Эскорт для ведьмы

– Об Эрике? – угрюмо спросил Джек.

– Об обоих! – тоном, не терпящим возражений, ответила миссис Рэнтон и, грациозно развернувшись на каблуках, принялась готовить реактивы и концентраты к предстоящему уроку.

В дверь робко постучали. И Джек, ни сказав больше ни слова, спрыгнул со стола и быстрым шагом вышел из аудитории, громко хлопнув дверью прямо перед носом ошеломленного первокурсника.

Он вышел на улицу и, стоя под мелками каплями дождя, сделал несколько глубоких вдохов. Его взгляд скользнул по студентам, спешащим по своим делам. Недолго постоял, глядя в серое бездушное небо, и тяжелой походкой направился к корпусу «В».

«Ну и в какое дерьмо ты вляпался теперь, друг? Нет, надо все-таки сказать спасибо своему деду, который двадцать три года назад усыновил годовалого сына одной из служительниц ордена «Гардия1» трагически погибшей при исполнении задания. А спустя несколько месяцев удочерил новорожденную девочку, дав ей имя Сабрина. И свою фамилию – Вентерс. Ах да, забыл упомянуть, что эта девочка, по совершенно случайному стечению обстоятельств, оказалась потомком одной из старейших французских семей, женщины которой слыли в народе ведьмами. Помимо своей внешней красоты, ведьмы обладали своеобразными и необъяснимыми, с точки зрения обычного человека, способностями.

На протяжении многих веков орден «Гардия» внимательно следил за родом де Маншанд. По крупицам собирая историю этой необычной семьи, и нередко вмешиваясь в их дела, чтобы предотвратить возможные беды и трагедии. Так продолжалось до тех пор, пока Мишель, мать Сабрины, не сбежала с новорожденной дочерью из дома, узнав, какую судьбу готовит для девочки ее бабушка Мари. И тут-то мой дед и не смог остаться в стороне. И тут он умудрился переплюнуть всех в ордене. Я имею в виду тех, кто когда-либо влезал в историю этого злосчастного семейства и вносил свои так называемые «коррективы». Он предложил помощь Мишель, и она с радостью приняла ее. Они спрятали новорожденную девочку в секретном логове ордена в Нью-Йорке, а позже дед тайно перевез ее в Ливерпуль. Сама же Мишель вернулась домой. Она хотела поставить точку в непростой истории рода де Маншанд. С тех пор ее никто не видел.

Тем временем девочка прекрасно росла в семье Вентерс, состоявшей из моего деда и, как она полагала, ее брата-близнеца Эрика. Я же играл роль лучшего друга Эрика, который вместе с родителями в возрасте десяти лет перебрался из Ливерпуля в чудесный город Новый Орлеан, в штате Луизиана, США. Куда моя неуемная мать и пассивно-активный отец перетащили и «своего старого друга», а по совместительству моего родного деда, Алекса Вентерса, и всю его новоиспеченную семью. Они поселились в небольшом, но внушительном двухэтажном доме в Садовом квартале, в котором и жили до тех пор, пока… Пока дедушка не скончался.

Это случилось полтора года назад и стало сильнейшим ударом для всей нашей семьи. Особенно для Сабрины. Но и Эрик тоже не подвел! Он начал пить так, что было сложно понять, то ли от природы у него такие синие глаза, то ли от выпитого. А потом он связался с чудаковатой девчонкой по имени Сара. Она называла себя «свободным художником» или что-то в этом роде. Что за картины она писала? Одному Богу известно. С каждым днем ситуация только ухудшалась. Они стали напиваться вместе. Тем временем Сабрина не находила себе места, безумно переживая за брата. Его высокая, когда-то поджарая фигура теперь напоминала скрюченную вешалку, на которую натянули растянутую футболку не первой свежести.

Сабрина без конца названивала мне и пилила за то, что я, такая гадина, не обращаю внимания на своего друга и позволяю ему губить свою жизнь. Я же был бессилен, потому что Эрик меня совершенно не слушал. А Сабрина рыдала, забившись в угол на кухне. В итоге однажды, когда моему терпению пришел конец, я схватил Эрика за шиворот и потащил его на прием к нашему семейному психотерапевту. К моему отцу. После долгого и, на мой взгляд, чересчур заумного разговора с ним, Эрик стал немного адекватней. Но привычек своих не поменял. Тем не менее, пить он стал заметно меньше. Однако сокращение алкоголя в крови повлекло за собой и побочное действие. Он стал чаще ссориться с Сабриной. И она опять принялась за свое. Названивала мне и высказывала все, что до этого выслушала от своего брата. Напомню, что мы с ней никогда не питали друг к другу особой симпатии. Я пару раз рявкнул на Эрика, а заодно и на его подружку, которая переживала очередной «творческий кризис», и стал злейшим врагом своего лучшего друга на долгие, долгие годы. А точнее, на целых пять дней. Пока в субботу, двадцать восьмого августа, в одиннадцать часов вечера не зазвонил мой телефон, и в ответ на мое «алло» я услышал пьяное, невнятное бормотание. Все, что я смог разобрать из этого странного монолога, так это то, что Эрик был в каком-то баре на Бурбон-стрит, и ему было очень плохо и грустно. Он поругался с Сарой и решил утопить свое горе в старом добром «Черном дикси вуду2». В общем, ничего необычного, все как всегда.

Я представил бешеное лицо Сабрины, когда ее братец явится домой со всем звуковым сопровождением, без которого он никак не сможет обойтись. И… И мне ничего не оставалось, кроме как броситься на спасение тонущего в алкоголе друга. Я нашел его в одном из баров на Бурбон-стрит. Мне несказанно повезло, так как Эрик был почти в сознании. Пьяный в хлам, но в сознании. Какая-то девчонка-хиппи повесила на его шею бусы с Марди Гра3 и украсила левое ухо ярко-розовым искусственным цветком. Эрик с трудом поднял голову, когда я подошел к нему, и даже умудрился выдавить жалкое подобие улыбки.

– Жизнь – говно, – обреченно констатировал он. И дыхнул на меня таким перегаром, что у меня заслезились глаза. Да, зрелище было как минимум скорбным, когда я тащил его к выходу под плачевные звуки музыки, доносящиеся из колонок.

Всю дорогу до его дома я молил Бога лишь о двух вещах. Первая – чтобы его не вырвало в моей машине. Вторая – чтобы Сабрина была на работе. Она работала барменом в одном из баров Французского квартала, и я смутно припоминал ее жалобы на то, что во время наплыва туристов работы у нее прибавилось вдвое. На крайний случай я желал, чтобы она спала так крепко, что мы бы с ней не успели столкнуться в вечной словесной баталии, конца которой не наблюдалось и не предвиделось. Эта красивая девчонка не просто не любила меня. Она ненавидела меня! Вот только за что? Так как ответа на этот вопрос я не находил, то старался отвечать ей взаимностью, но получалось как-то не очень. Точнее, совсем не получалось. По ее словам, я был чем-то вроде настоящего посланника дьявола, который пришел на Землю, чтобы отравлять жизнь ее брату, а заодно и ей самой. Проблема состояла еще и в том, что ее брат придерживался совершенно противоположного мнения и видел во мне своего спасителя.

Когда мы уже почти подъехали к Садовому кварталу, Эрик резко открыл глаза и в панике прижал пальцы к губам. Это был верный признак того, что он экстренно нуждается в свежем воздухе. Я высадил его рядом с домом, чтобы избежать порчи салона своего любимого и еще совсем новенького автомобиля, и отъехал, чтобы развернуться. Пока я разворачивался и искал место для парковки, этот болван не просто вошел в дом, он сделал это с таким грохотом, что было слышно даже на улице. Я мгновенно замер. Тишина. Никаких криков, воплей или нравоучений. Отлично! Значит, наша маленькая фея еще не вернулась с работы. Оставалось только свалить это пьяное существо подальше от нее в его спальне и успеть ретироваться до ее возвращения.

Но, как вы помните, дальше все пошло не по плану. Она была дома.

Джек достал новую пачку сигарет и снова закурил.

Только сейчас он начал понимать, что в ее поведении тогда на кухне было что-то странное. Она не набросилась на него с упреками, не стала говорить гадости, молча взяла ключи, когда он помогал Эрику «дойти» до его комнаты. Он стал вспоминать, как она стояла у окна и смотрела в темноту пустыми, уставшими глазами. Она казалась такой хрупкой, почти невесомой, с бледным лицом и спутанными волосами, которые падали на ее тонкие, ссутуленные плечи. В тот момент она выглядела такой беззащитной… А когда она повернулась и посмотрела на Джека, в ее огромных синих глазах было столько боли и печали… И дело было не только в усталости. Вся горечь и боль, которую она переживала после смерти деда, отразились в этом взгляде. Джек почувствовал, как что-то больно сжалось у него внутри. Он тоже тяжело переживал уход старого Вентерса. Ведь тот был его родным дедом. Чего Сабрина, конечно же, не знала. И Джеку не хотелось дожить до того момента, когда вся правда всплывет наружу.

И вот теперь его мать, его родная мать, не просто просит, а приказывает ему «присматривать» за этой девушкой. Конечно, этот приказ исходит свыше, и он никак не может его ослушаться. От этого зависит не только его материальное благополучие, но и вся дальнейшая жизнь. Однако Джеку всегда было неприятно, что орден вот так манипулирует судьбой другого человека, хоть и с благородной целью его спасения. И тот факт, что он был частью этого ордена, означал то, что он тоже будет вовлечен в эту ложь, причем с самого рождения.

Но под указанием присматривать за Сабриной значилось нечто большее. Он должен был следить за развитием ее сверхъестественных способностей. А с этим определенно были проблемы.

Возможно, из-за своего воспитания или чего-то еще, Сабрина в свои двадцать три года не подавала признаков какого-либо сверхъестественного таланта. Не было даже намека на его проявление. Хотя все ее предшественницы, или, точнее, родственницы «показывали характер» уже в раннем детстве. У Джека же на этот счет была своя теория, суть которой укладывалась в одно единственное слово – бездарь.

Хотя определенными способностями доставать и выводить его из себя она обладает точно. И владеет ими в совершенстве. Он что же, своеобразный катализатор ее худшей стороны? Джек встряхнул головой, стараясь выкинуть из головы мысли об опытах, и поплелся в сторону университета.

Он вошел в здание «В» и направился в сторону аудитории, на двери которой красовалась табличка с именем Миссис Престон. Заведующая кафедрой литературоведения. Отлично. Будет время вздремнуть, а может, даже увидеть какой-нибудь сон. Джек уселся в самом темном углу аудитории, надеясь, что его присутствие останется незамеченным.

– Мистер Корнэлл! – пропела миссис Престон своим звонким высоким голосом, и ее полные щеки тут же покрылись ярким румянцем.

– Да, миссис Престон? – Джек одарил преподавательницу одной из своих самых обаятельных улыбок и пристально посмотрел прямо в ее карие глаза. Женщина мгновенно покраснела еще сильнее, и на ее щеках заиграли ямочки.

– Мистер Корнэлл, я надеюсь, вы не забыли подготовиться к сегодняшнему занятию? – спросила она, стараясь скрыть смущение, уставившись на доску.

– Конечно, миссис Престон, «Убить Пересмешника4». Я прочитал книгу от корки до корки и должен признаться, она меня очень впечатлила. Такой интересный и захватывающий сюжет. А главное, с таким глубоким смыслом.

Джек снова одарил миссис Престон своей фирменной улыбкой. Единственное, что он успел запомнить из этой книги, «готовясь» к сегодняшнему занятию – это название и имя автора. Миссис Престон удовлетворенно кивнула и вернулась к перебиранию сочинений, мятой стопкой лежащих на ее столе. Отлично. На сегодня с литературой было покончено. Миссис Престон, как обычно, больше его не побеспокоит. Сегодня, по крайней мере. Так что можно смело расслабиться и вздремнуть. Прозвенел звонок, который означал полтора часа беспробудного сна и хаотичных мыслей. Все расселись по своим местам. А Джек закрыл глаза и приступил к своему самоанализу.

Глава 3

Джек Эллиот Корнэлл. Это я

Итак, что мы имеем?

Меня зовут Джек Эллиот Корнэлл. Мне двадцать четыре года. Я работаю на древний орден «Гардия», в который меня определили мои дорогие родители еще задолго до того, как я появился у них в проекте. Ах да, забыл! Мои родители тоже являются частью этого ордена, так же, как и все мои немногочисленные родственники.

У меня есть безумная семейка, странная работа, выходящая далеко за рамки понимания обычного человека, и даже свое собственное жилище! Не то теплица, не то дом. Мое тайное убежище и моя гордость. Когда-то это была обычная теплица, которую несколько лет тщательно возводила моя неуемная мама. Она проводила там свои опыты по выращиванию непонятных гибридов из таких же непонятных растений. Это продолжалось до тех пор, пока у меня не наступил переходный возраст, и я не начал бунтовать. Это случилось ровно десять лет назад. Тогда я решительно заявил, что хочу жить один и ухожу из дома. Мама закатила жуткую истерику и сказала, что я могу делать все, что угодно, лишь бы не доводил ее до припадков своими побегами. Так в моем ухе появилась первая серьга. Потом я все-таки сбегал, и не один раз. Но великий и ужасный «Гардия» всегда находил меня и возвращал в семейное гнездо. В итоге, когда отцу надоели мои бесконечные выходки и постоянные мамины истерики, он вызвал меня к себе на ковер.

– Джек Эллиот Корнэлл! Мне неприятно это говорить, но придется. Ты меня достал! – прогремел он. – А точнее, достали твои глупые ребяческие выходки!

Отец гигантскими шагами мерил офис так называемой «строительной компании», которой он «управлял» и держался изо все сил, чтобы не отвесить мне волшебного пинка. Я же не двигался с места и тупо смотрел на него. Правый глаз у меня был подбит, так как пару дней назад я со своим лучшим другом Эриком ввязался в драку за первенство в прыжках с тарзанки в Миссисипи. Тогда это казалось невероятно круто.

– Так вот, мой бестолковый сын, – продолжил отец, – мы решили, что тебе пойдет на пользу пожить отдельно.

Мое сердце екнуло так, что я подумал о том, успею ли поймать его, когда оно выпрыгнет из груди. Наконец-то! Я добился своего! Еще чуть-чуть и я буду свободен! Я затаил дыхание и уставился на своего разъяренного отца.

– Тебе уже шестнадцать лет. Ты уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки, – гремел он, и, судя по его тону, буря только начинала набирать обороты.

– Мы решили отправить тебя в Джексонвиль, – деловито заявил отец и выжидающе уставился на меня. Ну а я? Мне стало дурно. Я, конечно, ничего не имею против Флориды и даже с легкостью бы там освоился. Ведь я знал, что кто-нибудь из ордена всегда будет рядом. Но мысль о том, что мне придется расстаться с друзьями и с дедом, который, как ни странно, всегда меня поддерживал, вернула меня в реальность.

– Все, что угодно, только не Флорида, – еле слышно, проскрипел я и умоляюще уставился на отца. Тот в недоумении приподнял бровь. – Если возможно, я бы хотел остаться в Новом Орлеане. Ну, или хотя бы в его пригороде. Я хотел бы жить здесь. – Флорида категорически не входила в мои планы и я решительно стоял на своем.

– Я не собираюсь идти у тебя на поводу, – рявкнул отец.

– А у мамы? – в сердцах выкрикнул я.

– Что? Это еще что за новости? О чем это ты? – отец уставился на меня в полном недоумении.

– Ты же выстроил ей эту теплицу! Или что ты там выстроил для «развития ее садоводческого таланта», как ты сам говоришь, – я с вызовом глянул на отца. Мой правый глаз, который начал опухать, больно передернуло. Я знал, что отец не одобряет маминого увлечения «огородом». И мне не раз приходилось становиться свидетелем их перебранок, возникавших на этой «почве».

Отец же был главным и одним из самых уважаемых исследователей явления под названием «полтергейст». И в ордене его за это очень высоко ценили. А он же, в свою очередь, хотел, чтобы его жена проводила с ним больше времени, помогая найти причины появления полтергейста с биологической или какой-либо иной точки зрения. А не тратила время на непонятные растения, которые она с успехом выращивала везде, где только находила свободный клочок земли.

Папа долго пытался пригвоздить меня к полу своим тяжеленным взглядом, как вдруг на лице его появилась улыбка, не сулящая ничего хорошего.

– Отлично! Кажется, я только что нашел решение всех наших проблем, – задумчиво произнес он. Схватил меня за шиворот и потащил вон из душного офиса.

– Нет! Я категорически против этого! – в ужасе, хватаясь за голову, кричала мама, когда папа сообщил ей о том, что собирается переоборудовать ее теплицу в не что иное, как жилище для меня.

В итоге, после двух недель страшнейших душевных терзаний, переживаний и мучительных споров, она согласилась.

Из уважения к чувствам матери и ее «сорнякам», я попросил отца оставить теплицу на месте, а к задней стене пристроить небольшой домик. Так что теперь, чтобы попасть в гостиную, приходится пробираться сквозь своеобразные джунгли. Ну а со временем я и сам научился разбираться в биологии и теперь выращиваю свои собственные «сорняки». Мама же нашла утешение в преподавании химии и биологии в университете Нового Орлеана. Куда ее пригласили работать сразу же после того, как «строительная компания» отца заключила с университетом договор на строительство и полное оснащение новой лаборатории в здании «А». Естественно, за счет компании.

После окончания школы я поступил на факультет психоанализа в Университет Нового Орлеана. Но из-за постоянных напоминаний родителей о том, что я, несмотря ни на что, должен находиться радом с нашей «ведьмой», спустя год был переведен на факультет литературоведения. Причем без моего согласия. Когда я, узнав об этом, в бешенстве ворвался в офис своего отца в центре города, чтобы высказать на этот счет все, что только думаю, то и рта не успел раскрыть. Отец, сверкая самодовольной улыбкой, вручил мне ключи от машины. Моей машины! Новенького черного «Шевроле Камаро» последней модели. Подарок от ордена в благодарность за «самопожертвование». Я, как и любой другой на моем месте, недолго думая, взял ключи и мгновенно стал самым ярым поклонником литературы. Это оказалось несложно. Читать мне всегда нравилось.

Помню, как дед с гордостью посмотрел на меня, когда я впервые подъехал к его дому на новом шикарном авто, чтобы подвезти Эрика и эту маленькую злючку в универ. Друг присвистнул и выдавил одну единственную, но весьма красноречивую фразу:

– Ну ни фига себе!

Дед захохотал и обернулся к Эрику.

– Хорошую работу всегда высоко ценят. Да, Джек? – многозначительно произнес он и по-дружески похлопал меня по плечу.

Эрик поджал губы и, пожирая салон глазами, уселся на пассажирском сиденье. И тут из дома вышла она. На ней было короткое вишневое платье с небольшими рукавами и неглубоким декольте, идеально подчеркивающим грудь. Черные туфли на высоком каблуке делали и без того стройные ноги еще более эффектными. Длинные темные волосы мягкими волнами обрамляли бледное лицо, четко выделяя острые скулы. В синих глазах пылал огонь. Она недовольно посмотрела на меня, а затем и на предателя брата, который отчаянно старался ее не замечать. Грозно свела брови на переносице и, гордо подняв голову, продефилировала мимо нас.

– Подбросить? – поинтересовался я, прилагая титанические усилия, чтобы вопрос прозвучал как можно вежливее и непринужденней.

– Нет, спасибо. Я еду с Клэр, – холодно ответила Сабрина и направилась в сторону старенького пыхтящего форда подруги. Эрик странно хихикнул и уставился в окно, словно не замечая, что я готов взорваться от столь неуважительного отношения к моей новой, только что сошедшей с конвейера подружке.

И тут я просто не могу обойти стороной Клэр.

Клэр – самое примитивное создание, которое когда-либо существовало на планете Земля. По крайней мере, я таких больше не встречал. Весьма непримечательная и простая девушка. Причем как внешне, так и интеллектуально. Сначала говорит, потом думает. Если, конечно, думает вообще. Тем не менее, это не мешает ей быть забавной и веселой. Странно, что она дружит с такой зазнобой, как наша высокомерная «принцесса».

С важным видом Сабрина промаршировала мимо нас и села в машину Клэр, которая то и дело подавала мне знаки, показывая, какая у меня «клевая тачка». До университета мы с Эриком ехали молча, так как настроение было основательно подпорчено всем нам известной особой.

Итак, подведем окончательный итог. К двадцати четырем годам у меня есть: непонятный дом-теплица, шикарная машина, немного сумасшедший, но смелый кот… Ах да, точно! Совсем забыл рассказать, что я совершенно официально являюсь хозяином кота по кличке Гигантер. Я нашел и подобрал его уже почти готового отправиться в мир иной в сточной канаве на Тулуз-стрит. Он был сильно потрепан уличными собаками, но все же сумел выкарабкаться. У него огромные, безумные глаза, странный коричневато-черный окрас и явно выраженный диагноз – ожирение. И дело не в том, что он большой любитель зубной пасты. Кстати, когда я впервые обнаружил это его пристрастие, то, мягко говоря, не на шутку перепугался и сразу же потащил к ближайшему ветеринару.

Это случилось после того, как я впервые стал свидетелем весьма странной и не самой приятной с эстетической точки зрения сцены. Выйдя из ванной, Гигантер танцующей походкой протрусил мимо меня и внезапно, театрально закатив глаза, мягко опустился на пол. Перекатился на спину и выпустил изо рта обильное количество белой пены. Я был готов поклясться на Библии, что у моего кота случился приступ эпилепсии, пока не почувствовал резкий запах мяты. Теперь стабильно пару раз в месяц я регулярно нахожу прокусанные, а порой и изрядно изгрызенные тюбики зубной пасты. А Гигантер корчится в «страшных муках пастаплексических судорог». Наблюдая за ним уже не первый год, могу с полной уверенностью сказать, что он получает от этого определенный кайф. Периодически у него случаются приступы непонятного мне героизма. И, наблюдая исподтишка за тем, с какой страстью и мужеством мой кот нападает на водоразбрызгиватели в теплице, могу со всей долей ответственности заявить, что в прошлой жизни Гигантер был никем иным, как храбрым воином, отважно атакующим смертельного врага.

Вот, собственно, так и живем. Я и мой апатичный кот-маньяк в окружении кустарников. Что еще? Ах да, количество пирсинга в моих ушах выросло до трех. Появилось много новых татуировок. Также в наличии: лучший друг – пьяница, его сестра – ведьма, не проявляющая ни малейшего намека на хоть какой-нибудь дар, древний орден и…

Дверь в аудиторию тихо скрипнула, невольно оторвав меня от самоанализа, результатам которого позавидовали бы Шопенгауэр и Ницше вместе взятые. Я машинально поднял голову, пытаясь разглядеть человека, столь наглым образом прервавшего мои философские размышления. Это была она. И она опоздала. Ну конечно, она опоздала. В последнее время она только и делает, что опаздывает. Я не нашел в этом ничего интересного, снова прислонился к стене и закрыл глаза.

– Простите за опоздание, – произнесла Сабрина тихим, низким голосом. Голос слегка дрогнул, выдавая легкое волнение. «Ну надо же, – подумал я, – переживает из-за литературы?» Значит, совесть у нее все-таки есть. Только вот насколько глубоко она у нее зарыта, наверное, не знает даже она сама.

– Ничего страшного, мисс Вентерс. Проходите, – ответила миссис Престон.

Не найдя для себя ничего интересного, я вновь закрыл глаза, но не успел даже задремать, как почувствовал легкое движение рядом с собой.

– Вообще-то я тут сплю, – недовольно пробормотал я.

– Да ради Бога. Ты мне безразличен, – ответила Сабрина.

Я открыл глаза и мельком взглянул на нее. Да, красивая, как всегда. Но что-то изменилось. Куда испарилась вся ее злость? Почему она меня не пнула, как обычно?

– Глазам не верю. Ты добровольно села рядом. Это что, новый способ самобичевания? – любезно поинтересовался я.

Сабрина не ответила и уставилась на преподавателя, упорно делая вид, что меня не существует. Я посмотрел на ее бледное лицо. Казалось, что сама она стала еще меньше. Под глазами пролегли темные круги, руки слегка дрожали. С ней явно что-то происходило. Интересно только, как вытащить из нее ответ на это «Что?»

– Сабрина, – позвал я.Ноль реакции.– Сабрина, – повторил я.Тишина.

Реакция осталась прежней. Как же она иногда меня бесит! А ведь, в принципе, ничего особенного не делает, просто игнорирует! Подавив жгучее желание придушить, я взял ее за руку. Ледяная и дрожит. Медленно, будто я был чумой в красной маске, девушка повернулась ко мне.

– Я думала, ты спишь, – холодно прошептала она.

– Трудно спать, когда ты рядом, милая, – почти промурлыкал я в ответ. – А теперь серьезно. Что случилось? На тебе лица нет.

– Ничего. Просто устала. Работы много. А еще Эрик…

Сабрина снова свела брови на переносице и освободила руку.