Чёртова Книга

Кир смотрел на неё несколько секунд, а затем медленно, почти церемонно, склонил голову.

– Вы справились бы, – возразил он. – Просто… другим путём. Возможно, более болезненным. Вы сильные. Обе. – Он перевёл взгляд на Яру и тихо спросил: – Можешь задержаться ненадолго?

Мира с лёгким румянцем кивнула и пошла к двери, за ней, бросив на прощание многозначительный взгляд Яре, поплёлся Демид. Дверь сарая закрылась, оставив их в замкнутом пространстве. Яра осталась сидеть на табурете, Кир стоял в паре шагов от неё, и внезапно наступившее одиночество стало оглушительным. Давление ответственности, отступившее на время разговора, вернулось с новой силой.

– Ты хотел мне что-то сказать? – напомнила Яра, наконец, поднимая на него глаза.

Кир медленно приблизился. Он не садился, а остановился перед ней, и его высокая, худая фигура заслонила жёлтый свет лампы. В его глазах, теперь совсем тёмных, плескалась те самые сложные, невысказанные мысли.

– Да, – произнёс он. Его голос потерял всякую намёк на насмешку, стал низким и… почти бережным. – Ты… – он запнулся, что было для него крайне нехарактерно, искажая нужное слово. – Ты оказалась… значительно интереснее, чем я предполагал, Ярослава.

Яра почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а внутри всё трепетно сжалось от волнения.

– Спасибо, – пробормотала она. – Кажется.

– Мне жаль, что мне приходится улетать, – продолжил он искренне. – При других обстоятельствах… – он махнул рукой. – Но я не могу остаться. Мой долг… он в другом. Я – проводник. Странник. Я не могу привязаться к одному месту. Хотя я почти уверен, что это не последняя наша встреча.

– Почему? – выдохнула Яра.

– Потому что твоя Сила, – он сделал шаг ближе, и его пальцы легонько, почти невесомо коснулись её виска, не дотрагиваясь до кожи, но она почувствовала лёгкий, прохладный разряд. – Она теперь для меня как маяк. Я начал ощущать её очень… явственно. И не только её. – Он отвел руку, и его взгляд стал отстранённым, как будто он прислушивался к чему-то. – Иногда… улавливаю отзвуки. Всплески эмоций. Страх. Радость. Гнев. Возможно, это последствие ритуала. Возможно, что-то иное. Но это значит, что работать вместе нам… будет легко. Когда придёт время.

Яра слушала, затаив дыхание. Его слова вызывали вихрь противоречивых чувств – надежду, страх, смятение и какую-то щемящую радость.

– Но пока, – Кир снова стал собранным и отстранённым, отступая на шаг. – Но пока это не важно. Я должен улететь. А ты – должна узнать кое-что о себе.

Он засунул руку в карман своих тёмных шорт и вытащил сложенный в несколько раз пожелтевший листок бумаги, испещрённый потёршимися чернилами. Бумага выглядела старой, хрупкой.

– Я нашёл это, – сказал он протягивая листок Яре, – когда просматривал блокноты Григория. Он был вложен между страниц. Думаю, старик специально его спрятал. Или забыл. – Он положил листок ей на ладонь. Его пальцы на мгновение коснулись её кожи, и снова – тот же прохладный, энергетический толчок. – Ты должна расспросить свою бабушку. О твоём происхождении. Не только о родителях. Глубже. Тогда ты, наконец, поймёшь свою Силу. Поймёшь, почему она такая… ледяная. И почему тебя так потянуло на этот чёртов шабаш.

Яра медленно сжала листок в ладони.

– Я… я прочту позже, – сказала она, чувствуя, что сейчас не выдержит ещё одной загадки.

– Как знаешь, – Кир кивнул. Он посмотрел на неё ещё раз – долгим, пронзительным взглядом, будто стараясь запомнить. – Мне пора.

Воздух вокруг него заколебался, затёк рябью, как над раскалённым асфальтом. Его силуэт начал терять чёткость, расплываться. Он становился больше, темнее, и вот уже не человек стоял перед ней, а огромный, величественный ворон с угольно–чёрными, отливающими синим перьями и умными, пронзительными глазами.

Ворон взмахнул мощными крыльями, поднимая пыль с пола сарая. Он взлетел к закопчённому потолку и словно растворился в тени, исчезнув в щели под потолочной балкой.

– Если понадоблюсь, – прозвучал в её сознании его голос, – просто позови. Я услышу.

Яра осталась одна в сарае, сжимая в одной руке перо, упавшее с его крыла, в другой – смятый листок бумаги. Она стояла неподвижно, слушая, как её сердце постепенно успокаивается, а в душе затихает буря, сменяясь твёрдой, холодной решимостью. Её путь только начинался.

Эпилог.

Прошло несколько дней. Солнечный свет, тёплый и настойчивый, казалось, отмыл деревню от следов тех страшных событий, стёр отпечатки когтистых теней и запах озона от разорванной реальности. Жизнь по всем внешним признакам возвращалась в привычное, ленивое русло: кудахтали куры, дымились печные трубы, с реки доносились крики ребятни. Но для Яры мир перевернулся и уже никогда не встанет на прежнее место. Она механически выполняла привычные действия – чистила картошку бабушке, перебирала смородину, встречалась с Мирой и Демидом на крыльце, – но внутри всё было иным, чужим. Она ходила по знакомому миру как призрак, не чувствуя под ногами твёрдой земли.

Они с ребятами осторожно, прощупывая границы, пытались тренироваться, учиться чувствовать свою новую, общую силу, которая переплеталась между ними невидимыми золотыми нитями. Однажды они случайно заставили зацвести старый, засохший куст у калитки – он покрылся хрупкими, синими, незнакомыми цветами на три часа, а потом рассыпался в прах. Казалось, их новообретённая Сила и судьба постепенно вплетаются в привычную жизнь и становятся чем-то обычным.

Но мысли Яры постоянно возвращались к тому листку, что лежал у неё в кармане, жёг кожу бедра через ткань, как раскалённый уголь. Она откладывала момент прочтения, словно боялась, что найденные ответы не просто изменят, а окончательно и бесповоротно сломают хребет её старой, такой привычной жизни.

Всё изменилось в одно утро. Она проснулась не от звука будильника, а от чёткого, холодного ощущения – будто кто-то назвал её по имени. Не вслух, а прямо в голове, коснувшись ледяным пальцем глубинных отделов сознания. В комнате никого не было. Лучи солнца, пробиваясь в комнату, подсвечивали кружащие в воздухе пылинки.

А на подоконнике, снаружи, за стеклом, сидел ворон. Не тот, конечно. Просто ворон. Он был огромным, глянцево-чёрным, и смотрел на неё не птичьим, а почти человеческим, пронзительным взглядом своих глубоких чёрных глаз. Он каркнул разок – сухо, коротко, как щелчок открывающегося замка – и, оттолкнувшись мощными лапами, улетел, растворившись в воздухе. И тогда она поняла – время пришло. Отсрочка кончилась.

С дрожащими, ватными руками, с сердцем, колотившимся где-то в горле, она достала из джинс смятый, истрёпанный листок. Развернула его. Убористый, нервный, скачущий почерк Григория Василевского, будто бы прожигал бумагу.

«…допустил роковую ошибку, последствия которой не могу себе простить. Сила Книги открыла проход, который работал в обе стороны. Он был подобен ране на теле мира. Стражница, что оберегала это место испокон веков, ценой своей жизни и вечного заточения смогла его закрыть, но сама оказалась запечатана по ту сторону, в мире, откуда рвалась тьма. Её жертва была… неполной. Порог остался незапечатанным, лишь прикрытым, как дверь, припертая стулом. И я остался его стеречь, надеясь искупить свою вину…»

«…спустя ровно месяц, в день весеннего равноденствия, 22 марта, обнаружил младенца. Девочку. Завёрнута была в тряпьё, но чистая, живая, и от неё исходило сильное, ровное свечение Нави, смешанное с золотым отблеском её живой Силы… Это не просто ребёнок,. Это дитя самого Порога, плоть от плоти этого места, рождённое от энергии распавшегося барьера и оторванной души последней Стражницы. Она – ключ. И замок. Одновременно…»

Яра перечитала строки ещё раз. И ещё. Мир плыл у неё перед глазами, краски за окном вдруг стали неестественно яркими, а звуки – приглушёнными. Двадцать второе марта. Её день рождения.

Она была созданием двух миров. Живым результатом роковой ошибки Григория и величайшей жертвы незнакомой женщины. Её сила, её вечный внутренний холодок, её связь с этим местом, с землёй, с деревьями, с самой тишиной и этот внутренний холодок. След Нави, который так ясно ощущал Чёрт и Кир… это не дар и не проклятие. Это её природа. Её суть. Её наследие. И её судьба.

Яра не побежала, не стала торопиться и лететь за ответами. Она пошла медленно, очень прямо, твёрдым, отмеренным шагом, сжимая в руке злополучный листок так, что ногти впились в ладонь. Она знала, куда идти. К единственному человеку, который знал правду.

Валентина Прокопьевна, как всегда, копошилась на кухне, замешивая тесто для пирогов. Запах свежего теста, сдобы и ванили – запах её детства, её безопасности. Бабушка обернулась на скрип двери, и на её лице сразу же появилось настороженное, любящее беспокойство. Она сразу всё поняла. По глазам.

– Ярочка? Родная? Что случилось? Всё хорошо? – она вытерла руки о фартук, сделала шаг навстречу.

– Ба, – голос Яры звучал глухо, отдаваясь эхом в её собственной голове. В нём была новая, стальная нота. – Нам нужно поговорить. Серьёзно. Про хижину в лесу. И… про меня. Про то, откуда я на самом деле.

Валентина Прокопьевна замерла. Она медленно опустилась на стул у кухонного стола, жестом приглашая Яру сесть напротив. Та осталась стоять.

– Пойми, Ярочка, мы не хотели тебе этого рассказывать, потому что для нас абсолютно не имеет значения, родная ты нам по крови или нет. – Глубоко вздохнув, начала бабушка, видно было, что женщине тяжело это говорить, и она старается тщательно подбирать слова, чтобы преподнести информацию более мягко, правильно.

А у Яры сжались все внутренности. Она не хотела этого слышать, не хотела знать то, о чём сейчас расскажет родственница, да и можно ли теперь называть так, сидящую перед ней женщину? Но желания девочки больше не были важны, теперь она обязана узнать правду.

– Твои родители, ну, то есть Маша и Андрей, совсем молодые тогда были, только поженились, оба грезили о карьере и деток пока заводить не планировали. – Медленно продолжала Валентина Прокопьевна и каждое сказанное ей слово, тяжело повисало в воздухе, сгущая и без того напряженную атмосферу, – И вот, когда гостили они у меня, приходит Гриша, ну отец Светы, Мирин дед. Приходит он, значит, из леса в деревню, а в руках свёрток. Тогда вся деревня на ушах стояла. Оказалось, он в охотничьей хижине, в лесу, нашёл младенца, девочку, одну. Никого рядом не было, а месяц то март, холодно ещё. Он всё вокруг обошёл, никого не встретил, вот и забрал тебя в деревню. Ну, он уже тоже не молод был, Светочка тогда только родила, в общем, не справился бы он с ребёнком, а мы тут втроём были, вот и взяли тебя на время, пока милиция поиски вела. Думали, пока родители не найдутся, поживёшь у нас, а там видно будет. В общем, никого так и не смогли найти, тебя хотели в дом малютки определить, но мы к этому времени уже так привязались, да и ты к Маше тянулась. Вот и не смогли тебя уже отдать, решили опеку оформить, документы все быстро сделали и Маша с Андреем увезли тебя в город.

Яра некоторое время молчала. В голове было абсолютно пусто. Будто все мысли просто выключили, одним нажатием волшебной кнопки. Она не могла, не хотела в это верить. Её родители ей не родные. Её нашли, как котёнка, на улице. В лесу. В хижине. На задворках сознания забилось тревожное ощущение, будто Яра упускает что-то очень важное, хотя казалось, что сейчас может быть важнее информации о её семье. Но всё-таки девочка прислушалась к своим ощущениям.

– Стоп. В какой хижине? – мотнув головой, спросила Яра.

– Так в лесу у нас, с краю, недалеко от деревни стоит. Вот как на речку идти, только не к воде сворачиваешь, а дальше, прямо проходишь и по тропке в лесу, выходишь к охотничьей хижине. – Растеряно ответила Валентина Прокопьевна. Женщина ожидала совсем другой реакции от внучки, ей казалось, этот тяжёлый разговор сейчас должен привести к душевным переживаниям, а вовсе не к любопытству по поводу какой-то хижины.

– А она разве новая? Я думала, её недавно построили. В детстве я её не видела, а мы с Дёмой всё в округе облазили. – Быстро спросила девочка. Почему-то вся информация о родителях неожиданно отошла на второй план. Она обязательно всё обдумает, но позже, сейчас важно, очень важно узнать про хижину.

Такая расстановка приоритетов удивляла и саму девочку, но она чувствовала, что не может поддаться сейчас эмоциям и переживаниям. Она теперь Хранитель Порога и несёт ответственность. Она должна, просто обязана узнать что-то гораздо более важное. Будто она, наконец, нащупала какую-то недостающую деталь конструктора, которую очень нужно поставить на своё место.

– Да нет, я даже не скажу тебе, когда её построили то. Сколько себя помню, столько она там и стоит. Только ей почти никто не пользуется, вот только Гриша часто туда ходил. Раньше то про неё местные всякие страшилки рассказывали, а сейчас вроде как просто не нужна никому.

– Ты уверена? Она же даже выглядит новой! А какие страшилки? – не унималась Ярослава.

– Да конечно, уверена. Сколько я лет то тут живу, чего б не знала новая она или старая? Да всякое рассказывали. Кто говорил, что это сама избушка бабы Яги, а лапы, мол, в земле закопаны. Кто-то рассказывал, что никакой старухи там никогда и не было, но сама хижина на границе миров стоит. Мол, через неё по Мировому древу можно путешествовать. Хочешь, в Навь спустись, хочешь в Правь отправляйся. – Всё больше удивляясь поведению внучки, растерянно рассказывала женщина – Да какая разница то Яра! Бог с ней, с этой хижиной! Ты главное пойми, мы тебя очень любим! А кто там тебя оставил – это совсем не важно, их невозможно найти, да и не нужно! Ты наша! Моя внучка! И родители тебя очень любят! – горячо продолжила Валентина Прокопьевна.

– Я знаю ба, знаю, – кивая, отозвалась Яра, казалось, её мысли сейчас где-то очень далеко и она не особенно вслушивается в слова бабушки. – Я вас тоже люблю. Очень. Я…. Я пойду, ладно? Хочу побыть одна, мне… подумать надо. – И не дожидаясь ответа, девочка развернулась и вышла из кухни. Она двигалась, как завороженная. Смотря перед собой невидящим взглядом, Яра подошла к лестнице, врезалась в перила, покачнулась, остановилась, и глубоко вздохнув, наконец, начала подниматься, с трудом придвигая, вдруг отяжелевшие ноги.

Ей определённо нужно побыть одной и подумать. Сейчас, когда Яра выяснила всё про хижину, и ощущение важности именно этой информации ушло, голову снова начал заполнять поток мыслей. Теперь девочка в полной мере могла обдумать все сказанные бабушкой слова. И до неё вдруг дошло, ЧТО вообще рассказала ей Валентина Прокопьевна. Она не родная! Семья, в которой она выросла, чужая! Осознание тяжким грузом опустилось на плечи, придавив девочку, бетонной плитой. Яре хотелось побежать, сбросить с себя это ощущение тяжести и обречённости. Но куда от такого можно убежать? Вот бы отмотать время и никогда-никогда не узнавать всего этого!

Вся её жизнь, все её воспоминания построены на лжи. Благостной, любящей, но лжи.Она не родная. Семья, в которой она выросла, которую любила больше всего на свете – чужая. Мама – не мама. Папа – не папа. Любовь – не по праву крови, а из жалости.

Оказавшись в своей комнате, девочка тяжело опустилась на кровать, легла, свернувшись калачиком, и невидящим взглядом уставилась перед собой. Через мгновение глаза заволокло пеленой, и пролились первые горячие слёзы. Девочке казалось, что внутренности сжимает невидимый железный кулак. Ей так сильно хотелось сделать вдох, но лёгкие будто всхлопнулись, не желая впускать в себя воздух.

Первые всхлипы, наконец, прорвались наружу, и вместе с ними Яра поняла, что больше не может себя сдерживать. Рыдания хлынули из неё горячим потоком. Девочка не понимала что чувствует. Хотелось кричать, плакать, что-нибудь разбить, колотить стену, подушку, да что угодно. Хоть как-то выпустить наружу разрывающее чувство, которое сейчас бушевало внутри. И вместе с тем, не хотелось ничего. Вот бы всё просто забыть и перестать чувствовать.

Спустя некоторое время обессиленная от рыданий девочка наконец-то провалилась в спасительное забвение сна. И снилась ей хижина. Но не та, что стояла в лесу сейчас. А другая. Древняя, могучая, с потемневшим от времени и непогод деревом, поросшая мхом и хмелем, с резными наличниками, на которых угадывались лики старых богов. И на коньке крыши, гордо вытянувшись, сидел огромный чёрный ворон. Его прямой, знающий взгляд и величавый, спокойный вид почему-то не пугали, а успокаивали, наливали душу тем странным теплом. И дарили девочке ощущение, что теперь… теперь всё на своих местах. Теперь она видит полную, пусть и некрасивую, картинку. Теперь она знает свою правду. И свой долг. И свою цену.

И с этим предстояло жить.