Сломленный рыцарь

Пусть тётушки за моей спиной и дальше судачат, что идеальная жена – та, что во всём потакает супругу, ловит каждое его слово. Для меня это нелепая чушь, придуманная мужчинами для собственного удобства. Где гарантия, что, получив такую безропотную покорность, мужчина не заскучает и не начнёт искать разнообразия? Что не найдёт другую, ещё более послушную? Что не перестанет ценить, охладеет, начнёт пренебрегать?

В нашем мире, где брак – холодный расчёт и стратегия, а не романтическая сказка, никаких гарантий нет. А терять себя ради того, чтобы стать для кого-то идеальной… худшая сделка из всех возможных.

Я не стану унижаться и вымаливать у Микеле внимание, подбирая крохи с его барского стола. Но я сделаю всё, чтобы мой новоиспечённый муж, увидел за выгодной партией и деловой сделкой женщину из плоти и крови, а не красивую вещь, которую можно поставить в угол до тех пор, пока она не понадобится.

И уж точно я не стану молча проглатывать унижение, если он посмеет искать утешения в объятиях других женщин. Так же, как и не намерена искать тепла у любовников, заглушая боль предательства. Мы оба дали священные клятвы перед алтарём, перед лицом Бога и всей нашей семьи. Его тело, его ночи, его слабости – по праву принадлежат мне. И я намерена сдержать свою часть клятвы, чего бы мне это ни стоило. А Микеле… хочет он того или нет, будет приходить за теплом и лаской ко мне. Только ко мне.

Его «перевоспитание» я начну уже сегодня ночью. Для этого нужно выбрать подходящее оружие… Благо в чемодане есть несколько соблазнительных комплектов, купленных втайне от отца для будущей, как мне казалось, счастливой семейной жизни. Какая ирония.

Выйдя из душа, окутанная облаком пара, я, напевая себе под нос лёгкую мелодию, подошла к зеркалу. Волосы, влажные после горячей воды, спадали волнами на плечи. Я аккуратно промокнула их полотенцем и открыла отдельный карман в сумке с бельём.

Прохладный чёрный шёлк с тончайшим, как паутинка, кружевом; алое, расшитое золотом, обещающее грех и роскошь; почти невесомое, прозрачное, с холодными жемчужными бретельками. Всё это дразнило и ожидало своего часа. Раньше носить их было не для кого. Отец, со своими старомодными взглядами, свято чтил традиции и строго следил за моей, как он выражался, «непорочностью». Никаких свиданий. Никаких поклонников. Теперь… я свободна. Выбирать. Желать. Быть собой.

– В святоше спит грешница, – как-то со смехом сказала моя кузина Франческа, когда мы, ускользнув от телохранителей, разглядывали витрины бутиков в Милане. Я тогда лишь отмахнулась, покраснев, но в глубине души знала – она права.

Я всегда обожала красивое бельё. Даже когда никто, кроме меня, не видел, что скрывается под строгими, закрытыми платьями для семейных ужинов. Мой маленький секрет, тихий бунт против удушающей чопорности нашего мира. Надеваешь под глухой воротник шёлк и кружево – и чувствуешь себя совершенно другой. Увереннее, желаннее.

Многие и правда считали меня тихой монашкой, невинным ангелочком с нимбом. Отец годами старался создать мне именно такой образ. Но кто знал, что скрывается за ним на самом деле? Ответ прост – никто. Мой круг общения был жёстко ограничен семьёй и проверенными людьми. Не то чтобы меня держали под замком, но заводить дружбу с кем-то не из нашего мира – опасно для них и мучительно для меня. Вечно лгать, изворачиваться, притворяться… тошно. Вот и приходилось выслушивать бесконечные сплетни и пересуды родственников, делая вид, что меня волнуют их мелкие интриги.

Зато я читала море книг. В том числе и тех, что с перчинкой и пометкой «18+». Они-то и стали моими тайными наставниками, открывая двери в мир запретных желаний и сладостных грехов. И теперь пришло время перейти от теории к практике, где главным экзаменатором будет мой собственный муж.

Я остановила свой выбор на чёрном варианте. Тонкие бретельки, изящное кружево, облегающий крой – всё в нём дышало чувственностью и обещанием. Комплект идеально покажет моему мужу, что я вовсе не ангел, каким Микеле меня, несомненно, считает.

Надев бельё, я провела ладонями по ткани, наслаждаясь прикосновением шёлка к коже. Затем накинула лёгкий халат того же цвета. Он ниспадал до самого пола, создавая завесу тайны, скрывая и одновременно подчёркивая каждый изгиб. Финальный штрих: тушь, чтобы сделать взгляд темнее и глубже, и капля прозрачного блеска на губы. Высушив волосы, я расчесала их, позволяя прядям лечь мягкими волнами.

Взглянув на своё отражение в большом зеркале с позолоченной рамой, я удовлетворённо улыбнулась. Из зазеркалья на меня смотрела не робкая девушка, а уверенная в себе женщина, знающая себе цену.

Пора показать тебе, дорогой супруг, что я не просто жена по расчёту.

Сердце колотилось где-то в горле глухим барабанным боем. Смесь волнения и предвкушения гоняла по венам горячую кровь. Держась за холодную ручку двери, я сделала последний глубокий вдох и бесшумно приоткрыла её.

Микеле сидел на кровати, откинувшись на подушки, и что-то сосредоточенно печатал в телефоне. Он уже успел снять пиджак и рубашку, оставшись в одних брюках. Приглушённый свет ночника вычерчивал жестокий рельеф мышц на его торсе, скользил по широким плечам, очерчивал линии сильных рук, покрытых тёмными узорами татуировок. Предательский жар мгновенно разлился по телу. Несколько секунд, я стояла в тени, не в силах отвести глаз.

Одно дело – читать о страсти в книгах, и совсем другое – столкнуться с её живым воплощением. Микеле был воплощением грубой, первобытной силы. Опасности, которая пугала и притягивала одновременно.

Собрав волю в кулак, я решительно подошла к кровати и, остановившись у изножья, позволила халату соскользнуть на пол. Прохладный воздух тут же коснулся обнажённой кожи, заставляя соски напрячься под тонким кружевом. Затаив дыхание, я ждала его реакции.

Но ничего не произошло.

Микеле так и не поднял взгляд от светящегося экрана. Единственным звуком в комнате был тихий, едва слышный стук его пальца по стеклу. Секунда. Две. Пять. Это было хуже, чем гнев или отказ. Полное безразличие. Унижение угрожало разрушить всю мою решимость.

Играет в безразличие? Что ж, посмотрим, насколько хватит его самообладания.

Собрав всё своё мужество, заставила себя говорить:

– Микеле, не мог бы ты оторваться от телефона?

Он, наконец, поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд скользнул по мне сверху вниз – безразлично, оценивающе, как будто он разглядывал предмет мебели. Задержался на долю секунды на кружеве и тут же вернулся к светящемуся экрану.

Так, Фина, не паникуй. Вспомни, что ты читала.

Глубоко вдохнув, чтобы унять бешено колотящееся сердце, я обошла кровать и наклонилась к нему, опираясь одной рукой на кровать рядом с его бедром. Кончики пальцев едва коснулись его предплечья.

Реакция была мгновенной. Микеле резко убрал телефон в сторону и повернулся ко мне всем корпусом. В его тёмных глазах, наконец, промелькнуло что-то новое – не страсть, не желание, а настороженный интерес.

– Ты пытаешься меня соблазнить, жена?

В голову ударил прилив адреналина, смешанный с волнением и возбуждением, прогоняя остатки страха. Его тепло, близость, напряжение окунули меня в вихрь новых ощущений, став топливом для моей смелости.

– Хочу показать тебе, что я не просто жена для галочки.

Уголок моих губ приподнялся в дерзкой улыбке.

– Ты ошибаешься, недооценивая меня. Я не отступлюсь, пока не получу то, что мне принадлежит по праву. А с сегодняшнего дня ты мой, Микеле.

– Думаешь твоя дерзость может завести меня? – он чуть наклонил голову, в глазах мелькнула усмешка. – Я и так трахну тебя, Серафина. Чтобы лишить тебя девственности и показать завтра нашим родственникам кровавые простыни. К чему всё это?

– Наша брачная ночь не просто ритуал или обязанность, – прошептала я, скользя взглядом по его губам, задерживаясь на сильной линии челюсти. Кончиками пальцев едва ощутимо провела по его шее. – Я могу дать тебе всё, чего ты желаешь, Микеле. И даже больше… Неужели ты не хочешь получить настоящее удовольствие?

Пальцы скользнули ниже, по его грудной клетке, обводя рельефные мускулы, делая паузы на сосках, которые мгновенно напряглись под моим прикосновением. Вот оно – первый намёк на то, что он чувствует.

В книгах всё казалось гораздо проще – достаточно было томного взгляда, лёгкого прикосновения, и несколько мгновений спустя герои уже сливались в одно целое, забывая обо всём остальном. Там всё шло по накатанной дорожке: страсть, взрыв чувств, отчаянные признания. Здесь же я столкнулась со стеной. Дыхание Микеле оставалось ровным без изменений, в глазах не было ни намёка на желание. Но я не собиралась отступать.

– Неужели ты всегда такой сдержанный, Микеле? Или притворяешься? Неужели тебе совсем неинтересно, что скрывается под кружевом?

Моя рука переместилась к его шее, пальцы нащупали жилку под челюстью. Его пульс. Ровный и слишком спокойный, что вызвало во мне неприятный прилив раздражения. Кончики ногтей зудели от дикого желания впиться в кожу, заставить его почувствовать хоть что-то.

Откуда во мне такая жестокость?

Наклонившись, я сократила расстояние между нами до одного выдоха. Меня окутал его запах – густая смесь дорогого парфюма, свежей кожи и чего-то глубоко мужского, опасного, неуловимо манящего.

Рано или поздно я разрушу барьер. Кирпичик за кирпичиком.

– Боишься, что тебе слишком понравится? – прошептала я, голос дрожал от смеси вызова и возбуждения. – Что потеряешь контроль и не сможешь держать руки от меня подальше?

Внезапно Микеле резко схватил меня за запястье. Его пальцы сжали кожу крепко, почти болезненно, вдавливаясь в плоть.

– Кажется, я предупреждал тебя, Серафина. Это всего лишь трах, не нужно делать из этого что-то большее.

Посмотрела прямо ему в глаз и провокационно, провела языком по своей нижней губе.

– Ты предпочитаешь послушных кукол, что тихо и смиренно выполняют твои приказы?

С силой вырвала руку из его хватки и почти по-хозяйски провела ладонью по его щеке, чувствуя шероховатость кожи.

– Разве ты не хочешь меня, Микеле? Узнать, как громко я могу кричать твоё имя, когда ты доводишь меня до оргазма? Почувствовать мои губы вокруг своего члена, пока твои руки крепко сжимают мои волосы направляя? Или как это может быть приятно, держать меня за бёдра и толкаться в мою ещё нетронутую, девственную вагину?

На мгновение в его глазах промелькнул отблеск чего-то бурного, почти дикой искры, но так быстро она погасла, что в следующий миг я уже не могла понять – была ли это правда или воображение.

– Ты не представляешь, во что ввязываешься, – его голос стал ниже. Пальцы обхватили мой подбородок. – Осторожнее со своими желаниями, жена. Они могут обернуться против тебя.

– Я не боюсь своих желаний, Микеле. И уж точно не боюсь тебя.

Вдохновлённая его реакцией, я решительно оседлала его колени, прижимаясь к нему всем телом. Теперь между нами не осталось ни миллиметра свободного пространства. Я чувствовала жар его тела сквозь тонкую ткань брюк, и твёрдость мышц под собой. Его руки легли мне на талию, пальцы до боли впились в кожу.

Наклонившись, я провела губами по его шее, оставляя влажный, горячий след от подбородка до уха. Втянула кожу, слегка прикусила и провела языком по пульсирующей жилке. Низкий, гортанный звук, похожий на сдавленное рычание, вырвался из его груди.

– Хочешь узнать, каково это – быть одной из тех, кого я трахаю до беспамятства? – его голос сорвался на скрежет. – Хорошо. Только не жди от меня нежности.

Я подняла голову и встретилась с его взглядом. Глаза больше не были холодными; в их глубине плясали тёмные, опасные огоньки.

– «Нежность»? – я насмешливо усмехнулась и провела ногтем по его небритой щеке, чуть надавливая, чтобы оставить белую полоску на коже. – Кто сказал, что мне это нужно?

В следующую секунду он резким движением сбросил меня с колен и перевернул на живот, вдавив в постель. Моя щека прижалась к прохладной шелковистой простыне. Не успела я вздохнуть, как тяжёлая ладонь легла на мой затылок, пальцы запутались в волосах, властно удерживая меня на месте, не позволяя повернуться. Другая рука безжалостно сорвала с меня последние клочки кружевного белья. Я услышала резкий треск рвущейся ткани, а затем почувствовала холодный воздух и обжигающий жар его тела на обнажённой коже.

– Готова узнать, как я обращаюсь со своими шлюхами? – его шёпот, казалось, просочился прямо в кровь, дурманя рассудок и стирая последние границы дозволенного.

Я больше не чувствовала страха или сомнений. Только любопытство и желание дойти до конца.

– Да, – выдохнула, закрывая глаза и отдаваясь во власть неизведанного. – Покажи мне худшее, что в тебе есть, Микеле.

На несколько ударов сердца воцарилась тишина. Я чувствовала, как его грудь тяжело вздымается и опускается за моей спиной. Его дыхание стало глубже, словно он вдыхал мой запах, мою покорность, мой вызов. Рука на моём затылке чуть сильнее сжалась, плотнее прижимая к постели.

Микеле коснулся губами моего уха и громко расхохотался. Вибрация его гортанного смеха прокатилась по всему моему позвоночнику.

– Худшее? О, ты получишь, il mio fiorellino. – пророкотал он, и контраст между нежным итальянским «мой цветочек» и жестокостью в голосе заставил низ живота сладко сжаться. – Я вытрахаю из тебя всю дерзость. Оставлю на твоей идеальной коже столько синяков, что ты ещё неделю, глядя в зеркало, будешь вспоминать сегодняшнюю ночь. И как я заставил тебя кричать моё имя.

Да. Как раз то, чего я хотела.

Его грубой силы, которая не знала жалости и компромиссов. Чтобы его голод и тёмная суть, которую он так тщательно прятал под маской цивилизованности, наконец, вырвалась на свободу.

Собрав остатки воздуха в лёгкие, я чуть повернула голову, насколько позволяла его хватка, и прошептала:

– Только обещаешь? Или, наконец, покажешь?

Глава 5. Серафина

Микеле убрал руку с моего затылка и выпрямился. Раздался зловещий шелест кожи, а затем сухой, металлический щелчок. Он вытаскивал ремень из петель брюк. Холодная гладкая кожа коснулась моих запястий, а затем он с силой стянул их вместе за спиной. Тяжёлая пряжка впилась в кожу, и я вскрикнула от острой боли.

– Микеле! – тело рефлекторно дёрнулось вперёд, но ремень только глубже врезался в кожу, причиняя новую волну боли.

– Не двигайся! – процедил он мне в самое ухо. Голос был настолько холоден, что по спине пробежали мурашки, а кожа зудела от дикой смеси страха и предвкушения. – Или мне придётся заставить тебя замолчать. И поверь, тебе это не понравится.

Муж подхватил меня за талию, без видимых усилий приподнял и развернул к себе. Я оказалась в его власти: ноги широко разведены, тело выставлено напоказ в унизительной, но до дрожи в коленях возбуждающей позе. Удерживая меня одной рукой за связанные запястья, он опустился ниже, и его лицо оказалось прямо между моих бёдер. Колючая щетина царапнула внутреннюю поверхность кожи, а его дыхание – влажный жар прямо на самом чувствительном месте – заставило мышцы глубоко внутри живота судорожно сжаться.

Первое прикосновение его языка было медленным, почти ленивым. Исследующим. Нервные окончания взорвались тысячей иголок. Я дёрнулась всем телом, и сдавленный стон сорвался с моих губ.

– Такая чувствительная… – он усмехнулся мне в кожу. – Мне нравится, как ты на меня реагируешь.

Микеле начал вылизывать меня с нарастающей настойчивостью, вытягивая из меня новые звуки – более громкие, отчаянные, похожие на жалобный скулёж.

– Хорошая девочка, – пророкотал он, и его ласки стали грубее, настойчивее. Бёдра дрогнули, и сами начали двигаться ему навстречу, отчаянно желая большего. Напряжение внизу живота нарастало, превращаясь в сладкую, почти невыносимую пытку.

– Микеле… – имя сорвалось с губ хриплым стоном.

– Что такое, жена? – в его голосе послышалась откровенная издёвка. Он ускорился, его язык стал двигаться ещё настойчивее, ритмичнее, буквально вбиваясь в меня. – Признайся. Тебе нравится, когда я тебя так трахаю языком?

Слова были грубыми, унизительными, но точно попали в цель.

– Ещё как! Да! Боже, Микеле, сильнее… не останавливайся…

Муж шумно втянул воздух и довольно хмыкнул. Пальцы грубо впились в мои ягодицы, сжав их до боли, и я вскрикнула от резкой вспышки, в которой наслаждение и боль слились воедино.

– Я никогда ни перед кем не опускаюсь на колени, – он резко сменил ритм, перейдя на мучительно медленные, дразнящие круги, и одновременно, без предупреждения, протолкнул палец в моё лоно. – Только для тебя. Только этой ночью. И только потому, что мне нравится видеть тебя такой беспомощной.

Волна жара ударила в голову, перед глазами заплясали тёмные пятна. Напряжение стало невыносимым.

– Пожалуйста… Микеле…

– Вот так, молодец! – он с силой надавил языком на клитор, пригвоздив меня к месту. – Проси сильнее. Кричи моё имя.

Палец проник глубже, грубо растягивая меня и доставляя остро-сладкую боль, которая лишь усилила агонию желания.

– Хочешь кончить для меня, Серафина?

– Да… – выдохнула я, почти беззвучно. – Прошу тебя…

– Тогда скажи, что ты моя маленькая грязная шлюшка. Признай, что ты создана для этого. Скажи, как сильно тебе нравится, когда я трахаю твою пизду языком…

Я молчала, закусив губу до крови. Последний бастион гордости сражался на грани поражения с ревущим желанием. Это было унизительно, грязно… и одновременно необходимо. Желание, пульсирующее в каждой клетке, было сильнее любых запретов. Тело дрожало в предвкушении оргазма, на грани срыва. Я открыла рот, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип.

– Скажи, – приказал он, и его палец внутри меня надавил на одну точку так точно и безжалостно, что по телу прошла судорога, выбивая воздух из лёгких. – Скажи, и я дам тебе то, чего ты так жаждешь. Не заставляй меня ждать.

Сейчас я была готова продать душу за оргазм.

– Я… твоя… шлюшка… – каждый слог давался с трудом. – Мне нравится… как ты ласкаешь… меня… языком…

Он довольно хмыкнул, и его ладони грубо сжали мои бёдра, приподнимая их, давая ему лучший доступ.

– Так-то лучше. Ты ведь этого хочешь, правда? Чтобы я тебя полностью подчинил?

Пальцы внутри меня оживились, начали двигаться быстрее, глубже, каждый толчок всё ближе подталкивал меня к краю. Язык неистово терзал клитор, не давая ни секунды передышки. Я выкрикивала его имя, уже не контролируя себя.

– Ещё… – взмолилась я, чувствуя, как внутри всё сжимается в преддверии взрыва.

– Что «ещё»? – он намеренно замедлился и почти остановился, продлевая мою муку. – Ты хочешь, чтобы я остановился? Чтобы оставил тебя вот так, мокрой и разгорячённой, на пике наслаждения? Пользуйся словами, Серафина. Ты же у нас умная девочка.

– Кончить… – выдохнула я, почти теряя сознание от напряжения. – Я хочу кончить… Пожалуйста… Микеле…

Он возобновил свою пытку с удвоенной, бешеной силой. Его язык двигался с такой скоростью и яростью, что я перестала что-либо соображать. И наконец, меня накрыло. Обжигающая волна ударила изнутри. Крик застрял в горле, превратившись в хриплый вой, когда оргазм прошил меня насквозь, заставляя судорожно содрогаться в его руках.

Мышцы ещё сводило судорогой, когда жар его тела исчез. Микеле резко отстранился и поднялся с колен, оставляя меня лежать в луже собственного возбуждения. Его пальцы впились в мои бёдра, безжалостно сжимая чувствительную кожу.

– Ты хотела соблазнить монстра? Что ж, пора показать тебе, что я на самом деле делаю со своими шлюхами. В следующий раз ты подумаешь дважды.

Слова. Тон. Прикосновение. Реальность обрушилась на меня бетонной плитой, смывая остатки экстаза. Я замерла, боясь даже вздохнуть. Сердце бешено колотилось в груди

Микеле отошёл от кровати, и я против воли уставилась на него. Он с резким движением сорвал с себя брюки вместе с бельём, отшвырнув их в сторону. В тусклом свете ночника его загорелая кожа отливала бронзой. Мой взгляд невольно скользнул ниже и замер на его массивном, пульсирующем члене с блестящей каплей смазки на головке.

Но тут, на бедре, я заметила тонкую белую полоску шрама. Незначительный след на его мощном теле, но именно он воскресил в памяти момент смерти Анджело де Луки и слова Микеле, брошенные тогда с презрением:

«…я всегда буду помнить «уроки», которые ты пытался мне преподать. И клянусь своей кровью, мой будущий сын, или дочь, никогда не познают ненависти своего отца и пыток от его рук».

Неужели Анджело пытал собственного сына? Могли ли «уроки» сделать моего мужа таким жестоким и холодным?

У меня не было ни секунды на размышления. Он уже был на кровати, нависая надо мной. Схватив меня за подбородок, резко задрал голову вверх. Наши глаза встретились в отражении на зеркальном потолке. Там не было ни следа того Микеле, с которым я пила кофе в парке и смеялась над его историями, когда мы планировали свадьбу. Оттуда на меня смотре незнакомец с пугающе пустыми глазами.

Его пальцы сомкнулись на моём горле. Не сильно, но достаточно, чтобы перекрыть доступ к воздуху. Перед глазами поплыли тёмные круги. На мгновение меня охватила паника, я инстинктивно попыталась вырваться, но руки были плотно прижаты к его телу. Микеле ещё сильнее вжал меня в матрас, и страх сменился тёмным, извращённым восторгом.

Это было то, чего я подсознательно желала. Край. Бездна. Потеря контроля. Подчинение.

– Ты думала, сможешь манипулировать нами? – Его низкий, хриплый голос вибрировал у меня над ухом.

Я понятия не имела, кого он имел в виду под «мы», но угроза в его голосе странным образом отзывалась пульсирующим жаром между ног.

– Ты просчиталась, сучка. Ты всего лишь игрушка в наших руках. Мы будем делать с тобой всё, что нам заблагорассудится.

Его твёрдый член упёрся мне в ягодицы, и тело пронзила судорога предвкушения. А затем он вошёл.

Резко. Без предупреждения.

К счастью, я была мокрой после оргазма, но боль всё равно была ослепляющей. Ощущение, будто меня разрывают изнутри. Что, впрочем, соответствовало действительности.

Я откинула голову назад и громко закричала. Слёзы боли и унижения ручьями хлынули по щекам, впитываясь в подушку. Микеле наклонился, и я почувствовала грубую текстуру его языка, медленно слизывающего солёную дорожку с моей щеки. Из его груди вырвался низкий, довольный рык.

– Такая вкусная блядь. Мне нравится, – пророкотал он мне на ухо, прикусывая мочку. – Но ещё больше мне нравится, когда ты кричишь. Пой для меня, жена!

Я всхлипывала, содрогаясь под ним. Ужас и возбуждение боролись внутри, разрывая меня на части. Прямо сейчас Микеле пугал меня до чёртиков. Он не просто владел моим телом, а наслаждался моей болью, страхом и беспомощностью. Муж продолжал двигаться, не обращая внимания на мои рыдания. Каждый толчок был как наказание.

Мой разум кричал, чтобы я боролась, сопротивлялась, но моё предательское тело не слушало. Боль начала превращаться в нечто большее, тёмное и опасное. Она смешивалась с нарастающей волной жара, которая поднималась от точки нашего соединения, захватывая все новые и новые участки тела. В этом падении и потери контроля была своя тёмная, пугающая сладость.

– Тебе нравится наша грубость, не так ли? – прорычал Микеле, резко вытащил член и, схватив меня за бёдра, безжалостно поволок к краю кровати – прямо напротив огромного зеркала, занимавшего всю стену. С силой поставил меня на колени и локти. Теперь я не могла спрятаться. Я видела всё: своё распластанное тело, его мощную фигуру сзади, каждый унизительный толчок.

– М-мне… – прошептала я задыхаясь.

– Что «тебе»? – грубо спросил он, входя в меня с новой силой. – Нравится смотреть на себя в зеркало, шлюха? Видеть, как ты раздвигаешь для нас ноги?

– Н-нет… – пролепетала я, чувствуя, как новая волна жара захлёстывает меня.

– Врёшь, ты вся горишь, – прошипел Микеле и, схватив мой подбородок, заставил перевести взгляд на наше отражение. – Смотри на нас, шлюха, – приказал он, и в голосе прозвучало что-то нечеловеческое, зловещее. – Смотри, как ты раздвигаешь для нас ноги. Запомни. Теперь ты – наша, Серафина. Навсегда.

Я молчала, захлёбываясь противоречивыми эмоциями.

Завтра всё превратится в кошмар. Боль, страх, унижение – то, что останется в памяти. То, за что я буду цепляться, чтобы выжить. Чтобы не видеть… не признавать… ту часть меня, которая ответила на его жестокость. Которая получает удовольствие от его прикосновений. Я буду ненавидеть мужа. Но где-то глубоко внутри, под слоями боли и страха, будет тлеть искра запретного желания. Искра, которая будет шептать мне, что это было не только насилие. Что это было… что-то ещё.

Микеле резко ударил меня по ягодице. Хлёсткий звук шлепка эхом отразился от стен. Я вскрикнула, но звук был больше похож на стон. А в зеркале увидела, как на коже мгновенно расцветает багровый отпечаток его ладони.