Нелюбимая для Крутого

Он так быстро нашел меня. Зачем?

Понимание приходит быстро и больно колет в груди.

Савелий Романович приехал сюда меня добить, раз с первой попытки не вышло.

Глава 4

Прошли еще сутки в бреду полнейшем. Похороны Фари, гроб, венки. Красивый он. Был. После гранаты тело просто на куски порвало. Опознали мы вместе с Брандо. Саня волком просто выл по брату.

Эдику было сорок. Мы тогда праздновали его день рождения в клубе, и Она там уже была.

Ганс сказал мне не идти на кладбище, на меня ведь все еще охота, но мне было уже похуй. Я не чувствовал страха за себя, я хотел мести за Фари.

На похороны пришло человек двести. Фари знали многие, и явились даже те, с кем мы не особо поддерживали дружбу.

Дорогие машины, букеты красных роз и белый снег на фоне. По правде, я стоял в стороне и практически не понимал, что происходит. Какой-то сюр, сказка, быть такого не может. Все казалось, Фари сейчас встанет и мы в клуб пойдем, но он не вставал. И не встанет уже никогда.

Ко мне подошел Ганс. Он все время стоял рядом, хоть меня и облепили со всех сторон охраной.

Не знаю, зачем он это сделал, думаю, не хотел, чтобы я упал. Наверное.

Я никогда не видел своих людей такими убитыми горем. Это была адская потеря, наша общая беда.

Тихая прощальная речь Святого, слова Соловья, истерика Моники и слезы их маленького сына. Брандо молчал, но я видел, как дрожат его руки.

Все были в ауте, это был полный пиздец, который упал нам на голову со всей дури.

Я убрал тогда охрану и стал закапывать яму сам, а земля, сука, мерзлая, лопата с трудом входила.

Это все она! Эта мелкая тварь сдала адрес, куда мы машины поставили. Ее один звонок – и Фари нет. Нет документов на казино, нет общака, она все забрала себе. ВСЕ!

Да, я в жизни немало разочаровывался и в бабах, не раз меня кидали по бизнесу, предавали партнеры, но так, как она, меня никто еще не предавал.

Втереться в доверие с нуля, залезть в самое сердце, в душу, в постель, в семью и все там просто перерубить на хрен.

Эта тварь бросилась мне под машину, и я уже очень сомневаюсь в том, что это была случайность.

Не была, скорее всего, – теперь я это понимаю. Змейка рискнула и не прогадала. Все выглядело натурально, и я повелся как последний лох!

Воробей тогда осталась в клубе отрабатывать долг, и все было так, будто я сам ее нанял, сам заставить работать, баран.

После похорон Фари были поминки, хотя лучше бы мы их не устраивали. Прощаться с другом, которому только исполнилось сорок, – это пиздец. Самый расцвет сил, жить и жить еще должен был, а теперь все хотят найти виноватого, тогда как отчасти я нахожу его в зеркале.

Я это допустил, я вижу, как теперь смотрит на меня Моника, как смотрит Брандо. Я пригрел на груди змею, знаю, вот только теперь я найти ее не могу.

Тело сковало, кости хрустят. Ее кости тоже хрустели, только мало!

Я бы хотел, чтобы больше, чтобы Воробей поняла, каково это теперь – лежать в сырой земле. Ненавижу!

Валера. Обычный щипач, но, как оказалось, плохой конспиратор, и прятаться Валера не умеет. Только не от меня, и найти мне этого вора не составляет большого труда.

– У тебя? Только не вздумай мне врать, Чародей!

– Я не понимаю, о чем ты.

– Камеры стоят в бильярдной. Надо смотреть по углам, а не только на выход.

Едва сдерживаюсь. Кто еще меня предаст, кто воткнет мне нож в спину?

– В больницу отвез.

– На хуя?

– А сам не помнишь, что сотворил с Дашей?

– Она крысой оказалась, дружище.

– Я в это не верю. Дашка не могла. Посмотри на нее: дите вчерашнее! Савелий, тут что-то не то, пожалуйста, не руби с плеча!

Стискиваю зубы, стараюсь сдерживаться, как только можно. Чародей ее еще и защищает, охуеть просто.

– Валера, почему тебя не было на похоронах?

– А сам как думаешь? Я отдельно приходил, чтобы ты меня не кончил, хотя я вообще не при делах. Просто помог девчонке. Вы что-то напутали. Даша не может быть крысой.

– Блядь, тебе фотки предъявить? Так сходи к Гансу, он покажет, как эта сука документы на казино передавала, а после с нами сидела и слушала, куда машины мы попрятали. А утром хуяк – мой сейф с общаком вскрыт и Фари взорвался, прикинь, совпадение?!

Ударяю рукой по двери так, что та аж трещит. Внутри все горит, но хуй я буду давать слабину, пока не найду ее.

– Мне жаль. Савелий, мне жаль Фари, но оставь ее в покое! Я все равно не верю. Даше восемнадцать лет. Алло, так просто не бывает, да и баба это, что с нее взять?

– Что с нее взять?! Хах, Валера, ты хочешь, чтобы нас всех тут положили или что?! Где она?

– Даша в таком состоянии, что и так копыта скоро отбросит. Твоими стараниями.

Чародей обычно нормальный, но иногда он просто бесит, и сейчас как раз такой момент.

Закуриваю, глубоко затягиваясь сигаретой. Я знаю его давно и никаких полутонов терпеть не стану.

– Валера, до этого момента я закрывал глаза на то, что ты дружишь с одним из Беркутов, и не делай вид, что не понимаешь, о чем я.

– Стас меня из тюрьмы вытащил, а теперь семьей занимается, ведет тихий бизнес. Он не при делах.

– Да, звучит занятно, вот только, похоже, весь этот пиздец с нами Витюша устроил, его братец старшенький, улавливаешь связь?

– Я не в курсе, про Виктора вообще не знаю ничего. А со Стасом мы давно дружим, и, честно говоря, я не вижу в этом проблемы.

Усмехаюсь, а после хватаю Валерку и вжимаю в дверь.

– Валера, я убью тебя, если подтвердится, что Беркут заказчик и ты знал об этом! Вот твоя проблема, дружок, и да: вспомни, пожалуйста, что после зоны я тебя подобрал и дал возможность работать. И Фари был не против, это мы тебя поддержали, а не Стас, так что выбирай сторону, Чародей. При всех своих талантах на двух стульях все равно не усидишь – это понятно?

– Более чем. Пусти…

– Куда эту суку спрятал? У Игоря? Говори!

– Да. Я просто хотел помочь.

– Помощники, мать вашу! Не лезь сюда!

Отпускаю его и выхожу на улицу, закуривая снова.

Игорь. Чаще всего он выручает, но только не в тот раз, и их самодеятельность мне не нравится.

Я сам решу, что с этой тварью делать, своими руками удавлю, но прежде всего мне надо точно знать, на кого она работает, кому данные сливала, кто изначальный заказчик.

Нахожу Воробья быстро. Игорек где-то в больнице шастает, но это мне совсем не мешает. Я знаю, что он в своем отделении ее прячет, больше никуда бы не пристроил. Увесистый аванс главной медсестре, и я открываю даже закрытые звери.

Прячут они ее. Крошечная палата в отдельном крыле, там (типа) ремонт идет, простынями все завешено.

Думали, не найду, наивные.

Я эту гадюку из ада достану и не дам ей сдохнуть, пока не выбью из нее правду.

***

Крутой мне не понравился сразу. Какой-то угрюмый, грубый, очень взрослый. Мужик мужиком, Савелий долго вообще не казался мне красивым.

Он был похож на бандита, хотя тогда я еще его просто не знала достаточно. Потому что он и есть бандит, негласный хозяин города, которого я обманывала с первого дня.

Я невольно влюбилась в него и сама даже не поняла, как и когда это случилось.

Все было быстро, будто снежная лавина накрыла меня с головой, а после снег стал огненной массой, и я не знаю, как оставить теперь это.

Моя ложь повесила мне огромный булыжник на шею и теперь тянет на дно.

Первобытный дикий страх, ощущение загнанности, беспомощности и ужаса.

Нет, я не испытывала его тогда, когда едва не попала под машину Савелия, и даже тогда, когда они дрались с Фари.

Я распахиваю пересохшие губы и не могу выдавить ни звука. Он так быстро меня нашел, Крутой пришел, чтобы убить меня.Я чувствую это теперь, когда Крутой входит в мою палату тяжелым шагом и останавливается прямо у моей кровати.

Еще недавно он целовал и обнимал, а теперь я боюсь его рук, потому что он умеет делать больно.

Одет дорого, изысканно, шикарно. Широкие плечи и крепкая спина, уверенный шаг, взгляд как у льва – из-под лба, серьезный. Дорогие часы, на пальцах золотые перстни. Прежде мне это нравилось, а теперь пугает до чертей.

Как ты раньше этого не понимала, Даша, он бандит.

Уложенные назад волосы, щетина, полные губы. Цепкий взгляд хищника, волевой подбородок и трижды ломанный нос. Я запомнила это навсегда.

Строгий взгляд Крутого режет меня без ножа, а на его суровом лице теперь читаю только одно – ненависть.

Я не любимая для него больше. Теперь Савелий считает меня врагом, крысой, предательницей.

Запах его парфюма всегда будоражил меня, а сейчас я точно сбитая с радара птица: дезориентированная, не понимающая, как себя вести.

Мне просто страшно. И я боюсь. Его.

– На кого ты работаешь, сука?

Басистый низкий голос, бархатный, чуть с хрипотцой.

Я даже не сразу понимаю его вопрос, настолько заторможена. Мои мысли словно порезали на кубики, и я никак не могу собраться.

Мне страшно. Страшно смотреть на Крутого после того, КАК он меня наказал, страшно даже быть с ним рядом в одной палате.

И воздух словно стал таким густым, мне уже даже эта трубка в носу не помогает.

Легкие сковало обручем, и выхода нет. Только окно, четвертый этаж. Это мое спасение.

Боже, как Савелий теперь смотрит на меня. Совсем иначе, в его взгляде я не нахожу ничего, кроме агрессии, ненависти и злости.

Он прикончит меня здесь, но признаться в том, что я от Мамая, означает навлечь на Алису беду.

Нет, боже, нет, пожалуйста. Для нее такого ада я не желаю.

Теперь я знаю, какой Крутой на самом деле, и я лучше сдохну, чем поставлю под удар сестру. Со мной уже все понятно, что будет, но Алиса должна жить.

Глава 5

Распахиваю двери. Змея на кровати лежит, а я даже по имени ее звать уже не могу, я просто… ненавижу.

Кукла писаная. Лялька голубоглазая, она бледная сейчас как стена. Губа разбита, в носу трубка, на скуле заметный синяк. Рядом капельница, поднос с едой. Неплохо устроилась, в отличие от Фари.

Глазищи свои дьявольские распахивает сильнее, как только видит меня, и я уже сам не верю в то, что совсем недавно обожал ее, своей считал.

Я, сука, сердце ей свое бы отдал, а она предала. По самому больному ударила, отравила меня, и, пожалуй, так, как ее, я еще никого в жизни не ненавидел.

Подхожу ближе, она дергается. В стену серую вжимается, еще сильнее бледнеет. Распахивает губы, мельтешить начинает, ухватившись рукой за одеяло. Что еще она мне нашепчет, какую еще песню запоет?

– На кого ты работаешь, сука?

Простой вопрос, а Воробей только ресницами хлопает. Дьявольская сучья ведьма, о нет, девочка, этот трюк уже не сработает.

Ее глаза в этот момент, боже, а они ведь и правда хамелеоны! Никакие не голубые – фиолетовые темные, практически черные сейчас.

Они мгновенно наполняются слезами, а я бешусь. Что плакать-то теперь, актриса недоделанная. Пусть вон с Моникой пойдет поплачет, которая без мужа осталась по ее вине. Или с Брандо, который родного брата лишился.

– Я в слезы твои не верю, тварь, так что не старайся. Кто твой заказчик, кто тебе платил, кому ты сдавала информацию? – гремлю рядом, и ноль просто реакции. Снова тишина, ни звука не говорит. Трясется как заяц, поглядывает на дверь через мое плечо.

Какая умница, жертва, блядь, страдалица.

– Не смотри на выход, сопля, тебе никто не поможет. Ты будешь отвечать на мои вопросы, не то, клянусь, я тебя по стене размажу.

Нет, я не ору, я ее предупреждаю. Ощущение такое, что внутри кипит кровь.

Говорит ли она что-то в ответ? Нет. Воробей просто смотрит на меня своими этими глазищами, хлопает мокрыми ресницами, и все. Ни единого звука, как будто онемела.

Бешусь, хватаю ее одеяло, сметаю на пол, а ведьма руку поднимает, зачем-то прикрывая голову.

Стискиваю зубы, когда вижу ее теперь без одеяла. Перебинтованное плечо, вся в этих капельницах, а я ведь любить ее мог. Я хотел, сука, ее любить, думал, не такая. Баран.

– Что ты молчишь, лярва, язык проглотила? Я задал вопрос: говори, кто тебя нанял, кто-о?!

Подхожу ближе, но Воробей не дает себя тронуть. Она тупо падает с кровати, сваливается с нее, выдергивает капельницу из руки и забивается в угол.

И воздух тяжелеет, давят стены, потолки. Я в страшном сне такого представить не мог, чтобы на девку руку поднять, но перед глазами то и дело Фари в гробу, и клянусь, я мечтаю задавить ее голыми руками прямо здесь.

Тишина давит на нервы, мы теряем драгоценное время, которого у меня нет, и в игрушки играть с ней я не собираюсь.

Вот что бывает, когда крысу прижмешь. Как лохов нас все время разводила, потешалась, а после танцевала на костях.

Не пожалела Фари, а ведь я должен был на его месте быть, это меня она хотела кончить.

Я не дам ей уйти, и она это прекрасно понимает. Я выбью из нее правду любым способом, и мы это оба тоже прекрасно знаем.

Достаю из кармана нож. Щелчок, и острое лезвие открывает нам новые горизонты. Воробей сильнее вжимается в стену и глухо дышит. Ее грудная клетка быстро вздымается, она держится за перебинтованное плечо. Смотрит на меня, распахнув сухие губы.

***

– Что здесь происходит? Даша!

Игорь. Приперся так не вовремя и сразу к этой кукле продажной подходит, осматривает всю. Только сейчас вижу, что у Воробья кровь потекла на руке от выдернутой капельницы. Я этого не заметил, у меня и так все красное перед глазами.

– Выйди отсюда, Савелий Романович! Даша, вставай, осторожно.

– Игорь, не мешай. Мы разговариваем.Поднимает ее, а она за его спиной тут же прячется. Нашла защитника, тоже мне, смешно даже.

– Как, позволь спросить? Ты видишь, что Даша не в состоянии тебе ответить? Выйди за дверь, говорю! Пожалуйста.

Усаживает ведьму на кровать, подает ей одеяло, а я даже смотреть спокойно на нее не могу. Мне просто больно.

Вылетаю за дверь, хлопаю ею так, что петли едва не слетают.

Не сказала, ни хуя она мне не сказала, тогда как Прайд ждет возмездия. За Фари мы всем глотки перегрызем, и месть наша будет страшной.

Я тогда еще должен был ее прикончить, я был обязан.

“За семью расстрел в упор” – это наш девиз, но я был настолько охуевший, что даже пулю ей в голову пустить не смог. Я хотел задавить ее голыми руками, мечтал порвать на куски, впрочем, не так и далеко ушел от этой правды.

Если бы не Валерка, парни после меня не оставили бы от нее и мокрого места.

– Зачем ты пришел, Савелий Романович? Мало поиздевался над девочкой? Убери нож, здесь тебе не твои криминальные джунгли!

Игорь. Вышел в коридор, прикрыл дверь палаты. В глазах упрек, но это Погосов. Он только в больнице король, и это его царство.

Прячу бабочку, сам не заметил, как все это время сжимал ее в ладони.

– Вот на хуя ты лезешь не в свое дело, Игорь, кто тебя просил?

– Я врач, я лечу людей, и мне все равно, что у вас там за разборки, но устраивать их здесь я не позволю.

– Отдай ее мне. Сейчас же.

– Нет, исключено. Даша под капельницами лежит, если ты не заметил! Знаешь, мне с вами уже надбавку за вредность положено.

– Мне нужна информация, которой эта тварь владеет. Почему она молчит, почему из нее ни звука?!

– Скажи спасибо, что Даша вообще в себя пришла. Она первые сутки ни на что не реагировала, в шоке полнейшем была, в истериках. Между прочим, после тебя, Савелий Романович. Удивительное совпадение, правда? Зацеловали в своем Прайде, до выбитых суставов просто залюбили девочку на хрен!

– Что с ней такое, что-о-о?!

– Испуг, стресс, истерика.

– Почему она ни хуя на вопросы не отвечает?

– Думаю, она не может. Даша вообще ни слова не произнесла с момента поступления. Вероятно, в вашем Прайде ее ударили чем-то увесистым. Наверное, кулаком, дядя Савва, потому я даже не удивляюсь, почему Даша первые сутки вообще ни на кого не реагировала.

Камень в мой огород, я помню все, и мне от этого ничуть не легче. Тошно просто, ненавижу, тварь.

– Не смешно! Не смей мне тут ерничать, Игорь, я только с похорон! Эта крыса была засланной и только притворялась овечкой. Она меня предала, ПРЕДАЛА! На меня дважды покушались, наш Фари погиб!

– Сожалею, правда, но мне зачем мне эта информация? У вас там свои волчьи законы, а мне потом лечить тех, в кого летят осколки.

– Послушай, Игорь…

– Нет, ты послушай: Дашу привезли сюда едва живую, в критическом состоянии, с болевым шоком, изнасилованную, с выбитым плечом, которое нам еще и вправлять пришлось. По-хорошему, я должен был в первую же минуту вызвать ментов, но я этого не сделал, так какой иной реакции ты от меня ждешь, Савелий Романович?

Глубокий вдох, это ничем не помогает.

– Почему она не говорит ни хуя?

– Потому что ты ее чуть не задушил. Даше больно глотать и говорить, плюс стресс. Девочку лечить теперь надо, это не шутки.

– Блядь, так лечи ее! Лечи, мне нужно, чтоб она заговорила!

– Не кричи, это уже ничем не поможет, и так… наделали делов.

– Когда она заговорит, когда?!

– Я не знаю. Неделя… может, месяц, а может, никогда.

Игорь любит нагнетать, но у меня на это уже реально нет никакого терпения.

– Что? Что ты сейчас сказал?

– Что слышал. Восстановление речи от многих факторов зависит. Я не знаю, когда Даша отойдет и отойдет ли вообще хоть когда-то. Мне жаль Фари, но знаешь, я лично не думаю, что она способна на все это дерьмо, что вы на нее навешали. Просто быть не может, бред какой-то. Вы ее в свои разборки криминальные втянули, всех собак на девочку повесили, а мне разгребать, и знаешь что: если Даша реально крыса, то лучше бы ты убил ее, чем так покалечил.

– Блядь!

Сцепляю руки в кулаки. Игорь, может, и прав, вот только от этого не легче.

– Лечи ее. Она мне живой нужна.

– Как раз этим и занимаюсь. Уходи, Савелий Романович, сейчас ты сделаешь только хуже.

– Мне нужно узнать, кто нас заказал. Игорь, в память о Фари. Не отворачивайся от меня в такой момент, у тебя ведь тоже беда может случиться, и ты ко мне первому придешь за помощью. На. На медикаменты. Сделай так, чтобы она начала говорить.

Кладу ему в карман аванс. Игорь берет деньги. Он всегда берет.

Глава 6

Прошли еще сутки, я не помню уже, когда спал, когда жрал нормально. Дни и ночи слились воедино, и только теперь понимаю, как много делал Фари. Это он держал все под контролем, я мог расслабляться, я полностью доверял ему все дела, мог рассчитывать на него в любой ситуации.

Теперь же все на мне, и нас качает, как чертову шлюпку в океане. Ганс поднимает документы, Соловей в офисе, а Брандо где-то бухает, бросив все. Я его не виню. Самому хочется забыться, вот только я понимаю, что мы пойдем на дно, как Титаник, если сейчас я срочно не буду выруливать дела.

Мы остались без казино, этот доход нам уже перекрыли, и мы пока толком не понимаем, что за тварь забрала это заведение у меня так официально.

Кэш тоже проебали. Фари уже давно говорил не хранить общак в клубе, но там мой кабинет. Блядь, туда под страхом сноса башки никто не смел входить без разрешения, а тем более вскрывать сейф, забирать подчистую просто деньги.

Это годы нашей работы, я бы за эту сумму мог запросто купить еще одно казино. Потери огромные, и мы стали уязвимы, словно откатились на много лет назад.

Разница только в том, что тогда я был с Фари и мы реально ничего не боялись, он всегда меня страховал, а теперь его нет. Нет его, нет, блядь, на этом свете больше.

Мои люди не могут так быстро хотя бы на треть взять дела Эдика. Сука, Фари вообще для меня был незаменимым.

Одна надежда на Брандо, они похожи и думают примерно одинаково, вот только Саня к чертям сорвался, и я понятия не имею, где теперь его носит. Он еще молод, Фари должен был больше натаскать своего брата, натренировать его на разные ситуации, а теперь что? Блядство.

***

Я чувствую себя мышкой, которая попалась в мышеловку. Она не может спастись, но ее никто не добивает. Пока.

Я знаю, что Крутой мечтает теперь о моей смерти, я видела эту ненависть в нем к себе, и это ожидание расправы уже само по себе меня убивает.

Он ведь отдал меня тогда своим браткам, и это было чистое везение, что зашел Валера и забрал меня оттуда. Он мог и не зайти или прийти позже. Не думаю, что я тогда бы была все еще… живая.

Эти голодные волки меня бы там на части порвали, я нисколько в этом не сомневаюсь, и Савелию было плевать на это абсолютно.

Я помню, что он тогда ушел и даже не обернулся. Он бросил меня, точно объедки, отдал своим шестеркам из Прайда, и никто за меня не вступился. Никто, и было так глупо надеяться на другое.

Я горю. С каждой секундой от осознания, что как раньше уже никогда не будет и я больше никогда не буду прежней. Не назовусь девушкой Крутого, его любимой или хотя бы танцовщицей.

Я изгой, и мне так стыдно за то, что я все это делала. Я не думала… не знала, что это приведет к таким последствиям.

Записки казались чем-то простым, неважным, это же просто буквы, но, как оказалось, они тоже способны убивать. Когда же я поняла, что мой слив информации причиняет боль, остановить эту машину я уже не могла.

Фари. Он меня невзлюбил с первого дня, но я его уважала все равно, ведь он был, конечно, прав насчет меня. А его жена Моника, их прекрасный маленький сын…

Они лишились отца и мужа, и ведь я тоже в этом виновата.

Если бы не я, у них все было бы как раньше. Брандо бы не ранили, не было бы покушений.

Я так виновата, и мне дышать от этого тяжело. Кажется, словно мои руки испачкались в грязи, и сколько теперь ни мой, они все равно грязные.

Савелий меня теперь даже по имени не называет. Сука, тварь, как еще там говорил? Много говорил, и это было больно слышать в свой адрес от того, кто еще совсем недавно шептал мне слова любви и с кем мы засыпали в обнимку.

Утром приходил следователь. Не знаю, откуда он узнал обо мне, похоже, кто-то в отделении все же вызвал милицию. Этот мент спрашивал имена, как и кто меня изнасиловал, просил написать все, угрожал даже, а я слушать все это не могла, мне было просто больно.

Потом Игорь зашел, выпроводил следователя, но легче от этого не стало.

– Если хочешь, можешь написать заяву на Крутого. Ее примут, и нет, это не я вызвал ментов. Медсестры проболтались. У нас такие пациенты, как ты, нечасто, сама понимаешь.

Смотрю на Погосова. Игорь – хороший врач и человек нормальный, почему он мне помогает? Не знаю, вот только смысл мне писать заявление на Крутого, если я уже практически труп?

От этого ничего не изменится, кроме того, что он еще сильнее обозлится на меня, да и толку? С его влиянием это будет просто бумажка на ветру.

***

– Даша, тебе больно глотать?

Игорь подходит ближе, осматривает шею.

Киваю, первые два дня горло огнем просто горело, а сейчас лучше, но глотать больно все равно, хотя и не в этом дело.

Мне ничего не хочется, зачем кормить тело, если я знаю, что мне остались считаные дни, а может быть, часы, когда Он придет снова и на этот раз добьет меня.

– Ты все еще ничего не ешь, и меня это очень беспокоит. Капельницы – это не замена питанию, чтоб ты знала. Значит, так, Даша, давай посмотрим до завтра, если лучше не станет, будем кормить тебя через зонд. Если ты не начнешь говорить, я вызову психиатра. Пока не вижу другого выхода, прости, – сказал глухо Игорь и ушел, стало снова тихо в палате. Все это время я даже не смотрела на него, пялилась как мумия в окно, желая, чтобы он ушел поскорее.

Страшно ли мне, что придет психиатр? Нет. Я, честно говоря, надеюсь не дожить до этого момента.

Закрываю глаза, а там картинки. Черно-белые и цветные, кровавые.

Как будто это просто фильм и со мной такого никогда не могло случиться. Это не моя жизнь, я такого не выбирала. У меня вообще было смутное представление о будущем, но такого ада я не хотела.

Я думала, что у меня будет как у всех: семья, работа, учеба, а на деле вышло ни-че-го. Все разрушилось, я не успела этим насладиться и вкусить любви. Я только-только начала чувствовать это, и все закончилось.

День, еще день, я все время откладывала и не рассказывала Крутому правду, а потом стало поздно. И нет больше любви у него ко мне. Она кончилась, разбилась, превратившись в ненависть.

Когда это началось, когда я попала в этот взрослый мир, я не знаю. Все так быстро, зачем это все, кому?

Вот я еще хожу в школу, мама дома печет торт, Алиса совсем маленькая. Мы были счастливы тогда, а после мамы не стало, и я должна была быть просто старшей сестрой.

Я не помню, когда после смерти мамы позволяла себе что-то. Я все делала потому, что была должна. Должна хорошо учиться, должна подрабатывать, должна слушать Юру, даже если он порой вел себя так, что мне было стыдно и противно. Мне было больно за нас с Алисой, когда он выпивал, когда у нас дома часто не было еды, но мы жили в его квартире, мы зависели от него, и я ничего сделать не могла, кроме как мириться с этим.