Блогер, чао!

Был он помятым, словно после стиральной машинки, с лицом и черепом цвета кирпича, меченый шрамами, как последний забияка с окраины, однако из-за веса петуха, в котором пребывал со дня рождения, был абсолютно не опасен даже для мышей, которые жили под полом спортзала.

– А то… – многозначительно пробасил Павел Крахоборов. – И плачу, и рыдаю!

– Говори конкретней! – заглянул Альберт Вельботов в глаза Павлу Крахоборову и понял, что ничего хорошего там нет, одна предначертанность к исходящему сальдо, а это было плохо, очень плохо. Знал Альберт Вельботов кое-что и о частном бюро сыска, и о брате Крахоборова с большими возможностями, и забеспокоился: «Чего припёрся?..» Зажали со всех сторон, подумал он с тоской, которая донимала его последние полгода, и не знал, то ли закрывать клуб, букмекерскую контору «Фаэтон» и бежать на юг, где у него был скромный домик-гостиница на побережье, то ли оставаться в горькой Москве на свою голову и ждать лучших времён.

– На днях к этому человеку… – Павел Крахоборов показал фотографию Самсона Воропаева, – приходили твои люди, больше некому.

– Не может быть! – не поверил Альберт Вельботов, вспомнив, что не ранее, как неделю назад, промыл мозги всей бригаде: «Вы здесь, как за каменной стеной! А высунетесь, вам крындец! И никто не поможет! Терпите! Я тоже терплю!» Подозревал он, что кое-кто, не выдержав безденежья, начал заниматься рэкетирством и, как всегда, от большого ума побежал по своему же району, и вместо Павла Крахоборова могла прийти полиция, тогда разговор будет коротким: клуб могут прихлопнуть, а вольное общество стрелков разогнать к едрене-фене. Может, и к лучшему, подумал он, может, я тогда на что-нибудь решусь; и по громкой связи вызвал того, кто был в синих перчатках, и ещё одного, дружка его, средневеса, Гогу Ноза.

Гога Ноз по кличке «быстрые кулаки» и Чомба из-за сплющенного носа и свёрнутыми в трубочку ушами был покладистым молодым грузином, но на всякий пожарный называл себя молодым армянином, чтобы национальный вопрос не педалировали, и чтобы к нему молодому армянину, очередь из желающих подраться дюже большой не выстраивалась.

– Зачем же ты его бьёшь, он нам деньги платит?.. – спросил Альберт Вельботов узкогрудого, мосластого громилу с длинными, как у неандертальца, руками.

– Альберт Симович, так-х… подвернулся же… – прогундосил громила и обиженно стащил с головы шлем.

И Павел Крахоборов узнал в нём Сеню Бабакару по кличке Крошка, полутяжа, с которым начинали очень давно, в глубокой юности, только тогда Сена Бабакаров имел шикарную молдавскую шевелюру, а сейчас был лыс как колено. За эти годы он так и не вышел за пределы Москвы и, похоже, если и собирался съехать из неё, то разве что на кладбище.

– А ты чего?.. – посмотрел на Гогу Ноза Альберт Вельботов, мол, тебя только не хватало.

– Я не ничего, ара джан… – обиженно заморгал Гога Ноз, – я для спарринга… – покривился он, явно говоря: я не главный, главный – Сеня, я маленький человек, вовсе не грузин, а благородный армянин, с меня взятки гладки.

У Гоги Ноза были круглые карие глаза, смотрящие на мир, в отличие от стопроцентного москвича Сени Бабакару, беззлобно и доверчиво.

Альберт Вельботов махнул на него рукой: потерянное звено эволюции, чего с них возьмёшь?

– Вы к этому человеку ходили? – показал им фотографию Альберт Вельботов.

– Не-а… – не очень уверенно открестился Гога Ноз: то ли «нет», то ли «да».

И Павел Крахоборов понял, что всё-таки ходили, только признаваться боятся.

– А ты?.. – с пренебрежением в голосе спросил Альберт Вельботов у Сени Бабакару.

– Если бы мы ходили… – небрежно пробасил Сеня Бабакару, – стали бы мы здесь грушу изображать?! – И отвернулся в знак презрения, открыв для удара самое уязвимое место – кончик челюсти.

– Но… но… – веско сказал Альберт Вельботов, и это выглядело почти комично, если учитывать его вес и вес Сени Бабакару. – Я тебе клиентов подкидываю, а ты на клуб кладешь?! – загремел он, как железная крыша под ногами.

– Альберт Симович! – испугался лысый Сеня Бабакару. – Я на клуб не кладу! Вы что?! Поклёп стопроцентный!

– Так вы ходили или не ходили? – повысил голос петуха Альберт Вельботов.

– Конечно, нет! – убеждённо отвёл глаза Гога Ноз, и тоскливо поскрёб подбородок в недельной щетине.

Насколько у него были «быстрые кулаки», настолько же быстро он перегорал и испытывал упадок сил.

– А вы знаете, что он после вашего визита пропал? – очень коварно спросил Павел Крахоборов густым баритоном оперного певца, и даже не повысил голоса, но и этого было достаточно, чтобы определить, кто здесь главный.

Они посмотрели на него, будто увидели впервые: Гога Ноз – с очередным испугом, Сеня Бабакару – зло и с прищуром.

– Не может быть! – встрепенулся Сеня Бабакару и… выругался матом, потому что понял, что выдал себя с головой.

И тут выяснилось, что Самсон Воропаев нанял их за весьма скромную сумму разобраться с одним блогером.

– Каким ещё «блогером»? – крайне удивился Павел Крахоборов. Он даже не рассматривал такую версию. И очень возмутился. – И плачу, и рыдаю! У вас для этого мозгов не хватит, даже у обоих вместе взятых!

– А ты, Халк, зелень американская, в наши дела не лезь! – расхрабрился Сеня Бабакару. – У нас свой огород, у тебя – свой!

Павел Крахоборов хоть и сидел на весьма хрупком стуле, но всё равно дотянулся, и стул под ним не развалился, а Сеня Бабакару, хотя и был большим и тяжелым, против Павла Крахоборова не тянул, и тут же улетел в самый дальний угол, потому что Павел Крахоборов достал его челюсть, играючись, одной левой, да так быстро, словно молния сверкнула.

Назвав Павла Крахоборова Халком, Сеня Бабакару дал понять, что тоже помнит прошлое с гнильцом и даже то, как в семнадцатом Павел Крахоборов бежал без задних ног из Америки, забыв в гостинице личные тапочки. Дело было так. В Атлантик-Сити он, никому не известный боец из России, которого привезли для показного избиения как фигуру большого размера в прямом смысле слова, неожиданно и самовольно, в нарушении всех договорённостей, в октагоне, уже в первом раунде ушёл от борьбы и уложил многократного чемпиона ММА Пола Клена, причём в чистую, двумя прямыми, аккуратными ударами в верхний ярус. Пола Клена унесли на носилках со сломанной челюстью и выбитой ключицей, а Павла Крахоборова после ещё двух не менее престижных боёв, в которых он неожиданно, но досрочно быстро одержал победу, стали уговаривать остаться в США и сделать грандиозную спортивную карьеру. Он сделался сенсацией и вдруг стал котировался выше Макса Пантеры, Виктора Лягушкина, Бесика Кочалидзе и Зенона Герсонского вместе взятых. Его несдержанно хвалили, в надежде, что у него кругом пойдёт голова, носили на руках и предлагали большие деньги, но в руки не давали. Деньги, видно, предлагали и его американскому тренеру, Муру Стивенсону, потому что тот вдруг от имени Павла Крахоборова сделал заявление, мол, мой боксёр согласен бежать из России по причине политического инакомыслия, но ему нужны гарантии, что его не выдадут назад, в дикую Россию! Павел Крахоборов, который до мозга костей был патриотом родины и любил Москву, не меньше, чем Мур Стивенсон – свой Нью-Йорк, такой наглости не перенёс и в горячности прямо в гостиничном номере слегка помял тренера и сломал ему правую руку, чтобы потом без оглядки бежать куда глаза глядят. Пока Мур пребывал в глубоком нокауте, пока приходил в себя, пока искал зубной протез, пока звонил в полицию, пока Павла Крахоборова объявили в розыск, пока то да сё, он успел добраться до аэропорта и сесть в первый же самолёт до Ростова-на-Дону. Уже над территорией России экипажу пришло сообщение о преступнике, находящемся на борту, и приказали вернуться или хотя бы сесть в братской до мозга костей бандеровской Украине. Но топлива было в обрез, и самолёт всё же приземлился в Ростове. Павла Крахоборова пытались удержать силой, в потасовке он сломал нос командиру корабля и пересчитал зубы второму пилоту, пробился сквозь груду тел, ударом ноги вышиб дверь и выпрыгнул на лётное поле. Естественно, Америке его не отдали, хотя скандал вышел грандиозный, и Павел Крахоборов на короткое время стал героем страны и бандитского полусвета.

Альберт Вельботов с любопытством посмотрел на Сеню Бабакару, который, пребывая в полубессознательном состоянии, копошился, как щенок, среди старых перчаток и бинтов, и в воспитательных целях вылил на него остатки чая из кружки.

Сеня Бабакару потрогал челюсть и сказал обиженно, размазывая по лицу чаинки:

– Альберт Симович, а чего он дерётся?!

– Хамить не надо, Сеня, – веско укорил его Альберт Вельботов.

– Чуть что, сразу по морде… – Сеня Бабакару сел, однако подальше от Павла Крахоборова.

Но Альберт Вельботов не смог бы так долго держать клуб, если бы, как флюгер, не угадывал, куда дует ветер.

– Я же тебя просил… – для пущей убедительности взмахнул он куриными лапками, – я тебя просил, как человека… я за тебя поручился, мол, у меня есть чемпион… они на это клюют… на тебя можно равняться, а ты меня подставляешь!

– Сколько вы там поручились, Альберт Симович?.. – как провинившийся школьник, опустил голову Сеня Бабакару по кличке Крошка. – А у меня семья…

– Нет у тебя семьи, не ври! – оборвал его Альберт Вельботов и в знак презрения крутанул своей цыплячьей головой цвета кирпича.

– Я женился… – обречённо вздохнул Сеня Бабакару и сплюнул в угол кровавую слюну.

– Значит, дурак! – со знанием дела заявил Альберт Вельботов, основываясь на личном опыте.

– Это точно, – безропотно прогундосил Сеня Бабакару, трогая свою челюсть. – Выбил же! – сказал он, нагло глядя на Павла Крахоборов.

– Ещё получишь, если окажется, что вы замешаны в исчезновении Самсона Воропаева, – весело пообещал Павел Крахоборов и показал кулак размером с чайник.

– Да мы его пальцем не трогали! – возмутился Сеня Бабакару. – Альберт Симович! – Скажите ему!

– Сам виноват! – среагировал Альберт Вельботов, которому было выгодно настращать свою команду до синих веников.

– Когда вы к нему ходили? – спросил Павел Крахоборов своим неповторимым штробасом.

– Я не помню… – нарочно тупо прогундосил Сеня Бабакару.

Было видно, что он принципиально не собирается общаться с обидчиком, но побаивается его огромных кулаков.

– Когда?! – с угрозой и своим супер-грозным штробасом спросил Павел Крахоборов у Гоги Ноза, о котором за разговором все забыли.

– Три дня назад, батоно! – с готовностью сообщил Гога Ноз и потупился, колени у него слегка подрагивали от рыка Павла Крахоборова. – Скажи им, ара джан Сеня… – попросил Гога Ноз. – Всё равно не отстанут…

Но Сеня Бабакару только надул щёки. И Павел Крахоборов понял, в чём дело: Альберт Вельботов мог потребовать с них части аванса в качестве крыши своего спортивного заведения. Но уточнять этот вопрос не стал, пусть сами разбираются.

– Может, вас перекупили? – иезуитски тонко поиздевался он. – А вы вернулись и убили Самсона Воропаева? Куда тогда тело спрятали, изверги?

– Да никто нас не перекупал! – снова обиделся Сеня Бабакару, давай понять, что они своё дело знают. – А тело никуда не прятали…

– Били или не били?! – ещё сильнее надавил Павел Крахоборов и посмотрел сурово, как господь Бог на Иуду.

– Били! – чересчур поспешно закивал головой Гога Ноз, ему вдруг стало страшно за друга, который нарывался на повторное знакомство с быстрыми кулаками Павла Крахоборова. – Чуть-чуть били… – и примирительно показал на пальцах, сколько.

– Поздравляю, – снова весело сказал Альберт Вельботов, подозревая, что Сеня Бабакару и Гога Ноз пытаются его разжалобить, чтобы он вступился за них. – Но раз накосячили, будете помогать ему… – кивнул он на Павла Крахоборова.

– А кто нас заставит?.. – невинно спросил Сеня Бабакару и, как припадочный, закатил левый глаз.

– Я… – многозначительно заверил его Павел Крахоборов. – Не хочешь, пойдёшь в тюрьму за мордобой вне клуба.

– Ладно… ладно… – поспешно сказал Гога Ноз, толкая ногой Сеню Бабакару, – я согласен…

– И я тоже… – наконец сдался Сеня Бабакару. – Лучше так, чем парашу нюхать…

Оказалось, что таинственного блогер на ресурсе «Руна Плюс» звали Евсеем Слюнтяевым.

***

В тот же самый момент Мирон Прибавкин прибыл по адресу «Бумажный проезд», 21 и вошёл в здание «А», с форсом показал охраннику удостоверение, а в «справке» узнал, что фирма Самсона Воропаева называется «Барс и Марго» и что она находится на тринадцатом этаже, офис номер 1331.

Мирон Прибавкин подумал, что надо узнать у Галины Сорокопудской, что значит «Марго»?

Он поднялся на лифте и среди полупустых офисов, павших жертвой коровьего вируса, легко нашёл «свой» под номером 1331. Офис состоял из трёх комнат. В передней сидела секретарша Жанна Дулерайн (так было написано на её бейджике), похожая на тиковое дерево, с кожей золотистого цвета и жёсткой конструкции извечного «шейпига». «Я по барам не шляюсь, – было написано у неё на лбу, – я занимаюсь спортом! Моё тело – это мой Бог!»

Мирон Прибавкин показал удостоверение, чем абсолютно не удивил девицу, казалось, что на исходе пандемии коронавируса, она готова и не к таким служебным потрясениям, и спросил:

– Где ваш шеф?

– Он сегодня не вышел, мы сами удивлены, – пожала тиковыми плечами секретарша, всеми фибрами души презирая не только его фамильный утячий нос и простецкий школьный чубчик, но и раскосые азиатские глазки заодно, ибо любила широкоплечих и длинноногих мужчин типа актёра Дюжева.

Мирон Прибавкин неожиданно для себя покраснел, ему было стыдно за свою непрезентабельную внешность, которую подарили ему родители и которую не мог исправить даже строгий мундир. И чтобы скрыть конфуз, с металлическими нотками в голосе спросил:

– А кто ещё «мы»?

Мирон Прибавкин умел в нужных ситуациях напускать на себя официальный вид. Обычно это действовало безотказно, как лязг затвора АК.

– Наша бухгалтер, пожалуйте, – секретарша с тиковыми плечами сделала вид, что ничего не поняла, и показала на дверь направо.

Ага, злодейски решил Павел Крахоборов, сейчас я разворошу ваше осиное гнездо, имея в виду, что ларчик просто открывается для таких маститых следователей, как он.

Но бухгалтер, Вероника Иридиевна, к его удивлению, оказалась женщиной в возрасте увядания: чрезвычайно созревший вдовий горбик, поджатые губы, степенная и в высшей мере флегматичная от природы вещей. Умиротворённость просто-таки проистекало от неё и от её вязания сиреневой женской кофты. Спицы так и мелькали, и завораживали взгляд.

Она предложила присесть, чай или кофе на выбор, и Мирон Прибавкин, который остался без обеда, с удовольствием употребил три огромных жёлтые чашки крепчайшего чая, закусив его домашним печеньем. Во время этой приятной манипуляции он услышал следующее.

– Дела фирмы «Барс и Марго» идут как нельзя лучше. Мы на подъёме, – уверила его Вероника Иридиевна. – Мы легко пережили коронавирус за счёт подписчиков и выбывших конкурентов! На наше счастье, их число у нас увеличилось на пятнадцать процентов. Да! – сделал она, делая мягкую, но многозначительную паузу. – Мы даже не успеваем переварить необходимые объемы информации, чтобы разместить всю предлагаемую нам рекламу. К нам очередь на два года вперёд. Я даже скажу вам больше, наша арендная плата упала на десять процентов. Народа-то нет, он ещё сомневается в коронавирусе.

– За счёт чего такой ажиотаж? – удивился Мирон Прибавкин, с удовольствием лакомясь дивным домашним печеньем с запахом корицы.

Его жена Зинка с кошачьими коготками ничего такого не пекла, а делала извращенные драники на воде, в которые совала что ни попадя, так что Мирон Прибавкин порой давился с отвращением, но противоречить боялся из-за скандалов и скалки, которая всегда была у неё под рукой.

– А у нас подписчиком почти три с половиной миллионов! – со значением посмотрела на него Вероника Иридиевна. – Самсон Капитонович очень много сил прикладывает! – и она важно подняла палец. – Три с половиной! – словно молилась на эту цифру. – Это не фунт изюма!

– Так уж много? – хитро поинтересовался Мирон Прибавкин.

Во время разговора он безуспешно искал хоть малейшую зацепочку, чтобы тут же раскрыть преступление, и бежать за орденом на арест, но не находил и всё больше и больше впадал в недоумение: где же зацепка преступления? Профессиональное чутьё ему подсказывало, что она рядом и что он просто не видит очевидного.

– Очень! – принялась уверять его Вероника Иридиевна. – Очень! Чтобы набрать такую аудиторию, нужен особый талант, я бы сказала, способность улавливать общественное мнение огромной массы людей. Только Самсон Капитонович этим обладает! Только он! – добавила она убеждённо.

– Ну и куда он мог деться? – в тон ей напрямую спросил Мирон Прибавкин, невинно потягивая чай из большой жёлтой чашки и щурясь от крепкого запаха трав.

– Я не знаю, – почему-то шёпотом призналась Вероника Иридиевна, откладывая вязание и подливая Мирону Прибавкину чаю, – такого ещё не было. Я ни разу на протяжении всей службы не видела, чтобы он опаздывал или вообще не являлся на работу. Всегда подтянут и готов к сражению. Даже коровий вирус на нём не отразился. Обратили внимание, сколько у нас на этаже пустых офисов? Вот, одни мы не сдались. Я, между прочим, прививку одна из первой в Москве сделала! И всё по его приказу! – Она оглянулась себе за спину.

Действительно, на самом видном и почётном месте висел портрет Самсона Воропаева, очень похожего на Леонардо Ди Каприо, с модным «бобриком» и с твёрдым, уверенным взглядом глубоких синих глаз. Мирон Прибавкин невольно подумал: «Ух ты!» Но это ещё не значит, что он перешёл в разряд безвестно отсутствующих. Это ещё надо доказать!

– А вчера во сколько он ушёл? – бархатным голосом увильнул от коронавирусных банальностей Мирон Прибавкин, ибо такими банальностями была полна вся Москва и ещё десяток городов в окрестностях.

– Понятия не имею, – добродушно ответила Вероника Иридиевна, опуская очки на нос и снова принимаясь вязать, – он ещё сидел в кабинете. И Жанночка тоже ушла, у неё в девятнадцать тренировка.

– А Самсон Капитонович остался? – ещё раз уточнил Мирон Прибавкин, косясь на портрет.

– Да, я заглянула, он работал. Я сказала, до свидания. И ушла домой. Всё, как обычно, – недоумённо подала она плечами.

– Ну… а может быть… – начал издалека Мирон Прибавкин, – у него появилась женщина?.. – задал он коварный вопрос, рассчитанный на простачка.

– Что вы! Что вы! – яростно замахала спицами Вероника Иридиевна. – Сюда как-то заглянула его жена. Так я вам скажу, лучшей красавицы во всей Москве нет: высокая, стройная и очень спортивная. Самсон Капитонович за ней, как за каменной стеной. Он такой домашний и не приспособленный к жизни, – умилилась она честно и преданно, как лягушка со стрелой перед Иваном.

При упоминании о Галине Сорокопудской у Мирона Прибавкина потекли слюни. Он вспомнил, как целовался с ней в самом сильном чувстве вожделения, и незаметно вытянул ноги, чтобы ослабить напряжение.

– А Жанна?.. – мотнул он головой, чтобы отбросить искусительские мысли.

– Жанна?! – Вероника Иридиевна с возмущением посмотрела на него поверх очком, – она не его поля ягода! Нужны ему эти девки!

Странно, подумал Мирон Прибавкин, и впал в недоумение, невольно доверяя суждениям Вероники Иридиевны на все сто двадцать пять процентов.

– То есть вы ничего не замечали? – переспросил он, не фиксируя в сознании своего вопроса, а думая совсем о другом, о том, что проскочило помимо сознания, но он не понял, что именно.

– Ну-у-у… такого не спрячешь, – доверительно сказала Вероника Иридиевна и сделала скорбное выражение лица.

– Понятно-о-о… Значит, вы духом не знаете и ведать не ведаете?

– Нет, не знаю, – заверила она его. – Я ему звонила с утра. Абонент недоступен.

– А можно посмотреть его кабинет?

– Конечно, можно, – всполошилась Вероника Иридиевна и поискала в столе ключ.

Кабинет Самсона Воропаева был представлен огромной солнечной комнатой с окном во всю стену. Внизу лежал Белорусский вокзал и «Аэроэкспресс». В центре стоял деревянный стол, на столе находился ноутбук. Кроме древнего, венского стула, больше ничего не было.

Как же он работает? – удивился Павел Крахоборов, полагая, что для интеллектуального дела нужно ещё кое-что, хотя бы – диван секретарше.

– А вся нужная информация для работы берётся из Интернета, – словно прочитала его мысли Вероника Иридиевна.

– Отлично… отлично… – рассеянно согласился Мирон Прибавкин. – Я изымаю компьютер в качестве вещественного доказательства. Если он мне не понадобится, я тотчас верну его. И машину внизу тоже забираю. Она будет находиться на территории нашего управления.

– Ваше право, ваше право, – криво согласилась Вероника Иридиевна. – Только бумагу мне напишите.

– Непременно! – Павел Крахоборов ловко накатал протокол изъятия, уже взял под мышку ноутбук, чтобы отбыть восвояси, как Вероника Иридиевна вдруг сказала напоследок:

– Вы знаете… давеча к нему приходили странные люди. Явно не из бизнеса.

– Уголовники?.. – не удивился Мирон Прибавкин.

Чего-то подобного он и ожидал, и фамильный утячий нос у него яростно зачесался, надо ли говорить, что он обладал способностью чуять злоумышленников за версту.

– Может быть… может быть… – поспешно кивнула Вероника Иридиевна. – Но я вам ничего не говорила.

– Вы боитесь? – ещё больше удивился Мирон Прибавкин.

– Знаете… – доверительно призналась Вероника Иридиевна, жуя дужку очков, – хочется встретить старость в уме и здравии.

– Ну и правильно! – неожиданно весело для самого себя кивнул Мирон Прибавкин и окончательно отбыл восвояси.

С беззаботной душой он прыгнул в служебную машину и подумал, что надо проверить записи камер в бизнес-центре, но это завтра, решил он, и полетел на работу. За ним покорно последовал эвакуатор с «порше 911» чёрного цвета за восемь миллионов рублей.

У себя в кабине Мирон Прибавкин, открыл ноутбук, предвкушая, что сейчас наконец легко и естественно разгадает тайну похищения Самсона Воропаева. Но не тут-то было!

Последние полчаса он только и думал, что о похищении. А о чём ещё? – спрашивал он сам себя, бездумно лупая глазами в стенку. На работе всё нормально. Дома нормально. Значит, что?.. Украли! Похитили! В наше время – это элементарно, Ватсон! И он представлял себя этим самым Ватсоном – длинноногим и красивым, на которого заглядываются все без исключения женщины, вышагивающие колоннами следом.

Однако провозившись с ноутбуком до глубокого вечера, ничего не обнаружил. Даже интрижки с Жанной Дулерайн не было: ни фотографий, ни видео, ни переписки. Казалось, Жанна Дулерайн для Самсона Воропаев не существовала. Но так не бывает! Мирон Прибавкин не поверил даже самому себе, вспомнив тиковые плечи, возбуждающие прямо-таки жгучее мужское любопытство в штанах.

Ноутбук был доверху забит разного рода информацией, в том числе и рекламой, и курсами биткойнов. Файлы были аккуратно датированы годами и месяцами. Темы были самые разнообразные, но большинство из них, к удивлению Мирона Прибавкина, привыкшего к текстам, носили видовой характер. И он был удивлён безмерно. Выходило, что новое поколение потребителей информации перестало читать, а больше смотрело картинки и комиксы. Мирон Прибавкин был потрясён: да они ж дебилы, книги не читают, а слушают! Ха-ха! Выходит, думал он, листая файлы и рассматривая фотографии, мир изменился, и что самое интересное, в примитивную сторону, а я и не заметил. Это был финал его жизни, он почувствовал себя глубоким стариком, бронтозавров в мезозойскую эру. У него самого подрастали сынок и дочка, и теперь он не знал, что с ними делать. Революция, думал он, тихая, скромная революция наизнанку. Поколение явно поглупело.

А может, он прозревший? – предположил Мирон Прибавкин о Самсоне Воропаеве, – то есть мужчина, которому перестали нравиться женщины в моральном плане, секс остался, а предмет страсти исчез; и поехал домой, твёрдо помня, что до полнейшего прозрения он сам лично ещё не добрался. Бывает… – снисходительно думал он, летя на крыльях любви: завтра, завтра я увижу её – Галину Сорокопудскую, центровую сборной страны, ах, какая у неё задница!

***

– Так… что это такое?.. – генерал МВД Разин пробежал глазами победную реляцию начальника по центральному округу службы ППС и докладную патруля, мол, так и так, обнимался и даже целовался с терпилой Галиной Сорокопудской, а ещё отобрал полицейскую дубинку. – Во сколько это было?

– Сегодня, в двенадцать тридцать пять, – с готовностью уточнил его заместитель, полковник Амурочкин, стоя по стойке «смирно», как швабра в руках у уборщицы тёти Дуси.

Его модная причёска «цезарь» как нельзя лучше подчеркивало к его мужественному лицу, словно нарочно созданное для подвигов в тихих, уютных кабинетах.

– Не наказуемо, в перерыв, – поморщился генерал Разин.

Генерал Разин не любил своего заместителя. Он напоминал ему самого себя, молодого и наивного, в лучшие годы службы, когда Разин прошёл все мыслимые и немыслимые войны отечества, получал ранения, контузии, себя, любимого, не жалел, а теперь вынужден был доживать свой век в генеральском кресле и разбирать всякую бытовую туфту в компании с явным негодяем, который, как пить дать, метит в его кресло.