Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют

Она наклоняет голову набок.

– Мне называть вас Луиза, как делал ваш супруг, или Александрин?

– Он звал меня Луиза в качестве семейной шутки. – Я вздыхаю. – Когда Луи назвал этим же именем нашего сына, он шутил, что мы семья Луи, Луи и Луизы. Нам это казалось милым. Когда родилась дочка, он назвал ее Луизой.

Ее проницательный взгляд отшелушивает мое притворство.

– Я предпочитаю имя Александрин. Вы не против?

Я нервно беру с блюдца чашку.

– После замужества меня называют мадам Поммери.

– Никто не вправе диктовать вам, как вас звать. Решать вам. – Она облизывает кончики пальцев. – Как насчет Алекс? Имя вам как-то подходит. Современно, оригинально, живо.

– Так называли меня подруги в школе, но Луи это имя никогда не нравилось, – признаюсь я.

Она цокает языком.

– Брак – прекрасная вещь, надо всегда уважать желания супруга и ставить их на первое место. Но теперь важно доверять голосу сердца. Вы стали вдовой, и мужчины выстроятся в очередь, чтобы учить вас жить дальше. Не слушайте никого. Доверяйте собственному суждению.

Матагот трется о мою руку и тихо мурлычет. Его шерсть мягче, чем я думала.

– Его имя Феликс. – Вдова Клико переводит взгляд на поднос, выискивая новую жертву.

– Чье имя? – У меня уже начинают чесаться запястья, и я незаметно их чешу.

– Матагота. – Она кладет в рот мадленку и радостно смеется. – О боже, как вкусно.

К тому времени, когда вдова Клико уходит, мои запястья уже распухли. Я приманиваю матагота кусочком сыра. Потом хватаю его, бегу к задней двери и выбрасываю на улицу.

– Bon chance, удачи тебе, Феликс!

* * *

Пробудившись до рассвета, я протягиваю руку к Луи, но место рядом со мной на перине холодное и пустое. Я ощущаю его присутствие в доме или, скорее, отсутствие присутствия. Наши незаконченные разговоры, мои редкие поцелуи, совместные трапезы, вино, которое Луи давал мне попробовать. Стены дома хранят эхо нашей совместной жизни.

Луиза спит в колыбельке рядом с моей кроватью, а не в детской. После ухода из жизни отца она очень много капризничает. Возле дочки я слышу какие-то странные звуки, и там что-то шевелится. Я заглядываю к ней. Жалобные звуки издает черный меховой комок. Длинные усы и золотые пятнышки в глазах. Я хватаю матагота, пока моя дочка не задохнулась от удушья. Как это существо проникло в дом?

Луиза потягивается и зевает.

– Bonjour, мамочка.

Матагот прыгает ей в руки.

– О, мамочка, какой он милый! – Она утыкается крошечным носиком в черную шерсть, и котенок мурлычет. – Как его зовут? – Она гладит пальцами белую звездочку на его груди.

– Кажется, он матагот, – говорю я.

– Правда? Как в сказке?

Я киваю.

– Его зовут Феликс.

– Феликс. Феликс. Феликс. – Она хихикает и обнимает его. Золотые глаза котенка неотрывно глядят на ее личико.

Тяжелый покров горя кажется мне чуть легче. Может, этот матагот все-таки волшебный.

3

Подлить масла в огонь

Пока Рейнар Вольф надзирает за инвентаризацией, которая решит судьбу нашей шерстопрядильной компании, я просматриваю корреспонденцию, лежащую в конторке Луи. Луиза сидит на обюссонском ковре и играет с моей шатленкой. Она разматывает мерную ленту, рисует карандашом и заводит часы. Подарок супруга в конце концов пригодился.

Пока дюжина мужчин считает тюки шерсти, партнер моего супруга Нарцисс Грено выкрикивает цифры дрожащим от старости голосом. Вольф заглядывает через плечо Анри Васнье, когда тот спокойно и сосредоточенно записывает количество. Я понимаю, почему Луи так полагался на этого надежного молодого человека.

Склад представляет собой хаос из ткацких станков и веретен, а также бутылок красного вина, которым Луи торговал в качестве побочной коммерции, поскольку продажи шерсти падают. Если бы я сама занималась организацией производства, дела, возможно, шли бы более эффективно. Но мой супруг не хотел никакой помощи, и я направила внимание на приют.

Грено наклоняется над катушками шпагата и тут же хватается за поясницу и стонет. Святой человек, он помогал Луи вновь открыть бизнес, когда я забеременела. Три года назад, когда доктор Дюбуа поставил диагноз, что у меня не менопауза, а беременность, я была поражена. Беременность в тридцать семь лет? Когда я пришла с такой новостью к Луи, он побледнел и выглядел на десяток лет старше своих пятидесяти пяти. После этого он отложил уход из компании и вернулся к работе.

Луи руководил производственным сектором компании «Поммери & Грено», а «старина Грено» занимался продажей, предпочитая поездки и общение с потребителями. Чего стоит компания без Луи? По мере продолжения инвентаризации осознание последствий смерти моего супруга доходит до всех так же неотвратимо, как отбивают время часы Реймсского собора.

Васнье проходит мимо конторки и в шутку натягивает чепчик на глаза Луизы. Она приподнимает поля, посмотрит, кто это сделал, и грозит ему крошечным пальчиком, как может сделать только двухлетняя кокетка. И тут же укол грусти – что Луи уже не с нами и не может поиграть с дочкой.

Я уверена, что Васнье так же гадает, что будет с компанией, как и все работники. Что означают эти подсчеты и пересчеты? Насколько я знаю, завтра все могут остаться без работы.

Работники спускаются из мезонина по скрипучей лестнице, снимают фригийские колпаки и кланяются, когда проходят мимо меня.

– Bonsoir, Madame, – говорят они перед тем, как уйти.

– Нам надо обсудить эти заказы вина. – Васнье вручает мне пачку бумаг.

– Уже поздно. Мы посмотрим их завтра, – говорю я. – Вы можете отнести Луизу к няньке перед уходом домой?

Васнье подхватывает Луизу на руки.

– Пойдем искать Люсиль, хорошо? – Перед тем как закрыть дверь, он глядит на Вольфа. Как и я, он тоже знает, что судьба компании лежит в руках банкира.

– Мне нелегко это говорить. – Вольф приглаживает имбирные волосы. – Но думаю, что если мы продадим оборудование, это только-только покроет долги.

Острая боль пронзает лоб. Старый Грено наклоняется со стула и фокусирует взгляд на развязавшемся шнурке.

Я барабаню пальцами по конторке.

– Про какие долги вы говорите?

Грено поджимает старческие губы.

Вольф останавливает мои пальцы, чтобы не барабанили.

– Не беспокойтесь, мадам Поммери. Я здесь, чтобы помочь вам справиться с трудностями.

Я выдергиваю руку.

– Пожалуйста, месье Вольф, приведите факты.

Зеленые глаза банкира жадно сверкают в свете фонаря, но голос звучит монотонно, как у священника, совершающего последний ритуал.

– Надо выплатить закладную за это здание.

– Вы что-то знаете про закладную? – спрашиваю я у Грено.

– А поскольку месье Грено владеет половиной бизнеса, – продолжает Вольф, – ему нужно заплатить первому.

Колокол на Реймсском соборе бьет снова, терзая мои барабанные перепонки.

– Мадам Поммери, позвольте мне сказать прямо. – Теперь Вольф говорит медленней и громче. – После того как мы заплатим месье Грено и выплатим закладную, у вас и детей останется очень мало средств. – Он вынимает из кармана часы. – А-а, время для Mittagessen, обеда. Я лучше думаю на полный желудок.

Ну и наглость! Он напрашивается на обед и будет на нем рассказывать про мою катастрофу с финансами. Но Луи доверял ему, значит, должна и я.

* * *

Соблазнительный аромат лукового супа плывет из кухни. Луи стал приглашать Вольфа на обед по средам, когда тот два года назад переехал в Реймс. «Это то немногое, что мы можем сделать для нового банкира, холостого и одинокого», – сказал он. Но я подозреваю, что Луи радовался бесплатным финансовым советам, которые изрекал молодой немец за хересом и уткой конфи.

– Месье Вольф, вероятно, вы хотите помыть руки после инвентаризации.

Я делаю жест в сторону туалета и говорю вполголоса Грено, чтобы не слышал Вольф.

– Правильное ли решение продавать оборудование и все остальное? Не лучше ли сохранить компанию и выплатить закладную?

Грено опускает голову, сквозь редеющие седые волосы блестит кожа головы.

– Я пытался сказать вам еще на похоронах, что ухожу. Мне уже тяжело вести дела. Моя сестра в Париже приготовила для меня комнаты.

Паника перехватывает мне горло.

– Месье Грено, вы не можете бросить меня сейчас. Когда я осталась без Луи.

– Перемены происходят, готовы мы к ним или нет. – Старик пожимает плечами. – Я работал всю жизнь и теперь с нетерпением жду, когда буду пить с друзьями по утрам кофе, а к вечеру вино. Музеи, выставки, концерты. Я хочу наслаждаться жизнью в оставшиеся годы. – Он прижимает кулак к сердцу. – Простите меня, мадам Поммери, вы молодая и привлекательная. Многие мужчины захотят позаботиться о вас. Можете не беспокоиться.

От его совета у меня встает шерсть дыбом.

– Месье, тело моего супруга еще не успело остыть в могиле. Неужели он так мало для вас значил?

Старик потирает подбородок.

– Луи значил для меня очень много, но дела нашей компании в последнее время шли не очень хорошо. – Он прислоняется к оштукатуренной стене.

– Но, если мы ликвидируем оборудование и все прочее, я останусь ни с чем.

– Пожалуй, вы правы, – говорит он. – Никому не нужны станки и веретена, когда французская шерсть не продается из-за понижения цен британцами. Может, мы переплавим железное оборудование на пушки.

К нам присоединяется Вольф и потирает руки.

– Что вы говорите насчет пушек?

В столовую заглядывает Ивонна, моя повариха.

– Вы готовы, мадам? Шанталь может подавать? – спрашивает она певучим голосом.

В первый раз мы садимся в таком составе за стол без Луи. Его стул затянут черным крепом. Прошедший месяц был полон моментов, когда мы делали что-то в первый раз без Луи, и это больно напоминало мне об утрате.

Шанталь приносит серебряную супницу. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я вдыхаю аромат супа.

– Нам повезло, месье. Ивонна сварила луковый суп.

Шанталь разливает аппетитный суп в мой лучший фарфор. Черные волосы выбиваются из-под чепчика, черная униформа облегает стройную фигуру. Она кладет в суп банкира поджаренные луковые тосты.

Он откусывает от тоста, закрывает глаза и откидывается на спинку стула, наслаждаясь вкусом.

– Ах, Шанталь. Du bist ein Engel. Ты ангел.

Она вспыхивает и перед возвращением на кухню делает низкий реверанс; ее ресницы трепещут, словно стрекозиные крылышки.

Обычно, когда я погружаю ложку в расплавленный сыр и карамелизованный лук, у меня текут слюнки, но на этот раз я не могу поднести ложку к губам. У меня так много вопросов насчет нашего оборудования, закладной и выплаты для Грено, однако этикет не позволяет обсуждать деловые проблемы во время трапезы.

Грено пробует суп.

– Magnifique. – Он целует кончики пальцев и растопыривает их; старые глаза прыгают. – Я буду скучать без ваших обедов, моя дорогая мадам Поммери.

– Вы всегда желанный гость за моим столом, месье. – Голос дрожит, я с усилием подавляю рыдания. – Простите, но на меня все обрушилось так внезапно.

Вольф накрывает мою руку широкой рукой.

– Я уже говорил вам, мадам Поммери, что позабочусь о вас. Впрочем, если я найду хорошего покупателя для компании, вы получите больше денег, чем от продажи оборудования.

– Если у компании дела так плохи, как вы говорите, кто же ее купит? – спрашиваю я. – Французы доведены до края всеми новыми налогами Наполеона.

Ложка Вольфа застывает в воздухе, роняя капли на льняную скатерть.

– Я никогда не слышал от вас разговоры о политике. – Он отправляет ложку в рот. – Или о фабрике.

– Возможно, вы знаете меня не очень хорошо, – отвечаю я, вытирая губы салфеткой. Мужчины считают нас скучными, потому что мы держим свое мнение при себе.

– Я не хотел вас обидеть, – говорит Вольф. – Вообще-то я часто поддразнивал вашего супруга, как такой простой коммерсант, как он, добился благосклонности такой образованной, культурной и модной женщины, как вы.

– Лестные слова не могут скрыть горькой правды, – говорю я. – Луи держал меня в неведении насчет наших финансов. Мне это ясно и очень грустно. – Ногти снова барабанят по дубовому столу.

Возвращается Шанталь и подает морские гребешки, пахнущие солью и морем. Их привозят каждый день поездом с Лазурного берега.

Сунув гребешок в рот, Вольф стонет от наслаждения.

– Насколько больше мы выручим, если продадим компанию, а не оборудование? – спрашиваю я.

Вольф гоняет вилкой гребешок по тарелке, потом прокалывает его.

– Как минимум вдвое.

Грено читает по его губам и широко раскрывает глаза.

– Вдвое? Мне пригодятся эти деньги на покое.

Вольф машет в воздухе вилкой.

– Минус двадцать процентов комиссии, – говорит он и отправляет в рот третий гребешок.

– Тогда нам нужно продать компанию. – Пятнистая от старости рука Грено поднимает бокал из матового стекла.

– Так, решено. – Вольф широко улыбается; между его зубов застряли лохмотья гребешков.

Я отодвигаю стул.

– Месье Вольф, извините, но мне хотелось бы обсудить это наедине с месье Грено.

– Но я еще не ел десерт. – В зеленых глазах Вольфа сверкает разочарование.

– Останьтесь и наслаждайтесь десертом, а мы погуляем с Луизой.

Сумма вдвое больше – это привлекательно, но, когда будут выплачены закладная и деньги Грено, достаточно ли средств останется для моей семьи?

* * *

Грено толкает коляску с Луизой. Мы идем к величественному Реймсскому собору. Вскоре дочка засыпает. Высокие шпили собора пронзают небо, на котором уже мерцают первые звезды.

– Я всегда верила, что Господь лучше слышит наши молитвы возле собора, – тихо замечаю я.

– Абсолютно верно, – соглашается Грено. – Но вы знаете почему?

Я поднимаю брови.

– Все дело в сизых голубях, – говорит Грено. – Они несут наши молитвы на крыльях прямо к Богу.

– А я-то думала, что это просто голуби с симпатичными радужными шеями, – смеюсь я.

Он показывает на стаю сизых голубей, которые кружатся над площадью.

– Божьи вестники. – Он машет пальцем. – Но проблема в том, что ответы Бога не всегда те, какие нам нужны.

Проходя мимо моего Улыбающегося Ангела на фасаде собора, я молча молюсь и прошу его вразумить меня.

– Расскажите мне про Париж и вашу сестру, – говорю я. – Где она живет? У нее действительно есть для вас комнаты?

– Валлери живет в первом округе, ma cherie. – Он грустно улыбается. – Она принадлежит к узкому кругу Наполеона и нуждается в надежном сопровождении.

– О боже. Должно быть, у нее большие связи.

Луиза что-то лепечет с закрытыми глазами; ее губки, похожие на розовый бутон, улыбаются.

– Валлери служит фрейлиной при королеве Евгении, – сообщает он.

– Какая великолепная жизнь, – говорю я, представляя себе искусство, музыку, архитектуру и сады Парижа. – Вы можете взять меня с собой?

– Можете приезжать в любое время, я всегда вам рад. – Он кивает на Луизу. – Ведь я должен видеться с моей крестницей. – Он берет меня под руку, и мы проходим через «Биргартен», где после работы мужчины пьют пиво и едят претцели. Официантки в зеленых немецких передничках несут к столам кувшины. – Апартаменты Валлери расположены на правом берегу между площадью Согласия и Лувром.

– Я училась в тех местах в школе Сент-Оноре для девочек, – говорю я.

– Правда, в Париже теперь творится невесть что. Наполеон и его архитектор Осман снесли весь центр города. Они строят тридцать шесть тысяч метров новых бульваров. Вы можете себе представить? – Он фыркает и тут же хватается за грудь от одышки.

– Давайте посидим минутку. – Я нахожу каменную скамью возле собора. Усевшись рядом с ним, расправляю безобразную юбку из черного крепа, постоянное напоминание о том, что я осталась без мужа и без привычной жизни.

– Так вы в самом деле думаете, что нам нужно продать компанию? – спрашиваю я Грено.

Он вздыхает.

– С теми дополнительными деньгами, которые мы выручим от продажи, вы можете уехать с дочкой в Шиньи и неплохо там жить. Вы заслуживаете жизни, которую Луи планировал для вас.

Я вздыхаю. Когда Луи отошел от дел, он купил немного земли в Шиньи, хотя мы не могли себе этого позволить. В воздухе пахло вспаханной землей, зреющим виноградом и розами, посаженными в конце рядов виноградных лоз. В тот вечер мы сидели на закате на холме и пили вино. Наша страсть привела к рождению Луизы.

– Вы сказали, что шерстопрядильное производство стало убыточным. Но как дела с вином, которое вы продавали? – спрашиваю я, хватаясь за соломинку. – Я могла бы заниматься вином.

– Сестра уже декорирует заново мои комнаты, – говорит он, хмурясь.

Реальность отрезвляет меня словно холодная вода.

– И ничто не убедит вас остаться?

Он гладит козлиную бородку и качает головой.

Я отворачиваюсь. Мальчишка с грязным лицом и взъерошенными волосами широко раскидывает руки; на ладонях лежат хлебные крошки. Дюжина сизых голубей садится ему на голову, плечи и руки. Другие дети визжат и бегают, но не он. Его лицо освещает чистая радость.

Колокол на Реймсском соборе бьет три раза.

– Вы готовы идти, месье? – Я помогаю Грено встать, а сама гляжу на мальчишку с голубями. Его длинные пальцы хватают голубя. Он запихивает его под куртку и быстро идет в сторону аббатства Сен-Реми.

Я удивлена. Возможно, мальчишка голоден. Голубь станет его обедом. То, что казалось актом доброты, может быть отчаянной попыткой утолить голод.

Грено хлопает меня по руке.

– Луи хотел, чтобы вы были счастливы.

Я с трудом сдерживаю слезы. Я была счастлива. У меня было все. Наша семья. Наш особняк. Наше будущее было ясным. Теперь оно темное и непонятное.

– Когда вы уезжаете? – спрашиваю я.

– Завтра утром. Светский сезон начался, и Валлери срочно необходим эскорт.

– Тогда езжайте к ней, но дайте мне время подумать, нужно ли нам продавать компанию. Я не хочу принимать неправильное решение.

– У меня хватит денег, чтобы прожить до весны, – говорит он. – Пожалуй, тогда будет самое подходящее время для продажи компании. С новым винтажом, готовым для рынка, винодельня будет выглядеть более привлекательно для потенциального покупателя. – Он целует меня и ковыляет к своему дому.

Еще один мужчина уходит из моей жизни.

* * *

Луна выглядывает из-за облаков, и на пустом краю кровати образуется крест. Я воспринимаю это как знак от Луи и осеняю себя крестом. В этом доме у нас всегда было больше лунного света, чем солнечного, из-за возвышающегося над нами собора. Я передвигаюсь на другой край постели и утыкаюсь лицом в подушку Луи. Но простыни менялись уже несколько раз, и от запаха мужа осталось только воспоминание.

Заснуть уже не получается; в голове толпятся все эти счета-фактуры, платежи, деловые письма и заказы. Надев платье, иду вниз к конторке Луи и привожу в порядок валяющиеся счета. Нет никакого оправдания Луи. Почему он не оплачивал счета?

Потом обнаруживаю заказы на вино и поражаюсь их количеству. Тем более что вино всегда было в компании на последнем месте. Осенью покупали виноград и давили его на вино.

– Легкие деньги, – говорил Луи.

Насколько трудным это может быть для меня?

4

Броситься волку в пасть

Прождав несколько недель, когда Вольф закончит юридическое оформление передачи наследства, я не выдерживаю и иду к нему в банк. За стойкой банковские клерки подсчитывают наполеондоры[2] и складывают их столбиками на длинных столах. Столько монет я не видела ни разу в жизни. С таким количеством золота они могли бы оплатить обнаруженные мной счета. Нет ничего позорней, чем месяцами не платить поставщикам. О чем только думал Луи?

Сгорбленный клерк в белой рубашке и жилете в мелкую клетку стоит за операционной стойкой.

– Я пришла к месье Вольфу, – говорю я ему, сжимая в руках папку со счетами.

Клерк, шаркая, идет в угловой кабинет. Через секунду из кабинета выглядывает Вольф, причесывая на ходу пятерней имбирные волосы, одергивая жилет и поправляя галстук, завязанный свободным узлом.

– Мадам Поммери. Какой сюрприз. – Он распахивает шире дверь. – Заходите ко мне, чтобы мы могли поговорить приватно.

Я колеблюсь, думая об этикете. Не слишком ли рискованно оставаться наедине с мужчиной в приватности его кабинета? Но если отказаться, он будет унижен на глазах служащих. Быстро сделав выбор, я иду за ним мимо всего этого золота, завороженная блеском, звоном и запахом драгоценного металла.

Он почти вталкивает меня в кабинет и закрывает дверь. Что вдвойне недопустимо. Панели из красного дерева гармонируют с большим письменным столом. Слишком большим для такого коротышки. Тяжелые кресла у стола, очевидно привезенные из Германии, украшены затейливой резьбой, из подлокотников и спинки кресел высовываются яростные горгульи.

Он снимает с меня накидку и вешает на одежную стойку.

– Вы выглядите прелестно. Вы носите темно-пурпурный? – Он цокает языком. – У вас уже полутраур?

Я расправляю плечи.

– Я пришла узнать об оформлении наследства мужа.

Вольф опирается на стол. Одет он слишком небрежно: жилет из ткани «в елочку» с кармашком для часов и рубашка с завернутыми на запястьях рукавами. Он упитанней, чем мне казалось. Вероятно, причиной все эти претцели в «Биргартене».

– Прошу прощения, потому что уклонился от своих обязанностей душеприказчика по завещанию Луи. – Прядь волос падает ему на лоб. – Надеялся, что смогу исправить вашу ситуацию прежде, чем возникнет необходимость сказать вам об этом.

– Какую ситуацию? – спрашиваю я, готовясь внутренне к худшему.

Он кривит рот, словно попробовал что-то кислое.

– Скажите прямо, месье. – Я сжимаю в пальцах сумочку. – Мне надо знать, что меня ждет.

Он поднимает к потолку маленькие глазки, словно спрашивает у Всевышнего ответ. Потом тяжело вздыхает и сыплет словами так поспешно, что я должна сосредоточиться, чтобы понять его.

– В прошлом году Луи признался мне, что не накопил достаточно денег для учебы вашего сына, и попросил меня вложить его накопления куда-нибудь, где можно быстро заработать. Мы вложили всю его корзину яиц в облигации Наполеона, уверенные, что это удвоит его деньги. Но, увы, облигации Наполеона не принесли вообще никаких доходов. – Он сжал зубами ноготь мизинца.

– Вы говорите мне, что все наши сбережения пропали?

– На данный момент да, – отвечает он. – Французская экономика сейчас в плачевном состоянии из-за всех этих грандиозных затей Наполеона. Основательная переделка Парижа. Железные дороги по всей стране. Расширение сети почт и телеграфа. Суэцкий канал. Слишком много всего, слишком быстро. – В складках его шеи появились капельки пота. – Я не могу рассчитывать, что вы, женщина, поймете такие вещи. – Вольф садится рядом со мной. – Но вы должны мне доверять.

– Доверие не оплачивает счета, месье.

Он берет мою руку в перчатке.

– Мне мучительно тяжело сообщать вам такую ужасную весть, тем более что вы выглядите сегодня ослепительно. Вот почему я ждал так долго и не говорил с вами о ваших финансах. Мне требовалось время на улучшение ситуации. – Он наклоняется, чтобы поцеловать мне руку, но я отдергиваю ее.

Он выпрямляется и сообщает другие неприятные новости.

– Закладная на ваше здание просрочена. Луи планировал продать здание, когда вы переедете в Шиньи.

В моем животе вспыхивает огонь. Я в ярости, что Луи не поделился этим со мной.

– Вам требуется, чтобы я объяснил вам все яснее? – медленнее и отчетливей спрашивает Вольф.

– Вы объяснили достаточно ясно. Я осталась без средств.

Он кивает двойным подбородком.

– Я вижу единственный выход – я выкупаю долю Грено, и мы вместе занимаемся компанией.

– Вы хотите стать моим партнером?

– Я подумал, что это ближе к жизни, чем бумаги, гроссбухи и подсчет денег. – Он затягивает узел на галстуке. – И вы выиграете, если у вас будет партнер, а вы сами будете растить Луизу.

При моей ситуации с финансами глупо не принять такое предложение. Но я уже сделала выбор.

– Я решила заняться виноделием. – От этой безумной мысли у меня все сжимается внутри.

– Виноделием? Мне это подходит еще больше. – Он сжимает кончики пальцев. – Как жалко, что женщина не может заниматься бизнесом.

– Если она не вдова. – Я цитирую мадам Клико. – Вдова может владеть бизнесом, заключать контракты, выступать в суде и платить налоги.

– Мадам, вы не должны пока что доверять своим суждениям. – Он гримасничает. – Вы только что пережили шок. И вы уже немолодая женщина. – Наклонив набок голову, он оценивает меня взглядом словно павлин.

У меня горят щеки.

– Неприлично обсуждать возраст дамы.

– Я всего лишь говорю правду, – возражает он и щурится, любуясь отполированными ногтями. – Если вы хотите заниматься бизнесом, вам нужен молодой партнер, который будет вести за вас дела.