Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

Итак, экзамен по русскому и литературе. Начинаю действовать! Едва какой-то полковник дает нам три часа и объявляет, что время пошло, я рисую на заглавном листе мужской член с большими авиационными крыльями. На это уходит не более тридцати секунд. Аккуратно складываю листок. Остальные вокруг пыхтят, морщат лбы. В аудитории жарко. Скучаю, жду. Мне вспоминается комиссар на фотографии. Его широко раскрытый рот и рука с пистолетом, вскинутая вверх. Чур меня! Пытаюсь сидя заснуть. Ловлю на себе удивленный взгляд шагающего вдоль рядов контролирующего офицера.

– Так! Сдаем работы!!!!

Сдаю и я. Жалко, что результатов надо ждать целые сутки.

А я уже представляю себя выходящим из КПП. Вдыхающим воздух свободы. Тянется, тянется время… Родителям пока ничего сообщать не буду. Зачем их расстраивать? Поступлю в ВОКУ и сразу же позвоню. Из Орджоникидзе. Чтоб не выковыряли меня из пехоты раньше времени. Хотя при наших-то связах… Может, зимой позвонить?

Догорает день. По ночному лагерю медленно перемещаются тени. Патруль. У нас все по-взрослому. Вот только что охранять? У нас ни боеприпасов, ни оружия. Вещи личные? Так их днем прут, пока все на экзаменах. Наверное, это кто-то из двоечников. Отчисляют, вот они и кидают остающимся последнее «прости». Я не такой. Завтра я попрощаюсь со всеми культурно. Скажу сержанту Куренному спасибо за недолгую военную науку, отвешу пендаль его помощнику Столбову и в поход!

Сон уносит меня «в свою страну оленью»… Нежно… Сквозь годы… Я опять маленький… Я грудничок… Мама укачивает меня на руках… Я дома… Наша люстра в большой комнате кружится вокруг меня…

– Подъем! Строиться! Шевелитесь, блядь!

Боже мой. Я все еще на абитуре. Разлепляю ресницы, сползаю со своего пыльного ложа и последним выбираюсь на воздух. Демонстративно плюю в сторону строя и возвращаюсь в палатку. Скатываю матрас и встаю в длинную очередь понурых неудачников. Надо сдать казенные вещи в каптерку в обмен на документы. Блин, вот толпа… Человек сто режут после первого же экзамена. И в этой толпе один я, как дурак, улыбаюсь, обнимая и прижимая к животу скрученный матрас. Взять бы и отдать его кому-то из других двоечников. На, мол, будущий комиссар, не вешай носа, учись, не подводи меня, своего благодетеля.

– Сладков! Абитуриент Сладков!

Не понял… Кому я тут знаком? Оглядываюсь. Полковник. Рубашка, галстук, фуражка. Небольшой животик. Я нагло киваю, мол, в чем дело?

– Сладков, вы что тут с матрасом?

– У меня «два». По сочинению. Уезжаю.

– Товарищ абитуриент, у вас «четыре».

Мои губы сомкнуты, но я аккуратно хохочу. Вот чудак-человек. Довожу ему данные четко, доходчиво, вылупив глаза и покачивая головой.

– «Два», товарищ полковник. «Па́ра». Я домой уезжаю.

– Вы что, не поняли?!! Матрас на место и на зарядку! У вас «четыре»!

Дурное предчувствие. Дыхание перехватывает. Я грубо расталкиваю матрасом печальных счастливцев. Вот он, стенд с результатами экзаменов. У меня слабеют колени. Сладков – «четыре». Мистика…

Минут пять сижу в курилке, уставившись в одну точку. Потом закидываю матрас на свою койку и отправляюсь на ненавистную зарядку. Догоняю рысцой свой взвод на втором круге на стадионе. Сержант Куренной смотрит на меня как на привидение.

– Товарищ сержант, можно встать в строй?

– Можно Машку за ляжку! Вперед!

Попытка бегства не удалась.

* * *

Очередь в каптерку по утрам все длиннее. Матрасы сдают все быстрее, в обмен на свободу. Наш городок заметно пустеет. Математику, географию, едва открыв рот, сдаю на «отлично». Завтра история.

– Отбой!!! А ну спать всем!!!

Лежу, царапаю ногтем брезентовую стену палатки. Черт-те что… Свалить не удается. В Орджоникидзе экзамены тоже подходят к концу. У КПП я видел «купцов» из Челябинска. Приглашают в танкисты, в автомобилисты… Все не то.

Я уже научился после команды «Отбой» отключать свое сознание от реальности. Вот сейчас мне удается представить себя ребенком. Я во дворе, я на качелях. Уххх вверх! Уххх вниз! Я проваливаюсь, засыпаю.

Утром все сначала: зарядка, завтрак, учебный корпус. Последний экзамен. История. Мозги сверлит мысль, тупая, как головная боль: «сдам – не сдам»? С Орджоникидзе я в пролете. Так вообще можно остаться на гражданке. Я знаю, как у нас в Монино встречают ребят, не сумевших поступить в военные училища. На них смотрят с жалостью, как на больных и ущербных. Они ходят целый год потупив глаза. Устраиваются сантехниками, чернорабочими, ожидая следующего года, чтоб преодолеть досадную неудачу.

Нет, надо закрепляться здесь, на Урале! Я все чаще ловлю себя на мысли, что хочу остаться. Хочу вот так же, в бесцветном х/б, с голубыми погонами на плечах, беспечно выхаживать по территории КВАПУ. Как это делают курсанты-стажеры, наши временные командиры. Остаться… Легко сказать. Если в математике я, скажем, не много, но понимаю (дважды два – четыре, мало, но уже кое-что), в истории я полный тюфяк. Полный. Так… Петр Первый в каком веке царствовал?.. Кажется, в десятом или в одиннадцатом… Ладно, попробуем сдать.

Захожу в аудиторию. Волнение. У стола преподаватель – майор Черепанов. Рост небольшой. Взгляд умный. Фигура пингвина.

– Товарищ майор! Абитуриент Сладков на экзамен по истории СССР прибыл!

– Берите билет.

Тыкаю пальцем в желтый листок.

– Билет номер пятнадцать. Русско-японская война.

– Готовьтесь.

К чему готовиться? Что за война такая? Ничего не знаю, даже примерно. Шуршу картами. Их можно использовать как наглядное пособие. Достаю нужную. На обороте мелко написано простым карандашом: «Русско-японская война, 1904–1905 годы».

– Вы готовы, Сладков?

– Так точно.

– Приступайте.

– Русско-японская война. Девятьсот четвертый – девятьсот пятый годы. Товарищ майор, абитуриент Сладков ответ закончил!

Все. Труба. Военная эпопея завершена. И… Но… Черепанов всплескивает пухлыми ладошками:

– Вот он, полный ответ!!! Сжатый, четкий! Ничего лишнего!!! Товарищ Сладков, пять! Свободны!

Выхожу. Мысли, как тараканы, разбегаются по сторонам. Пять. Вот это номер. Да я ушам своим не верю. Пяти́фан! Пятерочка!!! Я поступил!!!

Слева тот самый генерал Борисов.

Мы его уважали. Правда, видели его редко

Пару дней ошалелого счастья. Мы подметаем лагерь, ходим в ненужный патруль, валяемся на своих койках, томясь в ожидании. Когда? Когда же нам наконец выдадут форму?!

– Строиться!

Эх, мысли… Кто мы? Еще не курсанты, но уже и не абитуриенты. Переходная модель от гражданского человека к военному.

– Строиться, кому говорят!

Перед нами снова главный учебный корпус. Мандатная комиссия, ритуал посвящения. Лекционный зал. Тот самый, в котором я пару недель назад нарисовал авиационную картинку на экзамене по русскому языку.

Заводят группами по десять счастливчиков. Рядом с трибуной за столами расселся президиум. Полковники, человек десять.

В центре сам генерал. Борисов. Выносит вердикт:

– Мы поздравляем, вы зачислены!

Все, курсант! Курсант!!!

* * *

Утро. Нас ведут на четвертый пост. Солнце выглядывает из-за казарм, но еще прохладно. Птички поют. Колонны растягиваются по всему КВАПУ. На четвертом посту вещевые склады. Начальник – прапорщик Гоптарь, пузатый незлобный дядька. Сам он ничего не делает, суетятся курсанты, назначенные его помощниками. Он их величает длинным смешным выражением: «Ротные писари-каптенармусы». Эти писари вскрывают гвоздодерами большие фанерные ящики и вынимают из них новенькое обмундирование. Мы выстраиваемся в длиннющую очередь у крыльца деревянного склада. Каждый из нас получает пилотку, сапоги юфтевые, комплект хлопчатобумажный (брюки и куртка). Кому достается х/б, а кому «стекляшка». Стойте! Разберемся, чтоб не запутаться. Х/б – форма песочного цвета. Под курганским солнцем она выгорает в приятный молочный колер. И он, этот колер, – признак старого воина. «Много лет, сынок, прошло с тех пор, как меня призвали!»

Все эти тонкости я описываю на случай, если вдруг, нечаянно, записи попадут не тем, кому они адресованы, то есть скромным, интеллигентным штатским людям, а наоборот, закоренелым сапогам, желающим вспомнить свой скорбный путь, обтянутый портупеей. Они жуки въедливые: «Ооо!!! Это не так! Да разве это было? Вот так надо и эдак!!!» Да пожалуйста. Описывайте свои ощущения. Я говорю о своих.

Впрочем, вернемся к обмундированию. С х/б понятно. Была еще и «стекляшка». То есть покрой, размеры, фасон – те же. Но «стекло» темно-защитного, скорее даже бутылочного окраса. На солнце оно выгорало до неприятного болотного цвета. И в ткань его, мы были уверены, вплетали искусственное волокно. Это уже потом, спустя десятилетия, я узна́ю: это х/б – песочная ткань с добавлением химволокон. А «стекло» – натуральный хлопок. В общем, все наоборот. Многие ветераны КВАПУ, да и вообще Вооруженных сил, до сих пор об этом и не догадываются. А? Заплел я мозги, правда?

Боже мой, как мы потом извращались в нарушении формы одежды. Курсантская мода! Явление, о котором стоит рассказать поподробнее, но чуть позже.

Новоявленные курсанты то и дело подбегают к Гоптарю с кучей выданного барахла:

– Товарищ прапорщик, поменяйте, пожалуйста, ну не подходит это мне, неудобно!

– Жмет? Велико? Размер твой?

– Да.

– Все, ступай.

– Ну пожалуйста…

Гоптарь к таким туманным претензиям, судя по всему, давно привык. Он ловит очередного просящего за локоть и говорит громко, чтоб слышали все:

– В армии так не бывает! «Я не знаю… Не удобно…» Что за нюни! Четкость должна быть! Вот однажды обратился курсант к старику Хоттабычу, мол, сделай мне хрен до земли! И тут же у курсанта исчезли ноги. И хрен как раз достал до земли. И заплакал курсант. А Хоттабыч ему говорит: «Запомни! Просьбу четко нужно излагать и конкретно!»

Кое-как переодеваемся. Тут же старослужащие учат нас мотать портянки. А мы не слушаем их, торопимся и просто накидываем белые матерчатые квадраты на круглые раструбы новых сапог и проталкиваем их вглубь. Портянка там, внутри, обволакивает ступню, в сапоге мягко, уютно, прям как в домашнем тапочке. И вот мы шагаем со склада обратно в лагерь. И не хватает мне этого нового, военного, воздуха!

На днях выдали форму. Я в исподнем.

Совершал кросс

Я задыхаюсь! От гордости. Все. Я военный! У остальных тоже – брутальный взгляд, игра желваков, выставленные вперед подбородки, в общем, орлы. Первые полкилометра. Потом один, второй, третий курсант и наконец я – мы хромаем. Идти больно. Сапоги – это, конечно, здорово… Кандалы, мля, а не сапоги. Да еще курсант незнакомый сзади, из военных абитуриентов, нет-нет да и долбит носком по моей пятке:

– Копыто возьми, душара!!!

Блин, все настроение портит, падла!

* * *

Из палаток переезжаем в большую четырехэтажную казарму. Это однокомнатная квартира на сто пятьдесят человек. Ни тебе кубриков, ни отдельных жилых комнат. Огромный пролет через все помещение. Справа-слева кровати. В два яруса. Нас строят, определяют каждому койку, тумбочку, стул. Выдают постельное белье, два полотенца, для лица и для ног, тапочки, прикроватный коврик. Все. Другой собственности нам здесь не положено. Да, еще чемодан разрешено держать в каптерке. Но! Свидание с этим чемоданом разрешено только вечером, в определенные часы. В казарме мы тут же снимаем ремни и падаем на койки. Вальяжно расставив ноги, расстегнув тесные воротнички.

– Встать!!!!!!

Старшина кричит так, что я пугаюсь. А уж привык вроде бы к таким воплям. Старшина топает сапогами, тужится. Этот малый явно не в себе. Чего он взвился-то? Оказывается, делов-то! Кровати, видите ли, предназначены лишь для отдыха после команды «Отбой». В остальное время их можно ровнять, заправлять, гладить одеяло ладошкой, все, больше никаких общений. А по утрам, оказывается, нужно набивать на одеяле, на боках заправленных коек, уголок, так называемый «кантик». Для этого даже созданы специальные дощечки с ручками. Старшина даже взял их и полязгал друг об друга, как литаврами, для наглядности. Короче, днем на кровать в армии можно смотреть, любоваться, но только не спать. Ночью, все ночью.

Нас делят на бывших военнослужащих и бывших школьников. Первые – в сторону. Им достаются наряды, караулы и так далее. Мы – на КМБ. Курс молодого бойца. Что-то типа ввода в тему. Или просто ввода. Без вазелина. Итак… Военная жизнь началась.

Я стою на тумбочке. В смысле не сверху, а рядом, но в армии так говорят: «стоять на тумбочке». Я дневалю. Ну, то есть нахожусь напротив входной двери. Пялюсь на нее во все глаза. Вдруг войдет кто-то из руководства Вооруженных сил СССР. Старшина, например.

Короче, это первый в нашей ротной истории наряд. И он мой. Старшина Бобкин днем вызвал меня из строя, сообщил, что, мол, я, курсант Сладков, один из избранных. Поздравил. Отправил готовиться.

Я полистал устав. Белиберда какая-то. Покемарил на сваленных в бытовке плащ-палатках и валенках. И наряд начался.

По уставу нас, дневальных, трое. У тумбочки обязательно должен находиться один из них. Пожар, землетрясение, ядерная война – эти мелочи старшину не волнуют. Два шага в сторону, и ты совершаешь воинское преступление под названием «сойти с тумбочки». О наказании за это мы предупреждены.

– Будете очко драить у меня целую неделю!

Так нам пообещал старшина. Стоят обычно по два часа, меняя друг друга. Есть еще и дежурный. Он покрикивает на «свободных» дневальных, заставляя работать. И те пашут сутки напролет, как папа Карло!

Вечереет. Тоска. Тумбочка. У входа в стеллажах строем висят шинели. Без погон и шевронов. Серый цвет. Господи, тоска-то какая. Неужели мне предстоит провести в этих хмурых стенах четыре года?.. Не армия… Тюряга прям. Со мной в наряде земляк, Вовка Омельченко. Омеля. Тоже из Монино. Ходит, вон, ровняет шинели, насвистывает. Настроение у него хорошее. Каждому свое.

Ночью сержант Загоруй и еще один дневальный отправляются спать (по уставу – отдыхать лежа). На страже Родины остаемся я и Вова. И вот проходит пара минут, и Омеле в голову приходит гениальная мысль. Я, говорит, пойду посплю, а ты стой. Потом поменяемся.

Ну стою. Муторно. Время как каучук. Не течет, а тянется. Не сходя с тумбочки, перематываю портянку. Стоя. Скрип двери. На пороге здоровенный полковник. На рукаве кителя повязка: «Дежурный по училищу». Замираю, держась за тумбочку, стоя на одной ноге, и одновременно подаю команду (сержант научил):

– Дежурный по роте на выход!

Полковник одобрительно кивает и, заложив руки за спину, прохаживается вдоль висящих на стене стендов. Там боевые листки, стенгазета и еще всякая дребедень, оставшаяся от прежних обитателей этой казармы. Проходит пять минут, десять… Полковник поглядывает на часы.

– Ну где твой дежурный?!

– Спит.

Полковник открывает рот и ловит воздух, как ловец жемчуга, вынырнувший из воды. Он глотает слюну, морщится, как при ангине, и шипит, словно удав:

– Что???!!! Сюда мне его!!!

Я, недовольно фыркнув, покидаю тумбочку, иду искать.

А где он, этот Омеля? Рота «китайская» – не сто человек, а все двести. Рыскаю в темноте. Фонарик бы… О! Нашел! Земляк-Вольдемар в трусах и майке валяется на своей заправленной койке. Ремень со штык-ножом висит на спинке стула.

– Вставай! Вова, вставай!

– Что там?

– Дежурный по училищу приперся! Тебя спрашивает!

– Скажи, что я сплю…

– Да говорил! Он какой-то ненормальный, тебя требует!

– Ладно, иду.

Без слов возвращаюсь обратно и застываю оловянным солдатиком рядом с тумбочкой. Полковник вышагивает вдоль шинелей. Взгляд на часы. Угрожающее сближение. Багровое лицо в двух сантиметрах от моего. Глаза бешеные. Он выдавливает слова по слогам, сквозь сжатые зубы:

– Где де-жур-ный?

Снова бегу в спальное помещение. Омеля опять спит.

Валяется, гад, поперек койки! Бриджи натянуты до колен. Синие армейские трусы распластаны, как пеньюар. Белесые ляжки светятся в темноте. Затылок на пузе соседа. Я бью земляка сапогом. Со всей силы.

– Блядь, Омеля, подъем! Этот полковник меня задолбал! Бегом на выход!

Если б не Кутергин (я выучил фамилию этого человека), а какой другой офицер… Мандец бы нам! Всему наряду! Лично я на его месте никого бы не пощадил! Поднял бы старшину, вызвал бы офицера, ответственного по батальону… И плевать, что ночь, что это первый в жизни наряд… Это была бы расправа. Да-да, расправа… За годы службы я узнал, что это такое. Успел… На себе ощутить. И, надо сказать, частенько по делу. Хотя… Разные козлы попадались.

Дежурный по училищу Кутергин дождался Омелю и молча ушел. Теперь спать ухожу я. Омеля против. Не волнует. Моя очередь.

* * *

КМБ. Это страшная аббревиатура. «Курс молодого бойца». Тридцать дней. Месяц, который потом до смерти снится каждому, кто начинал воинский путь в качестве рядового. Это месяц, за который тебя превращают в мужчину. Другие мужчины.

Август. Училище опустело. Старшие курсы убыли в летний отпуск. Остались лишь мы, новоявленные «минуса». Откуда такое название? А у нас на шинели и на парадном кителе прилеплена к рукаву желтенькая такая полоска, она и похожа на минус. И статус у нас здесь такой же. Ниже, чем нулевой. Курсантов, поступивших из армии и военно-морского флота, на КМБ не привлекают. Им готовиться к присяге не надо. Они ее давно уже приняли. Некоторые успели повоевать. А некоторые вообще отслужить. Есть такие великовозрастные, что поступали в училище по личному разрешению Министра обороны СССР. Того самого Устинова Дмитрия Федоровича, персонажа казарменной классики. Вот она:

Спи, демоба, сладко-сладко!Пусть приснится дом родной!Баба с пышною п…!Море пива, водки таз! И Устинова приказ!Об увольнении в запас!

Последнюю строчку при декламации этого окопного шедевра следует произносить нежно-нежно, в истоме, закатывая при этом глаза.

Нам до дембеля далеко. Мы – начинающие, неопытные, изнеженные гражданкой, а поэтому и бесправные. Нас нужно как можно быстрее поставить в строй. Для этого и придуман КМБ. Утром подъем. Кросс. Обычный, три км. А вот по среда́м мы бегаем на Черную речку. Шесть километриков. Это отдельная тема. А в обычный день после бега разминка, спортгородок, водные процедуры. Главная трудность начала дня не в зарядке. Здесь мы поднаторели. Другое. Представьте расположение… Точнее, спальное помещение нашей казармы. Сто пятьдесят коек, сто пятьдесят накрытых простынями тел. И вон он, справа, на первом ярусе ты. Последние минуты сна. Ты еще в неге, но чувствуешь, сейчас у тебя отнимут сон. А впереди кошмар. Надо же, нормальных людей кошмары мучают ночью. Нас днем. Итак, до подъема остаются мгновения… Сержанты, руки за спину, уже прохаживаются вдоль коек своих подчиненных. Прям эсэсовские офицеры в фильмах про концлагеря, лица злые, собак не хватает. Им, эсэсовцам, тфу ты, сержантам нашим, разрешено подниматься раньше общей побудки. Они выветривают сны из своих сержантских голов неторопливо.

Им не орут в ухо. Их будят дневальные, мягко поглаживая сержантское одеяло рукой. Наши командиры потягиваются в своих постельках. Они не прыгают в сапоги, не продевают судорожно свои сержантские руки в рукава гимнастерок. Нет. Балагуря (плевать, что остальные спят), они топают умываться и бриться. Именно топают, не стараются тихо скользить. Успевают даже перекурить. И вот он, момент… Дежурный по роте приближается к выключателю. Мы не можем видеть, но чувствуем шкурой, как он протягивает к рычажку свою руку. Включает в расположении свет. Потом тянет, скотина, секунды три и только тогда истошно орет:

– Рота, подъем!!!!!!!!!!

Команчи, сиу или апачи, да вообще все индейцы – отдыхают! У них не вопли, а жалкий писк. Среднестатистический кваповский дежурный по роте – вне конкуренции! Даже Тарзан в одноименной комедии – сиплый пентюх. После дикой команды дежурного надо за пять минут успеть натянуть брюки, намотать портянки, выбежать на улицу и встать в строй. Но самое главное! – по дороге необходимо заскочить в туалет. Понимаете меня? Жидкость, которую мы пьем, организм берет напрокат. И отдать ее природе старается вовремя. Он желает слить ее!

В длинный белый лоток-писсуар! А посему две сотни «слонов», голых по пояс, ломятся в нужник и тычут своими «громоотводами» в кафельное корыто! Вопли, толкотня, грохот тяжелых сапог.

– Блядь! Подвинься! Куда ты ссышь?!!

– Да дай ты пройти!

– Не ломись, чмище!

Сержанты орут свое. Подгоняют, словно за эти вопли каждого из них ждет гонорар. Замо́к крикнет, командир учебной группы вторит ему еще громче. Ну а уж «комод» верещит так, что жилы на его шее вздуваются, как на члене перед половым актом!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.