет, – нахмурившись, повторил Андрей. Его голос дрожал от волнения. – Этого недостаточно. У меня будут свои условия.

Нейк развернулся к нему и скрестил руки на груди. В его глазах мелькнул неподдельный интерес.

– Что еще за условия?

Выпрямившись, Андрей заставил себя посмотреть Брею в глаза.

– Первое – вы не только обеспечите безопасность и защиту моей матери и брату, но и до совершеннолетия Даниила возьмете на себя их расходы.

Герцог приподнял брови.

– Все расходы? Это большие деньги, сынок.

– Не для вас. Мы живем на три тысячи кредитов в месяц и едва сводим концы с концами. Полгода назад мама продала наш старый дом, и скоро деньги с его продажи закончатся. А это жилье никуда не годится, – Андрей слегка качнул головой в сторону хилой лачуги, что его мать приобрела на последние гроши. – Найдите им новый, приличный дом. Удвойте сумму их содержания – этого хватит, чтобы и мама, и Даниил жили скромно, но не впроголодь.

Нейк Брей усмехнулся.

– Смотрю, ты неплохо осведомлен о вашем нынешнем положении. Мать посвящает тебя во все финансовые дела? – Андрей не ответил. Чуть приподняв подбородок и выпрямившись, он словно кидал герцогу вызов. Тот тяжело вздохнул. – Второе условие?

– Вы упомянули, что позаботитесь о моем образовании, что у меня будут лучшие учителя…

– Так и есть, – кивнул Брей.

– Я хочу, чтобы мой брат получил такое же образование, как и я. Чтобы у него были те же учителя, та же программа. Перед смертью отец оставил нам неплохие накопления, которые должны были пойти на учебу мне и Даниилу. Все эти деньги мама потратила на мое лечение, – Андрей очередной раз стер с верхней губы кровь, судорожно перевел дыхание и вновь посмотрел на Нейка Брея. – Я хочу, чтобы Даниил получил лучшее образование, какое только возможно. Такое, какое получают в лиделиуме. Я хочу, чтобы, достигнув совершеннолетия, он был способен позаботиться и о себе, и о маме.

Андрея передернуло от очередного порыва промозглого ветра. Он ощущал, как не то от него, не то от пристального взгляда Нейка Брея с каждой минутой его тело все больше парализовывало от холода. Бледно-голубые глаза герцога внимательно изучали его лицо.

– Кажется, я догадываюсь, каким будет третье условие… – пробормотал Брей.

– Третье условие заключается в том, что первые два вы выполните, даже если я умру.

– Так и знал, – подтвердил собственные догадки Нейк Брей, – поэтому ты просишь обеспечивать твою семью до совершеннолетия младшего брата. Ты не веришь, что доживешь до собственного.

Андрей пропустил его слова мимо ушей.

– Так вы согласны на мои условия? – настойчиво переспросил он. – Вы говорите, что способны вылечить меня и помочь мне возродить наследие Деванширских. Если это действительно так, я клянусь, что как только это случится, я верну вам все деньги – и те, что пойдут на обеспечение моей семьи, и те, что вы потратите на образование Даниила.

«Отчаяние, – лихорадочно соображал Андрей, – он не должен видеть моего отчаяния. Я обязан заставить его согласиться на свои условия».

Его разрывали тысячи чувств, но самым ярким было саднящее, болезненное желание тут же с мольбой броситься к Нейку Брею в ноги и умолять его исполнить все, о чем он только что попросил. Ради защиты матери и младшего брата Андрей был готов на все. Даже если бы за их счастливое, безбедное существование можно было расплатиться минутами собственной жизни, он бы согласился на это без промедления.

Но Нейку Брею были не нужны его мольбы. Ему нужна была его сила – потенциал, который он мог использовать в будущем. Поэтому пока герцог пристально буравил его взглядом, Андрей из последних сил заставлял себя стоять прямо. Чтобы Нейк Брей согласился на его условия, он должен был поверить, что игра стоит свеч – что у дрожащего на ветру мальчика с болезненно-серой кожей действительно есть шанс на выздоровление. Что он не так уж и плох.

К отчаянию Андрея, Нейк Брей не отвечал. Вероятно, в голове он прикидывал шансы – стоит ли делать ставку на больного мальчишку, когда есть здоровый.

– Я прошу о малом, – сглотнув, сказал Андрей, – я знаю, кто вы, и знаю, что только в вашей юрисдикции шесть звездных систем и более ста миллионов человек. Я же прошу вас позаботиться только о двух людях.

Нейк Брей усмехнулся.

– А что насчет твоей матери? Что ты скажешь ей?

– Это уже моя проблема, – выдохнул Андрей. – Я что-нибудь придумаю.

– Если отправишься со мной, у тебя не будет возможности видеть ее чаще, чем раз в год, – предупредил Брей. – Это не безопасно. Ты уверен, что готов покинуть ее?

Андрей поднял на Нейка Брея покрасневшие глаза.

– Я слышу, как она плачет. Обычно это случается, когда мы с Даниилом уже спим. – Он резко втянул воздух. – Каждый раз, когда у меня случается обострение, она уходит на кухню и плачет по несколько часов без перерыва. Это прекратится, когда… если я умру. – Андрей с трудом выдавливал слова. – Но я не хочу, чтобы она видела мою смерть. Когда… то есть если я умру, я не хочу, чтобы она была рядом и видела это. Пожалуйста, заберите меня. Прошу вас…

Андрей осекся. Он не должен был умолять, он должен был заставить герцога поверить в выгодность сделки, а в итоге не прошло и пяти минут, а он едва не разрыдался у него на глазах. Опустив глаза и избегая тяжелого взгляда Нейка Брея, Андрей дышал часто и глубоко. Тонкая струйка крови по-прежнему стекала из его носа.

«Пожалуйста, – мысленно повторял он про себя, обращаясь неизвестно к кому, – я больше не хочу слышать, как она плачет. Я больше не могу это выносить».

И тут Нейк Брей ответил. Сделав несколько шагов навстречу Андрею, мужчина слабо, едва касаясь пальцами, потрепал его по плечу.

– Я принимаю твои условия, – с неожиданной мягкостью сказал он. – Иди прощайся со своими родными, мы вылетаем через полчаса.

Сейчас же, даже спустя год, Андрей едва мог выносить боль, что заполняла каждый уголок его сердца при воспоминаниях о матери и их последнем разговоре. Поэтому он старался об этом не думать, но образ Люсии то и дело вставал у него перед глазами.

– Они предадут тебя, – сказала она вместо прощания, – Хейзеры, Варлаамовы, Адлерберги, Бренвеллы, Ронан – все они без исключений предадут тебя точно так же, как уже сделали это однажды с нашей семьей. Все, кто будет клясться тебе в верности, называться твоими друзьями, бросят тебя, когда это перестанет быть им выгодно, когда ты перестанешь быть им нужен. Только перед этим они отнимут у тебя все. Они уничтожат твою душу и разорвут сердце. Именно так они и поступают. Это цена за то, чтобы на время стать одним из них. Плата за возможность почувствовать себя частью лиделиума.

С того самого дня Андрей больше так и не видел ни мать, ни брата. Дни, в точности похожие друг на друга, пролетали один за другим. Нейк Брей, которого ему удавалось застать крайне редко и который, казалось, и вовсе забыл о его существовании, сдержал обещание и основательно взялся за его лечение. Кажется, программу его усиленной терапии разрабатывали сразу несколько лучших профессоров, но вопреки их обещаниям Андрей не чувствовал себя лучше. Большую часть времени лежа под аппаратом для переливания крови, он вообще не ощущал себя живым.

Короткий сигнал, уведомивший об окончании процедуры, звонким эхом отлетел от стен. Когда тело вновь стало свободно от датчиков и катетеров, Андрей слабо подтянулся на локтях и, спустив ноги на холодный пол, сел на кровати и уставился на свои голые ступни. Обычно после очередной такой процедуры ему нужно было около пяти минут, чтобы перед глазами перестали плыть черные круги, а в руках и ногах возобновилось нормальное кровообращение.

Андрей уже собирался встать и прогуляться до сада, как дверь в его комнату распахнулась и на пороге появился Нейк Брей. Он был в уличном плаще, а под его ногами на темном, начищенном полу растекались грязные следы от обуви.

– Вставай, пройдемся, – без предисловий приказал он, и Андрею не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

* * *

Нейк Брей шел не оборачиваясь. Он направлялся в сторону побережья и как будто специально выбирал самые неровные, заросшие тропы. Андрей брел за ним, то и дело ускоряя шаг и пытаясь не отставать. Его хватило примерно на полчаса, после чего силы иссякли, ноги начали заплетаться, а дыхание сбилось. Каждую минуту, стараясь ничем не выдать свою немощь, он надеялся, что Нейк Брей наконец остановится и объяснит, что к чему. Но герцог и не собирался ничего объяснять, а спрашивать у Андрея не хватало духу. Это было слишком унизительно – так же, как и просить у Брея помощи. Поэтому когда на лбу выступила испарина, а перед глазами вновь пошли черные круги, Андрей лишь изнеможенно облокотился о соседнее дерево и слабо выдавил через побелевшие губы:

– Я больше не могу идти. Мне нужен перерыв.

– Позже, – бросил Нейк Брей.

Он даже не оглянулся. Андрей из последних сил оттолкнулся от дерева и, качаясь, вновь побрел за Бреем. Его грудь вздымалась слишком часто, а в руках от слабости появилась легкая дрожь. Андрей пытался не обращать на это внимания. Плетясь за Нейком, каждые три-четыре шага он на пару секунд закрывал глаза. Картина перед ними становилась все более размытой, а так он надеялся хоть немного восстановить зрение. Редкие деревья остались позади. Теперь перед Андреем простиралась зеленая равнина. Где-то впереди, на горизонте, плескался океан. Андрей слышал, как буйные волны разбиваются о скалы. Он слышал это даже несмотря на то, что шум собственной крови в ушах звенел куда сильнее.

– Пожалуйста, – вновь повторил Андрей через какое-то время, – дайте мне несколько минут.

Тяжело дыша, он склонился и уперся ладонями в колени. Голова раскалывалась от боли, грудь жгло от нехватки воздуха, а пот стекал со лба прямо на глаза. Нейк не удостоил его даже косым взглядом.

– Позже, – сказал он.

– Я не смогу позже, – дрожа и задыхаясь, обессиленно выплюнул Андрей. – Мне нужен отдых. Сейчас.

– Я скажу, когда можно будет остановиться, – равнодушно бросил Брей.

Но он не сказал. Ни через пять минут, ни через десять. Андрея трясло от слабости. Когда он ощутил легкие покалывания в области стоп, его окатило волной ужаса. Судороги. Врасплох они заставали его нечасто и всегда начинались с ног. В такие моменты рядом всегда была Лея. Она экстренно вводила ему необходимую инъекцию, и приступ отступал, но теперь рядом не предвиделось ни Леи, ни лекарства.

– Я не могу больше идти… – прошептал Андрей, рухнув на колени, упершись дрожащими руками в землю и из последних сил удерживая свой вес. Покалывания в стопах поднимались все выше. Теперь они ощущались в области голеней. – Остановитесь!

Андрей сам удивился звону собственного голоса – ему казалось, что в его горле остался только жгучий хрип. Это были последние слова, на которые у него хватило силы. Как только они сорвались с языка, грудь Андрея свело от боли и он склонился над землей, захлебываясь тяжелым кашлем и выплевывая кровь. Это заставило Нейка Брея замереть и обернуться. Впервые с тех пор, как они покинули комнату.

– Мне стоит остановиться? – равнодушно переспросил герцог.

Андрей даже не мог поднять голову. Его окоченевшие пальцы остервенело зарывались в мокрую землю, пока тело пробивали очередные судороги, а грудь снова и снова сотрясалась в истошном кашле. Он почти ничего не видел. До этой стадии приступа он еще не доходил ни разу: что мама, что врачи и Лея всегда успевали оказать ему помощь до момента, когда болезнь превращала его в ничтожество, живой труп. Сплевывая кровь, Андрей едва успевал урывками глотать воздух. Ему казалось, что его грудь набили стеклом и при каждом вдохе оно кромсало его изнутри.

– Мне стоит остановиться? – переспросил Брей. Его голос был ледяным и тяжелым, как могильная плита. – Остановиться, потому что последние месяцы ты только и делал, что дурачил Лею, заставляя ее вкалывать тебе двойную или тройную дозу стимулятора и теперь одной инъекции не хватает тебе даже на то, чтобы пройти полмили? Мне сделать вид, что я ничего не знаю? Что мне неизвестно, сколько времени ты водишь меня за нос, пока я покупаю полмира, чтобы вытащить тебя из гроба?

Андрей дрожал. Кровь стекала у него по губам, подбородку, а зрение почти полностью исчезло. Он чувствовал, как Брей пристально смотрит на него – с яростью, ненавистью и, вероятно, омерзением. Это было взаимно. Сила его презрения к Нейку Брею вряд ли была меньше, чем отвращение к собственной слабости. Поэтому в глубине души Андрей ликовал. На протяжении последнего полугода ему действительно удавалось виртуозно морочить голову всем – герцогу, многочисленной прислуге и даже профессорам. Когда-то одной инъекции, что колола ему Лея, хватало на целую неделю. А потом Андрей как-то подслушал разговор Брея с одним из врачей и узнал, что препарат, облегчающий его приступы, медленно сводил его в могилу. Подобно наркотику, он вызывал привыкание. Врач настоятельно рекомендовал герцогу постепенно снижать дозы инъекций, и тогда в голове Андрея родился план. Он быстро сообразил, как обыграть гениального Нейка Брея.

С того самого дня он чаще обычного начал жаловаться на плохое самочувствие – нестерпимые боли, которых на самом деле не было, сильнейшие судороги и приступы, что, по его словам, вот-вот должны были наступить. Лея была вынуждена колоть препарат чаще, а врачи лишь сокрушенно разводили руками – мол, что бы мы ни делали, ему становится только хуже. Андрею действительно становилось хуже. Уже через месяц дозы препарата хватало только на сутки, а еще через пару – всего на полдня. Болезнь лишь обострялась, что сказывалось и на том, как он выглядел: теперь в его волосах сквозила седина, а глаза словно выгорели на несколько тонов и приобрели неестественный ярко-салатовый оттенок. Андрей действительно гордился собой. Нейк Брей хотел вылечить его, чтобы до конца дней использовать как пешку. Он же поимел его сам. Теперь, когда он смог позаботиться о будущем мамы и брата, не было смысла продлевать дни собственных мучений.

Сплюнув кровь, Андрей заставил себя приподнять голову и посмотреть на Нейка Брея. Сквозь размытые черные круги он с трудом различал очертания его лица. Силы стремительно покидали его тело, он уже не ощущал своих онемевших ног. Боль в груди сжигала легкие. Тем не менее он даже попытался улыбнуться. Слабо, криво, но со всей скрытой ранее болью и ненавистью. Андрей не мог произнести ни слова, но его ядовитая, полная презрения улыбка говорила сама за себя.

Она кричала: «Я победил».

Побледнев, Нейк Брей достал из кармана шприц и приподнял руку. Полупрозрачная жидкость блеснула на слабом солнце, что тут же скрылось за облачной завесой.

– Умно, мой мальчик, умно, – не то с омерзением, не то с горечью сказал он. – Признаться, даже я не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Тебе ведь хорошо известно, сколько стоит одна эта дрянь? – Нейк слегка потряс шприц в руке. – Твоя мать отдала за нее последние деньги. Неделя твоей жизни по цене среднемесячного дохода целой семьи. Меня ты заставил заплатить на порядок больше.

– Для вас это не деньги, – презрительно сплюнул Андрей. Ему становилось все хуже. Ног он уже не чувствовал, зрение почти полностью исчезло, а звук собственного дыхания казался ему громче, чем шум океана.

– А как насчет других?

– Других?

– Да, других. Как насчет миллионов детей по всему миру, мечтающих о каждом миллилитре, что ты заставлял Лею насильно впрыскивать себе в вены? Каждый чертов день в мире умирает несколько сотен, может, даже несколько тысяч детей, чьи семьи, как и твоя когда-то, не могут позволить себе купить лекарства. После всего, что ты прошел, после всего, что пришлось пережить твоей матери, ты намеренно гробишь себя инъекциями, что могли бы облегчить им боль?

Андрей не раз слышал, как Нейк Брей кричал. Но сейчас, когда он, сжимая зубы, едва сдерживал подступающую ярость, все казалось куда страшнее. Его голос дрожал от напряжения, гнева и нескрываемого омерзения.

– Эти дети все равно бы умерли, – ожесточенно прошептал Андрей, – даже если бы вы не скупили все эти лекарства, у них бы все равно не появились на них деньги. Все они умерли бы так же, как и я.

Руки Андрея предательски подогнулись, и он обессиленно завалился набок. Его трясло в конвульсиях, судороги пробирались все дальше, и у него уже не осталось сил им сопротивляться. Тело больше не было в его власти. Сдавшись, Андрей изнеможенно положил голову на холодную землю и прикрыл глаза. Боль, подобно штормящему океану, накрывала его волнами, но он не издал ни звука. Она больше не пугала его. Он ждал ее слишком долго, слишком давно и, будь на то его воля, сдался бы ей гораздо раньше. Все это время Андрей продолжал противиться смерти лишь из-за мамы и брата, а теперь в этом больше не было нужды. Он наконец-то был свободен, наконец-то мог умереть.

– Вы бы все равно не смогли спасти меня, – почти беззвучно прошептал он, чувствуя, как разум все больше заволакивает бесцветный туман. А в следующий момент его словно обдало огнем и в последний раз тряхнуло так сильно и резко, что сознание мгновенно прояснилось.

Нейк Брей отстранился, извлек тонкую иглу из его локтевого сгиба и небрежно отшвырнул опустевший шприц. Он тяжело дышал. Очевидно, он подоспел в самую последнюю минуту, когда Андрей уже успел на несколько секунд потерять связь с реальностью. И тут герцог вдруг склонился над ним и, больше не сдерживая ярости, схватил его за шиворот и приподнял над землей как куклу.

– Если вздумаешь еще хоть раз выкинуть подобное, я больше не попытаюсь тебе помешать. Но имей в виду, не успеет остыть твое тело, как твоя мать и твой брат тут же окажутся без гроша. Мне будет плевать, как и почему ты отправился на тот свет – по собственной воле или по воле случая. Я вышвырну их на улицу сразу, как ты умрешь, уж будь в этом уверен!

Это подействовало на Андрея сильнее, чем болевой шок приступа.

– Но вы обещали… – прохрипел он.

– Да, обещал. Но ты наплевал на это и решил меня надурить. Неужели ты и вправду думал, что, узнав о твоей выходке, я выполню наш уговор? Больше никакой сделки! Отныне я забочусь о твоих родных, лишь пока ты дышишь. Умрешь – и им конец. Рано или поздно Диспенсеры найдут и убьют твою мать и брата, если, конечно, до этого они сами не загнутся от голода и нищеты…

Нейк Брей выпустил лацканы его рубашки, и Андрей отшатнулся. Тело медленно приходило в норму, кровь пульсировала в жилах, а сердце по-прежнему в отчаянии и боли колотилось где-то в легких. Вряд ли Андрей был способен на еще большую ненависть и презрение, что испытывал в тот момент по отношению к Нейку Брею.

– Я больше не хочу так жить, – сказал он, глядя на свои истощенные, костлявые руки, обтянутые посеревшей кожей. Паутина синих вен на них и алеющий след от укола были чересчур яркими и слишком сильно бросались в глаза. Если бы Андрей мог, он бы разрыдался. Взвыл от ярости и собственного бессилия, но у него не осталось сил даже на это. – Я не хочу больше гадать, сколько дней мне осталось, сколько еще все это продлится. Врачи изначально говорили маме, что шансов мало. Даже при должном лечении выживают единицы, и я точно не в их числе. Я все равно умру. – Андрей нашел в себе силы посмотреть на Нейка Брея. – Так позвольте мне сделать это сейчас, пока не стало еще хуже. В конце концов, это моя жизнь и только мне решать, что с ней делать.

– Твоя жизнь?! – взревел Нейк. Его челюсть дрожала, и впервые Андрею казалось, что говорить ему стоило невероятных, титанических усилий. – Ты вправду считаешь, что это твоя жизнь? Не ты будешь оплакивать себя после смерти! Не ты – справляться с последствиями! Не твое сердце будет уничтожено, выжжено в прах, а тех, кого ты оставишь здесь! Не ты, а они будут страдать. Твоя мать будет дрожать над твоим телом, укладывая его в гроб! Твоя мать, ты слышишь?! И ты хочешь добровольно обречь ее на это?! Боги… Да ты хоть знаешь, хоть можешь себе представить, каково это – пережить смерть собственного ребенка?! – Резко втянув воздух, Нейк грубо провел ладонью по лицу. Его плечи сотрясались в беззвучных рыданиях. – Молю Десять, чтобы ты, мой мальчик, даже в мыслях никогда с этим не столкнулся. Молю Десять, чтобы ты никогда этого не узнал…

Андрей сидел, по-прежнему упираясь дрожащими руками в холодную землю, и не мог выдавить ни слова. Перед его глазами одна за другой пролетали десятки картин собственной кончины. Он вновь представлял маму, то, как ей сообщают о его смерти, то, как она прибывает к Нейку, чтобы забрать его тело. Он представил ее безжизненное, опухшее после нескольких бессонных ночей лицо и пустые глаза, в которых окончательно померк весь свет, вся неуемная любовь и жажда к жизни, благодаря которой Люсия держалась все эти годы даже после того, как их покинул отец. Андрей всегда боялся ее пустых глаз. Он видел, как в них тухла частичка света каждый раз, когда врачи рушили очередную надежду на его ремиссию.