Исправитель. Книга 1. Первомай

– А это кто?

– Это же тётя Шура. Её сестра двоюродная. Та, которая за лётчика вышла. Тоже сидела с тобой, когда я не могла. Вот видишь? Себя-то узнаёшь? А вот тут я папкой твоим беременна была.

Она тяжело вздохнула.

– А это дедуля твой… Видишь какой? Подполковник уже. Месяц до победы не дожил… Э-хе-хе… А это Петенька, родился только. А голод такой был, мне Шура вот столечко молочка доставала. Лётчик её договаривался. И тётя Таня тоже помогала. А так бы и не знаю, как выкормила. Видишь какой Петенька довольный… А тут он только с мамочкой твоей познакомился… Вон, как смотрит на него…

На экране телевизора грустно кружилась Пугачёва:

Придумано не мной, что мчится день за днем,

То радость, то печаль кому-то неся.

А мир устроен так, что все возможно в нем,

Но после ничего исправить нельзя…

Иногда можно, Алла Борисовна. Иногда исправить можно. Я попытаюсь…

Перед глазами мелькали лица родственников. У меня в той жизни такого никогда не было, поэтому сердце жадно впитывало улыбки и взгляды, желая стать частью этой истории. Родители погибли в автокатастрофе на Кавказе, когда Саше Жарову было девять. С тех пор он жил с бабушкой. Он жил с ней, а она, судя по всему, жила им. Спасибо, бабуля…

– Саня, ты мне до отъезда кран на кухне поправь, а то уедешь завтра, и я останусь с носом.

– Поправлю, бабуль. Поправлю… И… знаешь что. Я в шкафчике на кухне деньги оставил…

– Что за деньги?

– Премию хорошую дали. Мне там деньги особо не нужны, а тебе пригодятся. Ты их только трать, не экономь…

Вечером в воскресенье шасси ТУ-154 ударили по бетонной полосе аэродрома. За иллюминаторами можно было рассмотреть только тёмную туманную мглу.

– Уважаемые пассажиры. Наш самолёт произвёл посадку в Верхотомске. Местное время двадцать один час, пятьдесят минут. Температура воздуха минус десять градусов…

Не жарко. Когда самолёт остановился, я встал со своего места, снял с багажной полки свой командировочный портфель и пальто с шапкой. Оделся. Выйдя на трап, вдохнул морозный воздух, поёжился и поднял воротник. Бр-р-р… Остановился на мгновенье, всматриваясь в расплывшиеся в тумане огни аэровокзала, и начал спускаться. Точно бабушка сказала, эмигрант. Эмигрант и есть…

Подошёл вместе со всеми к жёлтому «Икарусу»-гармошке и протиснулся внутрь. В салоне было холодно и сильно пахло отработанной солярой. Пассажиры, недовольные и помятые, уставшие после четырёх-часового перелёта, хмуро поглядывали друг на друга.

Я прикрыл глаза, вспоминая полёт. Так бы летел и летел, никогда не приземляясь, кружил бы над землёй, слушал хрустальные голоса стюардесс, грыз взлётные конфеты и ел синюю куриную ножку с рисом из прямоугольной тарелочки со скруглёнными углами. Кстати, ножка была вкусной. И рис был вкусным. Фирменный, «Аэрофлотовский» рис. А ещё пил бы крепкий чай из коричневой плоской чашечки.

В полёте было хорошо, приятно. А сейчас реальность снова вставала передо мной во всей красе. Новая реальность. Нужно было придумать какую-то болезнь, чтобы свалить на неё провалы в памяти и временное отупение. Я был уверен, что быстро разберусь и справлюсь со служебными обязанностями, но начальный период мог оказаться непростым.

Я чуть было даже не отказался от полёта, но в последний момент заставил себя шагнуть к трапу. В самолёте же мне стало хорошо, и я решил смотреть на будущее с фатализмом человека, отброшенного назад более, чем на сорок лет. И ставшего, кстати, совсем другим.

– Зато молодой и полный сил, – сказал я вслух.

Заспанный и хмурый пассажир, похожий на большого начальника, внимательно и строго посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– И с двумя ногами, – добавил я и подмигнул.

Он недовольно отвернулся. Двери закрылись и автобус, испустив натужный стон, повёз меня в новую жизнь.

Сев в такси, я назвал адрес, указанный в паспорте.

– Это в центре? – уточнил я.

– Не совсем, – откликнулся водитель. – Приезжий что ли?

– Вроде того.

– Командировочный?

– Да.

– Понятно. На швейную фабрику, значит? Это ведь их общага.

– Точно.

– Я там частенько бываю, – хохотнул он и достал из пачки сигарету. – Так-то туда много, кто проникнуть пытается.

– Это почему? – удивился я.

– Ну, как же, там ведь, практически, одни девки проживают. На швейной фабрике мужиков раз-два и обчёлся. Будешь там, как султан в гареме. Надолго к нам?

– Как получится, – уклончиво ответил я.

Таксист приоткрыл окно, а потом протянул руку и вдавил прикуриватель. Когда тот отщёлкнулся, он закурил. По салону распространился табачный дым. Капец. Сейчас бы на него столько жалоб накидали… Ну, то есть не сейчас, а в будущем…

– Центр там, – махнул водила, показывая рукой вперёд. – Это Тухачевского, а за ним проспект Ленина. Но мы вот тут повернём на Сибиряков-Гвардейцев. Так короче будет. Деньги-то не лишние, правильно?

Он засмеялся и, резко свернув налево, погнал вдоль трамвайных путей и покосившихся частных домов. Из труб шёл дым, в окнах горел свет. В свете тусклых фонарей кучи снега у ворот казались чёрными и некрасивыми. Сумрак сгущался.

– Почему снег такой чёрный? – спросил я.

– Из-за угля. Углём топят, вот копоть да пыль и летят, – охотно пояснил таксист и засмеялся. – Не видел чёрного снега раньше?

– Не настолько.

– Ну, вот, у нас так. Угля много, пыли ещё больше.

Выглядело это дело довольно угрюмо а я, честно говоря, помнил, что в целом, город был очень даже ничего, не такой, как эта улица. Я ведь здесь уже бывал, по резонансному убийству, копался в архивах МВД, добывал информацию для сценария. Впрочем, где я только не бывал…

Минут через пятнадцать, потянулись хрущовки и более современные девятиэтажки. Таксист свернул с дороги, заехал во двор, остановился у кирпичной пятиэтажки и махнул рукой в сторону здания.

– Ну вот, командировочный, – сказал он. – Приехали. Поднимайся на то крылечко.

– Спасибо, – поблагодарил я и протянул трояк.

– Ага. Будь здоров.

Постараюсь. Я вышел из машины и осмотрелся. Двор был тёмный, неприветливый, в окнах общаги горел свет. Неподалёку от входа стояли трое лбов, курили, громко матерились и смеялись. Похоже, бухие. Машина развернулась и уехала.

Я сунул руку в карман и вытащил ключ. Взвесил его на руке. Ещё раз посмотрел на номер. На металлическом брелоке было выбито число 128. Ну, ладно. Нужно было идти. Тем временем, из двери общаги выскочила девушка в искусственной шубке и быстрыми торопливыми шагами направилась в мою сторону.

Она смотрела под ноги и постаралась проскочить мимо пьяных парней побыстрее и на максимально возможном расстоянии. Постараться-то она постаралась, да вот только ничего у неё не вышло.

– А это у нас кто? – развязно засмеялся один из балагуров и, отделившись от приятелей, загородил ей дорогу.

Он выставил руки в стороны и заржал. Почти, как конь. Девушка попыталась проскользнуть, но ей не удалось. Он схватил её и прижал к себе.

– Куда торопишься, родная?

– Пусти! – пискнула она.

– Ой-ой-ой! Целку только из себя строить не надо! Я ж тебя знаю, Жанка!

– О, Жанка-защеканка? – оживились второй и третий хулиганы.

Они подскочили к девушке сзади и начали лапать.

– Отпустите! Я кричать буду!

Зачем же предупреждать? Кричи, дурочка. Кричи, что есть мочи.

– Да хоть заорись, – заржал первый кент. – Даже по кайфу будет.

– Ага! – подхватили его дружки и тоже заржали.

– Давайте её за будку, пацаны. Чё ты кобенишься, дура?! За щеку возьмёшь по-быстрому и вали, куда хочешь!

В голове щёлкнуло. У меня с гневом были проблемы в своё время. Серьёзные проблемы. Чуть не сел однажды. Но я над собой работал и даже научился побеждать свою вспыльчивость. Только вот сейчас мои методы нихрена не действовали. Юность и новое горячее сердце не оставили от тех моих побед и следа.

Меня накрыло густой чёрной волной. Стало нечем дышать, в груди разлился огонь, кулаки сжались.

– Эй, козлята, – едва сдерживаясь прохрипел я. – А ну-ка, сдристнули отсюда.

– Чё? – обалдело уставились они на меня. – Ты чё сказал, чмо?

– Лапы, говорю убери, дебил!

– А ну, Гиря, держи эту сучку, а мы с Вованом…

Он не договорил и бросился на меня.

7. Тут помню, тут не помню

Саня Жаров крепкий парень. Борец! Тело сильное, непобедимое, можно сказать. Да вот только душа у него поменялась и мозги. А мои мозги с вольной борьбой практически не знакомы. Зато знакомы со службой в ВДВ. Когда-то были. Давненько, согласен. Но зато, когда пить бросил, я стал ходить на боевые искусства для инвалидов. Злость выпускать.

Сначала на адаптивное каратэ пошёл, только выяснилось, что это хрень, сплошной балет, но потом попался нормальный тренер, он меня взял типа на самооборону. Там чуваки разные были, кто без руки, кто без ноги, а некоторые вообще колясочники. В общем публика разнородная собиралась. Но сам тренер тоже безногим оказался, так что у нас спарринг прямо с ним был.

Вот и сейчас я по привычке заскакал на левой ноге, как злобный фламинго или голодный птеродактиль. Прыг-скок, прыг-скок.

Верзила, бросившийся на меня, опешил от такого танца.

– Вован, зырь! Циркач, в натуре! Каратист что ли?

Он пьяно загоготал и тут же получил ногой в рожу. Громко клацнула челюсть, послышался хруст, голова откинулась назад, красные слюни, как в фильмах младшего Бондарчука, медленно вылетели изо рта и разлетелись ледяным ожерельем, подчёркивая торжественную неповторимость момента. А сам громила со всего своего немаленького роста ухнулся навзничь.

А я, не дожидаясь реакции Вована, от души врубил ему между ног носком ботинка. Да только сам не удержался, выписывая пируэт и, поскользнувшись на корочке льда, тоже грохнулся на спину. Этим не преминул воспользоваться Гиря. Он тут же бросил девчонку и навалился на меня сверху, пытаясь садануть немаленьким кулаком по лицу.

Но подобную ситуацию я отрабатывал тысячи раз и врубил ему левой по печени так, что он отлетел от меня, как кошка от огурца. В этот самый момент хлопнула дверь и раздался заливистый звук милицейского свистка. Послышался топот и крики. Я сел на льду, но на меня тут же навалились три человека.

– Это не он! – закричала девчонка. – Вон те! Алкаши!

Поднялась суматоха, бессмысленные метания и крики, короткая погоня. Но уже через минуту всё встало на свои места. Дружинники задержали пытавшихся сопротивляться сексуальных агрессоров, а меня похвалили. Подъехал милицейский уазик. Оперативно. Младший лейтенант, зелёный и простоватый, но пытающийся выглядеть авторитетно, составлял протокол:

– А вы, значить, напали, чтобы защитить девушку, правильно я понимаю?

– Нет, не совсем так. Я не нападал, а лишь обратился к этим гражданам с требованием оставить её в покое. А вот они на меня напали. И мне пришлось отбиваться.

– Да-да, – часто кивала совершенно оправившаяся девчонка.

На вид ей было едва ли восемнадцать.

– Всё так и было. Это же Александр Петрович, из снабжения. Он крикнул, чтобы эти… изверги отстали от меня, а вон тот попёр на него и сбил с ног, а вот этот навалился сверху.

– Да он сам мне зубы вышиб! – пьяно хрипел заводила хулиганов. – Я же шутил! Девушку веселил! А он напал! Один на троих! Я потомственный рабочий! А эта гнида интеллигентская на рабочий класс катит! Увольнять таких надо! Сажать!

– Покушение на групповое изнасилование, между прочим, – кивнул я лейтёхе.

– Ой… – засмущалась барышня.

– Значить… – озадаченно потёр лоб милиционер. – Это с чего бы…

– Намерения злоумышленники проявляли открыто. Понимаете? На половую неприкосновенность покушались.

В общем, в конце концов, хулиганов запихали в жёлтую карету и повезли в отделение.

– Ой спасибо вам, Александр Петрович, – затараторила девушка, когда машина уехала, а толпа любопытных, вывалившая из общаги, начала редеть.

Девица была румяная, боевая, с носом-пуговкой, густыми пшеничными бровями и длиннющими ресницами. Из-под платка выбилась тугая коса.

– Так ты, значит, не Жанна?

– Вы что, я же Настя! Мы с вами в профкоме вместе… ну, состоим.

Вот и первый прокольчик.

– Да-да, Настя, конечно, – кивнул я и схватился за затылок.

– Что? Больно?

– Немного… Я когда падал, хорошо головой приложился.

Вообще-то нет. Я упал, успев сгруппироваться и головой вообще льда не коснулся. Просто подумал, что это падение – отличный повод, чтобы объяснять провалы в памяти. А что, шёл, упал, поскользнулся. Очнулся – гипс. Тут помню, тут не помню.

– Надо скорую вызвать!

– Да ну, какую скорую! – браво возразил я и чуть поморщился. – Ладно, я пойду к себе.

Актёр, как есть актёр. Ещё и пошёл, чуть пошатываясь.

– Александр Петрович! Вас же качает!

– Да нормально всё! – махнул я рукой. – Было б из-за чего скорую вызывать.

– Ты это, не недооценивай, – весомо, и не скрывая тревоги, заявил непонятно откуда взявшийся мужичонка лет пятидесяти.

Он был без верхней одежды, в толстом свитере домашней вязки. Зубы редкие, волосы тоже, в глазах тревога.

– Пошли, – кивнул он на вход. – Сейчас всё организуем. Настасья, ты давай, проводи защитника своего до комнаты, чтоб он тут не усугубил, чего доброго. А то шваркнется оземь, вообще без головы останется.

– Александр Петрович, вы за меня держитесь, не стесняйтесь, – тут же прижалась ко мне девушка.

– Да зачем же мне держаться! – нахмурился я. – Я же…

– Ничего-ничего, – ловко обхватила она меня за пояс. – Кладите руку мне на плечо. Кладите-кладите. Вот так. Дядя Витя, вызывайте, не слушайте его. Он один троих хулиганов отделал. Так что же, мы его в беде бросим?

Молодец Настя, хорошая девочка. Мы в обнимочку поднялись по ступеням, дядя Витя взял мой портфель, придержал дверь, пропуская нас вперёд, и сам шагнул за нами.

– А ну, барышни, расходимся, расходимся, – привычно строгим голосом проговорил он. – Представление закончено.

– Бой Ивана царевича с трёхглавым чудищем закончился победой Ивана и скорой женитьбой на принцессе, – бросил кто-то из девушек, скопившихся на проходной.

Они были разного возраста – и совсем юные, как вот эта Настя, и постарше. Работницы фабрики, надо полагать.

– Ха-ха-ха, как смешно, – покачала головой спасённая «принцесса». – Человек жизнью рисковал, а вы…

– А ты чем рисковала? – крикнули в толпе. – Удовольствиями?

Девки захохотали. А жизнь здесь интересная, ёлки-палки. Не удивлюсь, что причину разлада с Женей где-то тут и нужно искать. Вон их сколько, необустроенных, истосковавшихся и желающих простого, так-сказать, бабьего счастья.

– Так, девчата, расходитесь, а то придётся меры применять, – прикрикнул дядя Витя. – Не обрадуетесь!

Девушки попритихли и начали расходиться.

Настя довела меня до комнаты с номером сто двадцать восемь, оказавшейся расположенной на первом этаже. Я так понял, тут было небольшое мужское гетто в обширном женском царстве.

Я убрал руку с её плеча и стал шарить в кармане.

– Ключ…

– Да зачем! – бросила девчонка и уверенно забарабанила по двери. – Сосед-то для чего нужен?

– Сосед? – удивился я.

– Ну, Давид!

Бляха-муха! Ещё и сосед! Давид какой-то. Личного пространства не будет, походу…

Дверь распахнулась и на пороге появился чернявый коренастый парень в тренировочных штанах и майке-алкоголичке. Он был похож на бычка. Плечи и шея такие – хоть сейчас на родео выпускай.

– Ва-а-ай! – протянул он, расплываясь в улыбке. – Саша приехал! Жену из Москвы привёз?

– Гамарджоба, Давид-батоно, – усмехнулся я.

– Давид! – с укором воскликнула Настя! – Вечно шуточки твои дурацкие! На меня трое хулиганов напали, а Александр Петрович им всем дал дрозда!

– Чего-чего дал? Дрозда? Ах, какой молодец! Зачем меня не позвал? Я б им чего другого дал!

– А у тебя есть что ли? – хихикнула моя сопровождающая.

– Ох, Настя! Для чего так говоришь, а? Хочешь узнать, что у меня есть, а что у тебя?

У него был небольшой, но довольно сочный акцент.

– Дурак, – засмеялась она. – Ты давай прекращай. У Александра Петровича травма головы. Он поскользнулся и об лёд ударился. Сотрясение, наверное. Дядя Витя побежал скорую вызывать. Давай его положим. Пальто помоги снять.

– Хорош, ребят, – нахмурился я. – Всё со мной нормально. Я сам. Ну-ка!

Я снял пальто и повесил на свободный крючок, рядом с которым на плечиках висела дублёнка, должно быть, принадлежащая Давиду. Сбросил ботинки и прямой наводкой подошёл по дощатому, крашенному полу к аккуратно застеленной и накрытой покрывалом железной кровати. В комнате была ещё одна кровать, но, судя по тому, что она была изрядно помята, я решил, что принадлежала она Давиду.

На мгновенье я задумался, сесть или лечь и тут же улёгся.

– А что не на свою? – спокойно поинтересовался Давид. – Думаешь, моя койка мягче?

Сетка подо мной скрипнула, будто возмущаясь беспардонностью чужака, я повернулся на бок и огляделся. Комната была, естественно, небольшой. Крашеная миллион раз дверь, несколько крючков у входа и небольшое зеркало. Дешёвые обои с колосками, видавший виды платяной шкаф, стол, накрытый клеёнкой с морским рисунком, и два стула. На столе стояла электроплитка и чайник. Ну, и две кровати. Под потолком болталась дурацкая дешёвая люстра и давала скудный свет.

– Сорян, брат, – крякнул я и уселся. – Перепутал малость. Я, как Доцент, похоже. Тут помню, тут не помню. Как-то мутно в голове. Вроде кто-то мне туда туману напустил.

– Кто-то? Так вот, Настя тебе и напустила. Никаких хулиганов и в помине не было. Она всё наколдовала.

– Очень остроумно, – хмыкнула Настя и покрутила пальцем у виска. – Балбес ты, Давид.

Она сбросила шубу и сдвинула на плечи платок. Красный свитер, плотно обтягивал внушительную тугую грудь. А юбка – такие же упругие и крепкие бёдра, показавшиеся мне довольно широкими. Огонь девка. Некрасовская буквально – и в избу, и коня… Кровь с молоком, короче. Настоящее сокровище, каких раньше немало можно было отыскать в деревнях и сёлах.

Заметив, что я её разглядываю, она не смутилась, а, наоборот, расправила плечи, стараясь предстать в наиболее выгодном свете. Я спрятал усмешку и поднялся с чужой постели.

– Лежи, – подскочил ко мне сосед по комнате. – Зачем встаёшь? Нормально всё, я не в обиде.

– Да чего лежать, я же не инвалид.

Пока мы препирались появилась скорая. В комнату без стука ворвался дядя Витя, а за ним вошла немолодая сосредоточенная врачиха и крепкий санитар.

– Так, у кого сотрясение? – строго спросила докторша, переводя взгляд с меня на Давида и снова на меня.

– У него, – ткнул в меня пальцем он.

– Да нет у меня никакого сотрясения!

– Присядьте на край кровати. Так. Ногу на ногу. Хорошо…

Она постучала молоточком по коленям, поводила им перед глазами, заставила подняться, дотянуться до кончика носа и всё вот это.

– Потеря сознания при ударе была?

– Ну… если только на долю секунды. Я ведь в шапке был, удар поэтому несильный получился. На мгновение в голове потемнело, и вспышка короткая произошла, как молния, знаете. Словно разряд по телу пробежал.

– Потемнело в глазах, – повторила докторица, старательно записывая за мной.

– Доктор, у него, кажется, провалы в памяти, – сообщила Настя. – Он кровать свою не вспомнил. И вообще, неуверенно себя чувствует. Не помнит ничего.

Вот, шустрая какая. Всё-то она знает. Впрочем, сейчас мне это было на руку.

– Тошнота есть?

– Да всё я помню! – отмахнулся я.

– Меня забыли, как зовут.

– Вас таких, знаешь сколько! – вступился за меня дядя Витя. – Всех разве упомнишь?!

– Нет, тошноты нет. Головокружение небольшое.

– Так. Сегодня постельный режим, а завтра с самого утра идите в поликлинику, прямой наводкой к невропатологу. Там вами займутся и больничный оформят. Я сейчас напишу справку. Ивашкин, димедрол подготовь.

– Внутримышечно?

– Да.

– Да какой больничный! – возмутился я. – Мне же в отдел надо!

– Успеете, поработаете ещё.

– Работа не волк, – покивала головой Настя.

– Работа не волк, а произведение силы на расстояние, – качнул я головой.

– Шутите? – уставилась на меня докторица. – Это хорошо. Но только не перетруждайте мозг, пожалуйста. Время позднее, ложитесь спать, а утром – в поликлинику. Так, снимайте штаны.

– Ой… – обронила Настя, но выходить из комнаты не стала.

Я чуть приспустил штаны и получил шлепок по заднице. После этого врачиха с санитаром ретировались, а Настю выгнал дядя Витя.

– Всё, поправляйся, – бросил он перед уходом. – А электроплитку если ещё раз увижу, коменданту скажу. Чтоб завтра же убрали, ясно?

Вопрос не требовал ответа, поэтому он вышел, хорошенько саданув дверью, и я остался один. Ну, то есть с соседом.

– Ну, ты и герой, – кивнул с улыбкой Давид. – Ты чего за эту дурочку впрягся?

– А как? Её бы оприходовали в два счёта. Трое уродов.

– Да хрен её оприходуешь, она сама кого хочешь оприходует. Теперь не отобьёшься, будет бегать за тобой. Ладно, хозяин – барин.

– Слушай, ты бы и сам вступился за девчонку, – пожал я плечами. – Какая разница, за кого именно. Просто такая ситуация требует вмешательства.

Давид не ответил и только пожал плечами.

– Ладно, надо, пожалуй, спать ложиться, – заявил я, ставя точку в дискуссии. – Завтра вставать рано.

– Про Москву-то не рассказал, – бросил он.

– Да, чего рассказывать, Москва, как Москва. Съездишь как-нибудь, сам посмотришь. Я сейчас. Выйду на минуточку.

Я вышел из комнаты и прошёлся по коридору. Нужно было осмотреться. Где туалет, где кухня, где душ. Всё нашлось и в принципе было в приличном состоянии. Видно, что общага не студенческая. И даже на кухне, когда зажёгся свет, не было тараканов, разбегающихся врассыпную.

На кухне была газовая плита и два холодильника. Нужно было выяснить, в котором из них лежат мои продукты. Во время экскурсии я никого не встретил и вернулся к себе, примерно понимая уже, что здесь и как.

– Дато, слушай, – обратился я к своему соседу. – Мне там бабушка собрала кое-что. Ты бы не мог в холодильник отнести, а то голова закружилась.

– В холодильник? – удивился он. – Крепко ты долбанулся, да? Зачем носить? Просто за дверь поставь, тот же эффэкт будет.

– То есть чайки растащат?

– Лучше меня угости! – помахал он ладонью перед моим лицом. – Будто не знаешь, что на кухне всё исчезает в один момент.

Ну вот, всё-таки на студенческую общагу тоже похоже…

– Конечно, угощайся, генацвале, здесь копчёная колбаса, конфеты и бабушкины пирожки. Сейчас вытащу из портфеля.

– А я-то думаю, – разулыбался Давид, – что это от тебя так пахнет вкусно. А это бабушкины пирожки! Не хачапури, конечно, но тоже сойдут, да? Надо твою Настю научить хачапури готовить. Пусть отрабатывает спасение.

– Все за раз не съешь, – усмехнулся я и протянул ему пакет с едой. – А я спать.

Я завалился в постель и практически сразу уснул. И даже никакая разница во времени, а в Москве сейчас было на четыре часа меньше, не смогла противостоять нервному напряжению и димедролу. Я уснул с лёгким сердцем и мысли о неопределённом будущем меня не мучили. И вообще на душе было удивительно спокойно.

«Ну, за новую жизнь!» – мысленно сказал я и, закрыв глаза, провалился в сон, полный цветных, жизнерадостных картинок.

Утром зазвенел будильник, и я резко сел на кровати. Будильник звенел и звенел. Он стоял на стуле рядом с Давидом. Я глянул в окно. Светало. Было бы здорово сейчас пробежаться, чтобы снова ощутить огонь юности, как тогда, на Ленинградском шоссе. Но нужно было придерживаться легенды и продолжать изображать травму и амнезию.

– Давид! – крикнул я, поднимаясь с постели. – Проснись! Пора шить сарафаны из ситца.

– Э-э-э… – простонал он, не открывая глаз. – Думаешь, это будут носить?

Я усмехнулся. Культурный код у представителей одного поколения зачастую совпадает.

– Будут, ещё как будут, – без тени сомнения подтвердил я. – Если узнают, что их Давид сшил.

Перед туалетом уже была очередь. Надо раньше вставать, чтобы не терять здесь время.

– Как в поезде, бл*дь! – недовольно рявкнул немолодой мужик, выходя из туалета. – Налили, сука, хоть в сапогах болотных заходи.

– О, Артёмыч с бодуна, сегодня, полундра, братва!

– Явился? – остановился он напротив меня.

– Ну, вроде, – хмыкнул я.

– Вроде Володи, – махнул он рукой. – Натравлю на тебя баб, если нити, бл*дь, не будет, попляшешь тогда.

– Артёмыч, на меня натрави! – засмеялся кто-то из парней, но тот, чуть повернув голову в сторону весельчака, мрачно отчеканил:

– Спроси себя, а на*уя?

– О! Новый афоризм!

Все захохотали, а он, тяжело шагая, ушёл по коридору.