Предпоследняя правда

В прямом смысле. Эти органы чувств отсохли уже годы назад. И Броуз отказался от искусственных заменителей; ему понравилось ничего не слышать.

Когда Броуз просматривал каждую, до единой, телезапись речей Янси, он не слушал; ужасно, по крайней мере так казалось Адамсу, но этот разжиревший полуживой организм получал аудиочасть выступления по прямой связи: через подсаженные, искусственно имплантированные годы назад электроды в нужной части его старческого мозга… того единственного изначального органа, что и являлся Броузом, тогда как остальное сейчас было, словно у Железного Дровосека, просто коллекцией арти-гановских пластиковых, сложных, но никогда не подводящих (до войны они гордились пожизненной гарантией на свою продукцию, причем в этом бизнесе значение слова «пожизненный», а именно вопрос, чья жизнь имеется в виду, предмета или владельца, было восхитительно прозрачным) заменителей, на которые его подчиненные, Янси-мэны в целом, имели формальное, номинальное право – строго говоря, запасы артифоргов, хранящиеся в подземных складских помещениях под Эстес-парком, принадлежали всем Янси-мэнам как классу, а не Броузу лично.

Но так оно отчего-то не работало. Потому что когда отказала почка у Шелби Лэйна, чье поместье в глубине Орегона Адамс частенько навещал, – для мистера Лэйна не оказалось искусственной почки, хотя на складах их числилось три. Похоже было на то – и по какой-то причине лежащего в своей постели в хозяйской спальне поместья и окруженного свитой взволнованных лиди Лэйна этот аргумент не особенно убедил, – что Броуз уже наложил на эти три искусственные почки нечто, официально именующееся заказом. И он заказал эти чертовы органы, закрепил за собой, вывел из оборота при помощи сложной полузаконной «предварительной» заявки… Лэйн в отчаянии вынес вопрос на рассмотрение Постоянного Дисциплинарного совета, заседавшего в Мехико и выносившего постановления по поводу земельных споров между владельцами поместий, совета, в котором были представлены по одному лиди от каждого типа; Лэйн, собственно, даже не проиграл этот спор, но уж точно его и не выиграл, поскольку умер. Умер, ожидая рассмотрения законности этого «заказа». А Броуз жил себе дальше в уверенности, что сможет пережить еще три полных отказа почек и все равно выжить. А любой, кто отправится с этим вопросом в Дисциплинарный совет, наверняка умрет, как Лэйн, и рассмотрение со смертью истца прекратится.

Жирная старая гнида, подумал Адамс и увидел впереди Нью-Йорк, его шпили, уже послевоенные небоскребы, эстакады и туннели; а еще слетающиеся, подобно плодовым мушкам, флэпплы, которые, как и его собственный, несли сотрудников службы Янси в свои офисы, чтобы начать понедельник.

И мгновение спустя он и сам завис, словно плодовая мушка, над особенно высоким зданием. Пятая авеню, 580, Агентство.

Конечно, Агентством был весь город; здания со всех сторон были точно такой же частью механизма, как и этот гигантский пуп земли. Но именно тут находился его личный офис; здесь он окопался и держал оборону от конкурентов по классу. У него была работа в верхнем эшелоне… а в его портфеле, который он сейчас с предвкушением поднял, лежал – он знал точно – абсолютно первосортный материал.

Может быть, Линдблом был прав. Может быть, русские как раз собирались бомбить Карфаген.

Он добрался до лифта, ведущего вниз с посадочной площадки на крыше, нажал кнопку скоростного спуска и провалился отвесно вниз на свой этаж, в свой офис.

Когда же он вошел в офис, держа в руке портфель, то без малейшего, даже самого крохотного предупреждения очутился лицом к лицу с горой резины, что мигала и моргала, хлопала псевдоподиями, точно тюлень ластами, и зыркала на него, а щелевидный ее рот раззявился в улыбке, в наслаждении его ужасом; в наслаждении пугать как своим физическим обликом, так и…

– Мистер Адамс. На два слова, сэр.

Этим чудовищем, что каким-то образом смогло вместиться в кресло за его столом, был Стэнтон Броуз.

6

– С удовольствием, мистер Броуз, – сказал Джозеф Адамс, и его слюнные железы под языком сжались в спазме тошноты; тогда он повернулся и поставил свой портфель, удивляясь своей физической тошноте, ответу организма на встречу с Броузом здесь, в своем собственном офисе. Он был не напуган; не обескуражен, даже не зол на то, что Броуз ухитрился войти внутрь, несмотря на сложную систему замков, что он вошел и расположился, – нет, ничего этого не было, потому что болезненные содрогания его тела вышибли прочь все остальные реакции.

– Вам ведь нужно немного времени, чтобы прийти в себя, мистер Адамс? – Этот голос, вкрадчивый и тонкий, словно злой дух воздуха играет на растяжке телемачты.

– Д-да, – сказал Адамс.

– Простите? Я не слышу, знаете ли; мне нужно видеть ваши губы.

Мои губы, подумал Адамс. Он повернулся.

– Мне нужно, – сказал он, – немного времени. Немного укачало в полете. – Тут он вспомнил, что оставил четверых своих верных спутников, лиди-ветеранов из своей свиты, в припаркованном флэппле. – Нельзя ли… – начал было он, но Броуз перебил его, даже не невежливо, а так, словно бы он вообще не говорил.

– Появился новый довольно важный проект, – сказал Броуз своим голосом дрожащей струны. – Вам предназначено написать для него читаемую часть. Она состоит из… – Броуз прервался, затем отыскал гигантский, жуткого вида носовой платок, которым утер себе рот, словно возвращая к правильной форме черты своего лица – как мягкий пластик консистенции зубной пасты. – По этому проекту запрещается составлять письменные документы или вести любые удаленные переговоры; никаких записей. Строго личное общение между основными участниками; вами, мною и Линдбломом, который будет делать артефакты.

Ха, подумал Адамс и возрадовался. «Уэбстер Фут, Лимитед», базирующееся в Лондоне частное детективное агентство, уже пронюхало, уже вывело в мир эту новость. Броуз, несмотря на свои явно психопатические заморочки с безопасностью, проиграл еще до начала. Ничто не могло бы обрадовать Адамса более; он почувствовал, как тошнота отступает, и даже раскурил сигару, вышагивая туда и обратно, понимающе кивая и всячески выражая свою готовность участвовать в этом жизненно важном секретном предприятии.

– Да, сэр, – сказал он.

– Вы знаете Луиса Рансибла?

– Это строитель жилых домов, конаптов, – сказал Адамс.

– Смотрите на меня, Адамс.

Повернувшись лицом, Джозеф Адамс произнес:

– Я пролетал над одним из его конапт-центров. Его башен.

– Что же, – забренчал голос Броуза, – они сделали выбор и поднялись. Но у них нет возможности присоединиться к нам; и мы не можем их использовать, так что ничего не остается, кроме этих маленьких зданий ряд за рядом. Ну хотя бы им есть во что играть, у них есть эти китайские шашки. Да и компоненты гораздо проще выпускать, чем собирать из них целых лиди.

– Просто, – сказал Адамс, – между моими усадьбой и офисом три тысячи миль травы, и я летаю над ними каждый день. Дважды. И иногда я задумываюсь. И вспоминаю, как все выглядело раньше, до войны, до того, как их убедили спуститься вниз, в эти их убежища.

– Не спустись они туда, Адамс, и они были бы мертвы.

– О, – произнес медленно Адамс, – я знаю, что они были бы мертвы; они бы стали пеплом, и из этого пепла лиди делали бы строительный раствор. Просто иногда я думаю о Шоссе 66.

– Что это, Адамс?

– Шоссе. Которое соединяло города.

– Фривэй!

– Нет, сэр. Просто шоссе; но не стоит о нем. – И он почувствовал вдруг усталость настолько сильную, что на долю секунды и впрямь решил, что с ним случился инфаркт или какой-то другой тяжелый приступ; он очень аккуратно перестал курить свою сигару и уселся в гостевом кресле у стола, заморгал, задышал, задумался о том, что произошло.

– Окей, – продолжил Адамс. – Я знаю Рансибла, он загорает в Кейптауне и старается – реально старается, я точно знаю, – обеспечить танкеров, что выходят на поверхность; они получают встроенные электроплиты, свибблы, ковры из вубфура от стены до стены, трехмерные телевизоры, на группу в десять квартир выделяется один лиди для работ типа уборки… что не так, мистер Броуз? – Он ждал, тяжело дыша от страха.

Броуз сказал:

– Недавно остыло одно из горячих пятен в южной Юте, близ Сент-Джорджа, того места, где он был… он все еще есть на картах. У границы с Аризоной. Там еще эти Красные утесы рядом. Счетчики Рансибла засекли спад радиации раньше всех, и он получил это место, оформил свою заявку, ну и все остальное. – Броуз махнул рукой пренебрежительно, но и признавая поражение. – Через несколько дней он собирается отправлять туда свои автоматические бульдозеры и начинать разравнивать местность под очередную застройку, под новый комплекс конаптов… ну вы знаете, он по всему миру таскает эту свою огромную примитивную строительную технику.

– Без нее не обойтись, – сказал Адамс, – если строишь такие здания, как строит он. Эти конапты возводятся быстро.

– Короче, – сказал Броуз, – нам нужен этот участок.

Ты врешь, подумал Адамс. Он встал, повернулся к Броузу спиной и сказал вслух:

– Ты врешь!

– Я не слышу.

Обернувшись, Адамс сказал:

– Но ведь там просто скалы. Кто захочет построить там усадьбу? Боже мой, у некоторых из нас поместья по полтора миллиона акров!

Он сердито уставился на Броуза. Это не может быть правдой, сказал он себе. Рансибл успел туда первым просто потому, что всем было наплевать на этот район, никто не отслеживал там уровень радиации; никто не заплатил Уэбстеру Футу за то, чтоб его оперативники и техники вели там мониторинг, и Рансибл получил территорию без конкуренции. Так что не пытайся врать мне, сказал он мысленно и почувствовал ненависть к Броузу; сейчас, когда тошнота уже прошла, на ее месте стали возникать настоящие эмоции.

Очевидно, тот заметил что-то по лицу Адамса.

– Я полагаю, там в целом бросовая земля, – признал Броуз. – И до войны была такой.

– Если вы хотите, чтобы я вел аудиочасть этого проекта, – сказал Адамс – и едва не сошел с ума, услышав, как он говорит это Броузу прямо в лицо, – вам лучше бы сказать мне правду. Потому что я чувствую себя нехорошо. Я не спал всю ночь и писал эту речь – от руки. И меня раздражает туман. Туман достает меня; мне не стоило устраивать свое поместье на побережье к югу от Сан-Франциско. Надо было попробовать район Сан-Диего.

– Я расскажу вам, – сказал Броуз. – Вы правы; нам плевать – любому Янси-мэну, у которого все дома, было бы наплевать – на эту скалистую пустыню у старой границы Юты и Аризоны. Посмотрите вот на это. – Он замахал своими ластами-псевдоподиями и ухитрился ухватить некий пакет, что принес с собой; документ развернулся, словно рулон с образцами обоев у коммивояжера.

Вглядевшись, Адамс увидел рисунки – аккуратные и очень милые. Он словно просматривал рулон восточной шелкографии… из будущего? Изображенные на них предметы, заметил он, были несуществующими, нереальными. Какое-то фантастическое оружие с выдуманными наплывами и переключателями. Какое-то электронное оборудование – интуиция, основанная на опыте, подсказывала, что фиктивное, неработоспособное.

– Я не понимаю, – сказал он.

– Это артефакты, – сказал Броуз, – которые смастерит мистер Линдблом; он прекрасный ремесленник, и это не составит ему труда.

– Но для чего? – И тут Адамс понял. Это было поддельное оружие пришельцев. И не только оружие; по мере того как свиток развертывался в руках Броуза, он увидел и другие артефакты.

Черепа.

Некоторые из них принадлежали людям.

Некоторые – нет.

– Все это, – продолжал Броуз, – смастерит Линдблом. Но для начала необходимо проконсультироваться с вами. Потому что прежде, чем их найдут…

– Найдут?!

– Когда Линдблом завершит создание этих предметов, используя московские студии Айзенбладта, они будут подложены на ту территорию, которую Рансибл собирается разровнять под свои новые конапты. Притом необходимо заранее установить, что с археологической точки зрения эти предметы бесценны. Серия статей в довоенном научном журнале «Natural World», который, как вы знаете, ранее был доступен каждому образованному человеку в мире, должна будет проанализировать их…

Открылась дверь офиса. С настороженным видом вошел Верн Линдблом.

– Мне велели зайти сюда, – сказал он Броузу; затем коротко взглянул на Адамса. Но не сказал ничего больше. Они оба понимали и так: упоминать об их видеоразговоре, что состоялся полчаса назад, не следовало.

– Это, – обратился Броуз к Линдблому, – чертежи тех артефактов, что вы изготовите, чтобы разместить их в южной части штата Юта. В соответствующем геологическом слое. – Он развернул свиток, чтобы Линдблом увидел; Верн быстро и профессионально осмотрел представленное. – У нас есть ограничения по времени, но я уверен, что вы успеете сделать их к нужному моменту. Нам не требуется, чтобы их выкопал первый же бульдозер. Достаточно, чтобы они нашлись до конца подготовительных работ и начала строительства.

Линдблом спросил:

– У вас найдется человек среди строителей Рансибла, который заметит их, если понадобится? Чтобы они наверняка не остались незамеченными?

Адамсу показалось, что Верн в целом понимает, что происходит; кто-то уведомил его заранее. В отличие от него самого; он-то был шокирован. И все же Адамс продолжал игру; продолжал изучать кропотливо и профессионально выполненные чертежи.

– Конечно, – сказал Броуз. – Инженер по имени Роберт… – Он попытался вспомнить, восьмидесятидвухлетний мозг устало напрягся. – Хиг, – сказал он, наконец. – Боб Хиг. Он заметит их, если остальные проглядят, так что не могли бы вы уже начинать, Линдблом? Айзенбладт поставлен в известность о том, что вам открыт доступ ко всему, что понадобится, будь то инструменты, реквизит или другие потребности. Но он не знает для чего, и весь проект должен вовлекать в себя как можно меньше людей.

– Хиг находит их, – сказал Линдблом, – и уведомляет Рансибла. Тем временем… – Он взглянул на Адамса. – У тебя уже готова будет эта твоя серия статей в довоенном Natural World, от имени какого-нибудь всемирно известного археолога, относительно подобного рода артефактов.

– Да, понимаю, – сказал Адамс, и он действительно уже все понимал теперь. Статьи, которые он напишет, будут задним числом опубликованы в журнале, выпуски искусственно состарят, чтобы они выглядели аутентично предвоенными; и на основании этих статей, как повсеместно признанного и действительного научного мнения, правительство Эстес-парка признает артефакты бесценными находками. Затем они отправятся в Дисциплинарный совет в Мехико, высший суд в мире, что стоит и над ЗапДемом, и над НарБлоком, и над любым Янси-мэном в любом уголке мира – и над богатым и влиятельным строителем Луисом Рансиблом. И на основании этих поддельных, написанных задним числом статей суд признает, что правительство Эстес-парка в своем законном праве – ибо артефакты такой ценности автоматически делают землю правительственной собственностью.

Но ведь Броузу не нужна земля. Значит, что-то снова было не так.

– Вы не понимаете, – сказал Броуз, прочитав выражение его лица. – Расскажите ему, Линдблом.

– Расклад такой, – сказал Верн Линдблом, – Хиг или кто-то еще из рабочей команды Рансибла, что присматривает за лиди и большими автоматическими устройствами, находит артефакты и сообщает Рансиблу. И вне зависимости от их стоимости, вопреки законам США…

«О мой бог, – дошло, наконец, до Адамса. – Рансибл поймет, что артефакты будут стоить ему этой земли, если о них узнает правительство Эстес-парка».

– Он скроет находку, – сказал Адамс.

– Само собой, – с наслаждением кивнул Броуз. – Мы попросили миссис Морген из Института прикладной психиатрии в Берлине независимо проанализировать его полностью подтвержденный документально психопрофиль; и она согласна с нашими собственными психиатрами. Черт возьми, он же бизнесмен – а значит, важней всего для него деньги и власть. Что для него значат бесценные артефакты, оставленные внеземной группой налетчиков, что высадилась в южной Юте шестьсот лет назад? Черепа – те, что не принадлежат человеку? В ваших статьях будет приведено фото этих чертежей. Вы выдвинете предположение о высадке инопланетян. По нескольким найденным костям и артефактам выдвинете предположение о том, как они выглядели. О том, что они вступили в стычку с группой воинов-индейцев, и проиграли, и не смогли колонизировать Землю. И все это будут лишь предположения, поскольку на момент написания ваших статей, тридцать лет назад, доказательств не хватало. Но вы выразите надежду на новые находки. И вот они-то как раз и состоятся.

– Итак, сейчас, – сказал Адамс, – в наших руках как нельзя более представительные образцы оружия и костей. Наконец-то. Предположения тридцатилетней давности полностью оправдались, и мы на пороге гигантского научного открытия. – Он подошел к окну и сделал вид, что смотрит в него. Строитель жилых домов, конаптов, Луис Рансибл, будучи уведомлен о находках, сделает неправильный вывод – он предположит, что их подбросили для того, чтобы он лишился этой земли; и, исходя из этого неверного вывода, он скроет находки и продолжит свои подготовительные, а затем и строительные работы.

А тем временем…

Мотивированный своей преданностью науке, а не «нанимателю» и жадности этого промышленного магната, Роберт Хиг «неохотно» даст знать о находке артефактов правительству Эстес-парка.

И это сделает Рансибла преступником. Потому что существовал специальный закон, применявшийся снова и снова, ибо в каждом поместье каждого Янси-мэна его личные лиди копали и копали в поисках довоенных предметов художественной или технологической ценности. И что бы ни было найдено владельцем поместья – точнее, его лиди, – принадлежало ему. За единственным исключением. Если найденная вещь имела чрезвычайную археологическую ценность.

А инопланетная раса, что высадилась на Земле шестьсот лет назад, вступила в яростную схватку с местными индейцами, а затем вновь отступила, – Рансибл будет просто вынужден согласиться с иском в Дисциплинарном совете, подать nolo contendere; даже с лучшими на Земле адвокатами у него не будет ни малейшего шанса.

Но Рансибл не просто потеряет свою землю.

Его ждет тюремное заключение на срок от сорока до пятидесяти лет, смотря сколько смогут выторговать у Дисциплинарного совета адвокаты правительства Эстес-парка. Причем «Положение о бесценных находках», как назывался этот закон, уже не раз вступало в силу в отношении разных людей; находки столь серьезного значения, которые сознательно скрывались, но затем оказались открыты – о, совет применит к Рансиблу всю силу закона, и он исчезнет с лица земли; вся экономическая империя, которую он построил, его конапты по всему миру – все перейдет в общественную собственность: именно такой была прописана в этом законе мера наказания, и именно она, конфискация, обеспечивала закону столь жестокие, раздирающие клыки. Лицо, осужденное по этому положению, не просто отправлялось в тюрьму – но и полностью теряло свою собственность, in toto.

Вот теперь для Адамса все встало на свои места; теперь он уже отчетливо понимал, что должно было появиться в его статьях для Natural World тридцатилетней давности.

Но оставался один-единственный вопрос, что буквально вогнал его в ступор, отключил все его хитроумие и оставил болванчиком в беседе Броуза и Линдблома, которые явно понимали цель всего этого, а он нет.

Почему правительство Эстес-парка решило уничтожить Рансибла? В чем он провинился – или хотя бы какую опасность он мог представлять?

Луис Рансибл, строящий жилье для танкеров, которые вышли на поверхность, ожидая застать идущую войну, а вместо этого обнаружили, что война давно закончена и поверхность мира сейчас – один гигантский парк с виллами и поместьями немногочисленной элиты… за что, спросил себя Адамс, казнить этого человека, коль скоро он так явно исполняет жизненно важную задачу? Важную не только для танкеров, что выходят наверх и должны где-то жить, но и для нас, людей Янси. Потому что – и все мы знаем это; отчетливо осознаем – танкеры, живущие в конаптах Рансибла, все равно заключенные, а сами конапты представляют собой резервации – или, в более современном варианте, концентрационные лагеря. Лучше, чем их подземные убежища, но все равно лагеря, которых они не могут покинуть даже на краткое время – законно покинуть. А когда пара или группа из них все же ухитряется сбежать оттуда незаконно, то в дело вступает армия генерала Хольта здесь, в ЗапДеме, или армия маршала Харензани в НарБлоке; и тут и там это армия из очень опытных и закаленных лиди, что выслеживает беглецов и возвращает обратно к их плавательным бассейнам, трехмерным телевизорам и коврам из вубфура от стены до стены – в конапты.

Вслух он сказал:

– Линдблом, я стою спиной к Броузу. Следовательно, он не может меня слышать. А ты можешь. Я прошу тебя незаметно отвернуться от него; не надо приближаться ко мне – просто повернись так, чтобы он не видел твоего лица. И после этого, ради всего святого, скажи мне – зачем?

Через некоторое время он услышал, как Линдблом поворачивается. И говорит:

– Что зачем, Джо?

– Зачем они охотятся на Рансибла?

– Как, разве ты не знаешь? – спросил Линдблом.

Броуз из-за стола сказал:

– Никто из вас не смотрит на меня; я прошу повернуться обратно, чтобы мы могли продолжить планирование проекта.

– Говори, – проскрежетал Адамс, глядя из окна офиса на другие здания Агентства.

– Они считают, что Рансибл систематически оповещает их – одно убежище за другим, – сказал Линдблом. – О том, что война закончена. Кто-то делает это точно. Уэбстер Фут и его оперативники на земле выяснили это во время рутинных интервью с группой танкеров, что поднялись около месяца назад.

Броуз сварливо пожаловался с растущим подозрением:

– Что происходит? Вы двое разговариваете между собой.

При этих словах Адамс развернулся от окна лицом к Броузу; Линдблом тоже обернулся к чудовищному вареву, кое-как залитому в кресло за столом.

– Не разговариваем, – сказал Броузу Адамс. – Просто медитация.

На лице Линдблома не было никакого выражения. Лишь каменная, нейтральная отрешенность. Ему дали задачу; он намеревался выполнить ее. И своим поведением он рекомендовал Адамсу поступать так же.

Но что, если это был не Рансибл? Что, если это был кто-то другой?

Тогда весь этот проект, поддельные артефакты, статьи в Natural World, «утечка» информации о находке, судебный процесс перед Дисциплинарным советом, разрушение экономической империи Рансибла и его тюремное заключение…

Все это будет впустую.

Джозеф Адамс задрожал. Потому что в отличие от Броуза, в отличие от Верна Линдблома, а также, вероятно, Роберта Хига и любого и каждого, связанного с этим проектом, – лично он с ужасом чувствовал интуитивно, что все это ошибка.

И его интуиция не могла остановить задуманного.

Ни на шаг.

Снова отвернувшись от Броуза, Адамс сказал:

– Линдблом, они могут ошибаться. Это может быть не Рансибл.

Ответа не было. Линдблом не мог ответить, поскольку как раз находился к Броузу лицом, а тот, поднявшийся сейчас на ноги, тяжело переваливался в сторону двери офиса, опираясь на магниевый костыль и что-то бормоча при этом.

– Господом богом клянусь, – сказал Адамс, упорно вглядываясь в окно. – Я напишу эти статьи, но если это не он, то я собираюсь его предупредить. – И он повернулся к Линдблому, попытался прочесть его реакцию по выражению лица.

А ее на лице не было; прочесть оказалось нечего. Но Линдблом услышал.

И он отреагирует, раньше или позже; Джозеф Адамс знал этого человека, своего близкого друга, он работал с ним достаточно, чтобы быть в этом уверенным.

И отреагирует серьезно. После длительного самокопания Верн Линдблом, возможно, согласится с ним; возможно, поможет найти способ проинформировать Рансибла так, чтобы не засветить источник, не дать его отследить агентам Броуза; агентам Броуза и гениальным частным сыщикам Фута, работающим совместно. Но с другой стороны…

Ему приходилось это учитывать; и он учитывал это.

В первую очередь Верн Линдблом был Янси-мэном. И это было важнее и значительнее любых других обязательств и лояльностей.

И он мог отреагировать на заявление Адамса, просто сообщив о нем Броузу.

И тогда в считаные минуты в поместье Адамса явятся агенты Броуза и убьют его.

Очень просто.

И сию секунду он не мог предугадать, какой выбор сделает его старый друг Линдблом; у Адамса не было под рукой специалистов мирового уровня по анализу психопрофиля, как у Броуза.

Он мог только ждать. И молиться.

А молитва, подумал он язвительно, вышла из моды еще до войны.

Техник частной детективной корпорации «Уэбстер Фут, Лимитед» присел в своем тесном бункере и сказал в микрофон прямой связи с Лондоном: