Некромантия. Повышение квалификации.

В сизых клубах, вяло тянущихся к вытяжке, нашлась озадаченная Годица. Полуорка вертела в руках погрызенный регулятор температуры от духовки, внутри которой дотлевали остатки чего-то, наверное, вкусного.

– Мощно, – прокомментировала я.

– Отож! – изумлялась Годица. – Сколько помню, тут ничего не водилось, откуда крысы? Да еще ушибленные, чтоб вместо харчей магпласт грызть.

Я задумалась. Сильно сомневаюсь, что мы с Маром недостаточно отвратительные круги в систему охраны дома встроили. Если бы я сама чертила, одно, но Марек лично с мелками бегал, глазами блестел и шутки неприличные шутил про окружности, дуги и вписанные фигуры. Вот, кстати, где его собственную фигуру носит? И магфон молчит.

Задумавшись, прошла мимо двери в столовую и замерла. В гостиной говорили интересное. Я моментально почувствовала себя неловко, но все равно осталась стоять и слушала.

– Най все время здесь, будто своего дома нет. Неужели ты не видишь, что с ним что-то происходит? – беспокоилась Лисия.

– Вижу, – спокойно и тепло отзывался Альвине, – и даже знаю, что. Это нормально, Лис. И потом, тьма так притягательна, устоять невозможно, тебе ли не знать?

Он непременно сейчас улыбается, а Лисия краснеет. Лис вообще легко краснеет и становится очень милой.

– Но… но она совсем дитя, как такое вообще возможно?

– А чего ты взяла, что это Элена? – он всегда так говорил, с ударением на последний слог, протягивая «л» неуловимым музыкальным тоном.

– О… О… И… И что теперь с этим делать?

Действительно, что мне теперь с этим делать?

– Зачем с этим что-то делать? Разве в любви есть что-то дурное? Люди… Упрекаете нас за холодность и тысячелетние правила, а сами стыдитесь чувств и прячете сердце там, где его нужно открыть. Я думал, ты поняла это, пока мы были вместе, пусть и недолго.

Мои плечи обнял теплый свет, и я точно знала, все, сказанное Альвине для Лисии, было сказано и для меня тоже.

– Но мальчик переживает! – волновалась мать, и я ее даже понимала.

– У него возраст сейчас такой, он переживает по любому поводу. Уже поздно, Лис. И… нам, кажется, пора.

Теплой ночи, свет мой, – бледным золотом отозвался внутри меня голос и я одновременно была потрясена, восхищена и немного обижена. Как тогда, когда я родила и тут же едва не потеряла Дару, и Альвине позвал ее ускользающую душу, которую Мар держал на пороге, обратно в мир своим светом. Ушастые пройдохи… Вечно утаивают свои возможности, чтоб выбрать момент и ошарашить до глубины души. Оказывается, он может говорить со мной так же как мы с Маром. Почему?

Потому что… свет на двоих это навсегда.

– А попрощаться? – забеспокоилась Лисия.

– Я уже попрощался. Ты уже сказала Дантеру? Зря. Поторопись, а то у некоторых, и у меня в том числе уже кончик языка зудит его обрадовать. Оставь магфон, я тебя отвезу. Найниэ…

Три разных оттенка голоса: один для меня, один для Лисии, для сына – третий.

Ощущение светлых объятий пропало, и я покинула укрытие. Най, значительно прибавивший в росте и оттого кажущийся тощим, бесшумно вышел из столовой, отправился следом за родителями, бросив на меня с порога теплый взгляд сквозь рыжую челку. Не ответить было невозможно.

А вот и четвертый оттенок.

Как именно приветствовали друг друга, старательно от этой дружбы открещивающиеся эльф и некромант, я не расслышала, просто ждала у порога.

– Я ему уши откручу, – угрожающе, но беззлобно, рокотала тьма, тиская мои ребра, пока я, отчего-то расчувствовашись, хлюпала носом в форменный пиджак, – за то, что довел тебя до слез.

– Это слезы радости.

– Я тоже буду радоваться в процессе откручивания, может даже всплакну. Ужин весь сожгли или что-то осталось?

– Холин, ты невозможный.

– Возможный, но невозможно голодный.

– Мог бы и поесть там, где спал, – я потянулась, добыла у него из волос скрепку и заверила, что сама ее Ставу верну с почестями и извинениями за нечаянный ущерб. Помимо скрепки Мар украсился гномьей напутственной руной в зеркальном отображении, у Става такая на костяной закладке в журнале заявок была. Ругательная.

– Теперь я понимаю, к чему были слова Эфареля про добрый путь. Еще и лыбился, – вздохнул Мар, когда я ему про руну сообщила, и дернул бровью на появившихся в гостиной детей. Те быстро похватали свое добро и рванули наверх по спальням.

– В кого у нее такие глаза, – задумчиво протянула я, глядя в след умчавшейся дочери.

– Ты сейчас в своей порядочности сомневаешься или в моей родословной? – ерничал Холин, подталкивая меня в сторону кухни.

– Ой, вот только не надо… Молчал бы уже, дитя межвидового скрещивания.

– Чьи бы ящерки ревели.

– А если серьезно?

– А если серьезно, то у моей прабабки Эленар, первой жены прадеда, настоящего, не Севера, были точно такие же очень темные синие глаза. Посидишь со мной пока я поем?

– Я лучше полежу.

– Договорились.

5

Марек вздрогнул, но проснулась я не от этого. Меня окатило ужасом таким глубоким, что в первое мгновение я забыла, где нахожусь, а в следующее меня уже сжимали в объятиях и дышать вот-вот станет нечем. Ребра заныли. Со спины и боков меня сдавило, а в грудь било набатом.

– Мар… Мар…

Я кое-как выпутала руки, гладя его по напряженному лицу и убирая упавшие на лоб отросшие волосы. Марека дергало на две ипостаси в такт бешеным ударам сердца, глаза, подсвеченные синим были безумные.

Я чувствовала, как над домом один за другим разворачиваются щиты, как такой же купол накрывает постель, а над ним еще несколько.

– Мар!

Теперь я уже боялась сама, а не просто отражала. Дернула его голову на себя и впилась в губы, прикусывая до крови. Когти с огненной кромкой, отросшие от резонанса бьющей сквозь меня тьмы, вонзились в его кожу.

Мар…

Ответил. Губами, телом и сутью.

– Мика… ты здесь… – обмяк и отпустил меня, наверняка насадив на бока синяков, потрогал языком прокушенную губу.

Щиты полопались, как стая мыльных пузырей, у меня в ушах зачесалось. Дом выдохнул, расчехлил спешно забранные ставнями окна и впустил в комнату блеклый лунный свет.

– Где мне еще быть? – шипела я вне себя от облегчения, ведь я понятия не имею, что делать с внезапно идущим в разнос даром, хотя с самой случалось не единожды. – Что за фокусы с эффектом апокалипсиса?

– Просто дурной сон, – совершенно спокойно ответил Мар. – Можно было и… не кусаться. Так сильно.

Поерзал, устраиваясь на спине, и закрыл глаза, умиротворенный, будто не он сейчас за порог чуть не нырнул в полубессознательном состоянии, активировав вокруг дома охранку по приоритету высшей защиты. Я приподнялась, скрипя помятыми ребрами, и потрогала его лоб.

– Что? – спросил он, приоткрыв один глаз.

– Пытаюсь понять, ты просто на голову ушибленный или у тебя жар.

– Просто сон. Спокойной ночи, – закрыл глаз, не глядя похлопал меня по руке и морду отвернул.

Пару минут было тихо. Я прислушивалась к его дыханию и начала задремывать сама, когда на грани слышимости раздался ЭТОТ ЗВУК.

Началось все примерно недели две назад, может, чуть раньше, незадолго до того, как мы укрепляли защиту дома согласно свежайшему дополнению к постановлению «Об охране жилых помещений».

Будто маленькие увесистые лапки. Топ-топ-топ. Топ-топ-топ.

У меня дернулось веко.

– Мар, – заунывно зашептала я, – ты спишь?

– Угу. И ты спи.

– Я не могу, – ныла я, – опять эти звуки мне мешают.

– А мне нет, потому что никаких звуков нет, – буркнул супруг и зарылся носом в подушку поглубже. Я обиженно засопела. Холин повернулся, придвинулся, обнял и почти уснул. Рука, лежащая поперек меня, обмякла. Мне не засыпалось и не лежалось. Я слышала мерзкий топоток так, словно топотали у меня под черепом, и принялась возиться, пытаясь натянуть одеяло на уши.

– Хм… – муркнул Марек, рука активировалась и поползла по животу. – А теперь мешает.

– Отвернись и мешать не будет.

– Лучше ты повернись и точно не будет. Хотя, можешь не поворачиваться. Со спины подкрадываться интереснее.

– Мар… Нам на работу.

– Точно, – заурчала тьма, горячо дыша мне в затылок, и продолжила поползновения, – но раз мы все равно проснулись.

– Мар…

– Ну что опять? – шепотом возмутился Холин, остановленный в лучших побуждениях.

По коридору зашлепали. Дверь бесшумно открылась и в щели вспыхнули синевато-зеленые огоньки. Две штуки комплектом.

– Ма, па, а у мертвеньких ёжиков детки бывают?

Я уткнулась в подушку, чтоб не расхохотаться в голос, а Мар, как настоящий темный и отец, держал лицо кирпичом. И молчал. Потом встал и пошел к топчущемуся в дверях Лайму. Направляясь к спальне сына, он занудным голосом принялся читать лекцию о репродуктивной системе не-мертвых, а вернее, о ее полной несостоятельности.

Даже мне сразу спать захотелось. Я, может, и уснула, но Холин вернулся, сопя полез под одеяло и принялся совать на мои теплые сонные бока свои холодные руки.

– Уложил? – чисто для проформы муркнула я.

– Уложил. – Некромантские руки согрелись как-то очень быстро и быстро вернулись к тому, на чем прервались перед вопросом о размножении мертвых ежиков. – Зато сам окончательно проснулся и теперь жаждю возмездий.

– Ладно, уговорил, одно маленькое возмездие.

– Уже не маленькое.

– Холин, с твоим языком никаких возмездий не нужно…

– Сама напросилась…

* * *

Жестокое утро пришло внезапно и неумолимо.

– Копать! – разорялся магфон, а на до мной впору было формулу поднятия читать, потому что иначе бренное тело восставать не желало.

– Холин, ты же некромант, сделай что-нибудь.

– Я уже много чего сделал, ночью, как приличный некромант.

– А…

– И как неприличный тоже. Меня бы кто восстал…

Но неявка на работу по причине смерти в УМН уважительной не считается. Шутка с долей шутки. А похожий на несвежего зомби некромант за столом в кабинете и вовсе явление рядовое. Но к утреннему принятию пищи, после водных процедур, мы слегка ожили. Как ни странно, оба дитяти тьмы уже сидели за столом и изображали поедание завтрака. Дара чахла над порцией, уткнувшись носом в монитор магфона, Рикард, вооружившись двумя вилками, вел в тарелке раскопки.

– Отбери у ребёнка магфон, её там плохому научат, – пробубнел Мар сам утыкаясь в планшет, точно так же сутуля плечи.

– Её и без него научат.

– Тебя где научили?

– Я ведьмомаг, мы испорченные с рождения, – ответила я и решила начать с кофе.

Немного ныли ребра от ночных волнений разного рода, но в целом настроение было радужное, несмотря на катастрофический недосып, чего со мной уже давненько не случалось. Думаю, Став быстро мне напомнит, что такое ночные смены. А для чего еще стажеры нужны?

Отломила кусочек омлета и почти поднесла ко рту, как с удивлением обнаружила в еде серую с темным основанием иголку.

– Я в школу, – проговорил Лайм, боком сполз со стула и чуть не вприпрыжку двинулся на выход. Совершенно случайно забытый ограничитель остался лежать на столе под салфеткой.

– Браслет, – хором сказали мы с Мареком.

Сын, нога за ногу, вернулся, нахлобучил ободок и протянул руку, чтобы Мар добавил от себя блок от снятия. Чтобы не было потом «он как-то сам нечаянно расстегнулся ну и вот». Дара хихикнула, шумно допила какао и направилась следом, забрав с соседнего стула старый портфель Марека, с которым повадилась ходить в школу, хотя на прошлой неделе полдня таскалась за мной со щенячьими глазами, выклянчивая рюкзак с магографией обожаемых ею «Черепков». Я ностальгически вздохнула, вспоминая их сначалакарьерный хит про кентавра и русалку.

– Ты опаздываешь, – сообщил Мар, наливая себе еще кофе.

– Ты тоже, – заметила я.

– Я начальство, мне за это ничего не будет. – Хмыкнул. Не понять, мне или тому, что в планшете.

– Можно мне выходной?

Бровь чуть вздернулась, и лицо приобрело начальственный оттенок.

– В первый рабочий день? Основания?

– Я спать хочу. Ты в этом тоже виноват, между прочим. И не один раз.

Холин самодовольно ухмыльнулся и обжег черными глазами. Я боком, как до этого Лайм, сползла со стула, от греха подальше. Махнула рукой и забежала на кухню за приготовленной Годицей откупной с кексами для Восточного и лично мастера Става.

Через заднюю дверь в гараж было ближе. Вымытый и блестящий монструозный раритетный магмобиль в черепки наконец дождался звездного часа. Лопата, как кубок славы, заняла почетное место в багажнике еще вчера. Я призадумалась, куда ловчее пристроить пакет, как скрежетнула, открываясь дверь гаража и внутрь вошел Холин, очень серьезный и деловой. Шагнул ближе, качнулся с мысков на пятки, пряча руки за спину.

– Зачем тебе на работу столько булочек? – начал он будто бы издалека.

– Это не булочки, это кексы, Став о них все талдычит, да и вообще так принято…

Когда темные маги вне категорий и к тому же некроманты начинают вести себя странно, от них лучше держаться подальше, сама такая, поэтому я, скрывая бегство за пакетом, отступила на полшажочка, но тьма уже пошла в наступление.

– На работу с кексами? – зажигая синие звезды в глазах и придвигаясь ближе зарокотал некромант, будто его еще ночное игривое настроение не отпустило. Хотя за завтраком, вроде, приличный был.

Я хихикнула, развернулась к соблазну тылом, приоткрыла дверцу и плюхнула пакет на заднее сиденье.

Стремительный бросок, захват…

Я уперлась животом и верхним дорогим в раритет, а некромантские ручонки полезли под куртку и рубашку щекочась и задевая синяки.

– Мар, что ты творишь?

– Я тоже хочу кекс, – задышал в затылок супруг и прижался к нижнему дорогому.

– Пойди и возьми, – покрываясь мурашками, зашептала я. Тело живо помнило ночные игрища и радостно отозвалось.

– Пришел… и собираюсь взять, – покусывая за ухо, проговорил Мар.

– О… основания, магистр Хоолин.

– Оочень веские основания, стажер, – руки, освоившись под рубашкой, уверенно легли на основания, – и практически абсолютные полномочия. – А полномочия я почувствовала еще до разговора о них.

– Мика… Ты такая… В этой новой форме… Столько всяких… пуговок… карманов… Ммм… – разворачивая меня к себе лицом, бормотал Мар, жадно целуя и торопливо расстегивая новенькую форменную рубашку. Куртка, уже стянутая с моих плеч, лежала на крыше магмобиля.

– Холин, ты маньяк, – хихикала я, вздрагивая от предвкушения, когда супруг шкрябнув пару раз мимо, ругнулся и все же, открыв дверцу, запихал меня на заднее сиденье и полез следом, пламенея глазами, распуская тьму и руки.

В конце концов, раз у него полномочия, а у меня основания…

– Тебе нужен магмобиль попросторнее, – заявил муж некоторое время спустя, когда мы возились, приводя в порядок одежду.

– Мар, я опоздала в первый рабочий день.

– Хочешь, справку дам? – он посмотрел пристально, пригладил мои торчащие волосы, притянул к себе и шумно вздохнул. – Обещай, что не станешь рисковать собой. Мика… Обещай. Что бы ни случилось. Ты. Не станешь. Собой. Рисковать.

– Марек Холин, ты странно себя ведешь, – проговорила я, обнимая его в ответ, прижимаясь носом к шее пахнущей цитрусовым лосьоном и карамелью. – Очень странно.

– Ты не сказала.

– Хорошо. Обещаю. Не стану.

Он поцеловал мои волосы и выбрался наружу. Я тоже вышла, чтобы пересесть вперед. Со странной немотой внутри, будто слова, что он не сказал все-таки остались у меня, активировала артефакт хода и выехала за ворота. Нестерпимо тянуло обернуться, хотя я и так знала, что он, немного възерошенный, в расстегнутом пиджаке, стоит у дома и смотрит вслед.

6

Утро у всех выдалось удивительное.

Учетный отдел вернул и.о. комиссару Восточного и старшему мастеру-некроманту арГорни тщательно составленный им акт возмездия, отчего удивленный гном был особенно многословен и многословен некультурно.

– В нижний штрек мне такой некромант, которого в ночь не поставишь! – разорялся Став. Он был так удручен, что даже мое получасовое опоздание на тормозах спустил.

– Все претензии к руководству, – не без удовольствия сообщила я, окидывая влюбленным взором уже исправленную (а иначе система учета не принимала) сетку графика. Мне, как работающей матери двух несовершеннолетних детей, ночные смены были запрещены за исключением форс-мажоров. Законодательно. Недавно. И месяца не прошло. Но кто эти циркуляры и дополнения читает, когда полгорода еще без отврати… отвращающих кругов?

Хотела умаслить начальство кексиком, но после нашего с Маром утреннего обмена резолюциями, подношение «за отпуск» пребывало в подавленном состоянии. Хоть это не сказалось на вкусовых качествах, готовила не я, но в качестве взятки уже не годилось.

– Мастер Став, а вам сколько лет? – отвлекала я негодующего гнома и таки подсунула пострадавшую выпечку. За этим я, собственно, к нему и пришла, а тут график и нервы.

– Я учился в Нодлуте тогда же, когда и твоя мамка в студентках бегала. И в Иль-Леве ее помню.

– Я тоже помню. Вы Мару рассказывали, а я…

– Ухо клеила ага, любите вы, ведьмы, ухи клеить, – проворчал Став, старательно хмуря обильные брови.

– Скажете тоже, ведьма… Во мне ведьмачьей магии три капли осталось после… всего.

– Ведьма, это не сила, это, глядь, натура! Так что нечего мне тут зубы заговаривать, бери свою натуру, собирай в предбаннике мертвое воинство и дуйте искусством заниматься, у меня еще полрайона без усиленной защиты. Маркеров с запасом бери и за салагами следи в оба, они нам нарисуют.

Мертвым воинством Став величал студентов-практикантов. На мои вялые возражения, что я сама вроде как стажер, гном велел не выеживаться, а то припомнит и опоздание и… ладно, блинокексы годные.

– А это что? – узнать почерк мужа в углу страницы журнала заявок, что вяло перелистывал Став, было не сложно.

– У тебя задача стоит? – вперился в меня гном и журнал поверх моей руки с указующим перстом пришлепнул. – Стоит. Иди работай.

Я пожала плечами. Невыеживайся… И тут ежи. Надо с Лаймом эту колючую пакость обсудить, не их ли он вчера в кустах выпасал, и не они ли в междустенье обжились с домьего попустительства. Поправила сбившееся на бок кольцо с черным изумрудом. Рука полузабытым жестом потянулась к груди, где раньше связкой болтались сомнительные подарки Тьмы: три ключа от каждой из семей, оставивших мне в наследство частичку крови и силы. Дар роду Нери – Путь, мертвое железо и камень с той стороны, черный изумруд с одной зеленой риской, маскирующийся под невзрачный серый. Дар роду Ливиу – Ключ, черное серебро и ветер с той стороны, с острыми крылышками по бокам. Дар роду Холин, один из новых Даров – Врата, живая кость и голос с той стороны, с опаловой бусиной в оголовке, то голубой, то золотистой, смотря как повернуть.

Я сняла цепочку, когда поняла, что жду Рикорда, и больше не надевала, а сегодня руки сами ткнулись в запертый ящик. Скажете, хранить такие вещи в столе – абсурд? А смысл прятать, если они не пойдут в руки никому, кроме того, кому отданы. Их даже не каждый увидит.

Так уж случилось, что Дар Нери – мой ритуальный клинок из мертвого железа. Его я смогу призвать в любой момент, что до остальных… Помню, как держала их в руке, обмотав цепочкой запястье, когда шла в ванную.

Дара вертелась под ногами все утро. Она часто наводила красоту у меня. Лайм, хоть и просыпается всегда раньше всех, по утрам медленный, как сонный ящерок. Пришлось уступить и подождать, когда дочь закончит моления перед зеркалом. Меня в восемь лет вообще не заботило в какую сторону волосы торчат, а тут целый ритуал. И обязательные наушники по верху. Точно знаю, что музыка там играла в пятидесяти случаях из ста, это просто чтобы не лезли с разговорами.

А потом Мар и его тревожные нежности, отголоски ночного кошмара, тупики и недомолвки. Мы не говорили о работе дома. Могли обсуждать сослуживцев и общих знакомых, но дела и случаи – никогда. Кажется, дело было даже не в том, что о многом, в силу обстоятельств, данных подписок и клятв, нельзя было даже упоминать. И я не могу точно… Нет, могу. Это началось, когда Марека назначили заместителем главы УМН по оперативной работе. Фактически, он сейчас был главой Центрального. Однако это не мешало ему при каждом удобном случае напоминать мне про мою гениальную недописанную работу по энергоемким каскадным заклятиям на крови, основой для которой послужило мое спонтанное художество в виде кровавого дождя наоборот на башне в Леве-мар. Я обозвала его пафосно и непонятно и чтоб звучало солиднее – «Алый шторм».

Почти в каждом удобном для сидения с книжкой или планшетом месте меня коварно поджидала стопочка с копией черновика. Лайм одно время повадился складывать из них птичек и пускать из окна, пока не был пойман и отчитан. И я с ним до кучи. За разгильдяйство. Дара рисовала на них первые жутенькие солнышки и наши с Маром портреты. Я скормила пару копий в камин, дом заговорщицки ныкал комки по щелям и темным углам. Однако несмотря на всесемейные ухищрения, дело двигалось.

Перелом и переворот в работе случился как раз из-за Дары. Мар задерживался. Я, неожиданно увлекшись, копалась в справочнике, Лайм мучил задание по истории, Дара возилась с карандашами, тайком умыкнув несколько страниц из тех, что спикировали на пол подальше от моего исследовательского азарта. Потом великий темный явился, потребовал обожания и дифирамбов, я сгребла все в папку, и там, в кресле и бросила, а наутро застала Марека в горестных раздумьях с моим черновиком.

– Это что? Это твоя магистерская по каскадным заклятиям? – печально спросил он, демонстрируя мне раскрашенные в дикие цвета посекторные развертки с узлами связей между уровнями. Выглядело красиво. Почти, как…

– Нет! – завопила я, подпрыгивая и выдергивая у него из рук Дарино художество. – Это моя магистерская по многоконтурным системам с опорой на динамические якорные знаки!

– Как в Корре? Где вы с Есмалом и твоим не-мертвым приятелем чуть не устроили вторую Бездань?

– Круче! Это… О-о-о-о-о! Ты не видишь? Это полиморфная атакующая щит-структура сразу на три потока! – я вцепилась в мужа, потряхивая листком перед озадаченной физиономией. Супруг предпочитал нападать (темный, что с него взять), а не обороняться и моей трепетной любви к щитам немного не понимал.

– О! Ма-а-ар… Это чистый экстаз… – простонала я и повисла на Холине удавом, расплющив восторженную ряшку о форменный пиджак, но он меня встряхнул и ссадил на подлокотник кресла.

– Надеюсь, когда я вернусь вечером, твой пылкий энтузиазм никуда не пропадет, – шепнул он, удерживая меня за подбородок и вглядываясь мне в глаза мраком с синими искрами в глубине, отчего во рту мгновенно пересохло. Но ему нужно было на работу… Тролль.

Меня хватило на пару дней, потом запал приугас, когда я поняла, что это дело долгое, но мыслей отказаться от идеи не возникло, я просто отложила. А потом отложила еще раз и… Ну, вы поняли. Лучше бы я этот пафосный «Алый шторм» дописала, сдала и его бы похоронили тихонько где-нибудь в архивах конгрегации от греха подальше.

Размышления не помешали мне прихватить из кабинета любимое (складную лопату), пусть она мне и не понадобится, спуститься вниз, попрепираться с завхозом, пополнить запасы стратегически необходимых меловых маркеров, кивнуть заступившему на смену мрачноватому и флегматичному полуфею Твинку, выйти на служебный двор и найти место гнездования подопытных.

– Ну что, темные? – радостно улыбнулась я. – Готовы защищать и оберегать? – И по надзоровскому значку щелкнула.

– Гля, баба, – воспрял какой-то далекий недалекий, из-за плеч и голов товарищей по отработке.

– Эта баба, – моя улыбка стала шире и радушнее, – ваш куратор, и зовется мастер-некромант Холин, обходительный мой, а раз ты такой обходительный, будешь весь день за мной ходить и носить не только свою снарягу, но и мою.

– Гарпия, – проникновенно раздалось позади.

– Аюшки, комиссар арГорни? – отозвалась я, оборачиваясь, и гнома перекосило.

– Только в обозначенном на плане участке. Поняла, – сказал он, подходя ближе. Не таясь, но и так, чтоб мелкие за обсуждением моей персоны не расслышали.

– Вы это о чем?

– Исключительно об интуиции, мастер Холин, о той, которая у тебя поперед всего бежит, а потом магсканы не выдерживают.

– А Старая Тьмень это где? – на всякий случай уточнила я. Из всего списка в обнаруженной заметке Марека, только это место мне было незнакомо.

– Это не на твоем участке.

7

Неизвестной Старой Тьмени, по словам Става, на моем участке не было, а Вертлюга как раз была. И я с бандой молодых и ранних находилась именно там. Название длинной извилистой улице досталось от протекавшей здесь когда-то такой же крученой речки, от которой теперь осталось озерцо в сквере у конторы с невнятной аббревиатурой и пара прудиков во дворах.