Пространство и время в науках о человеке. Избранные труды

Ольга Медушевская

Пространство и время в науках о человеке. Избранные труды

© С. Я. Левит, составление серии, 2013

© А. Н. Медушевский, правообладатель, 2013

© А. Н. Медушевский, вступительная статья, 2013

© Центр гуманитарных инициатив, 2013

* * *

Ольга Михайловна Медушевская: интеллектуальный портрет

Медушевский А. К.

Для истории России XX столетия центральной проблемой самоопределения личности стал выбор между идеологией и наукой – иллюзорной картиной мира, насаждавшейся деспотическим государством и полноценной информацией, открывавшей путь к свободе и сохранению человеческого достоинства. Трагедия русской интеллигенции, мечтавшей при самодержавии о демократических переменах, в советский период русской истории состояла в полной утрате смысла существования в условиях революционного террора, торжества коллективистских представлений, поддерживавшихся низким уровнем культуры и агрессивным насаждением примитивных уравнительных идей. Уничтожение классической дореволюционной науки после Октябрьского переворота 1917 г., порабощение мысли идеологическими догматами и преследованиями в сталинский период, манипулирование массовым сознанием со стороны репрессивного политического режима вплоть до его крушения в 1991 г., казалось, не оставляли никаких надежд на сохранение преемственности традиции гуманитарного познания, критической мысли и интеллектуальной свободы.

В условиях крушения всей дореволюционной культуры задача мыслящей части научного сообщества состояла прежде всего в осмыслении кризиса гуманитарного познания и путей выхода из него, элементарном сохранении классических традиций русской исторической науки, этических основ профессионального сообщества и поддержании научной школы для ее возможного возрождения в будущем. Это была очень трудная задача, требовавшая высокой нравственности, максимальных усилий мысли и воли, почти религиозного самоотречения. Все эти черты в полной мере присущи Ольге Михайловне Медушевской (6 октября 1922 – 9 декабря 2007 гг.) – выдающегося представителя русской общественной мысли, науки и интеллигенции – первого заслуженного профессора РГГУ (ранее – Московского историко-архивного института)[1]. В ее трудах и научном наследии представлены ответы на основные вопросы эпохи: объяснение существа процессов в мировой и русской гуманитарной мысли и исторической науке; обоснование теоретического источниковедения как эпистемологии гуманитарного знания, противостоящей идеологическому и догматическому видению мира; разработка теории когнитивной истории, имеющей характер новой научной парадигмы; создание образовательной концепции и международной научной школы теоретического источниковедения; выдвижение идеи университета нового типа. Анализ вклада ученого по этим направлениям, представленный в настоящей статье, составляет основу понимания современной ситуации в российской историографии и перспектив ее развития в будущем.

Человек и гуманитарное познание XX века: трудности и способы их преодоления

В гуманитарном познании XX в. констатируются трудности, связанные как с отсутствием теории, адекватной современному состоянию науки, так и с отсутствием четких понятий, которыми могли бы оперировать разные области знаний. Основная причина этих трудностей – несоответствие традиционных методов познания новой социальной реальности. Три основных проблемы приобрели ключевое значение в новейшее время: глобализация, информатизация и познание «другого», т. е. мотивации поведения индивида, картина мира которого отличается от установившихся стереотипов данной цивилизации. Первый из этих процессов – глобализация – привел к разрушению устойчивых исторически сформировавшихся границ культурной и национальной идентичности, а его следствием стало крушение европоцентризма как доминирующего подхода гуманитарных наук и связанных с ним иерархических приоритетов (постепенное осознание этого процесса проходило по мере расширения контактов с обществами, ранее находившимися на периферии магистрального пути мирового развития). Второй процесс – информатизация (рост объема информации и скорости ее распространения в результате появления новых технологий) – уже к середине XX в. привел к крушению линейной модели истории (поскольку стал возможен непосредственный обмен информацией между представителями разных культур вне учета их исторического генезиса). Третий процесс – познания «другого» – связан с необходимостью восприятия чужой культуры и мотивации поведения (человеческой одушевленности) и ее интерпретации в нейтральных научных понятиях (т. е. таких, которые не были бы перенесены автоматически из одной культуры в другую как эталон для сравнения). Конфликтный потенциал глобализации и информатизации не может быть осмыслен вне привлечения всего исторического опыта человечества как эволюционного и коэкзистенциального целого.

Общим результатом этих процессов, – как показала О. М. Медушевская, – стал кризис традиционной, восходящей к метафизическим и эволюционистским философским доктринам XIX в., методологии гуманитарного познания. Он проявился в отказе от системности концепции мировой истории, в отрицании за историей звания полноценной науки (известное противопоставление наук о природе и наук о духе, выдвинутое в германской неокантианской философии истории начала XX в.), отрицании сравнительного метода как способа познания общественных закономерностей и явлений (как идиографических – неповторимых и уникальных), наконец, в отсутствии единых критериев доказательности в гуманитарном познании. Действительно, основная проблема методологии исторического познания связана с самим объектом исследования: внутренний мир человека ненаблюдаем и подвижен; внешнее поведение индивида и групп не охватывает сущностных свойств человека; эксперимент и непосредственное наблюдение возможны лишь в ограниченной степени. Это приводит многих современных исследователей к выводу о невозможности исторического познания в принципе или, во всяком случае, невозможности такого познания как строго научного. Критика позитивистских традиций исторического метода в концепциях Школы «Анналов», постановка проблемы исторического синтеза в работах Л. Февра, М. Блока, А. Тойнби, Р. Дж. Коллингвуда, – не завершились созданием адекватной теории исторического познания. Крупные направления современной исторической мысли часто вместо содержательных объяснений выдвигают метафоры, не дающие оснований для оптимизма: диалог цивилизаций (бесконечный?); вечный «танец смыслов» (при отсутствии этого понятия в единственном числе?); зеркало (отражение как источник новой информации?); игра (человек играющий?). Метафоры, – правомерные в каждом отдельном случае, но в целом создающие общее впечатление тупика и отсутствия объективированных признаков прогресса в области культуры и познания. Вопрос о доказательности исторического знания по существу уходит из сферы внимания профессионала.

С проблемой доказательного познания социальных явлений оказались неспособны справиться основные философские доктрины XIX–XX вв. – классический позитивизм и исторический материализм (поскольку придерживались в общем и целом упрощенной теории «отражения»); неокантианский релятивизм и постмодернизм (поскольку исходили из другой крайности – непознаваемости мира и привнесения сознания исследователя в историю). Феноменологический подход предложил альтернативный двум предшествующим доктринам вариант решения, сформулировав проблему различения объекта и предмета познания – соотношения вещи и информации, которую из нее возможно получить (вещь сама по себе и вещь для нас). Феноменологический подход означал несомненный шаг вперед, приняв идею познаваемости явлений, но он не разработал методов такого познания в гуманитарных науках.

Что, – спрашивала О. М. Медушевская, – отличает зрелую науку от повседневного знания? И отвечала: это – область логики науки. Подобно тому, как осмысление собственного поведения отличает личность от индивида, а осмысление своей исторической судьбы отличает народ от населения, так и зрелая наука отличается от знания тем, что она осмысливает свою научную стратегию, свой метод. Выделяются такие признаки науки как наукоучение; исследование метода; сообщество, обсуждающее метод; утверждение образовательной модели – университетского курса (образа науки в университетском образовании). Появление логики науки обеспечивает освоение теоретической концепции сообществом, способным принять соответствующие критерии новизны, доказательности и системности исследовательского результата. Иначе говоря, возникает проблема формирования методов, адекватных исследованию систем функционирования человеческих сообществ в режиме их одномоментного взаимодействия.

Такова была, по мнению О. М. Медушевской, внутренняя причина начавшейся в XX в. смены парадигм теории и методологии истории, в рамках которой следует рассматривать динамику проблем исторического познания в XX – начале XXI века. Перед нами два алгоритма: один – традиционной исторической критики, другой – источниковедческого метода. Первый – соответствует нарративному повествованию как способу предоставления обществу исторического опыта поколений. Логика исторического нарратива традиционна, она не есть создание научных понятий – это логика исторического воображения, логика искусства и повседневного сознания: историк создает образ прошлого по-своему согласно априорному представлению о нем, связывая детали прошлого с помощью метафизических, поэтических или идеологических стереотипов своего собственного времени. Второй – источниковедческий – соответствует предоставлению исторического опыта обществу не в форме рассказа, нарратива, но в форме информационной аналитики. Цель источниковедческого метода – развернуть, раскрыть информационное богатство источника и представить его в преобразованном (систематизированном) виде.

Решение данной проблемы оказалось возможно в результате создания когнитивного метода в гуманитарном познании. Отправной точкой стал поиск ответа на главный общий вопрос в философской и эмпирической эпистемологии: какова эмпирическая база для изучения самоорганизации сообществ, групп, систем, их функционирования в режиме целостности (диахрония, настоящее). Теория когнитивной истории, разработанная О. М. Медушевской, стала результатом научного синтеза ряда направлений гуманитарного знания – информатики и когнитивных наук (изучающих человеческое мышление), с одной стороны, историографии, источниковедения, структурной лингвистики, антропологии, – с другой. Речь идет о новом синтезе теории информации и методологии классического источниковедения, получившего особое развитие в России XX в. Поскольку подлинная научная дискуссия в середине и большей части второй половины XX в. здесь была практически невозможна, внимание лучших сил науки концентрировалось на источниковедении – области знаний, стремившейся формулировать новые научные выводы путем непосредственного обращения к тексту документа или его детальной критической интерпретации. На этой основе стало возможным формирование международной научной школы О. М. Медушевской, которая, по сути, стала школой всего Историко-Архивного института.

Научное творчество О. М. Медушевской и ее вклад в науку можно условно подразделить натри этапа. Первый этап (1940–1950-е гг.) формирования взглядов связан с разработкой проблем пространства и времени – исторической географии и картографических источников, классификации источников. Второй (1960–1980-е гг.) – можно определить как «критический»: он связан с решением проблем теоретического источниковедения и методологии истории в условиях растущей дезориентации мировой исторической науки и догматизации советской. Третий (с начала 90-х гг. XX в. до 2007 г.) представляет собой новый научный подход, завершившийся созданием интегральной теории когнитивной истории, выдвижением на ее основе новых принципов профессиональной этики, образовательной модели и педагогической школы.

Формирование взглядов: пространство, время и смысл существования в науках о человеке

Формирование картины мира в процессе информационного обмена включает конструирование категорий пространства и времени, фреймов восприятия, а также их фиксации в понятиях и материальных формах. Пространство и время выступают как всеобщие формы бытия. Предметом изучения с этих позиций становятся протяженность пространства и его метрические свойства, выражающие особенности связей структурных элементов; реальность трехмерного пространства; развертывание человеческой деятельности в условиях реального пространства и времени. Пространственно-временные координаты источника, – считала О. М. Медушевская, – необходимы историку-источниковеду как определение опорной точки на карте горизонтальной синхронии – времени и места, ситуацию которого (исторического времени) он собирается изучать. Он нацелен на получение новых информационных данных об этой эпохе. То, что ему доподлинно (если подлинность уже подтверждена) известно об этой эпохе – это то, что она себя обнаружила спонтанным проявлением в ней данного эмпирического продукта человеческой деятельности (исторического источника).

Историческая география и ее перспективы особенно интересны с этих позиций, потому что они представляют собой редкий феномен эффективного, междисциплинарного по-существу взаимодействия естественных (география) и гуманитарных (историческая) наук, формируя особое метадисциплинарное пространство. Перспективы исторической географии как науки и университетской дисциплины в эпоху глобализации более чем очевидны. Для профессионализма гуманитариев и особенно историков, – подчеркивала О. М. Медушевская, – эта дисциплина создает пространственное видение, ориентирует на изучение системных связей исторического настоящего. Это, в свою очередь, способствует развитию междисциплинарных контактов по различным направлениям естественно-научного знания. Вводя понятие «исторического пространствоведения» исследователи науки отмечают его «конструктивную междисциплинарность» и многообразие проблематики возможных научных и общекультурных проектов.

В рамках этой системы идей сформировались научные и общественные взгляды О. М. Медушевской. В Историко-архивном институте (ныне РГГУ) историческая география стала частью единого комплекса исследовательских методов и начала преподаваться на кафедре источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин с 1939 г.[2]. В то время, когда кафедрой заведовал профессор А. И. Андреев (1943–1949 гг.), он пригласил для создания лекционного университетского курса исторической географии проф. В. К. Яцунского. В основу концепции ученый положил свои представления о предмете, задачах и методах исторической географии[3]. Позднее он продолжил чтение подобного курса также в МГУ, где был создан учебник для высшей школы. В. К. Яцунский как историко-географ и А. И. Андреев как историк научного географического знания и источниковед создали по существу новое направление междисциплинарных, метадисциплинарных исследований. Эти две фигуры, продолжавшие традиции дореволюционной школы А. С. Лаппо-Данилевского в российской историографии, оказали преимущественное влияние на формирование взглядов О. М. Медушевской[4].

В 1952 г. О. М. Медушевская защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е – нач. 80-х гг. XVIII в.)»[5], в 1957 г. опубликовала работу «Картографические источники в XVII–XVIII в.»[6], а в 1964 г. – «Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке XVII–XVIII вв.»[7]. Это направление исследований было продолжено по картографическим источникам XIX в. и обобщению анализа данного вида источников в целом[8]. Эти работы стали классикой российской исторической географии и не утратили научного значения до настоящего времени. В результате великих русских географических открытий, как показала О. М. Медушевская, было уточнено географическое положение, очертания северо-западной части Северной Америки, открыты и освоены Алеутские острова, накоплен значительный опыт мореплавания в Тихом океане. Русские открытия имели выдающееся мировое значение, дав географической науке ценнейшие сведения и карты огромного региона, обогатив историю мировых географических открытий. Поразительное свойство информационной емкости картографического документа и в то же время его визуальная наглядность и доступность в отличие от письменного документа, – подчеркивала исследовательница, – связано с особенностями когнитивных возможностей человеческой разумности. Действительно, при анализе картографических источников по истории русских географических открытий, исследователю уже в первых работах оказалось необходимым решить ряд сложных вопросов: как соотносятся общие космологические и географические представления (иногда мифические) с реальными знаниями определенной эпохи, каким образом эти знания фиксируются в исторических преданиях разных народов и подвергаются критическому анализу и проверке в ходе научных или коммерческих экспедиций, каковы методы их фиксации в географических картах или непрофессиональных изображениях и рисунках, способы выявления, описания и передачи соответствующей информации на различных ее носителях и в разных формах, – в частности, путем расшифровки рассказов аборигенов землепроходцами. Становилось возможным определить, от каких факторов (социальных, культурных, политических, технологических) вообще зависит успех подобных открытий, определение их приоритетности и распространение информации о них и каковы возможности и границы проверки достоверности соответствующих свидетельств современным исследователем, опирающимся на иную картину мира. В этой исследовательской работе важное значение имеет выявление источников – уникальных географических карт, ученых трудов и записок, журналов экспедиций, делопроизводства, раскрывающего цели и организацию путешествий, но не менее важное значение приобретают вопросы доказательной реконструкции их информации, в частности, того смысла, который вкладывали сами мореплаватели и составители географических карт в определенные понятия, символы и ценности. Этот подход делал необходимым сочетание методов источниковедческого анализа с методами культурной антропологии, лингвистики, семиотики, практически всем набором методов специальных (или «вспомогательных») исторических дисциплин. Уже для этого, начального, этапа деятельности ученого было характерно стремление к установлению взаимосвязи социальных и естественных параметров исторического процесса, включая данные о физико-географических условиях прошлого – таких как изменения ландшафта, рельефа, климата, их влиянии на размещение населения, хозяйственную деятельность, экологию, политические границы[9]. В ходе этих исследований, продолжавших традиции государственной школы, таких ученых как С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. К. Любавский, а позднее Андреев и Яцунский, но ведшихся в русле мировой науки своего времени, были заложены основы того широкого междисциплинарного синтеза, который позднее привел к созданию принципиально новой концепции методологии истории О. М. Медушевской. Для гуманитаризации любого высшего образования вместо двух отдельных курсов истории и географии, – считала она, – вполне можно представить себе надисциплинарный курс исторической географии – столь необходимый в современных условиях небывало быстрого и потому остроконфликтного взаимного узнавания и встреч ранее далеких друг от друга и изолированных культур. Историческая география реально доказала эффективность и взаимодополняемость наук о природе и наук о человеке. Она стала одним из направлений, ведущих к «достижению точного (градуированного по степени точности) историко-антропологического знания»[10]. Для данного направления характерно, при разнообразии тем и подходов, соединение системного, пространственного подхода (в том числе к изучению региональной истории и географии) с вводимым в научный оборот новым документальным информационным ресурсом и взаимодополняемостью письменных источников картографическими[11].

Диалог ученых историков и ученых-географов оказался взаимодополняющим и полезным для тех и других. Этот диалог, реализовавшийся в создании нового историко-географического направления данной научной школы, способствовал обращению географического сообщества, весьма широкого по интересам, к проблематике и научным связям в области исторической географии[12]. Основные направления данного междисциплинарного взаимодействия, сформированного позднее О. М. Медушевской, определялись как исследование проблем исторической географии (политической, экономической, географии населения, топонимики, географических открытий и освоения новых регионов) – на основе широкого круга источников информации, – материалов переписей населения, писцовых книг, статистики, сказаний иностранцев, и особенно картографических материалов, старинных чертежей и карт. С этих позиций стала возможной постановка О. М. Медушевской вопроса о переосмыслении методологических основ исторической науки, в частности в рамках цивилизационного подхода[13].

Один из примеров развития данного подхода на современном этапе – предложенная О. М. Медушевской тема научной конференции в РГГУ, посвященной специально этой проблеме – «Исторический источник: человек и пространство» (М., 1997) – отражает разнообразие аспектов историко-географических исследований и их междисциплинарный состав участников[14]. Тематика исторической географии была постоянно представлена в материалах других научных конференций ИАИ – РГГУ.[15] В настоящее время по аналогичным основаниям теории, источниковедческой образовательной модели и успешного диалога истории и ряда фундаментальных точных наук формируются новые метадисциплинарные направления – исторической генеалогии, исторической хронологии, исторической метрологии. Данные направления разрабатываются с учетом классического наследия учителей, современными научными трудами в том числе – концептуальными корпусами учебных программ и научно-педагогических практик.

Уже для начального этапа деятельности О. М. Медушевской характерно четкое понимание смысла жизни как творческой самореализации. Это – космический масштаб размышлений о природе, обществе, научном познании и интеллектуальной свободе, вообще характерный для русской науки в лице таких ее представителей как В. И. Вернадский, Н. И. Вавилов и А. С. Лаппо-Данилевский[16], а в новейшее время А. Д. Сахаров. Отсюда – специфическое отношение О. М. Медушевской к вопросам веры. С одной стороны, это был типичный для ученого-рационалиста скептицизм: трудно допустить существование Бога, если в мире существует столько зла; с другой – глубокое понимание единства вселенной, нравственное чувство и понимание долга в стиле категорического императива, не оставляющее сомнений в существовании индивидуальной миссии человека на земле. В конечном счете по отношению к вопросам веры был характерен определенный редукционизм: не нужно пытаться понять то, что находится за пределами нашего понимания и тем более, стремиться возлагать на сверхъестественные силы то, что можешь сделать сам и за что несешь ответственность.

Ключевой момент феномена человеческой разумности, подчеркивала О. М. Медушевская, – способность фиксировать результат мышления в материальном структурированном интеллектуальном продукте – имеет системообразующее значение как для индивида, так и для сообщества. Поток сознания у человека дискретен, – разделен на этапы, проявляющие себя последовательным поведением, связанным с созданием фиксированных образов. Следовательно, возникает эффект самонаблюдения, самокоррекции, эксперимента в связи проекта с реальностью, выбора дальнейшего поведения, что соответственно стимулирует мыслительный процесс. Измерение есть познавательный процесс – определение отношения одной (измеряемой) единицы к другой, принимаемой за постоянную единицу измерения. Феномен измерения и его практики выступает как «часть всякой культуры, только в более низкой или более высокой степени совершенствования» (Э. Гуссерль). Понятие меры и измерения очерчивается как центральная проблема в философии, истории науки, исторической антропологии, исторической географии. Историческая метрология предстает как одна из наук о человеке, университетская дисциплина в системе профессионализма историка, антрополога, географа, историка науки. Отсюда – подчеркнутое внимание к категории меры, техники измерения, проблеме единиц измерения для достижения точного и верифицируемого знания[17].

Итак, поставив вопрос о том, что такое человек, О. М. Медушевская определяла его как такую живую систему, которая способна превращать энергию своего мышления в материю интеллектуального продукта. И не просто способна это делать, но не может существовать иначе. Возникает вопрос о том, как человек познает свою историю, каков макрообъект истории как науки. История – эмпирическая наука и она познаваема путем обращения к целенаправленно создаваемым продуктам человеческой деятельности, выступающим в качестве исторических источников. Стоит внимательно присмотреться к этому макрообъекту и это могут сделать только историки.